astronomy and you

В твоём звёздном сиянии можно увидеть мои мечты, в которых я хочу быть с тобой.

Тёплая рука, обхватывающая тонкие пальцы, лестница, ведущая наверх — на крышу, по которой Феликс осторожно ступает прямо за Хёнджином. Темно, как ни вглядывайся, всё, что видно, это силуэт впереди, поэтому приходится подниматься почти что наугад. Пару раз уже точно можно было проехаться носом по бетонным ступенькам, если бы не крепко удерживающая рука. — Сегодня просто потрясающая видимость для метеорного потока Ориониды, — ещё утром за завтраком в университетской столовой говорит Хёнджин, а потом обводит взглядом компанию своих друзей. Всем без слов понятен намёк, но никому не хочется проводить полночи на прохладном осеннем ветру, любуясь какими-то звёздами. Все ссылаются на какие-то дела и только Джисон честно говорит, что ему неинтересно. Он не занят заботой о чужих чувствах, поэтому не подбирает слова и отговорки. Зато идеей — находиться с Хёнджином рядом и разделить его увлечение — загорается Феликс. У них соседние комнаты в общежитии, знакомы они совсем недавно и то только потому, что Феликс перевёлся из другого университета и ему нужна была помощь в первый же вечер, в который Хёнджин, находясь в хорошем расположении духа, с удовольствием помог. За что через неделю ему приносят целый контейнер вкуснейших брауни. С тех пор они изредка общались и помогали друг другу. Поэтому он решается позвать соседа, когда выходит из своей комнаты и замечает его как раз ещё только стоящего у двери после дополнительных занятий по психологии и философии. — Хочешь посмотреть со мной на звёзды? — Феликс клянётся себе, что из всех фраз, которые слышал в своей жизни, именно эта — самая романтичная, отказаться не хватит даже совести. Он устало кивает и просит подождать пару минут, пока закинет рюкзак с ноутбуком и поставит телефон на зарядку. Прихватывает с собой два кусочка, испечённого вчерашним поздним вечером — при бессоннице готовка это самый лучший выход - ягодного пирога в пищевом контейнере, и выходит в коридор. Поднявшись до самого конца, Хёнджин выуживает из карманов домашних штанов ключи от двери, ему даже свет не нужен, чтобы не промахнуться мимо замочной скважины, слишком часто бывает здесь, поясняет Феликсу, открывая дверь на крышу. Их сразу обдаёт холодным воздухом, но они всё равно ступают по мягкому настилу. Только, когда Хёнджин отпускает руку, чтобы поставить свой небольшой, но достаточно мощный — для первокурсника — телескоп, Феликс замечает холод и съёживается, жалея, что не прихватил с собой тёплую толстовку или хотя бы любимый свитер, который связала мама. Спуститься пару лестничных пролётов и прихватить что-то погреться ужасно не хочется, потому что он давно мечтал вот так просто провести время с Хёнджином, кажется, если уйти даже на пять минут, то вся идиллия растворится вмиг или что-то наверняка пойдёт не так. — Достань, пожалуйста, всё из моего рюкзака, — просит Хёнджин, продолжая настраивать свой астрономический прибор. К счастью, Феликс в рюкзаке находит покрывало, плед и большой термос. Расстилает покрывало и греется уже от мысли, что они будут сидеть под одним пледом, пить чай или кофе — неизвестно, что там в термосе — и кушать вкусный ягодный пирог. На небе нет ни облака, Хёнджин ждал этого дня слишком долго. Поток Ориониды можно наблюдать хоть целый месяц, но две недели были нескончаемые дожди и небо затянуто тучами, нулевая видимость. Сегодня наконец-то более тёплый и ясный день, неизвестно, когда будет следующий, поэтому, забив на всю кучу своего домашнего задания и то, что завтра очень рано вставать, нельзя упускать шанс. Он настраивает телескоп и усаживается на уже расстеленное покрывало, смотрит на Феликса, который неловко стоит, явно не зная, куда себя деть. Хлопает рукой рядом с собой и дружелюбно улыбается. Вообще-то и в одиночку мог тут сидеть, привык к тому, что из его друзей никто особо не интересуется звёздным небом, но рядом с таким хорошим человеком даже на душе становится в разы теплее. — Хочешь посмотреть? — указывает пальцем на прибор. — Очень хочу, — несколько раз кивает Феликс и замечает, как загорается чужой взгляд. Уже от этого он готов просто превратиться в лужицу прямо здесь. Потому что много раз пытался придумать хоть какую-то общую тему для разговора, чтобы остаться вдвоём ещё чуть-чуть после очередной взаимопомощи, но ничего не подходило, казалось глупостью и несуразной вещью, а теперь и искать не надо. Смотря в окуляр, видит кучу звёзд, но не совсем понимает, что именно интересного тут должно быть. Очень сильно хочет понять, но не может. Поэтому отстранившись, спрашивает: — На что мы смотрим? — боится разочаровать этим вопросом и своей непросвещённостью в созвездиях. Хёнджин хлопает ладошкой по лбу, вспоминая, что не все разбираются в звёздном небе, как он. Усаживается совсем близко к Феликсу, у которого сердце в груди замирает от этого. — Знаешь, где находится Большая Медведица? — решает начать с самого простого, что даже первоклассники должны знать. — Угу, — кивает Феликс, стараясь не выдать своего волнения. — Отлично, смотри, — Хёнджин вдруг резко становится ещё ближе, кладёт правую руку на его левое плечо и вытягивает, указывая пальцем в небо. — Видишь те три звезды, расположенные почти на одной прямой? — голос и тёплое дыхание обжигает ухо и шею Феликса, пытающегося всеми силами оставить своё внимание на россыпи звёзд. Всматривается, немного щурится и, спустя долгих десять секунд, находит. И даже радуется этому. — Это пояс Ориона, чуть дальше Бетельгейзе, — указывает на звезду повыше, которая немного отличается красноватым оттенком, — и Ригель, — ведёт пальцем вниз, пока Феликс внимательно следит за этим, старается запомнить названия, ведь если это важно для Хёнджина, то и для него должно быть тоже. — Всё это называется созвездием Ориона. И сегодня мы увидим метеорный поток Ориониды, проще говоря — падение звёзд, — поясняет всё и наконец-то отодвигается, Феликс вдруг осознаёт, что буквально задерживал дыхание всё это время. — Оно похоже на песочные часы, — задумчиво говорит Феликс и снова тянется к окуляру телескопа, чтобы теперь ещё лучше рассмотреть созвездие, пока Хёнджин смеётся с его сравнения. — То есть падение звёзд этого всего лишь… — отодвигается от прибора, чувствуя, как радость и детская наивность в загадывании желания на падающую звезду просто растворяется. — Сгорание метеоров в атмосфере, — пожимает плечами, наливая из термоса чай и протягивая Феликсу, который сразу берёт небольшую чашку в руки, тут же ощущая, как теплее становится. — Иди сюда поближе, — зовёт Хёнджин, раскрывая плед и накидывая часть на себя. — Неизвестно, сколько нам тут сидеть, не хочу, чтобы ты заболел из-за меня. — Расскажи мне что-нибудь ещё, — просит Феликс, послушно пододвигаясь и позволяя накинуть плед и на свои плечи. Хёнджин чуть ли не давится прохладным воздухом, потому что впервые кому-то интересно его увлечение, впервые кто-то просит ещё информации, а не перестать болтать о нудной ерунде. Он понимает, что выбрал себе правильную компанию для этой ночи. — Хорошо. Ты слышал когда-нибудь древнегреческий миф, почему Орион появился на небе? — Феликс мотает головой и отпивает горячий чай, немного обжигая язык и нёбо, но не подаёт виду. Он и правда всё на свете готов отдать, чтобы видеть, как горят глаза Хёнджина, готового без умолку болтать о всём, что знает. — Есть несколько версий, но мне нравится та, в которой богиня зари Эос влюбилась в Ориона и унесла его с собой, — рассказывает, смотря прямо в глаза, чтобы вовремя заметить, когда слушателю станет скучно, как это обычно бывает, но во взгляде напротив только заинтересованность. — Богиня Луны Диана из ревности приказала скорпиону убить смертного любовника Эос. После его гибели, Юпитер поместил Ориона и скорпиона среди звезд. Каждый из них стал созвездием. Феликсу кажется, что он готов целую вечность слушать спокойный голос Хёнджина. Хочется взять и продлить этот момент на целую вечность. Слушать и слушать, попивая травяной чай и греясь под тёплым пледом. Так комфортно и хорошо ему не было с его уезда из родительского дома. — Ты так много всего знаешь, — восхищается вслух, улыбаясь и пряча взгляд на рисунках покрывала от смущения. А ещё ему кажется совершенно необычным то, что, кажется, астрономия слишком научный предмет, а Хёнджин умудряется вместить в себя интерес к звёздам и интересным мифам, которые ведь ничего общего не имеют с наукой. — Немного, Феликс, я знаю ещё очень мало, — вздыхает Хёнджин. — Уж точно больше, чем я. Хочу ещё что-то послушать. Оба совершенно теряют счёт времени, Феликс с упоением слушает всё, что рассказывает Хёнджин, который удивлён, и даже восхищён такой заинтересованностью. Никто до сих пор так не разделял его интерес. Медленно разговор перетекает и к другим темам: любимые комиксы, музыка, фильмы детства. Хёнджин раскрывает секрет, что захотел смотреть на звёзды, когда впервые узнал об астрономии из серии книжек Гарри Поттера, ведь там не раз упоминался этот предмет и астрономическая башня. Маленькому мальчику настолько стало это интересно, что выспросив у мамы, что же это такое, выходил по вечерам в сад на заднем дворе дома и любовался звёздами. Что-то магическое и притягательное было в этом, он мог пробыть на улице несколько часов. А потом мама купила ему первый детский телескоп. Феликсу так нравится каждое слово, произнесённое Хёнджином, он впитывает информацию, как губка, каждую деталь и мелочь старается запомнить. Даже не чувствует себя уставшим, хоть после дополнительных и хотел только свалиться на заправленную кровать и не шевелиться до самого утра. Думает, разве можно вот так взять и влюбиться в человека ещё сильнее. Оказывается, можно. Феликс ужасный романтик, верящий в любовь с первого взгляда, которая случилась так внезапно. Он прекрасно помнит, как трепыхнулось в груди его сердце, когда перед ним, на пороге соседской комнаты, оказался Хёнджин. Ему было до чёртиков интересно, почувствовал ли тот то же самое, что почувствовал Феликс. Но, казалось, что нет. Потому что их разговоры не клеились, пока Феликс искал новые предлоги для встречи. И он готов назвать судьбой то, как сложился сегодняшний вечер. Протягивая кусочек пирога, он смущённо улыбается, а, когда их пальцы соприкасаются, то и вовсе чувствует, как краснеют его щёки и кончики ушей. Если у Хёнджина вселенная в телескопе, то у Феликса вся вселенная помещается в одном человеке, что сидит напротив и смотрит куда-то вдаль, на ночной город. И его вселенная куда больше и интереснее, хочется исследовать каждый миллиметр, изучать, влюбляться каждый раз заново. Для него Хёнджин — звёзды, созвездия, вся красота ночного неба, таинственные мифы, необычность, волшебство и необходимый кислород. Феликс понимает, как сильно он влюблён, что даже сам пугается собственных чувств. — Началось! — вскрикивает Хёнджин и вскакивается со своего места, тут же лишая вздрогнувшего от неожиданности Феликса своего тепла. Он подбирается ближе к телескопу и, кажется, теперь всё его внимание только сосредоточенно на небе. Что-то пишет в записную книжку, делает пометки. Феликс сидит на месте, запрокидывает голову и смотрит на небо. Вид открывается захватывающий, метеориты вспыхивают на несколько секунд и снова угасают, их так много, как будто наблюдаешь за салютом. — Загадаешь желание? — без намёка на смех спрашивает Хёнджин. — Кажется, теперь в этом нет смысла. — Главное то, во что ты веришь. Пусть для тебя это будет падающая звезда, на которую ты можешь загадать желание. Если ты веришь, то оно сбудется, вот и всё. — Хорошо, — Феликс кивает и дожидается, когда на небе снова вспыхивает метеорит ярким жёлтым светом, и прикрывает глаза, мысленно проговаривая желание. Пусть оно сбудется. — Что загадал? — Не сбудется же, если я скажу. — Ладно-ладно, — Хёнджин снова возвращает своё внимание и взгляд к окуляру телескопа, иногда отрываясь, чтобы сделать записи. Феликс просто наблюдает за этим, чувствуя, что это всё похоже на какой-то прекрасный сон. Через полчаса телескоп собран, все вещи в рюкзаке, и Феликсу становится немного грустно и страшно, что всё вернётся к тому же неловкому общению, попыткам подобрать слова. Хёнджин снова крепко обхватывает его руку и тянет за собой к выходу с крыши. — Подожди, пожалуйста, — просит он, когда дверь уже открыта. — Ты что-то забыл? — Хёнджин оборачивается, и Феликс замирает перед ним, пальцами свободной руки неловко перебирает край пледа, оставшийся на его плечах. — Просто, пока мы ещё здесь, — поцелуй меня. От мыслей становится так неловко, он и в жизни не сможет об этом попросить. — Спасибо за… Договорить не удаётся, но Феликс не против, и даже очень «за», чтоб его прерывали именно так. Понять невозможно, как это произошло. Хёнджин просто притянул ближе, обхватывая за талию, и мягко губами коснулся. Феликс глаза жмурит, пока где-то внутри него всё вспыхивает, как недавно метеориты на небосводе. Он отвечает на поцелуй, пытается не жадничать, но чувства накрывают так сильно, до пальчиками сжатой ткани толстовки и мурашек по коже, приходится чуть приподняться на цыпочках, чтобы позволить себе полностью утонуть в сладких желанных губах. — Сбылось, — шепчет, когда они всё-таки немного отстраняются друг от друга. — Что? — Моё желание, оно сбылось. Хёнджин, ты мне нравишься, — Феликс совсем не понимает, откуда в нём вдруг появилась смелость к таким признаниям. — Ты мог бы загадать что-то получше, раз желания и правда сбываются, — немного хмурится Хёнджин, рассматривая каждую веснушку на щеках и носу, думая, что эта россыпь как звёзды на небе, хочется целовать каждую, соединять в созвездия. Частыми ночами он смотрел в телескоп, искал что-то особенное там — в космосе, а в итоге нашёл здесь, совсем рядом, настолько, что тепло становится. — Что может быть лучше поцелуев с тобой? — интересуется искренне, боится, что вдруг всё это чудный сон или просто случайный порыв чувств, ничего не значащий. — Ты, Феликс, — отвечает Хёнджин, оставляя нежный поцелуй на кончике носа Феликса, который просто тает в его руках. — Ты мне тоже нравишься. Они возвращаются вниз, улыбаются друг другу, стоя возле дверей, ведущих в их комнаты, целуются на прощание мягко, нежно и чувственно. Феликс нехотя отпускает Хёнджина, расцепляет пальцы и желает хороших снов. Внутри него непомерная радость и приятное волнение разливаются. Всё как в его любимых романах и фильмах, в них любовь была, о которой он мечтал. Теперь и мечтать не надо, у его истории самая счастливая концовка.