Практические советы по домоводству для наемного убийцы

“My lover's got humor She's the giggle at a funeral Knows everybody's disapproval I should've worshipped her sooner” Hozier - Take Me to Church

X Их было трое против одного. Массивные спины под кожаными куртками, угрожающие лица и смутное предвкушение беды, разливающееся горечью под языком. Сяо Чжань оказался в том переулке случайно, потерявшись в незнакомом районе, но чуть позже, когда буря уляжется, он будет думать, что это была судьба. Дождливая ночь, сдохший мобильник, отсутствие навигатора и уникальная способность Сяо Чжаня потеряться в трех домах - все обстоятельства сложились так, что они должны были непременно встретиться. И это было красиво. Мальчишка дрался как бешеный зверь, у которого пытаются отобрать кость. Из окна, занавешенного дождем, было плохо видно, но пару раз его лицо озарялось тусклым светом уличного фонаря, и сердце Сяо Чжаня тут же оборачивалось мотыльком, который ошалело бился в единственную преграду - грудную клетку. И страшно болело. Сяо Чжань никогда не верил в любовь с первого взгляда - у дизайнера, живущего в мире дедлайнов и вечно недовольных клиентов, мало возможностей с головой ухнуть в чувства к первому встречному-поперечному. Слишком много работы, слишком мало времени на личную жизнь. Столько раз он говорил себе, что надо притормозить, остановиться на чем-то одном, но затем в переполненный почтовый ящик падало еще одно письмо, лаконичное, как смертный приговор, и все начиналось сначала. И вот, где он теперь: потушив фары, смотрит из машины на то, как мальчишка - голодный и злой - метелит тех троих, что подкрались со спины. Сяо Чжань различает лопнувшую губу от пропущенного удара в лицо, расквашенный нос, сбитые костяшки пальцев, хотя все вокруг серого цвета из-за дождя. Всюду кровь и грязь, мерзкая сцена, но почему-то невозможно оторвать от нее глаз. “Сколько же в нем гнева”, - думает Сяо Чжань отстраненно, сжимая в пальцах руль. Этот гнев плещет вокруг обжигающей, ослепляющей волной, и никто не может ему противостоять. Мальчишка - как юный бог войны, залитый кровью, отравленный безумием. “Наверное, надо помочь”, - думает Сяо Чжань, но все уже закончилось. Один лежит ничком, только подергивается спина под кожаной курткой, второй тащит приятеля под руки к главной дороге в надежде поскорее слинять. - Ты труп, слышал? Ты труп! - слышит Сяо Чжань вопль, смазанный ненавистью и шумом дождя. Это не угроза, это обещание, которое непременно будет приведено в исполнение. Мальчишка только смеется, утирая окровавленные губы рукавом. А затем сползает по глухой стене, хватаясь за бок, - пинок тяжелым армейским ботинком по ребрам не прошел бесследно. Даже представить трудно, как ему сейчас больно, если тонкая кость ребра треснула. Сяо Чжань однажды упал на горном склоне, во второй раз в жизни пытаясь покорить сноуборд. Три минуты удовольствия от бьющего в лицо ветра и захватывающих виражей, а затем месяц в плотной повязке, из-за которой спать можно было только на спине. Сяо Чжань порывисто глушит мотор, распахивает дверь, и мелкий дождь тут же забирается за воротник. Волосы облепляют лицо, на ресницах оседают тяжелые капли. Но он не Бастинда, ему не суждено растаять от ведра дождевой воды. - Вам помочь? Он присаживается на корточки, аккуратно опускает руку на плечо, чтобы не напугать. И шипит от внезапной боли. Мальчишка, до этого пребывавший в смутном зазоре между явью и полуобмороком, хватает его за запястье, сжимает до хруста в костях. Смотрит недобро из-под тяжелых от боли и недосыпа век. - Ты кто еще, мать твою, такой? Y Никакие золотые монеты, никакие поручители не смогут уберечь того, кто посмел достать оружие в отеле “Континенталь”, а тем более пустить его в ход. Ибо знает это, так же как знает, что ему не жить, как только он выйдет из этой комнаты, сбежит по ступеням отеля и нырнет в ближайший переулок. Возможно, ему дадут уйти, прежде чем открыть грандиозную охоту, но это будет позже, а сейчас… С тихим щелчком он взводит курок. Дуло устремлено в лицо совершенно безоружного человека перед ним. Безоружного, но все еще смертельно опасного. Сколько же лет потребовалось, чтобы Ван Ибо смог посмотреть в его глаза без страха? Много, очень много, но время страха прошло. Наступил час возмездия. - Думаешь, у тебя хватит храбрости? Думаешь, ты крутой, да? Звучит как диалог из сраного сериала, которые так любил смотреть Исюань в свободное время. Пафос льется из всех щелей, разве нельзя сдохнуть молча, достойно, как и положено мужчине? Ладно, решает Ван Ибо, пускай болтает. Засчитаем это за последнее желание приговоренного к смерти. Чжан Имоу, глядя в лицо костлявой, все равно растягивает губы в издевательской ухмылке, но Ибо слишком устал, слишком увяз во всей этой истории, чтобы заглядывать на пару шагов вперед, гадать, что будет дальше. Пистолет в руке тяжелый настолько, что ноют локоть и запястье, Ибо даже не подозревал, что девятимиллиметровый глок может весить, по ощущениям, больше тонны. - Ну, так что? Рискнешь? Или сбежишь и забьешься в нору, как помойная крыса? Имоу дергается, когда первая злая пуля попадает ему в колено. Переламывается пополам, хватаясь за ногу, а лицо искажено мучительной судорогой боли. Кровь, маслянистая и багровая, пропитывает темную ткань дорогого костюма, падает тяжелыми каплями на светлый ковер. Горничная не обрадуется такому беспорядку. - Сука, ты же знаешь, что тебя ждет?! Это же “Континенталь”! - во все стороны брызжет слюна и ненависть, но Ибо не ощущает ничего, кроме пустоты в груди. Он уже сомневается, что ему станет легче, если все закончится здесь и сейчас, но у него нет права отступить. - Сдохнешь в подворотне, как собака. Я тебе это гарантирую. И никто не узнает, что твой труп растащили бродячие псы по кускам, - Имоу задыхается от боли, глаза сверкают неприкрытой злобой, словно адским пламенем. - Надо было задушить тебя еще в колыбели... Ибо пожимает плечами, снова нажимая на курок. И голова у мудака лопается, как перезревший арбуз. Бам! - и летят во все стороны розовато-серые ошметки мозга, хотя, будь у него мозг, Чжан Имоу бы никогда не показался Ибо на глаза. Если тот надеялся, что правила отеля “Континенталь” спасут его от неотвратимой поступи Немезиды, он ошибался. Руки все еще воняют порохом, от натюрморта - забрызганные кровью ковер и шторы - тянет блевать. А потом наступает откат. Руки трясутся, как у новичка, рубашка прилипает к спине, пропитываясь потом. Ослепленный яростью, он знал, что должен убить этого человека, но теперь… Теперь он выуживает из кармана стопку золотых монет - круглых, ярко блестящих. Две из них он кладет на глаза мертвецу, в надежде, что хотя бы это сотрет из памяти мутный взгляд дохлой рыбы и утешит не вовремя проснувшуюся совесть. Остальные - на кофейный столик. Десятка вполне должно хватить на то, чтобы покрыть затраты на похороны и химчистку. А затем выходит из номера, аккуратно прикрывает за собой дверь. Конечно, его уже ждут. - Зачем, Ибо? - спрашивает его Хайкуань, печальный и загадочный, как Мона Лиза. - Вы могли решить это в другом месте. Тот лишь дергает плечом в ответ: - В другом месте я бы до него не добрался. Это правда. Чжан Имоу окружил себя такой охраной, что нужно было стать привидением, чтобы подобраться на расстояние выстрела. К несчастью, Ван Ибо не Каспер. Лю Хайкуань кидает взгляд на наручные часы и вздыхает: - Через пару минут все убийцы мира получат лакомый контракт. Ты же знаешь, что тебя ждет? Ибо кивает, не утруждая себя словами. Конечно, он знает. Сеть отелей “Континенталь” - буферная зона для всех, кто привык зарабатывать себе на жизнь пистолетом, ножом или снайперской винтовкой. Пока ты под его сводами, ты не имеешь права покуситься на чужую жизнь. Ты будешь сидеть за столом с убийцей собственной матери, улыбаться ему и спрашивать, не желает ли он кинуть кости или сыграть в покер, раз ночь еще молода, а веселье только начинается. Или, может быть, пройдем к бару? Таковы правила игры. Ибо привык создавать свои. Но теперь уже ему не уйти от бдительного ока Немезиды. Ему будет присвоен статус “экскомьюникадо”, отвергнутый, изгой, персона нон-грата, лишенная всех привилегий, а за его голову начнется грызня, как только он распахнет двери отеля “Континенталь” и сделает один-единственный шаг на улицу. - Прости, Ибо, - роняет Хайкуань с очередным вздохом, - но теперь услуги отеля “Континенталь” для тебя недоступны. Плевать, но как жаль, что теперь ему придется до самой смерти прятаться по темным углам и менять внешность, как раньше - легенды, в надежде выиграть еще один день. - Тогда, - Ибо придирчиво окидывает Хайкуаня ничего не выражающим взглядом, - почему я еще жив? В руках у Хайкуаня нет оружия, хозяин “Континенталя” улыбается тоскливо, как будто прощается с добрым другом на смертном одре: - У тебя час. Это все, что я могу для тебя сделать. Когда он уходит по коридору - едва волоча ноги от смертельной усталости, опустившейся на плечи, - слышит за спиной утомленный голос Хайкуаня, бубнящего в телефон: - Отдел оплаты счетов, пожалуйста. Один-один-один-один. Один час. Цель - Ван Ибо, экскомьюникадо. X Благими намерениями выложена дорога в ад. Кривая такая дорожка, очень тернистая. Сяо Чжань едва сдерживает нервный смешок, когда мальчишка, все еще удерживая его руку в болевом захвате, приказывает вывернуть карманы, да побыстрее. Но в них нет ничего интересного - бумажник, телефон, ключи от квартиры и машины, мелочь для парковочного автомата россыпью. Неужели он ждал, что Сяо Чжань вытащит из кармана живого кролика? Такие фокусы ему не под силу. И даже выяснив, что Сяо Чжань совершенно безопасен, незнакомец не сводит с него подозрительного, очень тяжелого взгляда. Этот взгляд устремлен Сяо Чжаню промеж лопаток, буровит невидимым сверлом, как будто он идет на казнь под бдительным оком своего палача, а не к брошенной, не успевшей остыть машине. А там он просит открыть бардачок, подлокотник и откинуть солнцезащитный козырек. Сяо Чжань слушается, только смотрит искоса: - Надеешься меня ограбить? Здесь нет ничего ценного. Тот хмыкает, утирая разбитый нос рукавом: - Тогда бы я взял твой бумажник. Ну так что, едем или еще попиздим? Сяо Чжань недовольно цокает языком. Он, конечно, предложил помощь, но не думал, что прежде его подвергнут такому тщательному досмотру. Словно металлоискатель проходит в аэропорту, ей-богу. Что следующее? Попросит открыть багажник? Но, кажется, мальчишка этим удовлетворяется. Вытаскивает из бардачка пачку влажных салфеток, которые невесть как углядел в полумраке, без разрешения вытаскивает сразу охапку. - Пристегнись? - мягко просит Сяо Чжань, когда поворачивает ключ в замке зажигания, но мальчишка зыркает на него и прижимает руку к ребрам. Весьма прозрачный намек. - Тебе надо в больницу? Как тебя зовут? Машина мягко трогается с места, из-под колес плещет мутная вода, и звук того, как шины соприкасаются с мокрым асфальтом, успокаивает. Сяо Чжань не знает, правильно ли он поступает, может, стоило вызвать скорую помощь или… Мыслей слишком много, они распирают голову изнутри, и он вздрагивает, когда слышит тихое, отрывистое “Они это заслужили”. - Что? - Они это заслужили, - упрямо повторяет мальчишка, мотая короткостриженной головой. Явно орудовал ножницами или машинкой сам, слишком уж неровно. Затылок - весь липкий от спекшейся и свежей крови, били его насмерть. Вот только - за что? Сяо Чжань отводит взгляд от его волос, матово блестящих в смутном свете мелькающих фонарей за окном. - Поверю тебе на слово, - Сяо Чжань не гордится тем, настолько ядовито звучит его голос. - Почему? Звучит неправдоподобно? - пассажир смотрит волком, щерится, как будто слова доброго самаритянина, которого не просили о помощи, его бесят. Сяо Чжань усмехается, выезжая на шоссе, в такое время и в такую погоду практически пустующее. До его дома пятнадцать минут, не превышая скоростного режима, но он не уверен, что стоит тащить мальчишку к себе. Почему? О, на это есть сразу несколько причин, таких же весомых, как мешок с цементом. - С какой стати мне верить человеку, который едва не прикончил голыми руками троих, а я даже имени его не знаю. Мальчишка поджимает расквашенные губы, но Сяо Чжань и не ожидает ответа. Вся ситуация слишком странная, два человека которые встретились в грязном переулке под проливным дождем поздней осенью. Будь это сериал или книга - отличная была бы завязка, очень интригующая, но они, к сожалению, не в кино, и роман о них никто не напишет. Его спутник думает о том же: угрюмо шмыгает носом, откидываясь на сиденье. Салфетку он остервенело заталкивает в ноздрю, да и подголовник кресла будет измазан кровью, но Сяо Чжань чувствует себя так, словно ему пообещали самый долгожданный, самый сладкий подарок на день рождения, и ему предстоит вот-вот его развернуть. Что это может быть? Любовь с первого взгляда? Какая глупость. - Если бы я хотел их прикончить, я бы это сделал. - И что же тебя остановило? - Не успел. Свалили раньше. Сяо Чжань усмехается, поворачивая на перекрестке, как только светофор дает нужный сигнал. Жизнь иногда подкидывает загадки. Мальчишка, сидящий рядом, одна из них. Стоит ли ее разгадывать? Y Ветер холодит обритую макушку, и Ибо - в десятый раз за вечер - сдерживается, чтобы не провести по короткой щетине на затылке рукой. Волос было совсем не жаль, когда он щелкал ржавыми ножницами над не менее ржавой ванной в какой-то дыре с почасовой оплатой. Дымчатые пряди он потом сгреб из раковины и сжег, стараясь не морщиться от мерзкой вони горелого волоса. Он обрил голову, по-военному коротко, затем проколол уши. Кривой иглой, не с первого раза, но теперь каждый раз, когда он шагал по улице, в мочке покачивалась тяжелая серьга. Бесило страшно, ведь если на него нападут, выдрать побрякушку из уха будет проще простого, но иногда приходилось идти на странные меры, чтобы спрятать свою личность. Однажды он слышал историю о мафиози, крупном наркодельце, который скрывался от полиции, переодевшись в женщину. Он даже сиськи себе сделал и работал проституткой, пока при очередной контрольной закупке один из копов не узнал в нем преступника, которого разыскивал Интерпол последние три года. Ибо смеялся до боли в животе, когда Исюань рассказал ему эту байку, а теперь ему совсем не смешно. Хочешь что-то спрятать? Положи на самое видное место. Убийцы, чьи телефоны начали звонить ровно через час после того, как Ван Ибо покинул отель “Континенталь”, думали, что он будет выходить на улицу только под покровом темноты, скрывать лицо под капюшоном или попытается свалить за границу. Ибо не настолько глуп. Наверное, стоило поискать союзников, но даже братья, о которых Ибо вспоминает с непонятной тоской, могут продать его за мелкий прайс. У наемных убийц почти нет моральных принципов, хороша любая работа, если за нее отлично платят. Прошлым вечером от Сонджу пришло короткое сообщение: “ЗНД”. Залечь на дно. Ибо недолго разглядывал мерцающий дисплей мобильника, а потом выкинул его с моста. Через сотовый его слишком просто отследить, а весточка от брата могла быть ловушкой. Но все равно робкая надежда пробивалась сквозь дерн страха и отчаяния. У них пятерых был план на случай, если кто-то проштрафится, но до убежища еще надо добраться живым и невредимым. А если его там уже ждут? Ибо все равно решает, что стоит рискнуть. Он не паникует, попадать в передряги было не впервой. Достаточно вспомнить тот случай, очень давний, когда шпана из западного района в неразберихе уличной драки пырнула его под ребро. Короткий кривой нож прошел в нескольких миллиметрах от печени, в тот день Ибо поверил, что родился под счастливой звездой. Но у любой удачи, рано или поздно, выходит срок годности. Он понимает это очень отчетливо, когда сильный пинок со спины швыряет его на асфальт в каком-то грязном переулке, где он ищет хоть какой-нибудь намек на дорогу к укрытию. А хриплый самодовольный голос над головой звучит как опускающееся лезвие гильотины: - А вот и ты. До убежища он так и не добирается. X Как только они заходят в квартиру, Сяо Чжань щелкает выключателем и распахивает дверь крошечной ванной: - Умойся. И никуда не уходит. Оперевшись на косяк, наблюдает, как в раковину стекает розоватая вода, пока гость, отфыркиваясь, смывает струпья крови с лица. - Может, скажешь, как тебя зовут? - предлагает Сяо Чжань, растягивая согласные, как будто иллюзорная насмешка сможет уговорить незнакомца быть чуть откровеннее. - Может, отъебешься? - со злым весельем предлагает тот в ответ, кидая в зеркало темный взгляд. Перед глазами у Сяо Чжаня все плывет, дыхание спирает, а сердце в груди гулко бухает два раза, а затем пропускает удар. “О, нет”, - думает он с какой-то обреченной уверенностью. О, нет. - Голову тоже сполосни, у тебя волосы на затылке слиплись, - хмыкает Сяо Чжань, разглядывая своего гостя с головы до ног. Жилистый, сильный, худой, но не тощий. Вряд ли голодает. Да и одежда слишком чистая для человека без крыши над головой. - Есть кому позвонить, чтобы тебя забрали? Ты не похож на бездомного, значит, близкие есть. Мальчишка выворачивает кран на полную, и его бормотание тонет в шипении воды, бьющей в белый фаянс. - Что? - Сяо Чжань скидывает с плеч куртку, мысли уплывают куда-то в сторону, сворачиваются тугой спиралью нелогичных ассоциативных связей. Спроси его сейчас кто-нибудь, о чем он думает, Сяо Чжань точно не ответит. Как не отвечает и гость, ожесточенно скребущий голову под струей воды. Она плещет в стороны, заливает пол, но Сяо Чжань - отчего-то - не имеет никаких претензий. Но не знает, что сказать, когда чуть позже с него требуют, бескомпромиссно и твердо: - Дай тряпку. Наблюдать, как мальчишка вытирает за собой, аккуратно отжимает половую тряпку и вешает ее на край ванной, забавно. - За мной, - командует Сяо Чжань, проходя вглубь квартиры. Его новый знакомый вполне вольготно чувствует себя посреди крошечной гостиной, совмещенной с рабочим кабинетом. Оглядывает все темные углы, и Сяо Чжань кусает губы, чтобы не засмеяться. Мальчишка ужасно похож на любопытного щенка, которого только-только забрали из приюта. Изучает местность, ищет укрытие на непредвиденный случай. А потом он плюхается на диван, смотрит с сомнением, как будто ждет, что Сяо Чжань вот-вот начнет допрос с пристрастием. Напрасно. Аптечку он вытаскивает из запираемого шкафа, куда кошка точно не сунет свой любопытный нос. Быстро проглядывает содержимое - бинты, пластыри, антисептик. На всякий случай достает и обезбол - три продолговатые капсулы на самом дне контейнера. В последнее время он плохо спит и мучается застарелой болью в спине. Таблетки мальчишка раскусывает, а не глотает, а потом запивает водой и морщится. Что ж, сам виноват. - Дай посмотрю. Он удивленно приподнимает голову, когда Сяо Чжань подходит ближе. И чуть отстраняется, но позволяет прикоснуться к разбитым губам. Выглядит жутко, но заживет за пару дней, если тот не станет ковырять болячки или улыбаться слишком широко, тревожа глубокие трещины. - Рот открой. На какую-то долю секунды Сяо Чжаню кажется, что его сейчас пошлют нахер, потому что гость слишком уж опасно щурится. - Дантист, что ли? - хмыкает издевательски, но послушно размыкает запекшиеся губы. Сяо Чжань качает головой: - Нет, но кое-что знаю о первой помощи. Открывай пошире. Он послушно открывает рот. Зубы целы, по лицу его почти не били, только вскользь заехали по губам и носу. Заживет как на собаке. - Жить будешь, - заключает Сяо Чжань, прилепляя пластырь на скулу, чтобы закрыть ссадину. От теплой кожи пахнет дезинфицирующей жидкостью и характерным медицинским душком, от которого сводит живот. Задумавшись, Сяо Чжань гладит шершавую нашлепку пластыря пальцами, раз, другой, и ловит себя на этом странном, почти инстинктивном жесте, лишь когда мальчишка распахивает глаза. И пристально смотрит долгую очень минуту, почти не моргая. Какие длинные ресницы, думает Сяо Чжань, не отнимая ладони. Кожа под пластырем горячая, почти обжигающая, и по нервам бежит колкое электричество. Света в комнате немного, торшер - антикварный, подарок матери на новоселье - откидывает прямоугольные оранжевые пятна на ковер. - Можешь остаться, если хочешь. На пару дней, успеешь оклематься, - говорит Сяо Чжань тихо, чтобы скрыть то, как охрип голос. Он и думать не мог, что его будет так тянуть к человеку, которого он едва знает. Не знает совсем. - Почему? “Почему ты такой добрый?” “Почему ты забрал меня из того переулка?” “Почему ты привел меня к себе в дом?” У этого “почему” может быть сколько угодно вариаций. Сяо Чжань улыбается и убирает руки, но не отходит. Так и стоит близко-близко, подбирая слова, чтобы ответить. - Может быть, у меня хобби - подбирать с улицы избитых котят. Мальчишка криво усмехается - ползет вверх уголок рта. - Вот как. Он видит Сяо Чжаня насквозь. Каждую его темную, гнилую мыслишку, которые курсируют в голове, словно молекулы в броуновском движении. Под этим взглядом - пронизывающим, сбивающим с толку - хочется сделать шаг назад. По спине бежит крупная дрожь. - Ну или я сделал то, что хотел бы, чтобы сделали для меня в свое время. Он говорит это так легко, как будто воспоминания о тех днях, сумрачных и жестоких, не приходят до сих пор в кошмарах. Повисает пауза. Сяо Чжань отворачивается, складывая бинты и таблетки обратно в аптечку. Он отчего-то смущен и растерян, а гость застыл статуей на диване. Следит одними глазами, как Сяо Чжань движется, словно спутник по его орбите. - Меня зовут Ибо, - произносит он и вглядывается в лицо Сяо Чжаня. - Это имя тебе о чем-нибудь говорит? И получает в ответ короткое “нет”. - Это очень хорошо. Сяо Чжань готовит что-то на скорую руку, простое и сытное, пока Ибо с ногами сидит на диване, уставившись в телик. Голубые и алые пятна от экрана пляшут на его скучающем лице, и Сяо Чжань с трудом отрывает от него взгляд. Кормит кошку, складывает грязную посуду в мойку - все, что угодно, лишь бы занять руки и мысли. Ужинают в полнейшем молчании. Ибо вытаскивает вилкой на край тарелки куски моркови, запивает еду литром газировки и, подхватив выданное полотенце, уходит в ванную. Ведет себя так, словно он здесь не в первый раз, и сердце Сяо Чжаня в груди стучит чуть чаще. Приходится положить руку на грудь, сжимая пальцами ткань джемпера и умоляя глупую мышцу, перекачивающую кровь по венам, прекратить. Пока Ибо нет, Сяо Чжань усилием воли заставляет себя шевелиться и не думать о том, как шумит в душе вода, о том, что происходит за закрытой дверью, о том, как шипит и морщится Ибо, когда кипятком обдает свежие раны. Вместо этого Сяо Чжань швыряет на диван пару подушек и запасное одеяло. Гасит свет, мельком глядя на часы - глубоко за полночь. И когда Ибо появляется в ярком пятне света, в одном только полотенце, кладет на подушку стопку одежды: чистое белье, футболку и штаны. - Грязные вещи закинь в стиралку. А если надумаешь уходить, дверь захлопывается сама. В то, что Ибо останется, как он и предложил, веры мало. Тот лишь кивает, с ощутимым облегчением падая на диван. Ноги, длинные и сильные, вытягивает со вздохом, трет икру, на которой расплылся отвратительный синяк. Сяо Чжань коротко облизывает губы, сжимая руки в кулаки, чтобы не натворить глупостей. - Можно не выключать? - бормочет Ибо, утыкаясь лицом в подушку. - Телик можно оставить? - Как тебе удобно. Сяо Чжань долго ворочается под одеялом, никак не находя себе места. Прислушивается к бормотанию телевизора за тонкой стеной, представляет себе, как Ибо кутается в плед, но тот сползает во сне, обнажая и тонкие ключицы, и темные соски. Все то, что Сяо Чжаню позволили мельком увидеть. И когда он наконец ловит дрему за ускользающий хвост, дверь в его комнату открывается. Ибо делает шаг вперед и тихо опускается на кровать. Y Матрас под ним упруго прогибается, когда Ибо присаживается на краешек кровати. Гораздо удобнее, чем диван, который ему выделили для ночевки, но спартанская обстановка спальни подталкивает на определенные мысли. Сяо Чжань одинок, очень аккуратен и не сует нос в чужие дела. Он даже не спросил, почему та троица выбрала Ибо в качестве своей цели и почему сам Ван Ибо сползал по сиденью ниже и натягивал капюшон на лицо, каждый раз, когда они проезжали мимо случайных прохожих. Ибо поворачивается и ловит собственное отражение в зеркале напротив - плотная тень, плавная и гибкая. Что ж, так будет даже интереснее. Сяо Чжань вздрагивает и просыпается, когда Ибо прикасается к его плечу, подцепляет пальцами одеяло, стаскивая до бедер. Он молчит, позволяя Ибо делать все, что заблагорассудится, и такая податливость, то ли притворная, то ли искренняя, заводит. Кровь начинает кипеть, у него почти сразу же встает под полотенцем. Ибо сжимает себя через ткань, шумно выдыхая. Медлит, пальцами другой руки пересчитывая ребра, изучая подушечками теплую кожу груди и плоского живота. Сяо Чжань спит обнаженным, и в полумраке его кожа кажется бронзовой - гораздо темнее, чем у самого Ибо. И между ними нет ничего, кроме тонкого одеяла, свезенного до колен, но скоро и эта преграда падет. В груди расцветает, распускается обжигающими лепестками, предвкушение, покалывающее легкие. Воздух в комнате на краткий миг становится тяжелым и плотным, как в знойный полдень у реки. - Пригласишь меня в свою постель? - Ибо наклоняется, выдыхая это прямо в губы Сяо Чжаня, у которого совершенно шальные, мутные глаза. Он словно находится в полусне, когда обхватывает Ибо за голые плечи и опрокидывает на себя. - Ты уже здесь. И как только они соприкасаются - грудью, животами, бедрами, - в голове вспыхивает фейерверк. Больше они не разговаривают, потому что слова теряют свою ценность, когда можно по-другому. Полотенце и одеяло падают на пол, пока они перекатываются по кровати, обмениваясь жадными поцелуями, больше напоминающими укусы. Некогда размениваться на ласку и нежность, словно с первыми петухами чары закрытого пространства рассеются и все станет совсем иначе. Поэтому Ибо пытается урвать кусок побольше за то короткое время, которое им отведено. На губах остается призрачный привкус крови, Ибо рычит, вылизывая длинную шею. Чувствовать под собой сильное тело, которое с готовностью подставляется под любую, даже самую жестокую ласку, - как глотнуть игристого на пустой желудок. Это пьянит и кружит голову, в животе что-то переворачивается, мешая дышать. Ибо вдыхает аромат его волос, смешивающийся с пряным и чуть соленым запахом кожи, и крепко зажмуривается. Под веками вспыхивают яркие искры. Он думал, что лечь в постель к своему благодетелю, чтобы выгадать себе еще несколько дней передышки, будет логично. Минус моральные принципы, конечно, но Ибо видел, как тот смотрит: как расширяются его зрачки, когда Сяо Чжань проводит взглядом извилистую линию от его губ до ключиц; как вздрагивает, едва Ибо подает голос. Это было логично - прийти под покровом темноты, но Ван Ибо не думал, что это будет так хорошо. Это не просто хорошо - это охуительно. Совмещать приятное с полезным, что может быть лучше? Ибо уверен, что с утра не пожалеет, и не потому, что не привык жалеть об импульсивных поступках, а потому, что оно того стоит. Ибо трется всем телом об Сяо Чжаня, жарко выдыхает ему в ухо, бормоча какие-то глупости, легко срывающиеся с языка. Он не уверен, что его слышат, но низкие, вибрирующие стоны в ответ - отличная обратная связь. Сяо Чжань отлично целуется, самозабвенно и сладко, как будто слишком долго ждал этого момента и не может насытиться. И поцелуи длятся и длятся, как бесконечная рождественская ночь, предвещающая чудо с наступлением рассвета. - Повернись, - шепчет Сяо Чжань, трогая губами сережку в ухе, облизывает раковину, и в голове вместо мыслей сплошной туман. Вязкий, густой, как похоть, от которой Ван Ибо задыхается, словно в сигаретном дыму. Его укладывают на спину, и белый потолок качается над головой, раз, другой, как безбрежное снежное море. В зеркале отражается гибкая фигура Сяо Чжаня, скользящего вниз по его телу, и Ибо издает сладкий вздох, когда он берет в руку его член. Влажные, горячие губы обхватывают головку, кончик языка толкается в щель, и яйца поджимаются от электрического разряда, проходящего по позвоночнику снизу вверх. Это пытка - восхитительная пытка, которая все длится и длится. Сяо Чжань вылизывает его, медленно и сладко, прихватывает зубами нежную кожу в паху, трется лицом о короткие волоски и выдыхает шумно, сжимая пальцы кольцом у основания. Ибо дрожит, напрягая ноги, чтобы не кончить раньше времени, и в крови вскипает такой адреналин, что на ум приходит сумрачная квартира очень далеко отсюда и заряд С-4 c неверным запалом. Тогда он мог сдохнуть в любой момент, и от этого знания кружилась голова, а каждая клеточка в теле пела. Сейчас он чувствует что-то похожее, только со знаком плюс. А потом все идет кувырком. Ибо дергает Сяо Чжаня за руку, и поцелуй выходит торопливый и небрежный, как у подростков, которым удалось выгадать несколько минут наедине. А после - подминает под себя, облизывая ладонь. Лучшей смазки нет, надо бы спросить, но открывать рот для чего-то, кроме поцелуев, не входит в его планы. Сяо Чжань под ним приподнимается гибкой волной, стонет глухо, когда Ибо усаживается на его бедрах и обхватывает рукой член. Примеряется, делая несколько медленных движений от головки к лобку, и не может сдержать довольной ухмылки: Сяо Чжань откликается на малейшее прикосновение, зажимает рот руками и хмурится досадливо, когда Ибо проворачивает кисть, потирая чувствительную уздечку большим пальцем. Их сплетенные силуэты отражаются в зеркале до бесстыдного четко, и Сяо Чжань издает странный, задушенный всхлип, когда случайно поворачивает голову. И кончает без предупреждения, заливая кулак Ибо вязким семенем. Что ж, думает Ибо, наклоняясь, чтобы поцеловать его, задыхающегося и вздрагивающего. Это будет еще и весело, какая удача. X Ибо уходит на диван под утро, оставляя его, усталого, разморенного и затраханного, в одиночестве. На прощание он коротко целует Сяо Чжаня в висок, перебирая волосы на затылке. И тихо уходит, прикрывая за собой дверь. Сквозняк от окна холодит взмокшую кожу, покрытую укусами и багровыми пятнами засосов, а все тело ноет от того, как сильно они хватались друг за друга, изнывая от темного, мучительного удовольствия. На бедрах жжет натертая кожа - ближе к утру Ибо поставил его на колени, приказав свести ноги, и толкался влажным членом между ними. И это было так неожиданно и ново, что Сяо Чжань кончил в третий, что ли, раз, выжимая из себя редкие капли. Сяо Чжань ощущает то, как тянет все мышцы, как горит поцелуй на коже свежим клеймом, и не может отвести глаз от первого солнечного луча, пробивающегося сквозь смог за окном. Это не входило в его планы - спать с первым встречным, избитым мальчишкой, которого он, как котенка, подобрал в переулке. Но влечение, беспощадное и сбивающее с ног приливной волной, взяло Сяо Чжаня в плен. И он послушно сдался на милость победителя. Быть может, это было ошибкой, но Сяо Чжань очень давно не чувствовал себя так спокойно и легко, как в объятиях Ибо. Этого достаточно, по крайней мере на текущий момент. Короткий беспокойный сон не снимает усталости, не избавляет от навязчивой мысли, что, когда он выйдет из спальни, Ибо уже и след простынет. Было ли это своеобразной благодарностью? Сяо Чжань об этом не думает и думать не хочет. Но все равно - бьется, свербит где-то в затылке мрачная и злая, как оса, идея, что больше он никогда Ибо не увидит. Сяо Чжань очень медленно одевается, а потом еще долго стоит у окна, разглядывая запруженную улицу и торопливый муравейник, который из себя представляет город. Готовит себя к тому, что увидит пустой диван и такую же пустую квартиру. Но он ошибается. Ибо здесь. Дрыхнет без задних ног, а Орешек, сидящая на его груди, издает тихий мявк, приветствуя хозяина. Тугая пружина в груди, взведенная тревожными мыслями, расслабляется. - Нам надо обсудить правила, - говорит Сяо Чжань вместо приветствия, когда Ибо поднимает сонную голову и со вкусом зевает, потягивается всем телом. И в паху снова тяжелеет сладко. - Правила? - Ибо трет глаза, зыркает хмуро, и Сяо Чжань сдерживает дурацкое желание наклониться и поцеловать его, провести ладонью по затылку, волосы на котором торчат ежиными иглами. То, что ночью было таким легким и естественным, при свете дня становится почти непосильным. Смутное желание опускается на плечи тяжеленным ярмом, едва получается перевести дух. Но Ибо, кажется, не замечает его терзаний: поднимается на ноги, останавливается в двух шагах. Он все еще обнажен, и Сяо Чжань оглядывает его, отмахиваясь от стеснения или неловкости. Синяк на ребрах, расплывшийся чернильной кляксой. Икра залита той же отвратительной краской - темно-фиолетовой, с нечетким контуром. На губах запеклась кровь от поцелуев прошлой ночью, Сяо Чжань до сих пор ощущает ее мерзкий металлический привкус во рту, даже почистив зубы дважды и прополоскав рот. - Я не спрашиваю, почему ты оказался в том переулке. Не спрашиваю, почему те ребята решили, что забить тебя до смерти - отличная идея. Я вообще ни о чем не спрашиваю, потому что мне неинтересно. Но я позволяю тебе остаться, пока ты сам хочешь этого, - на день или на месяц, но если ты уйдешь без предупреждения, возвращаться уже не стоит. Ибо склоняет голову к плечу, внимательно слушая, но уголки разбитых губ подрагивают, словно он едва-едва сдерживает улыбку. - Что-то еще? - Ты не трогаешь мои вещи без разрешения, особенно аппаратуру для съемок в шкафу. И не обижаешь кошку. Орешек, согнанная с теплого, насиженного места, фыркает, как будто подтверждает его правоту. В этом доме она королева, а остальные могут только подвинуться. Сяо Чжань проводит ладонью по ее пушистой спине, не сводя глаз со своего гостя. - Согласен. Но можно мне спать на твоей кровати? От дивана спина болит. - Нет, - чуть помедлив, отвечает Сяо Чжань. - Спать ты будешь в гостиной. Это будет первым правилом, которое Ибо нарушит без всяких угрызений совести. Y Ибо послушно выполняет все правила Сяо Чжаня, которых с каждым днем становится все больше, но они такие пустяковые, что о них и думать смешно. Не мешать, когда он работает; убавлять звук у телевизора, когда звонят клиенты; кормить кошку, если Сяо Чжань по уши погружен в работу и теряет ощущение времени. Ибо даже помогает готовить, что-то незамысловатое, и вздрагивает, когда однажды Сяо Чжань произносит со смехом, заглядывая ему через плечо: - Ибо, ну кто так держит кухонный нож? Ты собираешься резать салат или прикончить несчастные помидоры? Но он и правда держит нож привычно - крепко обхватывая пальцами рукоять, лезвием от себя. И теплый голос Сяо Чжаня становится очередным напоминанием о том, как он скучает по своим немецким армейским ножам. По всему остальному он тоже скучает, но по ним - особенно. Раны, нанесенные треугольным лезвием, не закрывались, обрекая жертву на мучительную агонию от потери крови. Ибо вспоминает и то, что за то, чтобы цель пострадала перед неминуемой смертью, платили особенно хорошо. Он скучает по тем временам, но до сих пор верит, что тогда, в отеле “Континенталь”, все сделал правильно. И было это - целую жизнь назад, не меньше. Рядом с Сяо Чжанем, который понятия не имеет, кто он такой, да и не спрашивает, Ибо чувствует себя обычным, словно не у него руки в крови по локоть. И ему нравится это чувство. Ему спокойно - но как избавиться от гнетущего чувства ожидания? Как перестать по ночам стоять у окна, пока Сяо Чжань беззаботно спит, накрывшись одеялом с головой, из-за занавески разглядывать темную, пустую улицу? Как остановить себя и не высчитывать дни, которые он проводит, бездумно таращась в телик или читая книжки, которые Сяо Чжань специально для него заливает на планшет? Как будто Ибо пытается остановить мгновение - и преуспевает, но надолго ли? Фантомное ощущение “дома”, давно забытое, едва ли когда-либо обретенное, ставит его в тупик, заставляет забыть, что он здесь - гость. И однажды придется уйти, а вернуться уже не выйдет. Он либо схлопочет пулю в затылок, повернув за угол, либо отправится кормить рыб на дно реки. Но одно из правил все-таки нарушается - регулярно и к обоюдному удовольствию. Сяо Чжань, кажется, не возражает - по крайней мере вслух, - что Ибо каждую ночь пробирается к нему под одеяло. Обвивает всеми конечностями, потирается о бедро, словно огромная, теплая змея. Иногда нежно целует, открывая дорогу долгой, тягучей прелюдии. Или же кусает в шею, как обезумевший от жажды вампир, и тогда их близость больше напоминает яростную схватку - подмять, обездвижить, обозначить власть. На чем зиждется эта странная связь двух людей, которые не знают друг о друге ровным счетом ничего? На желании Ибо задержаться, выгадать себе несколько дней передышки в бесконечной гонке и на темном, иррациональном влечении, которое вспыхивает каждый раз, когда они пересекаются взглядами: над столом, во время завтрака; у раковины, пока они разгружают посудомоечную машину в четыре руки; или вечером, на диване, за просмотром бессмысленного ток-шоу. Ибо не помнит, чтобы хотя бы однажды в его жизни у него сносило крышу от одного только запаха другого человека или оттого, что он замечает родинки на ушной раковине, которые ускользнули от его взгляда ранее. Это похоже на какое-то заклинание, коварное и неподвластное, - он хотел привязать к себе, но в итоге именно его посадили на невидимую, но осязаемую цепь. А еще - Сяо Чжань никогда не бывает одинаковым. В один день он ласковый, как ребенок, соскучившийся по объятиям. Льнет к плечу, утыкаясь лицом в изгиб шеи, бормочет какую-то ерунду, в которую Ибо вслушивается и улыбается бездумно. Иногда он дразнит, прикосновением или взглядом, - но твердо обрубает все поползновения в свою сторону. Сяо Чжаню нравится ходить по краю, испытывать выдержку, как будто Ибо начал партию в странную, не до конца понятную игру, но инициативу безжалостно перехватили. Но если Сяо Чжань бывает не в настроении, это ощущается - атмосфера в квартире становится сумрачной и холодной, как в склепе. И неважно, что именно вывело хозяина дома из себя - наглые клиенты, дурацкая шутка Ибо или же он просто встал не с той ноги, запнувшись о раскиданные вещи у кровати. В такие дни Ибо забивается на свой диван, утыкаясь в планшет, и старается привлекать к себе как можно меньше внимания. Ему хватило и того раза, когда он неправильно прочитал выражение лица и попытался зажать Сяо Чжаня у рабочего стола. И получил сокрушающе-болезненный тычок в плечо, синяк ныл еще пару дней. Лицо у Сяо Чжаня было страшное, даже широкая улыбка не спасала, она казалась пластиковой и вымученной. Был ли причиной звонок среди ночи, после которого Сяо Чжань сидел до самого утра на кухне, глядя в окно, или что-то иное? Ибо мог бы спросить, но язык отнимался, едва Сяо Чжань поднимал на него глаза и растягивал губы в улыбке. Ибо ежился и отворачивался. Каждый из них хранит скелеты в шкафу. Те поскрипывают желтоватыми мослами, так и норовят высунуть костлявую руку из-за дверцы. Ибо очень надеется, что его скелеты будут вести себя тихо и смирно, как дети на причастии, потому что расстаться с Сяо Чжанем, оборвать эту призрачную связь, которая существует только пока они рядом, он оказывается не готов. Даже мимолетная мысль об этом пугает, и как только она возвращается в его больную голову - снова и снова, - Ибо утешает себя: “Еще не время”. Но в остальном их обитание бок о бок оказывается вполне комфортным. Ужины, совместный досуг, жаркий, сумасшедший секс, после которого так трудно отдышаться и прийти в себя. Иллюзия, в которую очень хочется верить, но которая рассыпается, как песчаный замок под натиском первой приливной волны. Им хорошо друг с другом, и так бы и продолжалось, но Ибо делает огромную ошибку. И тогда все катится в тартарары. X Когда Сяо Чжань возвращается после очередной встречи с клиентом - Ибо в квартире нет. Орешек, молчаливый свидетель его ухода, смотрит чуть обиженно - за несколько недель она привыкла к тому, что дома всегда кто-то есть. И теперь - пусто. Куда все подевались? Сяо Чжань ослабляет галстук, удавкой впивающийся в шею, дышит в темноту и пустоту квартиры, набираясь храбрости признать, что случилось то, чего давно следовало ожидать. Что его дом, как и он сам, был лишь перевалочным пунктом, на котором было удобно зализать раны, переждать и отправиться дальше. И это время пришло. И накатывает такая тоска, что в горле встает комок. “Мог бы и попрощаться”, - думает, пока в бессильной злости комкает домашние вещи, аккуратно сложенные на подлокотнике кресла. От обиды хочется покромсать их в лоскуты, сжечь в помойном ведре, как будто это поможет забить и выбросить из памяти. Сяо Чжань смотрит на растянутую по вороту футболку - сам же перестарался прошлым вечером, когда схватил Ибо за грудки и оседлал прямо на диване, почти не снимая одежды, - и давит в себе порыв вывернуть наизнанку желудок над раковиной. Не о чем ныть и стонать - они договорились на берегу. И Ибо ушел, предварительно помыв посуду и покормив кошку. Благородно, как ни посмотри. И кажется, что все по-прежнему: подкапывает кран, до которого никак не дойдут руки; в спальне тихо и спокойно; соседи за стенкой бурно радуются каким-то новостям, но стены. Стены давят, не дают глотнуть воздуха, и даже распахнутое окно не помогает. С каждой минутой становится только хуже, как будто в груди зашита бомба с часовым механизмом: тик-так, тик-так, тик-так. Вечер Сяо Чжань проводит вне дома. Доходит до книжного магазина, в котором не появлялся больше месяца; долго болтает с официанткой в кафе, а потом бродит по округе, считая неоновые вывески и фонарные столбы. Все, что угодно, лишь бы не думать, но холодный вечерний воздух и крупные капли начинающегося ливня только напоминают ему об Ибо, о дне, когда их дороги пересеклись, тогда как все усилия направлены на совершенно противоположное. Но когда он возвращается, то бездумно надевает перчатки - старые привычки дают о себе знать - и тянет дверь на себя. Теперь он знает, откуда-то, что ее уже открывали, что в ящике комода нет запасной пары ключей, даже если он не проверял перед выходом. Ну конечно, Ибо здесь. Никто больше не посмел бы пересечь порог этого дома без разрешения. Сяо Чжань делает два шага и останавливается, надеясь, что его услышат или почувствуют спиной тяжелый взгляд, но незваный гость слишком занят. Ибо сидит на полу, в окружении вещей, которые он с должным почтением вытаскивает из шкафа, одну за другой. Второе дно откинуто в сторону за ненадобностью, Ибо отлично знал, что нужно искать и где. Сяо Чжань смотрит на то, как он выуживает из шкафа его скелеты, надежно спрятанные в глубине личной Нарнии, и пульс начинает частить, как после лишней чашки кофе в дедлайн. Снайперская винтовка, еще одна. Набор ножей в кофре, блестят, как и в тот день, когда Сяо Чжань отказался от прошлой жизни. Гаррота, заботливо отмытая от крови последней цели, чья кожа оказалась слишком тонкой и слезала лоскутами под металлическим жгутом. И золотые монеты, многие десятки, которые Ибо скрупулезно перебирает, пересчитывает, как царь Мидас свои богатства. А затем мотает головой, отшвыривая от себя, словно скорпионов, готовых вот-вот ужалить. Как будто кровавое золото невыносимо жжет ему руки. - Я же просил не трогать мои вещи, - говорит Сяо Чжань устало, подбирая с пола откинутую девятимиллимитровую беретту. Ибо, по пояс зарывшийся в шкаф, даже не вздрагивает, когда к его затылку прижимается холодное дуло пистолета. - Привет. Y Ибо кажется, что у него с головой все не в порядке, когда за окном он видит брата. Сынён стоит на автобусной остановке, прислонившись к фонарному столбу, и смотрит вверх, как будто точно знает, какие именно окна выходят на нужную сторону. Он ловит взгляд Ибо и поднимает руку, перебирая пальцами в воздухе. Ибо давится вдохом: если Сынён нашел его здесь, то почему до сих пор не поднялся и не пристрелил? За те деньги, которые обещаны за его голову, можно безбедно кутить до старости, тратить монеты на кокаин и шлюх. Но Сынён ждет, склонив голову к плечу. Широкополая шляпа, за которой он скрывает лицо, совершенно ему не идет. Ибо не выбегает на встречу к брату, распахнув объятия, он же не последний идиот. Никто не гарантирует, что за пазухой у того не припрятан нож или короткоствол, один удар или выстрел - и можно разжигать огонь в печи крематория. Глупая будет смерть. Они таращатся друг на друга через стекло, и мелькает даже мысль, что Сынён - отвлекающий маневр, а где-то на крыше уже притаился Вэньхань или Сонджу, разглядывают его лоб в прицел, выгадывая момент, чтобы нажать на курок. Ибо прикидывает в голове цифры - гонорар по контракту на его убийство поделить на двоих. Все равно неплохо, лет через десять можно будет взять новый заказ, не раньше. Но тут Сынён, которого заслоняют люди, ожидающие автобуса, как манны небесной, распахивает полы пиджака. Кобура под левой рукой пуста. Ибо глухо сглатывает, просчитывая вероятность каждого исхода. Демонстрировать собственную безоружность - все равно что вывесить белый флаг над головой. Дождь уже накрапывает, когда Ибо выходит из дома, помедлив перед тем, как взять запасные ключи из комода. Это самонадеянно и глупо, но Сынён не пришел бы просто так, а сам Ибо успеет вернуться назад до момента, как Сяо Чжань обнаружит пропажу и надумает себе всякого. В воздухе пахнет озоном и бензином - аромат, который Ибо давно забыл. Четыре стены, в которых он безвылазно обитал последние недели, стали гораздо привычнее. - Выглядишь отвратно, - говорит Сынён и ухмыляется. Волосы на затылке у Ибо начали отрастать, неровно, пучками, и от этого он порой смахивает на злого ежа. Сяо Чжань любит дергать за прядки, то ли награждая, то ли наказывая, если находит особенное настроение. - На себя посмотри. Приз за самый безвкусный наряд уже отправился к тебе голубиной почтой. Они стоят друг напротив друга, словно разделенные стеклянной стеной, через которую невозможно пройти, не порезавшись об осколки. А огромный черный зонт, который Сынён небрежно открывает одним движением, заслоняет их от шумной толпы, что курсирует вдоль по улице. Очень дальновидно - рядом может быть целый десяток гиен, только и ждущих, что Ибо появится средь бела дня. Дождевая вода льется за воротник, оседает мелкой взвесью на лице. Сынён, судя по всему, давно не спал, осунулся и похудел, дорогой пиджак на плечах болтается, как половая тряпка. - Прогуляемся? Ибо переминается с ноги на ногу - далеко уходить не хочется, Сяо Чжань может вернуться в любую минуту. И Сынён, кажется, читает его мысли. Улыбается очень знакомо, тянет за рукав. - Много времени не займу, я обещаю. Вот, возьми. И капюшон пониже натяни. Ибо вертит в руках зеркальные очки-авиаторы, которые Сынён выудил из кармана жестом фокусника, а затем водружает их на нос. Так, на всякий случай. И где они теперь? Сидят в гробовом молчании на пустой детской площадке, под проливным дождем, от которого даже зонт не спасает. Передают друг другу сигарету, которая вот-вот догорит до фильтра. Ибо морщится, втягивая крепкий дым, от которого легкие нестерпимо жжет. Это все равно что раскурить трубку мира, заключить пакт о ненападении. Брат пришел без оружия, но они оба могут прикончить противника и голыми руками. Сынён поигрывает зажигалкой в пальцах, изредка чиркая колесиком, и тогда среди металла вспыхивает живой лепесток огня. - У тебя перчатки в крови, - замечает Ибо мимоходом, когда пауза затягивается до неприличия. Сынён хмыкает, оттирая бурые пятнышки от кожи, а затем выдает, тяжко вздыхая: - Мой тебе совет: решишь забить кого-нибудь до смерти, клюшка для гольфа - не лучший вариант. Возьми что-нибудь другое, в меру тяжелое. Ножка от стула отлично подойдет. Ибо передергивает, когда в голове всплывают фантомные картины цели, которую отправили на тот свет клюшкой для гольфа. Лицо - месиво, перебитые позвонки и выбитые зубы. Видимо, заказчик немало заплатил, чтобы смерть была максимально болезненной и неаппетитной. Но речь сейчас совсем не об этом. - Как ты меня нашел? Где я прокололся? Он усмехается, склоняя голову, и на лицо снова падает тень. Ибо видит лишь губы, которые Сынён растягивает в интригующей улыбке. Если он его нашел, то найдут и другие. В выслеживании цели Сынён всегда давал фору многим; у него, в отличие от Вэньханя или Сонджу, хватало и выдержки, и терпения. - Ты почти добрался до убежища, - Сынён тушит окурок о подошву, почти сразу же закуривая снова, - а там везде камеры, знаешь? Ибо качает головой, мысленно отвешивая себе затрещину. Надо же было так проколоться. - Скажи спасибо, что была моя очередь просматривать записи. Увидел, что тебя забирает какой-то додик, пробил номера машины. Мало ли, очередной охотник за наживой. Дальше - дело техники. - Кто-то еще знает? - Ибо подразумевает, конечно, братьев. Сынён качает головой, разворачиваясь к нему всем телом. Детские качели для него слишком короткие, бесконечные ноги волочатся по мокрой земле, на выпендрежных кожаных штанах дрожат цельные дождевые капли. - Как ты? - Сынён заглядывает Ибо в лицо, словно и правда переживает, как же все это время братишка пытался выжить. Наверняка в его голове мелькают страшные картинки того, как Ибо прячется в канализации и жрет помойных крыс и голубей, нанизанных на металлический прут. - Никогда не поверю, что ты приперся, чтобы спросить регулярно ли я питаюсь и хорошо ли сплю. Ибо прикусывает губу, сразу же остро сожалея о жестоких словах, когда видит в глазах Сынёна искреннюю, неподдельную обиду. И сразу же стучатся события минувших дней - сколько крови было пролито бок о бок, сколько радости и сколько горя они пережили вместе, разделяя пироги, которые подсовывала жизнь, на пять равных кусков. Когда они с братьями перебрались в Пекин, им пришлось квартировать в таких халупах, что вспоминать страшно, а тело начинает чесаться при одной только мысли о клещах в продавленных матрасах, на которых они спали вповалку. Хорошие были деньки, и память, сентиментальная сука, порой кусается больнее клещей. - Нет, конечно, - Сынён отодвигается, щелчком выкидывая сигарету, - просто хотел спросить - зачем. Но вместо задушевной беседы я обязательно получу путевку на хер. Так что не буду и пытаться. Рад, что ты не гниешь на дне реки. Они еще недолго сидят в тишине. Темнеет. Ибо кусает губы, думая, что Сяо Чжань точно вернулся домой и его ждет разбор полетов. За то, что не предупредил, что уйдет. За то, что не сказал, что вернется. - Этот мужик, с которым ты живешь... - Сынён делает многозначительную паузу, приподнимая брови, но Ибо безмятежен. В далекие дни это безразличное выражение лица бесило братьев до криков, но переупрямить Ван Ибо не проще, чем заставить переписать осла “Сон в красном тереме”. - А что с ним? Мужик как мужик, готовит вкусно. Позволил перекантоваться на своем диване. Отличный, в общем, мужик. Тебе какое дело? И этим он проводит черту, которую не следует пересекать, но брат никогда не отличался должной тактичностью. Глаза у Сынёна в полумраке зажигаются опасным огнем: - То есть ты знаешь о нем ровным счетом нихрена, я прав? На прощание Сынён говорит ему: “Синяя Борода тоже был неплохим мужиком, ты же в курсе? Вот только трупы прятал не слишком успешно.” А потом: “Хайкуань передает тебе привет”. И еще: “В следующий раз я не приду безоружным”. Следующий раз может наступить и завтра, и через три месяца. Сынён поправляет шляпу и расхлябанной походкой, присвистывая, удаляется. Пускай хоть к черту на рога пиздует, думает Ибо зло, когда возвращается домой, но механизм, который внутри него завел Сынён своими словами, уже разгоняется - не остановить. Тайник он находит почти сразу же. “Не трогай аппаратуру для съемок в шкафу” - сказал ему Сяо Чжань, а сам ни разу не заглянул туда за долгие недели, пока Ибо ошивался в его квартире. У всех наемных убийц мышление одинаковое, как гладкие камни, обтесанные морским прибоем. Все они движутся по одной траектории, лишь иногда сбиваясь в сторону, но это скорее исключение, нежели правило. Ибо так увлечен изучением смертоносных игрушек Сяо Чжаня - отличная коллекция, ничего не скажешь! - что даже не дергается, когда к его затылку прижимается холодное дуло пистолета. - Я же просил не трогать мои вещи. X - Кто же ты, Ибо? - Сяо Чжань улыбается, потому что для грусти, строго говоря, нет повода. Легкое разочарование еще кусается, но он переживет. И вот вопрос: случайно ли он оказался в том переулке? Или ждал намеренно? Ибо стоит перед ним на коленях, запрокинув лицо, жмурится довольно, как будто его чешут за ухом, а не угрожают. Как будто он не верит, что Сяо Чжань может причинить ему вред. - Есть два типа людей, которые хотят кого-нибудь прикончить. Психопаты и профессионалы, - говорит он лукаво, словно между ними рухнула стена, за которой прятались скелеты. И теперь они прут друг к другу, чтобы познакомиться. Сяо Чжань на мгновение обдумывает эту мысль. Что же, вполне вероятно. Металл дула скользит по челюсти, поглаживает скулу. Курок все еще взведен, одно неловкое движение или резкое слово - и Сяо Чжань без сомнений вынесет ему мозги. - И кто же ты? - Я тот, кому за это платят. Точнее, был им. Ибо на краткое мгновение содрогается, на красивое лицо набегает тень, и Сяо Чжань не знает, чего он хочет больше - поцеловать или дать наотмашь пощечину, чтобы голова мотнулась туда-обратно, как у тряпичной куклы, чтобы хоть как-то поквитаться. - Какое совпадение, - говорит Сяо Чжань весело, слишком весело для всепоглощающей ярости, которая жжется в груди. - Мне следовало догадаться еще тогда, в переулке. Когда ты заставил меня вывернуть карманы. Или когда ты пытался зарезать помидоры. Было слишком много звоночков, и следовало бы догадаться, но Сяо Чжань был слеп. Какая же интересная штука, человеческий разум! Он видит все, одновременно не замечая ничего. Ибо ухмыляется - чересчур спокойно для человека, уже взошедшего на эшафот. Про себя Сяо Чжань думает о том, как именно сделает то, что следует. Выстрел в затылок, и контрольный - в сердце? Слишком просто, надо что-то… Он дергается и едва успевает убрать палец со спускового крючка, когда Ибо одним неуловимым движением подается вперед, обхватывая дуло ладонью и дергает на себя. А затем бьет Сяо Чжаня кулаком в лицо. Во рту тут же поселяется металлический привкус, от которого желудок подкатывает к горлу. От боли перед глазами черным-черно, и это дает Ибо фору. Он толкает Сяо Чжаня на пол, прижимая всем весом, сильно давит предплечьем на горло. - Если хочешь убить меня, придумай что-нибудь поинтереснее, - выдыхает Ибо издевательски и обводит кончиком языка губы Сяо Чжаня, алые от хлещущей из носа крови. - Хотя за мою голову положена отличная награда. Награда? Сяо Чжань моргает, а картинка начинает складываться из кусков, как пазл. Не выходит на улицу, иногда разглядывает улицу, стоя в тени и думая, что Сяо Чжань спит, да и много других мелочей. Награда. Цель. Зрачок у Ибо широкий, как у торчка, дорвавшегося до желанной дозы, другое дело, что его “доза” лежит под ним, не шевелясь, выдувая кровавые пузыри из ноздрей. - Я не бездомный котенок, которого ты подобрал из жалости, знаешь? - говорит Ибо, и слова его сочатся тоской и скорбью, словно он оплакивает иллюзию близости, которую разрушил своими же руками. - И могу убить тебя в любой момент. - Знаю, - Сяо Чжань улыбается, возводя глаза к потолку. - И с самого начала знал, наверное. Но в упор не замечал. Или не хотел замечать. - Ну, так что? Пистолет или нож? Галстук тоже подойдет, решай, - Сяо Чжаню даже смешно. Столько лет жить спокойно, похоронив прошлое, чтобы встретить свою смерть в грязном переулке. И влюбиться в нее без памяти. Ибо молчит, а часовой механизм в груди Сяо Чжаня продолжает тикать, все громче и громче, отсчитывая секунды до неминуемого взрыва. И если Ибо передвинет руку ниже, он даже сможет почувствовать эту вибрацию, остервенелый стук в грудную клетку. Сяо Чжань и сам грустит. И надо было мальчишке лезть в тайник, чтобы полюбоваться на эфемерные желтые кости, сложенные в штабеля? Вопрос “Что дальше” вонзается острой заточкой под ребро, но Сяо Чжань точно знает, чего _не_ будет . Не будет сонных завтраков, над которыми Ибо клевал носом, до поздней ночи зачитавшийся очередным детективом или триллером. И не будет больше вечеров, когда они, прижавшись плечами, смотрели “Зловещих мертвецов”. Ибо тогда еще вздрагивал и утверждал, что ни за что и никогда не притронется к вещам, если обнаружит их в доме посреди пугающего загадочного леса. Сяо Чжань только смеялся, целуя куда попадется, чтобы прогнать страх из его глаз, - “Кто же боится экранных зомби, Ибо? Да этот фильм старше тебя в два раза и совсем не страшный!” Ничего этого больше не будет. Он отвлекается и не замечает, как хватка на горле становится слабее. Ибо хлопает ресницами, кусая губы, а затем наклоняется, шумно дыша. Поцелуй со вкусом крови - слишком знакомое уже лакомство, и от него уносит мгновенно. Забывается и бессильная злость на Ибо - за то, что скрывал свои тайны, зато обнажил чужие. Забывается и потребность немедленно отомстить - Сяо Чжань не думает о том, как пройдет казнь. Он думает о том, что от Ибо пахнет дождем и сигаретным дымом, а губы - горячие и жадные. И Сяо Чжаня прошивает вожделением, будто током, - в паху пульсирует и ноет, одежда кажется совсем лишней, скинуть бы ее поскорее. Это может быть поцелуем на эшафоте, прежде чем кто-то из них умрет, но Ибо хватается за его плечи с такой нуждой, как будто все, что ему сейчас важно, - Сяо Чжань на его коленях, растрепанный и злой. - Я не могу, - шепчет Ибо ему в шею, пока гладит влажную от пота спину, дотрагивается до ямочек на пояснице. - Не могу. Он раскрылся, поддался, и Сяо Чжань, если захочет, может даже дотянуться до беретты, которую Ибо откинул в сторону. Но тянется он в другую сторону - к ладоням. Нежную кожу трут мозолистые подушечки, и теперь Сяо Чжань знает, от чего они. И совершенно недостойно стонет, потираясь вставшим членом о твердое бедро, горячее даже через плотную ткань джинсов. Хочется закрыть глаза, но тогда он пропустит и то, как дрожат ресницы Ибо, и то, как он без конца облизывает губы, и то, какой нежный у него взгляд, до щемящей боли под ребрами. Может ли так смотреть человек на того, кем воспользовался, чтобы спасти собственную шкуру? Интересно, сколько в мелочах, которые сыпались из Ибо, как из дыры в мешке, правды? Но у них будет время поговорить. Потом, не сейчас. Кровать скрипит, когда они заваливаются на нее, путаясь в ногах. Нет никакой возможности различить, где начинается один и заканчивается второй, - делят один глоток воздуха на двоих, не размыкая губ. И руки у обоих неловкие, трясущиеся - падает за кровать полупустой флакон смазки, разлетаются шуршащим конфетти резинки по полу. И в Ибо нет нежности - только ужасающая, как цунами, жажда. Он придавливает к кровати, заставляет развести колени в стороны до тянущих связок в паху. Сяо Чжань ловит каждый взгляд, каждое прикосновение и шипит тихо, пока Ибо торопливо готовит его скользкими пальцами. Смазка нагревается от жара, что полыхает между телами, ему самому кажется, что он плавится - оплывает на подушках мягким свечным воском. Того и гляди растечется по кровати. Или кончит, как мальчишка, потому что когда Ибо толкается, проскальзывает в него, горло перехватывает от боли и похоти. Над головой шипят, что неудобно и тесно, и Сяо Чжань слишком костлявый, но в этом ядовитом шипении столько любви и тревожной, почти болезненной привязанности, что пусть все остальное катится к чертям. Он слизывает капли пота с шеи Ибо и впивается в нее зубами, как будто устанавливает право владения. Чуть позже, когда Сяо Чжань сможет вывернуться из требовательных рук, он завернется в простыню и произнесет только одно слово: "Говори". Y Слова сыпятся из него, как конфетти в новогоднюю ночь. Ибо рассказывает обо всем - о братьях, о первом контракте, о смерти матери - случайной, почти роковой. О том, что день рождения у него пятого августа, в один день с названым братом, ближе которого у него никого нет. Сяо Чжань молчит, позволяя выплеснуть все, что накопилось. Вытряхнуть душу наизнанку, чтобы начать их знакомство заново. - Ты не знал, кто я, - говорит он позже, как будто подводит невидимую черту, и Ибо качает головой. - Я думал, - Сяо Чжань откидывается на стену, зябко кутаясь в простыню, - что ты один из тех, кто обманом или шантажом пытался вернуть меня назад. Думал так, когда вернулся и увидел тебя у шкафа. Его ощутимо передергивает. И вспоминаются ночные звонки, после которых Сяо Чжань был сам не свой, смотрел тяжело и мутно. Письма, которые Сяо Чжань рвал и выкидывал, не распечатывая, едва кидал взгляд на адрес отправителя. Теперь Ибо знает, что тот жил мирно последние пять лет. Дизайн интерьеров, кошка, день сурка из работы и унылого досуга. Спрашивать, почему он ушел и как у него получилось, Ибо не рискнет сейчас. Возможно, в один из дней Сяо Чжань сам ему расскажет, как так вышло, каких сил стоило и для чего это было. Для кого. - Что насчет тебя? Ибо произносит “экскомьюникадо” шепотом, как самое страшное проклятие. Выдыхает в тишину спальни и сжимается в комок. Сяо Чжань давно вне Организации, но ненависть и презрение к изгоям наверняка все еще в его крови. Он может выгнать Ибо как есть, в одном белье, и захлопнуть дверь. А может и прикончить, когда тот отвлечется. Сорвать жирный куш - кто откажется от такого соблазна? - Вот как, - слышит в ответ таким ровным тоном, словно не висит над Ибо остро заточенное лезвие гильотины, готовое с каждой минутой рухнуть вниз. Они говорят до самого рассвета, и Ибо вырубается на полуслове, не договорив что-то важное, очень важное, вспомнить бы - что именно. И просыпается, когда над ухом что-то щелкает - запястье обжигает металлическим холодом. А затем Сяо Чжань целует его промеж лопаток, навалившись сверху, щекочет дыханием кожу и хихикает, словно ребенок, провернувший какую-то шалость. - Если ты думаешь, что это сможет меня остановить, то ты сильно заблуждаешься. Сяо Чжань гладит пальцем металлическую цепь наручников, которыми Ибо прикован к изголовью. - Ну, не остановит, так хотя бы задержит. А когда ты доломаешь мою кровать, я уже вернусь. Ибо чувствует, как все его тело наполняется свинцовой тяжестью от предвкушения несчастья. Зачем Сяо Чжаню уходить, когда все так хорошо? В висках бьется это предательское “зачем, зачем, зачем”, как прилипчивая песенка на радио. Вместо ответа на молчаливый вопрос Сяо Чжань коротко целует его в висок, лижет в распухшие от бурной ночи губы и шепчет: - Я скоро вернусь. - Каждый раз, когда я это слышал, человек не возвращался. Сяо Чжань смеется, беззаботно и легко, но где-то внутри него, Ибо чувствует, распускает свои ядовитые цветы необъяснимая грусть. - Не мой вариант. Я вернусь, с подарком. Ибо откидывается на подушки. Не нужны ему никакие подарки, лишь бы Сяо Чжань вернулся живым. Тот, кто связывает себя с экскомьюникадо, с изгоем, с отреченным, автоматически подписывает себе смертный приговор. X - Ты действительно готов вернуться? - Хайкуань недоверчиво сводит брови к переносице, и его печальное лицо преображается, меняя сразу несколько выражений - страх, предвкушение, радость. Сяо Чжань знал, что по нему скучали, что будут рады его возвращению, но оказался не готов, что напряженные взгляды в спину станут его эскортом с момента, когда он войдет в гостеприимно распахнутые двери отеля “Континенталь”. И к тому, что Хайкуаня будет не так просто уговорить помочь. Однажды он уже подставился, когда выцарапал для Ибо один час форы, станет ли он рисковать снова? - Готов, но у меня есть условие. В кабинете Хайкуаня, как и пять лет назад, пахнет деревом, пылью и старыми книгами, которые тот хранит, но никогда не читает. Говорит, что некогда, ведь дела отеля требуют слишком пристального внимания почти круглые сутки. Но как только Сяо Чжань озвучивает требования, управляющий остервенело мотает головой: - Нет, нет, нет! Ты же знаешь, что такие сделки не в моей власти. На мальчишку открыт жирный контракт, никто в здравом уме от него не откажется. Ты с ума сошел! Сяо Чжань вздыхает, поднимая к глазам бокал со скотчем - нетронутым. - Ну так сообщи отделу оплаты счетов, что этот контракт уже погашен. Думаю, моя свобода и привязанность Организации достаточная цена за одну маленькую, никчемную жизнь? И лицо Хайкуаня озаряется робкой улыбкой, словно расходятся вечные облака смога над городом: - Не такая уж она и никчемная, эта жизнь? Домой он едет, соблюдая все знаки и правила, так медленно, что, кажется, и черепаха бы его обогнала. Ловит последние мгновения свободы, от которой добровольно отказался, но кто не совершал глупостей ради любви? Ибо встречает его в чем мать родила, сложив руки на груди. На одном запястье болтается, звеня, браслет наручников, второй - сломан. - Я же говорил, что не сможет меня остановить, - самодовольно произносит он, вздергивая бровь. И Сяо Чжань делает два широких шага, обхватывает его лицо ладонями, целуя крепко, словно пытается высосать душу через рот. Они размыкают губы, когда воздуха уже не хватает. На скулах Ибо играет румянец, глаза лихорадочно блестят: - Может пойдем… - Погуляем, - перебивает его Сяо Чжань, - посидим в кафе, пройдемся по парку. Что угодно, но эти закрытые пространства меня убивают. Я устал смотреть на тебя в декорациях собственной квартиры. Достаточно. Он хочет увидеть, как лицо Ибо осветят неоновые вывески магазинов; как закатные лучи солнца заиграют бликами на отросших волосах; как смех Ибо звучит за пределами четырех стен, которые стали для него и тюрьмой, и единственным убежищем. Ибо смотрит на него с опаской, словно Сяо Чжань признался, что видел зеленого человечка и тот открыл ему все тайны вселенной и кто убил Кеннеди, хотя сам Сяо Чжань, в общем-то, и не спрашивал. - Ничего не хочешь мне рассказать? - подозрительно уточняет Ибо, но вместо ответа его тянут на себя, чтобы поцеловать: горячо, сладко, как целовали в самую первую ночь. Сяо Чжань опрокидывает Ибо на диван, подминает под себя, торопливо скидывая с плеч пальто. И игнорирует пиликанье телефона в кармане. Новые контракты подождут еще немного. Буквально несколько минут, через которые Сяо Чжань вернется к прежней, уже забытой жизни. Вместе с Ибо. XY Отель “Континенталь” в центре Парижа - точь-в-точь такой же, как в Пекине. Конечно, не хватает унылого лица Хайкуаня, фланирующего по коридорам и залам, как позабытая всеми Мадонна, и публика чуть более разношерстная и многонациональная, но в целом почти точная копия, до холодка дежа вю между лопаток. Ибо сосредоточенно разглядывает стойку из темного дерева, пока Сяо Чжань оплачивает их пребывание тяжелыми золотыми монетами - “три ночи, комната на двоих”, - и все равно чувствует себя не в своей тарелке. Как будто не закончился испытательный срок, о котором он не просил, и все взгляды устремлены только ему в спину - ждут, пока оступится. Но это все равно неописуемо - ходить по улице не опуская головы, не прятаться в переулках и темных углах. Но праздновать день, когда ему вернули легитимный статус, он не собирается. Еще чего. Первое, что он сделал, когда понял, принял и поверил, что заказ на его голову отменен, - позвонил братьям. Разговор был муторный и длинный, пока они передавали трубку друг другу и требовали сказать, где он шляется, раз ему подарили второй шанс, и почему до сих пор не притащил свою тощую задницу домой. Сяо Чжань прижимался ухом к трубке с другой стороны и тихо хихикал, до конца не осознавая, что, принимая в свою жизнь Ибо, принимает и его шумное семейство. Знакомить их в ближайшую сотню лет определенно не стоило, пускай любят друг друга заочно и на расстоянии. Уже в номере Сяо Чжань устраивает подбородок на плече Ибо, смотрит, как тот проверяет патроны в магазине и хмыкает: - Что у тебя? - Какой-то гений, изобретающий лекарство от рака. Но лично я думаю, что это все пиздеж, пытается побольше денег отжать у инвесторов. Управлюсь за десять минут. Сяо Чжань мычит, прихватывая губами мочку уха - то ли в надежде отвлечь, то ли в попытке поощрить. Ибо жмурится от теплой волны, которая стекает от солнечного сплетения в пах. Цель будет на месте через час, может... - А у тебя? - в голосе Ибо появляется хрипотца, как и каждый раз, когда Сяо Чжань оказывается на расстоянии вытянутой руки. - Какая-то мелочь, не стоит внимания. Зря я вообще согласился, - Сяо Чжань прищелкивает языком, доставая из кофра беретту. Девять миллиметров, любимый калибр, который никогда не подведет. Кто бы что ни говорил, арсенал в парижском “Континентале” был на порядок лучше пекинского, а персонал - гораздо вежливее. - Зато проведем чуть больше времени вдвоем, - Ибо улыбается, предвкушая романтический вечер в ресторане, окна которого выходят на Эйфелеву башню. Всю дорогу до отеля он держал Сяо Чжаня за руку, гладил костяшки, как будто не мог поверить, что осталось совсем чуть-чуть и ближайшие три дня - никаких контрактов, никаких целей, никаких банковских переводов. Маленький отпуск, или медовый месяц, называйте это как хотите. Их командировки так редко совпадают: Сяо Чжань предпочитает работать поближе к дому, тогда как Ван Ибо мотается по странам и континентам, как заведенный, словно пытается наверстать упущенное время или доказать, что он все еще чего-то стоит: Сицилия, Нью-Мехико, Ближний Восток, Норвегия - вся география, как на ладони. Но и он, из раза в раз, возвращается домой, туда, где его ждет Сяо Чжань. И Орешек, куда же без нее. Его коротко целуют в щеку на прощание, и нет никаких сил сдержать самодовольной ухмылки. Он тянется за еще одним поцелуем, у них есть буквально пара минут, но Сяо Чжань уже ускользает прохладной ключевой водой сквозь пальцы. - У нас на семь забронирован столик в ресторане. Не забудь, Ибо. В семь! - доносится прежде, чем хлопает дверь номера. Сяо Чжань уже удаляется по коридору, наверняка кивком приветствуя несколько знакомых, что попадаются навстречу. Что же, думает Ибо, убирая пистолет в кобуру и заглядывая в зеркало. Волосы отросли и вновь собираются в куцый хвостик на затылке. Что же, это будет еще и весело. Какая удача.