why'd you only call me when you're high?

Громкая трель телефона проносится по небольшой кухне, вынуждая быстро поднять трубку с подставки и, приложив ее к уху, раздраженно выдать: — Да? Томный вздох на заднем фоне заставляет майора Кацураги выгнуть бровь, тем самым выказывая непонимание, кто в такой поздний час звонит ей. Рука с банкой Эбису чуть вздрагивает, когда наконец до чуткого слуха доносится спокойное: — Мисато? — Кадзи? Тонкая темная бровь выгибается, визуализируя немой вопрос, сопровождаемый громким стуком жести о деревянную столешницу. — Какого черта..? Сейчас три утра. — Но ты же не спишь. Явные пьяные нотки сразу просвечиваются в обычной реплике с того конца провода, и Мисато неосознанно сжимает банку пальцами, царапая гладкую поверхность ногтями. Где-то внутри словно зарождается тугой комок, который скручивает внутренности узлом, но так постепенно и частично, что от этого становится лишь больнее. — Ты… Почему ты звонишь мне, только когда ты пьян? — Потому что когда я пьян, я хочу тебе звонить. Бессовестный засранец. Это так и рвется из горла, но девушка останавливает себя, со всей силы, до слез в уголках зажмуривая глаза и сжимая губы, лишь бы они побелели от натуги. — А я не хочу. — Звонить мне? — Неразборчивая речь на секунду прерывается натянутой тишиной, а потом вновь заполняется его дыханием. — Слышать тебя, — со злостью и расстановкой отвечает темноволосая. Пальцы еще сильнее обхватывают Эбису. Трубка молчит, и девушка отпивает из банки, давая себе тем самым передышку. Она не думала, что ночные звонки от бывших так тратят силы. Но молчание и делаемый глоток прерывается вопросом: — У тебя же никого тогда не было? — Чего? — Кацураги хмурится, не совсем понимая, о чем он. Его бессвязное бормотание лишь усугубляет ситуацию, раззадоривая внутреннюю злость на себя за то, что она вообще подняла трубку в такое-то время. Попойка с самой собой ночью на кухне была обычным занятием, даже еженедельным ритуалом, расслабляющим уставшие мышцы и мысли, а сейчас даже это она делать не в силах из-за его мечтательной речи на другом конце трубки. Чтоб его, этого Кадзи. — Ну, когда ты меня бро…ик!..сила. Мисато апатично окидывает взглядом кухню, останавливаясь на дверном проеме. Нога тут же закидывается на другую ногу, чуть шевелясь в воздухе, а пустая пивная банка отставляется в сторону. — Нет. А тебе-то что? Напряженное молчание сопровождается какой-то возней на заднем фоне телефона. Темноволосая зажимает трубку плечом, держа одной рукой новую жестянку, а второй открывая ее. Резкий треск и оглушительное шипение заполняют уши. — Ты любишь арбузы? — Вопрос застает врасплох, и Мисато чуть вздрагивает, непонимающе уставившись в угол дверного косяка. Это какой-то тайный шифр, что он пытается ей передать? Или какая-то глупая шутка? Вполне в его стиле. — А, прости. Дурацкий вопрос. Да-а… Звезды сегодня яркие. — Громкий мужской вздох сопровождается опять же шуршанием. Мисато делает уже три (или четыре?) глотка подряд, вовсе не понимая, что за разговор они ведут. Она все еще пыталась найти хоть какую-то адекватную подоплеку во всем том бреде, что он нес, но пока получалось… не очень. — А зачем ты меня бросила? Этот допрос с пристрастием от пьяного собеседника все еще давался нелегко. — К чему ты все это спрашиваешь? — даже как-то растерянно спрашивает девушка, наклоняя голову набок. — Просто интересно. Узел в животе все сильнее затягивается, словно петля на шее. Дышать с каждой секундой становится сложнее, ведь злость уже давно пристроила свои гадкие ручонки на ее плечах. — Интересно? Что тебе интересно?! Какая вообще разница, зачем я тебя бросила? Захотела и сделала! Да и ты вроде не слишком-то думаешь об этом, когда флиртуешь со всеми подряд! — Последний слог Мисато чуть ли не прерывисто вскрикивает, ударяя кулаком по столу. Тут же она осознает, что в квартире помимо нее живут и два подростка, что ночью скорее всего спят, а такие громкие звуки могут побеспокоить их сон. В голове уже вырисовывалось, как Аска с раздраженной интонацией начала бы обвинять ее в слишком-то сильной халатности и прочей дурости, а Синдзи виновато потупил бы голову от таких истошных криков и просто бы снова ушел к себе, как из динамика доносится смех. Расслабленный такой, заливистый. Игривый даже. — Так вот о чем ты думала все это время, да? Темноволосая потрясенно выдыхает сквозь сомкнутые зубы, понимая, что спалилась как маленькая школьница и сейчас краснеет до бурлящей под кожей крови, до ее клокотания в ушах. А возможностей хватает лишь шипеть: — Да ты… Как ты… Нет, ты..! — Видимо, я угадал. Как всегда. — Реплика, провозглашенная как окончательный вариант, не доступный для пересматривания, сказанная таким довольным тоном, что ярость заполняет собой сознание вперемешку со стыдом и желанием отыграться, выйти из этой ситуации с гордо поднятой головой, а не пунцовыми ушами. Но ее попытки что-либо высказать этому напыщенному пьяному идиоту пресекаются опять же вброшенными невпопад словами. — У меня идея. Хочешь развеяться как-нибудь? — Кадзи, ты кретин? Твои дурацкие «идеи» меня не интересуют. — А я? Я тебя интересую? Молчание. Шея покрывается красными пятнами прямо за лицом. — Ты отвратителен. — А ты прекрасна. — Удовлетворенный таким ответом, что говорил ему больше всех других слов, Рёдзи хмыкает и затем смеется. Его голос все еще слишком спокойный, несмотря на то, что он более пьян, чем она. — Иди к черту. — С удовольствием, если ты пойдешь со мной. — Чтоб тебя, Кадзи. — Громкие гудки циклично звучат из все еще не повешенной трубки, а руки непроизвольно тянутся закрыть пылающее лицо. Этот засранец.