Йокогама пахнет кровью

      Этот город слишком слабый, погрязший в пороках, чванстве, раздираемый на части, противоречивый. Йокогама пахнет кровью. Этот запах оседает в ноздрях, оставляет на языке металлический привкус. Смерть следует за каждым жителем, и только самые смелые идут с ней под руку. Осаму Дазай облизывается, точно хищный зверь, и разворачивается на каблуках, пряча забинтованные кисти в карманы неизменного плаща. Сладкий вкус. Небрежно соскальзывает с парапета, не обращая внимания на проезжающие машины. Слишком скучно. Эти назойливые сигналы — будто он не знает, что они могут переехать его. Сизый туман опускается на портовый город, окутывая, обволакивая, погружая в сонливость и апатию. Именно таким должен быть город, где хочется совершить самоубийство. Пусть и не парное, хоть какое-то. Дазай верит, что смерть заберет его в нужное время. И потому страха перед ней не испытывает. Однако если подумать, кое-что экс мафиози все-таки тревожит. Бары, забегаловки, рестораны, в сущности никакой разницы для членов портовой мафии, им повсюду открыты двери. Протягивает руку к пошарпанному дереву, толкает одним пальцем. Изящно. Даже, пожалуй, слишком.  — Чу-уя, какая неожиданная встреча, — привычно растягивает ее имя. Его глаза улыбаются, а на лице блуждает почти безумная ухмылка. Рыжие девушки внушают трепет. Особенно если они злятся. А Чуя злится. Накахара пьет в этом баре каждую пятницу — виски с неприлично большим количеством льда, никогда не закусывает, но совершенно не пьянеет.  — Пошел к черту, — мрачно касается ногтем края бокала. Пустого бокала.  — Моя напарница заскучала, едва ли я смогу проигнорировать данный факт.  — Я больше не твоя напарница, так что придётся тебе попытаться.  — Как грубо, — Дазай протягивает к ней руку, но, разумеется, она ни за что не примет ее, — я ведь пришел навестить тебя. Справиться о твоём здоровье, разве это плохо? Дазай возводит глаза к потолку, его веселит это упрямство, эта дерзость. Он не испытывает страха перед смертью, но все же один страх у него имеется. Девчонка слишком запуталась. А распутывать ему. Какая ирония. А ведь Дазай любит распутывать, будь то сложные дела или чьи-то судьбы. Бармен лениво протирает пыльные бутылки. Чище от этого они не становятся. Посетителей в баре нет, лишь они двое, но это к лучшему.  — Зачем ты пришел? — кажется, она готовится к атаке. Хочет разнести заведение, в котором так любит выпивать вечерами. Опрометчиво. Впрочем, как и всё, что касается Накахары. Но даже при таком раскладе, она найдет другой бар, а он найдет её и там. Круг замыкается на том, что она хочет, чтобы он искал её. Хочет, чтобы он мелькал рядом, когда она будет проваливать задание раз за разом.  — Выпить.  — Поверю, только если ты добавишь «цианид».  — Он отвратителен на вкус, — кривит лицо, будто это какие-то шутки. Она не будет сомневаться, если ей скажут, что он пробовал яды. Она знает, что пробовал.  — Зачем ты пришел? — повторяет уже более настойчиво. Что это? Любопытство? "Не-е-ет" — Дазай тянет это слово про себя. Это паника. Чуя Накахара — одна из лучших исполнительниц портовой мафии, хладнокровная убийца. В ужасе.  — Хочу поговорить о том, что ты тогда сказала. Йокогама пахнет кровью. Бесчисленное количество жертв Осаму Дазая пропитывало воздух мельчайшими ее частицами. Этот город принимает его, лелеет, точно малое дитя. В этом городе Осаму не может так просто, по собственной воле, умереть. И он, будто зная это, постоянно играет с судьбой. Когда-то он питал его темную сторону, и все же…оказался на светлой. Когда он уходил, её мир разрушился. Они ведь были дуэтом, который невозможно было победить. Незаменимых нет, босс портовой мафии отпустил конкурента со спокойным сердцем. Он да, а вот Чуя: «Если я увижу снова, то клянусь, я убью тебя, Осаму Дазай» «Убью тебя» «Убью»  — Это было пять лет назад, с чего ты взял, что я еще… — Дазай перехватывает её запястье. Такое холодное, и одновременно обжигающее прикосновение. Противоречия.  — Ты все помнишь, сладость моя, ты все помнишь. Вздох усталости выдает в ней все сомнения. Убить его ей никогда бы не удалось. Только не здесь, не сейчас, не в этом городе, и даже не в этой вселенной.  — Мы оба отлично знаем, что этого не будет.  — Но ты обещала мне, Чуя. — Осаму обиженно надувает губы, отскакивая назад. И тут же чуть подается вперед, чтобы заглянуть в разочаровывающе голубые глаза. У рыжих девушек глаза должны быть зелеными — это закон любого художественного образа. Но Накахара — исключение из этого правила. Вытащить её из мафии — нелегкая задача. Дать цель, наделить уверенностью. Позови он её с собой тогда, пошла бы она? Конечно нет. Тогда напарница была предана делу, боссу, мафии. Но сейчас он движется в верном направлении. С той поры, как ей выдали задание устранить его. Забавная игра со стороны Огайи.  — Отвали, Дазай, не заставляй меня драться, — еще чуть-чуть и она не сможет сдержаться. Как же сильна её ненависть, её слабость.  — А ты собиралась? — глаза горят, как у ребёнка, — и все же, хочу, чтобы ты постаралась выполнить то, что обещала мне. В конце концов, ты же всегда держишь слово.

***

Йокогама пахнет кровью. Кровью, которая струится по запястьям Осаму Дазая, когда Чуя делает аккуратные надрезы. Она выводит лезвием на его руках слово «лжец», а Осаму запрокидывает голову, чуть прикусывая губу. Чёртов придурок. Дазай рычит, слабо и приглушённо, и все-таки возвращает голову в прежнее положение, смотрит ясно и прямо. Чуя отбрасывает лезвие. На сегодня ее больше не хватит.  — В следующий раз мы попробуем удушение, — он проводит окровавленной рукой по её лбу, старается не запачкать рыжие волосы. Дыхание предательски сбивается. Он нависает над ней, будто хищник, который загнал жертву в угол. Будто лев, который собирается спасти газель. Чуя не просила спасать её, но губы бывшего напарника так близко, кажется, будто он действительно собирается её сожрать. И... В самый последний момент отстраняется, хохоча и забрызгивая пол кровью. Он не оставляет ей выбора. Он снова придет в этот бар и будет просить выполнить то, что она грозилась. Он играет с ней, смеётся. Он знает. Знает, что она никогда не сможет надавить сильнее, не сможет резать вдоль. Он загоняет её в петлю.  — Прекрасное чувство. Конечно, было бы куда лучше, если бы ты все делала правильно. Но, с другой стороны, это ведь не похоже на суицид. Дазай не курит, а вот Накахара затягивается, будто ищет спасения в омерзительном табачном привкусе. Будто что-то может быть омерзительнее, чем её привязанность к безумцу с манией к самоубийствам.  — Ты сволочь, Дазай, был и остаешься.  — Пожалуй, — он качается на табуретке, разводя ноги в стороны, — но мотивы мои весьма благородны.  — Хорошие люди чаще умирают, благородные тем более, — выпускает несколько колечек, наблюдает за тем, как Дазай безмятежно касается дыма пальцами. Не лев, а котёнок. Он точно вспомнил Одасаку. Не мог не вспомнить.  — Плохие тоже, Чуя, плохие тоже. Но тебе уже пора. Отчитываться, как-никак. Передавай Мори привет, — снова хохочет, как безумец. Представлять этот отчет Накахара не желает. Снова упустила его, снова не смогла. Она уходит, нарочито громко хлопнув дверью. Осаму провожает её долгим задумчивым взглядом. Когда-нибудь они снова будут на одной стороне, может, не сегодня, но когда-нибудь обязательно. Дазай запрокидывает голову, бинты трепещут на ветру, врывающемся в раскрытые окна.  — Ещё не время, Чуя, просто ещё не время. Йокогама пахнет кровью. Но пока эта кровь не принадлежит Чуе Накахаре, Дазай не перестанет пытаться.