Заново

      Спустя какое-то время Эб стучится к Кирс в комнату. Пока он стоит на пороге — ненамного выше самой Тистеллы, но заметно шире в плечах, — она впервые смотрит на него осознанно. Эб не сутулится, смотрит внимательно, но как-то вежливо. Кирс кажется, будто он немножко похож на её отца — молодого, конечно, — и не совсем понимает чем.       — Вы что-то хотели? — первой спрашивает Кирс, замечая, что мужчине стоится вполне комфортно и он не собирается изменять в своём положении что-либо.       — Да, мисс Тистелла. Могу я войти?       Она думает, что у него приятный голос. По крайней мере тогда, когда он не пытается обвинить её во всех преступлениях. И в комнату он заходит так же, как смотрит — уверенно, но вежливо. Тистелла поздно вспоминает о небрежно висящем на спинке стула пиджаке, но гостю, кажется, всё равно на это. Садится он на стул только после её приглашения.       — Вам нравится здесь? — он обводит рукой комнату, не отрывая глаз от нахмурившейся девушки.       — Вполне, сэр.       — А как вам покои у Эльткрида?       — Чудесные, сэр. Но я не понимаю, к чему вы клоните.       — Сядьте, пожалуйста.       И только сейчас Тистелла подходит к кровати, садясь напротив гостя. Свеча на столе слабо освещает пространство комнаты, но Эб как будто бы специально как-то попадает под свет, и Кирс может разглядеть его лицо. Нужно быть ему никем. Однако зачем он вообще здесь?       — Понимаете, мисс Тистелла, я хочу сделать вам предложение. Ваше право — отказаться или принять его.       Кирс кивает, сжимая кулаки. Звучит это всё как-то нехорошо.       — Вы мне нравитесь, Кирс, если позволите так себя называть.       Девушка замирает, широко распахивая глаза, чувствуя на щеках жар. Это совершенно не то, что она ожидает от человека, который в первую встречу смотрел на неё так, будто хотел казнить. Она вообще не ожидает подобного от кого бы то ни было.       — Д-да, позволяю.       — Благодарю. Итак, Кирс, вы мне нравитесь. Думаю, вы можете понять, что у меня нет ни единой причины лгать вам об этом. Надеюсь, вы поверите, что это правда. Моё предложение таково: уходите со мной. Я далеко не беден и смогу обеспечить вам комфортную жизнь. Я подарю вам всё, что вы только пожелаете. Больше вам не нужно будет работать и тем более находиться здесь. Понимаю, что моё предложение слишком резкое, что вы меня не знаете, но я гарантирую вам время. Столько времени, сколько вам нужно, чтобы привыкнуть, узнать меня и, быть может, искренне ответить на мои чувства. Ваш командир вас не побеспокоит — договор будет заключен с самыми выгодными для него условиями. Но, к сожалению, я не могу дать вам на ответ много времени. Посещение вас — уже проблема для Либералитаса и Убежища. Согласитесь, Кирс, и я сделаю для вас всё, что только будет возможно. Будете ли вы моей женой?       Это звучит как настоящее предложение влюблённого. По крайней мере как-то так это рассказывал и зачитывал Ральф, мечтая о том, как будет делать предложение Элли. «Предложение, от которого она точно не сможет отказаться!». Командир сказал ей держаться от Эба подальше. Как вообще нечто подобное могло произойти за пару недель? Святой Юне. Чёрт.       Нельзя отрицать, что предложение звучит хорошо. Очень хорошо. Отчасти это даже похоже на заключение браков Наверху: ведь узнавать муж с женой начинают друг друга уже после свадьбы. Да и если отбросить самую первую встречу, Эб кажется надёжным и верным. Это ли не главные качества для будущего мужа? Сердце, как по Ральфу, стучит быстро и волнение теснится в животе. Но это не то. Болото его глаз, его манеры, вся его фигура, безусловно, притягивает, но… Она усилием размывает в голове образ Бранденбурга.       — А что будет если я откажусь? — И по тому, как чуть дёрнулись уголки губ Эба она понимает, что он уже знает её решение.       — Ничего, принцесса. Между Убежищем и Либералитасом отношения не испортятся, не волнуйся. Я не могу делать что-то, что может навредить тебе. — Он чуть наклоняется вперёд и качает головой. — Всё будет в порядке, принцесса. Всё на своих местах. Кроме меня.       «Потому что я буду не рядом с тобой», — читает Кирс в его глазах, а в своих собственных чувствует пощипывание. Почему только…       — Это очень лестное предложение, но… я не могу согласиться, Эб, — она качает головой и переводит взгляд на окно. Улицы темны. — Может быть, потому что влюблена сама, — фраза слетает с губ легче, чем ожидает Кирс. Ему так легко говорить правду, почти как Инесу.       Эб встаёт. После такого разговора пространство комнаты кажется чем-то неловким. Вообще видеть мужчину — неловко, но он привлекает к себе её внимание.       — Кирс, мы можем обняться? Просто обняться.       Она поднимает на него глаза, в его — чуть меньше прежней уверенности, однако всё так же нет ничего пугающего. Потому она просто кивает и встаёт, неловко протягивая руки.       Эб обнимает её крепко, как если бы это был отец, но нежно, как если бы это была мама. И от этого у Кирс в глазах щиплет сильнее. Она скрещивает за его спиной руки, утыкается в плечо носом и немного улыбается. Эб плечистый, мягкий и тёплый. И его объятия совершенно уютные. А ещё от него пахнет какой-то природой — наверное, лесом, и стоять так хочется долго-долго. Кажется, будто в его объятиях можно спрятаться от всех-всех проблем. И это совсем не потому, что он пару минут назад предложил их решение: она ведь отказалась. Она чувствует, как он быстро и сухо целует её в затылок и улыбается: это единственное, на что он не спрашивает разрешения. Отстраняется он тоже первый и улыбается ей самой обычной своей улыбкой. Неловкость между ними испаряется быстро и незаметно.       — С улыбкой вы не кажетесь таким хмурым и сердитым. Вам идёт улыбаться, — говорит Кирс, весело глядя, как Эб картинно вздыхает, а после подмигивает.       — Так вот с чего нужно было начинать!       Тистелла смеётся громко и заливисто. Эб вежливо прощается, снова становится суровым собой и уходит, оставляя улыбающуюся девушку одну.       — Влюблена, — тихо шепчет она снова, садясь на кровать и стягивая сапоги.       Она признаётся в этом Эбу, на самом деле признаваясь себе, но чувствует себя в ещё большей ловушке. Совсем немного и капкан цепко схватит её. Кирс уверенна, что не знает, как будет снимать его, потому сбрасывает на стул одежду и забирается под одеяло с головой.

***

      Огонь непотушенной свечи колышется, но не гаснет, когда дверь комнаты открывается и с громким хлопком закрывается. Едва успевшая задремать Кирс подскакивает.       — Что.?       Выученная наизусть фигура Бранденбурга даже со сна признаётся слишком хорошо. Он вальяжно располагается на стуле — приглашение в собственном доме ему совершенно точно не требуется.       — Сэр, что вы… что-то случилось?       Тистелла приходит в себя постепенно, задирает одеяло до подбородка и прижимается к стене: опираться на неё во время разговора с командиром немножко облегчает её страдания. А что разговор предстоит долгий Кирс понимает по всему виду Бранденбурга. Запоздало она жалеет, что не открыла окно, ведь он наверняка будет курить, и этот тяжёлый запах снова будет пропитывать её лёгкие.       — Что ты ему сказала?       — Кому, сэр? — Кирс за мгновения перебирает все разговоры сегодняшнего дня. — Эбу? — По раздражённому цыканью становится понятно, что она угадывает. — Что вы имеете в виду? — Тистелла хмурится и подбирается, окончательно проснувшись. Ей не привыкать к нарушению субординации и вообще каких бы то ни было правил приличия от Бранденбурга, но этот вопрос вызывает злость.       — Я знаю, что он предлагал тебе, но не что ответила ты. — Кирс хмыкает, глядя на чиркающего зажигалкой Заксена.       — Вы знаете, сэр, — с особым ударением произносит она, всматриваясь в его лицо. — Вы знаете, что я ответила, сэр, если знаете, что он предложил. Если бы я ответила по-другому, меня бы здесь уже не было.       Мужчина перестаёт играть с зажигалкой, и на его лице появляется довольная ухмылка, то же довольство отражается и в его глазах. Кирс чувствует удовлетворение.       — А ты всё же учишься, — хмыкает Бранденбург. — Так что же ты хотела мне сказать?       Тистелла чувствует, как её прошибает пот. Она понятия не имеет, что хотела сказать. Хотела привлечь его внимание, хотела, чтобы он снова смотрел на неё. Но что хотела сказать — она не знает. Кирс думает, что у неё не получится уйти от ответа, к тому же это только усугубит её положение, а потом в её голове мелькает мысль, за которую она едва успевает ухватиться. Заксен пришёл ночью к ней в комнату просто чтобы узнать, что она хотела сказать. В то время как спокойно (хотя скорее раздражённо) мог вызвать её к себе или и вовсе забыть о том, что там в его кабинете мямлила какая-то девчонка.       Заксен пришёл ночью к ней в комнату, чтобы узнать, что она хотела сказать.       Мысль своей абсурдностью почти доводит до истерики. Но вот он, однако, сидит напротив неё на деревянном стуле, вместо того, чтобы отдохнуть. Ведь совершенно точно её слова никак не относились к работе!       — Сэр, может быть, вы…       — Нет. Не пытайся уходить от ответа. Мне стоит повторить вопрос?       Это больше похоже на пытку, думает Кирс. Она прекрасно помнит его вопрос, дело в ответе. В конце концов девушка решает не пытаться что-то придумать. Это будет похоже на ложь, а ложь командир чувствует за несколько километров. Она вздыхает.       — Я не знаю, сэр. — Заксен изгибает бровь. — Правда, сэр, я не знаю. Я совсем запуталась, расстроилась и просто хотела, — она где-то под одеялом нервно сжимает пальцы и глубоко вдыхает. — Просто хотела привлечь ваше внимание.       Тистелла не поднимает глаза, а потому не видит быстрого удивления Бранденбурга.       — Таким нелепым образом? — Кирс не улавливает тон фразы и снова переходит в защиту.       — Только таким и умею, сэр. Кому как не вам знать.       Кому как не ему помнить все эти нелепые и абсурдные в её неуклюжести ситуации. Большая часть из них связана с ним напрямую. Остальная часть — так или иначе доходит через Гончих.       — И зачем?       — Что «зачем», сэр?       — Зачем привлекать моё внимание, — терпеливо повторяет Бранденбург.       Кирс теряется. Конечно, с самого начала стоило ожидать такого вопроса, только вот она совершенно не подумала о подобном повороте. «Затем, что, кажется, я влюблена, сэр», — язвительно крутится на её языке, но говорит она очевидно совсем другое.       — Я не знаю зачем, — фыркает. — Затем, что так захотела.       — Это разве не нарушение субординации и прочей уставной чуши?       Тистелла молчит. Что говорить, если он прав. Бранденбург поднимается со стула. Он выше Эба на голову, если не больше, и выглядит не просто уверенно — он выглядит хозяином положения. Хозяином каждой вещицы даже в её комнате. На картинках книг, которые показывал Ральф, так выглядели монархи.       — Какое моё внимание ты хотела? — Его тон распарывает её смущение, показывая наружу злость.       Кирс не собачонка, а Бранденбург не её хозяин.       Она тут же встаёт на кровати в полный рост, оказываясь на несколько сантиметров выше командира, и едва не теряет одеяло, которое скрывает её лень в надевании сорочки. В следующий раз она определённо несколько сотен раз подумает, прежде чем оставить её в шкафу. Но это потом. Сейчас она горящими глазами смотрит на довольного Бранденбурга и, придерживая одной рукой одеяло, поднимает другую на уровень лица мужчины.       — Мне не нужны подачки, — твёрдо чеканит Кирс, мягким движением разглаживая морщинки на лбу Заксена, ведя пальцем вдоль носа и не думая о том, что с ней за такие вольности может случиться. — Я не собачка на поводке.       Когда она уже собирается обратно устроиться на своей кровати, её ноги путаются в одеяле, и кратко вздохнув она теряет равновесие. Мужчина легко придерживает её, сохраняя положение.       — Не сомневаюсь, — усмехается Заксен и уходит, закрывая дверь снаружи.       Кирс неуклюже спускается с кровати, тушит почти догоревшую свечу и ложится обратно. Чтобы остудить лицо, она прижимает к щекам ладони, но что делать с улыбкой?

***

      Всё, к радости Кирс, наконец возвращается к прежней размеренности и спокойствию в самой значительной части её жизни: Заксен снова держит её за руку. Бредовые разговоры за спиной о том, что она с ним спит, мало её волнуют, а Либералитас соглашается открыть двери города для людей Убежища. Конечно, не без условий, которые сейчас и прорабатываются главами этих районов. С нескрываемым раздражением командир признаёт, что в этом большая заслуга Эба.       «Я влюблена», — с мрачным волнением перед сном думает Кирс. Мысль приживается к ней легко: в Уставе ведь не запрещается быть влюблённой. По крайней мере изучившая его вдоль и поперёк Тистелла ни разу не натыкается на что-нибудь подобное. Иногда она думает, что это просто болезнь. Конечно, может не физическая, но душевные, психологические тоже ведь бывают. Кирс надеется однажды проснуться здоровой, пока Инес в её воображении почему-то качает головой. Разве он не верит в её силы?