Заново

      Спустя несколько дней напряжение среди Гончих спадает, а Ральф не забывает рассказать о том, что приказ о назначении нового заместителя уже подписан, и все вот-вот узнают кто это. Тистелла тоже расслабляется: по крайней мере убавится работа командира, и ей не придётся каждый вечер выбирать между погашением своей усталости и усталости Брандебурга. И, видимо, расслабляется зря. Только утром Ральф поделился с ней новостями, а вечером того же дня она вынуждена стоять в кабинете Бранденбурга и отчитываться за очередную оплошность. На раздаче обеда из её рук буквально вырвали лишнюю порцию, задев предплечье ножом. Царапина неглубока, но её ещё не обработали. А неблагодарного мужчину сразу на месте скрутили и бросили в темницу, благодаря более опытному Гончему, сбившему с ног преступника.       Тистелла замечает, что принимать помощь от кого-то из Гончих, за исключением парочки людей, неприятно. Будто она всё ещё просто девчонка. Осознание своей невнимательности, очередной, доводит до злости. Она умеет справляться сама. Она это знает. И почему-то верит, что знает и командир. Но это не может отменить того факта, что Бранденбург — в который раз — раздражённо на неё смотрит и ждёт. В дверь стучат.       — Астор Бруно, новоназначенный заместитель, прибыл. Жду ваших приказаний.       Она редко видела этого Гончего. Кажется, он один из тех, кто ходит на дежурство в самые дальние и опасные кварталы города, а также она несколько раз видела его в архиве. Он нелюдимее, крупнее Инеса. А ещё он более хмурый. Тистелла не может не сравнивать их. И у него тёмные волосы, похожий цвет у раздражающего её наверху Арка, и мрачный взгляд. Очень мрачный. Такой же мрачный, как тихий, спокойный тон его голоса. Бранденбург хмурится, Кирс старается понять его действительное отношение к новому заму, но такое командир вряд ли покажет так просто.       — Вольно. Вот и первое дело, с которым тебе нужно разобраться. Допрос, протокол, наказание. Через полтора часа вернусь, проверю.       Бранденбург встаёт из-за стола и выходит из кабинета. Кирс думает об абсурдности отголоска обиды от предательства, но сжимает губы и позволяет злости растекаться по венам. Как он смеет так пренебрежительно к ней относится!       Астор Бруно подходит к столу, садится туда, где сидела Тистелла, когда помогала Бранденбургу, берёт несколько чистых листочков, ручку и жестом приглашает сесть напротив. Кирс давится злостью в тишине кабинета и садится.       — Можешь звать меня по имени. Насколько я знаю, к прошлому заму все обращались именно так. Расскажи, что произошло.       Быть может, всё не так уж и плохо. Тистелла не уверена ни в чём. Кажется, ещё немного и она станет сомневаться в собственном имени. Но Кирс кивает и прочищает горло — тянуть время не будет на руку ни кому. Она пытается не думать о том, что обычная шариковая ручка в его руке кажется зубочисткой.       Спустя час и семнадцать минут возвращается командир. Тистелла почти спокойна. Астор работает также серьёзно, как Инес, но заполняет бумаги быстрее. Бранденбург садится на место, чуть покачивается на стуле и одобрительно пробегает глазами по отчёту, ставя подпись на последней странице.       — Неплохо, — говорит командир, Астор кивает.       Тистелла вновь стоит посреди кабинета, ожидая разрешения уйти. Бранденбург отпускает её, и вновь возвращается взглядом к Астору.       — Какое наказание?       — Три ночные смены на посту в штабе.       Тистелла позволяет довольно улыбнуться, приближаясь к двери и слыша, как цыкает командир.       — Это не наказание для неё. Запоминай, чего избегает каждый щенок, чтобы наказание оставалось наказанием.       — Да, сэр.       Тистелла закрывает дверь и оборачивается, почти сталкиваясь с Эльткридом.       — О, какое жаркое приветствие. Но я бы предпочёл другое место, милая Кирс. Добрый вечер, — он кланяется и целует тыльную сторону её ладони.       Она отбирает руку, спешно отходит в сторону и извиняется. Эльткрид улыбается и смотрит на дверь.       — Я шёл сюда поприветствовать нового заместителя, но компания дамы будет намного приятнее. Не хотите ли прогуляться?       До дежурства есть чуть больше двух часов. Кирс недолго думает и соглашается. Ей нужно отвлечься и такой необычный спутник легко способствует этому. Эльткрид становится довольнее, легко берёт её под руку и увлекает в вечерний темнеющий город.

***

      Дежурство оказывается тяжелее, чем она думала, но совсем не по причине нарушений. Хотя, конечно, причина была в нарушении, но нарушении её личного пространства — Кирс просто шла по коридору мимо Бранденбурга, когда он решил задеть её руку своей. Конечно, она может сказать, что коридор узкий, что она сама шла слишком близко, но весь её мозг продолжает твердить, что для прикосновения нужно было немного сменить траекторию и сблизиться. Кирс не хочет думать, кто из них это сделал. Если это сделал он — очередное ужасное нарушение субординации и её прав на место в пространстве. Если это сделала она — наверняка просто устала из-за прогулки и чуть склонилась в сторону человека.       Искать другие причины — страшно не по себе.       Но мысли невозможно просто так выбросить из головы. Поэтому она старается их затолкать куда-то далеко — образы соприкасающихся коленей и кистей — и сосредоточиться на обходе тёмной улицы. Но это едва ли получается.       Тистелле хочется, чтобы кровь разгорячила её щёки из-за ярости, чтобы ноги сами принесли её к чёртовому кабинету, чтобы руки сами открыли дверь и хлопнули ладонями по столу с бумагами, чтобы рот и язык выплюнули всё её возмущение и непонимание прямо на него. Но Кирс понимает, что для этого не время. Она не знает, когда это самое время придёт и придёт ли вообще, но устраивать сцену Бранденбургу не хочет. Внезапно она обнаруживает, что хочет принять вызов на эту странную игру. «Просто чтобы победить», — говорит себе Кирс. Ну или хотя бы не проиграть. Своё же подвешенное состояние выматывает её, поэтому она находит в коробочках своих мыслей сотни папочек с причинами молчаливо согласиться на это.       Кирс не чувствует лёгкой улыбки на своих губах, пока неожиданный прохожий не заставляет её привычно нахмуриться и строго проводить взглядом. Это всего лишь женщина. Наверняка одна из тех, что работает в ночных заведениях, о которых Кирс знает лишь понаслышке.

***

      Утром, когда неизвестно как доходящий сюда свет солнца пробуждается, Кирс возвращается в комнату, замечая на столе всё ещё одолженную книгу. Она смущается, внезапно вспоминая о ней спустя столько времени, и опасливо оглядывается. Как и ожидается, в своей комнате она одна. Тистелла отставляет меч, снимает с волос резиночку и подходит к столу, нерешительно поднимая со стола книгу. Девушка убеждает себя, что это просто познавательный интерес, и открывает первую страницу, кишащую фразами, считающимися неприличными и вульгарными в Верхнем мире. Кто вообще называет человека «возлюбленный»? Это даже звучит как преступление.       Но легко читаемый текст неожиданно затягивает. Не отрываясь от чтения, Кирс садится на стул и чуть крепче сжимает мягкую обложку. Девушка — теперь Кирс уверена в этом — по другую сторону букв от неё воодушевлённо рассказывает о любви (Тистелла мимолётно думает, что Ральфу ещё нужно подучиться), о робкости и наивности, о важности первого шага и внезапно обрывается на первой ночи. Следующая глава обжигает щёки уже знакомыми иллюстрациями, но Тистелла сильнее сводит брови, сжимает пальцы и продолжает читать.       На страницах часто мелькает слова нежность, аккуратность, плавность, неторопливость и доверие. В какой-то момент Кирс начинает казаться, что эта книга переполнена словом «доверие». Что оно въедается ей в кору головного мозга, прилепляется, словно печать Храма к конверту, и не собирается покидать уютного уголка.       Спустя несколько минут картинки становятся всё более изощрёнными, а «доверие» по частоте отходит на второй, если не самый последний, план. Теперь по страницам от абзаца к абзацу скачет «проникновение». Кирс захлопывает книгу. С неё достаточно. По крайней мере на сегодня. Она просто надеется, что сможет поспать пару часов до обеда и контролировать яркие, пусть и чёрно-белые картинки в голове. И всё же фигура Брандебурга отличается от нарисованного мужчины. Более крепкая. Тистелла вздыхает. Никто и не пытался рисовать точную фигуру её командира — просто здоровые тела молодых людей. Где-то на задворках плавает слово «привлекательное», но она решительно не обращает на это внимание и снимает форму, переодеваясь в гражданское.       Когда Кирс забирается под одеяло, то чувствует чуть покрасневшие щёки и уши. Но она ведь может позволить себе смущение? Она одна, и стесняться этого — глупо. Она чуть улыбается, когда закрывает глаза и засыпает. Ей снятся чьи-то тёплые объятия.

***

      Уже в обед Кирс думает об этом, стараясь не закатывать глаза. Зачем она читала эту дурацкую книжку? Теперь мысли о том, что Элли думала о них с Бранденбургом в таком плане заставляет чувствовать себя не в своей тарелке. Какая удивительная пошлость творится в чужих головах!       Особенно у Брандебурга.       Что она там себе обещала, когда соглашалась принять какую-то игру? Так вот, она готова взять все свои слова обратно. Даже несмотря на то, что никто их не слышал, и они даже не произносились вслух. Ей ведь ничего лучше не пришло в голову, когда она увидела спину командира, чем сделать вид, что она споткнулась и ухватиться за его рукав. Спасибо Святому Юне, что в коридоре никого больше не было.       Вообще-то Кирс даже споткнулась нечаянно: задумалась о том, как же коснутся командира, ожидаемо запуталась в ногах и удачно полетела вперёд. Спасибо, что не растянулась на полу и обошлась лишь неловкой пробежкой с наклоном вперёд.       Так вот, почему она благодарит единственного известного ей святого? Если бы кто-то ещё видел, как она так нагло хватает рукав командира, что сопровождается оглушительным треском ткани в тишине коридора, она бы просто так не отделалась.       Брандебург посмотрел на неё так… Кирс решает, что это была ярость. Едва она успела встать и извиниться, ей в руки прилетел его пиджак.       Кирс хмуро жуёт твёрдый кусочек мяса и вспоминает, как ей пришлось возвращаться в комнату и снова идти в столовую. Не идти же в такое людное место с пиджаком командира: это привлечёт совершенно ненужное ей внимание. А теперь ей ещё придётся тратить деньги и время на нитки и ткани. Она совершенно не умеет шить. Но, кажется, Брандебурга это не волнует. Она должна зашить сама.       Конечно, она может отнести это какой-нибудь швее, или даже Элли — Кирс отчего-то уверена, что она умеет это, — но вот это его насмешливо-ехидное: «Или ты не умеешь?» — выводит из себя до скрипа зубов.       Она зашьёт ему этот чёртов рукав. Сама. И пусть он ждёт этого долго и несчастливо. Кирс приучилась выполнять приказы начальства. Даже если это начальство — самый несносный человек в её жизни. Да и, хоть Кирс и не хочет этого признавать, она понимает, что виновата в ситуации сама. В конце концов такой навык пригодится и ей самой в будущем. Вряд ли она выберется отсюда под руководством Брандебурга, а что этот тип будет зло зыркать на всех ещё очень и очень долго сомневаться не приходится, даже несмотря на количество сигарет, улетающих за день. Ей нужно набраться умений.       И терпения.