Хмельная сирень

      — Да кто ж знал, что его разнесет всего с пары глотков! — громкий возглас разорвал барабанную перепонку. Грубые пальцы мертвой хваткой смыкаются на шее лежачего Сабито, вдавливая лбом в пол безо всякого шанса на побег. Тенген научен и знает, когда следует приструнить беснующегося товарища, так что, как бы ни рыпался, поднять свиную тушу Узуя он не мог.       Неприятные ощущения могли бы усилиться, будь у него силы говорить, а не шептать бессвязную речь засохшими от жара губами — за последнее сравнение Столп Звука оторвал бы ему, как минимум, голову. Постыдный финал для мужчины, сердце которого горит страстным огнем и желанием отдать жизнь в более душещипательных обстоятельствах.       — Отпустите его, Тенген-сама, — усталый женский голос раздается со стороны дверей, и краем глаза Сабито замечает Гию: изнеможденную после миссии и, конечно же, раздосадованную тем, что ее посреди ночи подняли на ноги.       — Думаешь справиться сама, Томиока?       Усмешка тает в воздухе, когда взгляд Тенгена падает на присмиревшего Сабито. Или тот вымотался, или же действительно оказался во власти умелой женщины — Гию такой вряд ли назовешь, но вот гениальная схема старшего Столпа вновь сработала.       Перепалки с Шинадзугавой — раз, принуждение к лечению Шинобу — два. И, наконец, три — обуздание пьяного олуха. Куда, интересно, еще распространится бабье влияние на сопливого мальчишку?       — А, хотя, — истребитель рассмеялся, — уже справилась.       Томиока проморгалась, сгоняя остатки некрепкого сна. Нахмуренная и сердитая, подавила раздраженный вздох и приблизилась к соратникам, обойдя низенький столик: перевернутый графин, разбросанные масу и расплывшиеся пятна саке на полу не смогли помешать.       Жарко и душно не столько от количества выпитого, сколько от стыда. С укоризной охотница посмотрела сначала на лучшего друга, затем на того, кто, по ее мнению, виноват в учиненном дебоше.       — Вы ведь знаете, он не умеет пить.       — Я? Да, — Тенген заерзал на чужой спине и, не отпуская шеи, потянулся к маслянистому куску рыбы. Остальные закуски, увы, не уцелели. — Но кому-то пора иметь голову на плечах! А, парень?       Сабито болезненно зашипел.       — Неужели я стал бы нарочно спаивать дражайшего коллегу? Какого ужасного ты мнения обо мне, — помусолив деликатес, Узуй с удовлетворением облизал пальцы, после чего вытер испачканную руку о подол сиреневой юкаты.       — Слезь с меня, сволочь, — мечник попытался оттолкнуться руками от мата. Перед глазами поплыли черные пятна, когда могучий кулак обрушился на персиковую макушку.       В носу защипало от боли и негодования. Взять бы и разукрасить морду заносчивого шиноби парочкой синяков — может, не станет потом кичиться своими успехами. Мало ли что срубил башку сегодняшнему демону! Не один сражался, а все равно продолжал угнетать: «Стал зависеть от девчонки, браво», припоминая, что расслабившийся после месячного отдыха в поместье бабочки Столп Воды несколько раз спотыкался во время битвы и, словно чудом убереженный, миновал шанс попасть туда снова. Благо, напарница подсобляла в нужную минуту.       — Прекратите, — маска спокойствия спала, обнажая тщательно скрываемые эмоции: испуг и волнение тронули девичье лицо. Брюнетка вцепилась в широкое запястье мужчины и рванула на себя, чтобы помочь приятелю.       — Ты это мне говоришь? — смотреть на потуги Гию, откровенно говоря, смешно. Пускай в силе ей уступали многие, но тягаться с верхушкой организации — гиблое дело. — Так, ладно.       Тенген вырвал руку и махнул работнику, притаившемуся за дверьми. Зашелестели ткани лиловых одежд, в свете свечей распустился герб ядовитой глицинии; поклонившись, человек принялся разгребать беспорядок.       — Милую дитятку нужно уложить спать, — стоило тому подняться, как Сабито мигом перевернулся с живота на бок и попытался лягнуть великана. Промахнулся. Вся координация к черту из-за поганого пойла. — Справишься же?       — Да, — сухой кивок поставил жирную точку в их потасовке. Перебуженные обитатели поместья могли ликовать, и даже прислуга, соскребавшая испорченную пищу с кремовых татами, облегченно выдохнула.       — Разве мы закончили?       Подорвавшись с места, резко сел и схватился за голову. В висках стучало, застилая взор: Томиока захлопотала вокруг него, ощупала горячий лоб, и Узуй, проскользнувший к выходу, прыснул со смеху. Преемнику Урокодаки знатно повезло — не каждой женщине придется по нраву строптивый характер, каким тот обладал. Пылкий, своевольный, местами грубее нахального Санеми, с повышенным чувством справедливости и невниманием к мелким деталям вроде влюбленных глаз; от такого если не сбежишь, то устанешь точно.       — Ты — пожалуй, позаботься о нем, — драчуна ухватили за подбородок, пристально осмотрев кровоточащую губу. Наблюдать за возней этих двух забавно, но не настолько, чтобы забыть о манящей постели. Тенген умел расставлять приоритеты. И потому не обернулся, когда вслед полетели не высказанные ранее угрозы.       Сабито по-детски злился и не желал остаться проигравшим. В пьяном бреду поносил всех, до кого только мог дотянуться его язык: зазнавшегося товарища, бедного мужичка, что гремел посудой — как молот о наковальню по мозговым извилинам — и, вовсе незаслуженно, Гию.       Но не мог ничего поделать — гиперопека со стороны подруги всегда портила настроение.       Девушка помогла ему встать, аккуратно придерживая покачивавшегося охотника под руку, и побрела вместе с ним в темень извилистых коридоров, таких длинных, что нетвердые ноги норовили загнуться и не вести дальше.       — Тебе нельзя столько пить, — почти шепотом произносит, ловя в ответ мрачное: «Сам знаю».       Еле-еле они добрались до комнаты, отведенной Столпу щедрыми хозяевами. Дом Глицинии привечал элиту небольшими излишками — и убранством побогаче, и видом снаружи поживописнее. Рядовые бойцы кусали локти.       Однако ни письменный стол, ни расписной сундук в обрамлении кованых полос не тянули к себе так, как мягкий матрац. Летняя ночь, жарко и душно, напоминает о тех днях, когда в окна невысокой хижинки лезли ветки буйно цветущей сирени. Под утро пол усеивали опавшие лепестки, и им с Томиокой приходилось собирать душистые соцветия, пока Урокодаки-сан кипятил воду для риса.       После завтрака выйдешь на улицу и услышишь рассветную тишину, нарушаемую только щебетом птиц и свежим ветерком, который дул с горы Сагири. Обязательно захочешь потянуться, размять ноги, устроить бег на перегонки к бочке с водой и зарядиться ощущением превосходства; Гию не приходила первой, проигрывала, с затаенным дыханием впитывая каждое слово, будь то разглагольствования о мужественности или хвастливые рассказы о достигнутых успехах в мастерстве владения мечом. Не имело значения.       Она восхищалась, трудилась до пота и крови, шла рядом, может, чуточку позади, чтобы не дать юноше усомниться в собственных силах. А тот и радовался, как дурак. Красовался из мальчишеского бахвальства, это жуть как бесило людей, но на их мнение, откровенно говоря, было плевать. Сабито не для тех старался.       Так когда наступил переломный момент? Когда Томиока успела начать биться на равных с любым истребителем, более не нуждаясь в защите лучшего друга? Став зрелой, не стеснялась указывать на ошибки и корила излишнюю самоуверенность, будто бы он просил об этом. Сознание того, что с ним обращаются, как с ребенком, сильно задевало гордость. Даже звание Столпа не спасало от нотаций.       Гию продолжала играть роль крылатой наседки и выставляла его, взрослого самодостаточного мужчину, цыпленком-переростком.       — Подожди, — ему не дали завалиться спать просто так: обязательно надо было расправить одеяло и сотворить кучу других, совершенно ненужных, мелочей. Сабито не стерпел — голова шла кругом — пошатнулся и ощутил, как в его грудь изо всех сил уперлись руками.       — Лечь хочу.       Уши сверлит от желания прикоснуться к подушке. Томиока тихо бормочет, объясняя, что почти все приготовила. Он же не думает понимать. Чего ради так стараться? Все равно к утру воцарится хаос: Сабито спит неспокойно, постоянно ворочается и с кем-то дерется во сне. Привычка детства.       — Дай мне только!.. — девушка пискнула, побледнела, когда ее дернули за ворот юкаты с намерением оттолкнуть.       Сабито малость перестарался. Нога подвернулась, комната поплыла, и со всего маху парень плюхнулся на футон, больно ударившись копчиком. В сомкнутых пальцах треснул кусок жухлой ткани — коллега упала вперед и замерла, разбросав руки по бокам от него.       Пара фиалковых глаз утонула в открывшейся ложбинке грудей.       Длинные черные волосы спадали космами на его лоб, щеки, шею. Сердце подпрыгнуло к горлу и затрепыхалось там, как сумасшедшее, скулы обдало жаром; юноша шумно выдохнул, с вожделением глядя на маленькие розовые островки сосков, тонущих в океане сливочных полушарий.       Припоздавшее смущение пронзило током, исказив лицо нелепой гримасой.       — Прости, — язык у Гию каменеет, она пытается отползти назад, но встречает препятствие в виде поднятого колена. Круглая ягодица уперлась в бедро, жалкие миллиметры одежды показались неощутимыми.       — Зачем извиняешься?! Совсем дура?..       Столп подался навстречу, сглатывая комок, плотнее запахнул кимоно подруги и отвернул подбородок, не в силах взглянуть той в глаза. Стыд пронял до кончиков ушей, кажется, он на мгновение протрезвел, однако головная боль в насмешку съездила по издерганным нервам. Баламут едва заметно помассировал висок, пока залившаяся румянцем девушка куталась в разошедшиеся ткани ночного халата.       — Больше не буду пить.       Ему совестно. Томиока молча кивнула.       — Я кретин, верно? — навязчивая мысль покинула легкие, а дышать проще не стало. Да, действительно «кретин» — всегда резок, честолюбив, не умеет и не хочет учиться принимать заботу о себе.       — Не говори так.       — Но ведь это правда, — с горькой усмешкой сказал мечник.       — Ты перепил, только и всего, — она спряталась за волосами, стесненная произошедшим конфузом не меньше, чем его зачинщик. Как обычно соратница прощает всякую грубость, не придавая себе значимости. Ее изящная, стройная фигура сгорбилась, и таки впотьмах Сабито заметил осунувшееся личико. Ярко-синие, цвета васильков глаза загадочно сверкали — точно ждали чего-то.       — А не должен был.       — Да, тут ты прав, — ответили без тени улыбки и уже начали подыматься, когда он ощупью отыскал чужую ладошку и, крепко сжав, притянул к груди. Тонкие брови взметнулись к вискам, когда девушку силком усадили обратно. — Сабито?       — Злишься же, так чего не ругаешь, черт побери?       Любая другая в ее положении раскричалась бы, кинулась рвать и метать, круша все, что попадется под руку — за свою честь девочки-паиньки борются яростно, как тигрицы, и до последнего вздоха — но Томиоке кажется лучшим перетерпеть.       — Я не злюсь.       — Лжешь, — до скрипа в зубах раздражает, когда Гию прибегает к старому проверенному методу — молчанию, что для него всегда было мучительной пыткой. Ротик ее распахнулся, а в ответ Сабито, приготовившийся к утомляющим протестам, не услышал ничего.       «Слов не хватит, чтобы описать, какой я баран».       Сабито прикрыл веки, и где-то со дна колодезных воспоминаний рассмеялся голосок Столпа Насекомого, так въедливо и гнусно, что его потянуло блевать: «Ара-ара, Сабито-сан, вы совсем не цените дарованных вам благ».       — Можешь ударить меня, если хочешь.       — Что?       — Заслужил я, понимаешь? Или опять мне все спустишь с рук? — шикнул на девушку. — Бей, говорю.       — Не собираюсь. Тебя в сон клонит, ложись спать, — выскользнуть ладони не удалось, и преисполненный рвением получить наказание юноша поджал губы. — Утром поговорим.       — Чтобы я ни шиша не вспомнил? И что скажешь, Гию? — охотник подтягивает подругу ближе к себе, так что они почти соприкасаются носами — горячее дыхание обжигает ноздри, и смотрят на него испуганно-невинным взглядом. — «Ничего не случилось», да?       «Вы слишком заносчивы, думаете, терпению Гию-сан не придет конец? Интересно, к кому она пойдет за утешением в таком случае? Мужчин много, достойные тоже найдутся — и зачем тогда ей кто-то вроде вас, не понимаю», — даже в сотнях тысяч лиг Шинобу глумится над ним, но в пропитанных желчью словах кроется своя истина. Сабито боится потерять ее, боится в один прекрасный день услышать не от кого-то, а от нее самой злополучную фразу: «Я устала», и больше не почувствовать знакомого тепла.       Томиока обмякла в его руках, словно тряпичная кукла, когда он уткнулся лицом во вздымавшуюся от сладостного волнения грудь и втянул одуряющий запах сирени, дома, юности.       — Не молчи, прошу тебя. Хоть сто раз обзови болваном, но не уходи, — зашептал парень хрипло, стискивая в объятиях человека, которому бесконечно верил и любил.       — Хорошо, — она смущена, растеряна, и притом нашла в себе силы успокоить: — Я останусь.       Пройдет еще четверть часа, прежде чем Гию поймет, что Сабито уснул. И еще полгода до того, как ей не оставят путей отступления и пленят счастливым замужеством.