Бэмби

Глубокий взгляд твой наивности полон, Остры и гладки тела черты. Я вновь опять наэлектризован, А электричество моё это ты. Горький — Моё электричество

      Арсений плавно выплыл из сна. Потянулся, не спеша открывать глаза, прислушался к ощущениям: поперёк груди лежала тёплая рука Антона. Приятно. Всё ещё немного непривычно (со дня выяснения отношений прошло чуть больше месяца), но как же здорово. Арсений обожал сваливать из дома по пятницам и часто оставался у Антона до понедельника. В этой квартире он отдыхал: никаких репетиторов, никаких занятий и учёбы. Только они вдвоём, сериалы, готовка и, иногда, поездки в кино.       Сергей и Ваня спокойно отпускали сына к Антону — ничего не изменилось. Разве что Сергей думал, что Антон все выходные занимался с Арсением подготовкой к экзамену по профильной математике, но Арс ещё в начале апреля, никому не сказав, отказался от этого предмета и признался только Антону. Списки сформированы, метаться поздно. Гора с плеч. Антон, конечно, не сильно воодушевился идеей врать другу об этом, но Арсений заметил, что они и так уже скрывали от его родителей кое-что позначительнее какого-то экзамена, ещё одна маленькая ложь погоды не сыграет. Но Антон его хотя бы поддержал. Несмотря на то, что он обожал точные науки, как Ваня насиловать Арсения тем, что ему не по душе, не видел смысла. Так что никакой математикой они не занимались, даже если Сергей с Ваней думали обратное.       Арсений повернулся лицом к Антону, поцеловал нос с крошкой-родинкой на кончике, улыбнулся, рассматривая приоткрытый рот с мягкими губами, отросшую рыжеватую щетину и растрёпанные волосы. Как же он обожал этого человека, и какой радостью отзывалось в нём знание, что он себе ничего не выдумал о запечатлении, что всё действительно так и есть, и теперь они — глубокий вдох — вместе. Сам факт того, что у Арсения партнёр настолько постарше вводил его в благоговение. Их отношения с Антоном так же естественны, как сама природа, и возраст не имел никакого значения.       — Антон, — Арсений коротко прикусил Антону нос и снова поцеловал.       — М-м, — раздалось недовольное сонное мычание.       — Просыпайся.       — Бэмби, отстань. — Антон просыпаться не планировал. У него законный выходной, имел право нежиться хоть до вечера, но с Арсением такое не прокатывало: тот, как кот, будил его по утрам и не давал спать.       Арсений фыркнул, притиснулся совсем вплотную, потёрся о бедро Антона своим пахом и мурлыкнул:       — А так?       — Так тем более, — ответил Антон.       Ну конечно. Как это так Антон запамятовал, что встречается с подростком? Арсений мог сколько угодно говорить умные вещи, интересоваться политикой, историей и происходящим не только в России, но и за рубежом, но всё это не меняло факта, что ему семнадцать, он влюблён в Антона и очень методично просил «ну хоть чего-нибудь». Никакого «чего-нибудь» Антон им позволить не мог. Сам не знал, почему конкретно: имелось много причин. Такой ответ Арсения не устраивал.       Проснуться всё-таки пришлось, когда Арсений, сбросив с них одеяло, сел на него сверху где-то в районе бёдер, и начал выцеловывать Антону худую грудь с редкими волосками и выпирающими костями. Антон про себя сказал бы «тщедушный», Арсений, целуя по утрам, ласково называл его Кощеем («Потому что кости гремят, Антон, очевидно же»). Тёплые раскрытые ладони шелестели вверх, задержались на шее и сомкнулись на щеках. Арсений склонился ниже и поцеловал Антона в расслабленные губы.       — Это домогательство, — осведомительным тоном сказал Антон, приоткрывая глаза.       — О да. Посади меня, — наиграно-виновато ответил Арсений. «Можешь сразу на свой член».       Антон поднял ладони, огладил чужие бока в родинках, задирая мягкую футболку вверх. Он привстал на локтях, целуя Арсения в губы. Арсений воодушевился, спустился чуть ниже, снял с себя футболку, оставаясь в одних боксерах, и, хитро улыбаясь, опустился грудью на грудь Антона, скользя по его телу до тех пор, пока ягодицы не упёрлись в утренний стояк.       — Бэмби, прекрати, — Антон сжал его бёдра пальцами, не давая пошевелиться. — Мы уже говорили об этом.       — Мы говорили о сексе. Это не секс, — Арсений потёрся ягодицами о пах Антона и улыбнулся. — Знаешь, если изнасилование неизбежно, расслабьтесь и получайте удовольствие.       Антон прикрыл глаза. Арсений медленно раскачивался на его бёдрах, и член однозначно положительно реагировал на это. Как тут устоять.       — Просто смотри, — прошептал Арсений ему в губы и вернулся в исходное положение. Антон с опаской приоткрыл глаза: Арсений, выгнувшись, огладил свою грудь и опустил правую ладонь ниже, накрыл ею пальцы Антона и ласково повёл ими вверх по своему бедру, останавливаясь на внутренней стороне. Антон не сопротивлялся, и Арсений, почувствовав это, положил его руку себе на член, сжимая сверху своею хваткой. Под пальцами — горячо и твёрдо. Антон ласково сжал член через ткань, потёр сверху вниз, самыми кончиками ощущая мягкость — место, где член переходил в яички. Арсений, сидящий на нём, раздвинул ноги пошире и тихо выдохнул.       — Бэмби, хватит… — Антон неохотно убрал руку.       — Антон, хватит выёбываться, — Арсений, точно пику, бросил в него острый недовольный взгляд. — Поздно притворяться святошей, мы уже встречаемся, очень тупо ждать моего совершеннолетия, от этого ничего не изменится. Ладно секс, но это даже прелюдией назвать нельзя, чего ты боишься?       Антон молчал. Не хотел снова поднимать один и тот же разговор, они проходили его уже, кажется, сотни раз. Всё одно и то же.       — Можешь ничего не делать, но не мешай хотя бы мне, — попросил Арсений, склоняясь ниже и заглядывая в глаза Антона. — Пожалуйста.       — Ладно, — Антон поцеловал Арсения в уголок губ.       Арсений довольно выгнулся обратно, уложил руки Антона себе на ягодицы (короткий бой взглядов — победа Арсения), медленно нырнул правой ладонью себе в трусы, сжал влажную головку, растёр по ней смазку и зажмурился как кот. Антон продолжал сжимать мягкие ягодицы, чувствуя, как Арсений принялся плавно и неторопливо скользить ложбинкой по члену вперёд-назад. Головка, сдерживаемая эластичной тканью, идеально легла между ягодиц, и каждое трение доставляло невесомое наслаждение.       Очень скоро Арсений, двигая рукой в тесном пространстве, начал тихо постанывать. Он наращивал амплитуду, сжимал в кулаке член, водил пальцами вверх-вниз то быстрее, то медленнее, при этом продолжая двигать бёдрами до тех пор, пока Антон сам не вошёл во вкус. Вид возбуждённого Арсения, с торчащими сосками, голой грудью, ворохом волос на голове, прикрытыми глазами и приоткрытым влажным ртом, между губ которого то и дело мелькал кончик языка, туманил разум. Антон сжал ягодицы Арса крепче, чуть приподнялся на локтях и задвигал своими бёдрами, имитируя фрикции. Арсений одобрительно застонал, задвигал рукой чаще — кулак под тканью ходил ходуном. Антон знал, что ему самому трения не хватит, но Арсений ловил кайф с ощущения его возбуждённого члена между своих ягодиц, пусть даже их разделяли дополнительные ненужные слои. Хлюпало со всех сторон: смазка из задницы Арса пропитала трусы, и Антон чувствовал, что «ездит» по мокрому, смазка из уретры чавкала каждый раз, когда Арсений натягивал тонкие складки верхней плоти на нежную кожу пениса.       Надолго Арсения не хватило: он громко протяжно стонал, жмурясь, кусая губы всё сильнее, представляя, что двигается на члене Антона, а вместо его руки, уже затёкшей и уставшей от движения в ограниченном пространстве, его сжимали пальцы Антона. Долго выдохнув, Арсений запрокинул голову, обнажая голый манящий кадык, и кончил, продолжая не то стонать, не то скулить от удовольствия. Руку залило тёплой спермой, Антон медленно сбавлял скорость, продолжая толкаться ему меж ягодиц всё ещё стоящим членом. Арсений ещё несколько секунд ласкал себя, не спеша вынимать руку из трусов, пока Антон не свёл движения бёдрами на нет.       Арсений вытащил руку из белья и замер над Антоном, тяжело дыша. Трусы спереди пошли неровными влажными пятнами, Антон не сводил глаз с этого участка тела, сжал пальцами ягодицы, развёл их в стороны, вдохнул запах возбуждённого омеги поглубже, сел на кровати, опираясь на спинку, и потянул Арса к себе — тот охотно подался вперёд, передвигая коленями, пока его пах не оказался перед лицом Антона.       — И в кого ты такой громкий? — спросил Антон, рассматривая вблизи мокрое бельё.       — В папу Ваню, — лукаво улыбнулся Арсений, упираясь ладонями в спинку кровати по бокам от Антона.       — О боже, я не хотел этого знать… это был риторический вопрос…       Арсений не успел ничего ответить: Антон вжался носом во влажные трусы, стиснул пальцы чуть ниже жопы Арса, высунул язык и одним сплошным мазком прошёлся с низу до самой резинки белья. Арсений сверху снова тихо застонал, зарылся пальцами левой, чистой, руки ему в волосы, притянул лицо поближе к паху и прикрыл глаза.       — В следующий раз это должны быть твои руки. Или рот. Или член в моей заднице.       Антон подавил в себе желание стянуть с Арсения трусы, уложить его на лопатки и вылизать всё то, что натекло: и жопу, и член, и мошонку, и складочки между бёдер, и вообще всего Арса, вкусного, ароматного, возбуждающего… Вместо этого Антон крепко вжался губами куда-то, где, по его мнению, должна была находиться головка, неохотно отстранился и запрокинул голову наверх, смотря на бесстыжего Арсения, получающего удовольствие от внимания к своему телу.       — Я не буду с тобой спать, Бэмби. Не в ближайшие месяцы. Хотя бы потому, что у тебя поменяется запах, ты же знаешь. Ваня и Серёжа будут не в восторге.       — Похуй. Все подростки трахаются. В своих фантазиях ты наверняка поимел меня во всех позах.       — Это другое. От фантазий фон ароматов не меняется.       Арсений закатил глаза, проворчал что-то недовольное, спустился, присаживаясь Антону на колени. Антон поцеловал его в губы, потёрся носом о щёку, обнял за плечи.       — Нам что теперь, никогда не спать? Рано или поздно это случится. Нам придётся сказать им.       — Не так скоро. Дай нам двоим время свыкнуться с этой мыслью, чтобы потом идти и убеждать твоих родителей в том, что я не педофил.       — Спорное утверждение, — ухмыльнулся Арсений.       — Не нарывайся, — предупредил Антон. — Ты же знаешь, как я отношусь к таким шуткам.       К сожалению, Арсений знал: Антон в самом деле ощущал себя кем-то нехорошим, и сексом они не занимались не столько из-за окончательного изменения запаха, сколько из-за того, что тот решил дождаться совершеннолетия Арсения для собственного успокоения. Проще считать, что произошедшее минуту назад — формально не секс. Никакого прямого касания кожи, никаких деталей и взглядов туда, куда «не положено». Но это же смешно.       — Ты ужасный зануда, — пожаловался Арсений, целуя Антона в подбородок и выбираясь из его объятий. — Я в душ.       Чайный пакетик медленно утонул в половине стакана кипятка, окрашивая воду пастельно-карими разводами. Арсений побултыхал бумажный ярлычок несколько секунд, добиваясь равномерного бледного окраса и вытащил пакетик, пристраивая его на блюдечке рядом. Вторую огромную кружку с чаем он оставил завариваться подольше, Антон же всегда пил слабо заваренный чай, а пакетик использовал два, а то и три раза.       — Ваша Посейдонова моча. — Арсений поставил перед Антоном чашку уже разбавленного прохладной водой из фильтра чая (в температуре напитка их мнения совпадали).       — Благодарю, Вы очень любезны, — подыграл ему Антон, двигая к себе чашку и тарелку с горой драников. — А подай ещё тряпочку. Пожа-алуйста.       Арсений закатил глаза. Без «тряпочки» — небольшого вафельного полотенца, о которое в процессе можно вытирать руки и рот — Антон за еду не брался.       — Подай… принеси… я не чувствую себя любимым в этом доме… А завтрак! Всегда готовлю я! Хоть бы раз ты сделал… — драматично выдохнул Арсений, снимая с крючка полотенце и подавая Антону.       — Я тебе помогаю, — возмутился Антон. — И вообще. Кто виноват, что ты встаёшь раньше?       — Эта и тысяча других отговорок, — Арсений закатил глаза. Не то чтобы ему не нравилось готовить для Антона и ухаживать за этим взрослым ребёнком, не способным приготовить себе ничего сложнее яичницы, пельменей и наггетсов, но в каждой шутке есть доля правды, и он бы в самом деле не отказался от утра, когда проснулся, а на кухне уже ждёт завтрак и накрыт стол. Опять же, с кулинарными способностями Антона завтраком стала бы яичница, но всегда можно научиться делать что-то ещё, и большинство «бытовых» привычных блюд не такие уж и сложные в приготовлении: Антон просто придуривался и ленился.       — Бэмби, — позвал Антон, переводя тему и приступая к завтраку: положил себе на тарелку (для начала) три драника и смачно сдобрил их густой сметаной. — Ты решил, куда будешь поступать?       — А-а-а-а-а-а-а-а-а-а, — простонал Арсений. — Не начинай хотя бы ты! Мне папы весь мозг чайной ложечкой выели с этим вопросом. Я понятия не имею, куда хочу!       — Но уже нужно что-то решать. Середина мая, у тебя двадцать седьмого числа литература уже.       Арсений раздражённо прикрыл глаза и плюхнулся рядом, подпирая ладонью щёку. Он разрывался между филологией, журналистикой и рекламой, потому что в первых двух случаях у него к этому лежало сердце, но всё зависело от успешности сдачи экзаменов, и оставалась высокая вероятность того, что на первые два направления даже он со своими баллами поступит только на платное, а с рекламой всё проще, и шанс поступить выше, и всегда оставалась возможность пройти всякие дополнительные курсы… Короче, всё слишком сложно, можно ему обратно в десятый класс со спокойной жизнью, отсутствием репетов, горы домашки и проблем?       — Отстань, — в итоге ответил Арсений, опуская взгляд себе в тарелку, куда Антон уже наложил ему драничков и полил их сметанкой. Заботливый какой. — Видно будет после того, как узнаю результаты экзаменов. Взял, блин, и запорол такое утро, такое утро.       — Ну ладно, не драматизируй, — прожевав, утешил Антон. — Что-нибудь всё равно придумаем, не переживай.       Да Арсений сильно-то и не переживал. С тех пор, как они с Антоном всё выяснили между собой, каждое сложное и серьёзное решение давалось ему намного легче, потому что он знал: если что, его поддержат или направят в нужное русло, в критичный момент дав ласковых пиздюлин.       Арсений принялся жевать ещё не остывшие картофельные оладьи, смотря в распахнутое настежь окно. Он пережил личную коллизию со всеми слезами-соплями-страданиями, уж поступление в вуз как-нибудь осилит.