Arianna Deligianni - My Jolly Sailor Bold
Я просила тихие воды тысячи морей впустить меня в свои владения, чтобы я бороздила мятежные толщи, подобно рыбе. Могу рассчитывать я на тебя, непредсказуемая стихия?
Стихия внимала, дыша мне в лицо.
Я просила её забрать меня, забрать моё дыхание, чернейшей из дочерей земли, просила объять моё тело, как матери прижимают к груди детей своих. Вода лишь смотрела на меня своими синими глазами, в которых солнце высвечивало золотые пески древнего дна, изумрудные леса водорослей и жаждущих мурен, скрывающихся в прохладе тёмных пещер.
Разве не достойна я смерти? Разве не заслуживаю я? Молила я стихию, страшась её неистового молчания.
Вода не издавала ни единого звука кроме мерного трепета горбатых волн, и я запускала руки в мягкие пески, сжимая их, пытаясь пробраться к самому сердцу влажной силы. И песок просачивался сквозь мои немеющие пальцы, и я била по водной глади, крича и рыдая, не имея сил говорить. Я знала, что она меня слышит: я чувствовала силу её взгляда на своих плечах, и небо в придачу давило своей голубизной. Мои солёные слёзы падали в море, и стихия принимала их и продолжала смотреть.
Покажи мне свою силу, бессмертная, – просила я её, но она молчала, а я злилась. И тогда я угрожала, что вспеню её воды, пронжу её спокойное дно тысячами молний, заставлю её испытать такие муки, каких не выпадало на её долю прежде. А она лишь укачивала чаек – детей своих – на волнах, не желая прерывать их чуткий сон.
Она знала, что я буду истязать её и при том молить, что она взвоет от силы моего гнева и разойдётся по швам, что станет алой от крови детей своих, и потому отвечала утробным голосом, исходящим из недр земли:
Не я бессмертна, дитя, не мне тебя карать.
И я вскакивала на ноги, словно облитая кипятком, задыхаясь, и воздух вокруг накалялся от искр, исходящих от кожи моей, и небеса затягивались огромными тучами. И она знала, что я возьму её, жестоко и глубоко, проникая без разбора по всей длине, ширине и глубине её естества. Но стихия знала не только силу ярости моей: я отдавала ей куда больше. Я отдавала ей самое страшное, что было во мне, и она принимала это, стеная. С моими слезами она вбирала в себя мою боль, и то было тяжелейшее из моих проклятий и дарований. Она единственная знала, сколько ударов молний пронзали моё тело, сколько жестокости произвела и вынесла, сколько собственных смертей я устроила и пережила – несчётно.
Мой гнев отступал, и небо покрывалось фиолетовыми пятнами-синяками, и моя грудь сотрясалась от беспомощности.
Я же заслуживаю... – шептала я, смотря прямо в её глаза. И она отвечала:
Заслуживаешь.
Грохотал гром, вызванный стуком моего сердца, и капли падали, проникая в неистовую стихию, в свою непредсказуемую мать. И я оставляла моря, небеса и страны, чтобы вернуться в холод и тьму своих пещер, из которых мне не было выхода, в которых не было места ни свету, ни жизни. И под кожей пойманной в сети птицей билась пустота, чёрная и безликая. И я носила её в своём чреве, ибо кроме неё и тянущей усталости не имела ничего. Я была как скрывающаяся мурена с одним лишь отличием: пещеры были временным укрытием для этой скользкой твари, а мои пещеры я носила в небьющемся сердце своём непрестанно.
