Все, что у нее есть

По гостиной темной мягко разливается свет от экрана телевизора, где идет очередной проходной боевик. За окном темень, и если прислушаться, то можно услышать, как по трассе, шурша шинами, проезжают машины. А на диване так удобно, что любое движение грозит дальнейшим дискомфортом. А Маки в полудреме от того, что вокруг витает запах шампуня, которым пользуется Каэде. Это легкий и почти выветрившийся цветочный запах светлых волос. Харукава утыкается лбом в затылок любимой и ощущает, как ее переполняет отчего-то томительное спокойствие. Но и оно очень хрупко и скоротечно, поэтому девушка так сильно это ценит. Каэде без интереса смотрит в экран напротив, держа ее руки в своих. Медленно поглаживает их, переплетается своими пальцами с ее. С застывшей на губах, чуть дрожащей, улыбкой. Маки смотрит в тарелку с овсяной кашей, вдыхает запах теплого молока. И пытается заставить себя есть, ведь она действительно голодна. Но на языке так и крутится вопрос, который хочется задать человеку напротив. "Папа, а у нас все хорошо?" Мужчина напротив сидит, обхватив голову руками, словно стараясь укрыться от мира и взгляда своего ребенка. Упирает локти в стол, склонив лоб почти к его глади, слегка трясется всем телом. Бесшумно плачет. Девочка неуверенно ерзает на стуле и отправляет ложку за ложкой в рот, уверенно поедая все, пока тарелка не опустеет. Теперь нужно не опоздать в школу, а после принести домой хотя бы одну хорошую оценку. Возможно тогда ее папочка перестанет грустить и плакать от чего-то почти каждый день. Изначально Акаматцу раздражала Маки. Ее перевели в их класс в середине последнего учебного года, и разумеется к ней было всеобщее повышенное внимание. В принципе, чтобы так не было можно было и не мечтать - она ведь была такой активной и шумной, что сразу же вывела Харукаву из себя одним лишь фактом того, что существует. Тогда Маки казалось, что нет человека не проблемнее, чем Каэде. Она была преисполнена желанием всем помогать, она могла уделять свое внимание тем, кто выговаривался. Была такой "человечной", что противно даже, особенно при мысли, что, скорее всего, это неискренне. -Почему ты всегда ходишь молчаливая и ни с кем не говоришь? Хочешь поговорить об этом? - ее голос был чуть понижен и продернут желанием разбираться в чужих проблемах. "Да с чего ты вообще решила, что меня интересует перспектива диалога с тобой?" Все, что есть у Маки Харукавы, - она сама и не более. Скоро экзамены, и если ее действительно волнует будущее, то нужно подготовиться к ним. Все, что есть у Каэде Акаматцу, на первый взгляд, - абсолютно все и даже больше. После уроков она в музыкальном классе подолгу задерживается, играя что-то незамысловатое. И Харукаве однажды, впервые пришедшей к ней после недель вслушивания в игру неизвестного ученика, стоя у дверей в кабинет, кажется, что пианино под пальцами Каэде не просто играет, а плачет. Отчего-то кажется, без причины, да и не верится, Акаматцу ведь такая улыбчивая каждодневно и беззаботная. -...Привет. Пришла, потому что понравилось? -Вовсе нет. Просто стало любопытно. -...я не шибко талантлива, так, иногда играю по настроению, - хоть ее и не спрашивали, делится с улыбкой на губах Акаматцу доверительно. А Маки внезапно понимает, что завидует. Ей тоже хочется так просто и искренне общаться с другими. Но отчего-то не получается. И ей должно быть совестно, потому что Каэде, вся такая притягательно-добрая, по-девичьи милая, освещенная лучами послеобеденного солнца, аккуратно держащая свои руки над клавишами, не получает от нее даже короткого ответа. Наоборот, Харукава одаривает ее хмурым взглядом, озлобленная, почему-то, на весь мир. -Чернь-чернь уходи! От Харукавы-сан уходи, к Харукаве-сан не приходи. -...что ты делаешь? - нетерпеливо вырывается у Маки, которая ощущает, как в ней буквально за секунду зажегся гнев, распространившись по венам вместе с кровью, прилившей к лицу. Почему она вообще должна чувствовать себя неловко в такой по-детски дебильной ситуации только потому, что Акаматцу заняться нечем? -Я хотела прогнать твою чернь. Она тебе не к лицу, Харукава-сан. Мне кажется, у тебя очень красивая улыбка, - почему-то прицепилась к ней Каэде, стоя у ее парты и улыбаясь неловко, руки вместе сложив. -...отойди от меня, - выдыхает Маки, опуская глаза в книгу, от чтения которой ее оторвали, успешно проглотив часть грубых и ругательных выражений. -...не понимаю, почему ты такая закрытая, но все же... мне кажется, ты можешь быть счастливой, но от чего-то каждый твой день безрадостен, - улыбается совсем слегка теперь девушка, вжимая голову в плечи и отходя. "Да какое тебе вообще дело до моего настроения? Да я посчастливее тебя буду." Маки в себе ложные мысли давит, испытывая недоумение и легкое смущение от того, что проницательная Каэде права. Каэде, почему-то, не наплевать, и она не знает, как к этому относиться. Каэде заканчивает неспешно, словно боясь. Последние ноты тонут в тишине кабинета, и Маки, игнорируя легкий отзвон в ушах, выдает как можно более равнодушнее, пытаясь в душе игнорировать премерзкий отголосок восхищения: -...красиво. -Это Дебюсси, - выдает тихо и чуть отстраненно Каэде, нисколько не удивленная, однако, внезапному присутствию одноклассницы. -...я не сколько о самой композиции, сколько о том, как ты играешь...- недовольно, словно ее заставили, добавляет Маки, понимая, что теперь нужно уходить. -...пожалуйста, не заставляй себя быть такой грубой, Харукава-сан, - с непробиваемо-доброй улыбкой заявляет Акаматцу. -...сыграй еще что-нибудь. Акаматцу-сан. И незаметно как-то, по каким-то странным причинам, по нечастым, но начавшим учащаться, коротким встречам после уроков, Маки осознала, что они стали близки. Это не был тот уровень близости, который она видела меж другими, не тот уровень, о котором читала в книгах и видела в фильмах. Между ними было так много разного, их ничего не объединяло. Но отчего-то они продолжали встречаться. И Харукава в какой-то момент поняла, что не может без этого. Не может без этих бессмысленных прогулок по вечерним окраинам города. По улицам, где за каждым углом нет-нет, да шумят подвыпившие. И когда темнеет, и фонари включаются, и пахнет вечером. Иногда они задерживаются, и звезды кажутся белыми-белыми, словно это первый снег. Не может без этих бессмысленных разговоров про все одновременно, но ни к чему не приводящие. Просто болтовня, что пролетает мимо ушей. И лишь некоторая информация в подсознании остается, что лишь поражает. Зачем и почему именно она? Зачем им обеим знать друг о друге больше? Не может без этих бессмысленных взглядов (Маки осознает, что делает это регулярно) на Акаматцу. Та с каждой неделей все паршивей и паршивей себя чувствует. Словно забыв о наличии и попытавшаяся челкой прикрыть фингал под глазом, она все же улыбается, уже не так искренне и легко, а вымученно. Слегка покачивается на качели. Это лишь обычные прогулки. Так же, как у сотни других подростков. Маки так сильно хотела быть частью этого так долго, подсознательно, конечно же, всем ведь заявляла, что ее подобное не интересует. ...Маки всегда была человеком простым. Ее что-то интересует, ей чего-то хочется - она сначала думает, а потом сразу же делает то, что нужно. Она не из тех, кто будет молчать, терпеть, ждать. Иногда обождать не получается. Харукава как-то осенним вечером приходит к дому, в котором, по ее наблюдениям, живет Каэде. Та на сообщения несколько дней не отвечает и трубку не берет, перед всем этим написав лишь, что все хорошо и ей жаль. И Маки как никогда ждать не хочет и, кажется ей, не в силах. Она вылавливает Акаматцу, когда та выходит на улицу, чтобы сходить за покупками, и останавливает ее, схватив за руку крепко. Чтобы та поняла, как сильно она переживает. И диалог между ними происходит отрывистый, больше смахивающий на монолог, состоящий сплошь из расспросов. И Каэде не знает куда деться от пылающих огнем, любопытно-рассерженных глаз. Не знает, как укрыть свежие, темные пятна, россыпью украсившие ее опухшее лицо. А Маки смотрит на ее разбитую губу, пропуская мимо ушей слова о том, что Акаматцу нужно торопиться, и ощущает, как рука чужая слегка дрожит в ее. Теперь уже Маки как никогда хочет узнать как можно больше, а Каэде лишь уставше повторяет, что не может ничего рассказать, и закрывается в себе все сильнее. И вот внезапно, одним вечером недели спустя, Акамату пишет ей сообщение. Если только у Маки есть свободное время, если только та хочет. Встретиться. Конечно Харукава хочет. Только смерть удержит ее дома. Акаматцу интересуется ее делами, здоровьем. Маки же отрывисто отвечает, требует ответа на свои вопросы. А Каэде не хочет, но ломается, и рассказывает, что больше не может, что больше не хочет возвращаться в свой дом. По лицу некогда счастливой девушки текут слезы, и она стыдливо прикрывает его руками. И осознание, что она единственная, кому Каэде доверяет, заставляет Маки как никогда раньше принимать решение. И она никогда не пожалеет о нем. Поцелуй мокрый и соленый от слез, неумелый, но горячий. И это ощущается невероятно неуместно сейчас, Харукаве даже кажется, что она испортила момент. Но со стыдом она ощущает и то, что выносить больше подобное не смогла бы, молчать и покорно бездействовать тоже. -Каэде...я хочу быть той, кто защитит тебя. Пожалуйста, позволь мне. И только после до нее дойдет, какую глупость она сморозила. Акаматцу с их самой первой встречи позволяла ей все. Харукаве не нужно было никакое разрешение. Болезненные слезы отчаяния сменяются недоверенным плачем облегчения. Со временем на теле Каэде перестают появляться ушибы, она вновь улыбается так же ярко, как и раньше. Словно ничего и не было. Но Маки хочет помнить, ощущая на плече тяжесть головы спящей девушки, о том, что привело их к тому, что они имеют сейчас. В конце концов она просто не хочет думать, что бы еще сделала с собой Акаматцу, если бы они не стали друг для друга всем. -Маки, я тебя очень сильно люблю... - отец смотрит на нее внезапно осмысленным, диким взглядом поблескивающих от слез. - Очень, очень сильно. -П-папа? - та опускает ложку обратно в миску с пресной, холодной уже, вчерашней кашей - единственное, что у них осталось. - Тише, я знаю, знаю. Ты становишься такой печальной, когда я плачу, - кивает, поджимая губы, и позволяет слезам течь по щекам вниз. Время для Харукавы дрожаще застывает, играет против нее и, в конце концов, кажется, словно идет в обратном направлении. А папа, ее папа, настоящий бог, который может все, из-под покоцанного обеденного стола что-то длинное и увесистое достает. Оно темным пятном иллюзорно мельтешит на фоне посеревшей кухонной плитки. Внезапно половина этой кухни окрашивается в алый, словно художник неряшливо мазнул кистью. Нет-нет, это что-то с ее собственным глазом. Неужели он залился, от чего-то, кровью? И только уже долей секунды позже время, словно сорвавшись с места, в мгновение ока все меняет, и к ней возможность слышать, словно до этого, от чего-то пропав, возвращается лишь для то... БАХ. Харукава вздрагивает, ошарашенно моргая, спросонья внезапно четко осознав, что задремала. И несколько секунд просто сидит, пытаясь понять откуда взялся этот внезапно ужасающий звук и почему он вызвал в ней моментальное опустошение. А затем она резко поворачивается к Каэде, что осторожно положила руку на ее плечо, заметив как дико оглядывает комнату ее девушка. -Мак... -КАЭДЕ! КАЭДЕ! БОЖЕ, НЕТ, КАЭДЕ... У Харукавы сильные руки, но сейчас они сжимают плечи Акаматцу так сильно, как никогда, и той даже на долю секунды становится страшно. Но не за себя. -Каэде...Каэде...- вместо несдержанного крика Маки внезапно испускает судорожные, переполненные отчаянием хрипы. Ее руки шарят по телу девушки напротив. Обтянутые фиолетовым свитером плечи, грудь, талия, спина...горячие руки грубо обхватывают чужую голову, отчего светлые волосы топоршатся между пальцами. Харукава хватается за Акаматцу так, словно та собирается ее покинуть. Но не на светлых волосах, не на одежде ошарашенной Каэде не расцветает алая роза. И ее голова абсолютно точно целая. -...М...Маки, это фильм... Детектив в фильме снова стреляет, в этот раз промазывая тоже. А сам свет от экрана телевизора освещает ошарашенно-потерянное лицо Маки. И Каэде кажется, что сейчас она видит человека, который чуть было не потерял все, что у него есть. Маки не осознает, что плачет. Плачет от облегчения, и от внезапно охватившей ее, сжавшей сердце словно когтями, боли. Ей так стыдно за свой выпад, за эти слезы. За то, что она просто здесь. Неловко, частично от смущения, она прячет лицо в ключице внезапно понимающе обнимающей ее девушки. Здесь тепло, безопасно и по-домашнему притягательно, уютно. Она бы хотела остаться вот так навсегда. Потому что Каэде - ее все. Каэде поглаживает ее темные волосы ладонью, пропуская пальцы через концы длинных хвостов. Ей даже немного завидно. А Маки по прежнему молчит, делая вид, что уснула. Ощущает, как горит от смущения ее лицо, а также осознания внезапного, что они в непозволительной близости друг к другу. -А кто, кто меня любит? - робким голоском, тихо спрашивает Акаматцу, ощущая, как губы слегка дрожат в нелепой улыбке. -... - Я! Я люблю тебя, - сама же на вопрос отвечает, пародируя манеру речи Харукавы, сплетаясь своими пальцами с ее и руку чуть вверх поднимая. И Маки, не смотря на весь настрой притворяться спящей, сама не выдерживает, но скрывает неловкие, смущенные смешки, якобы недовольным фырканьем. Шрамы Акаматцу, недавно только зажившие, кажется ей, прожигают ее кожу даже сквозь их одежду. -...я не позволю никому причинить тебе вред. И за тобой в первую очередь слежу пристально. - Я тоже. Тоже буду рядом с тобой.