Папочка

      — Папочка! Доброе утро, как спалось? — маленький омега бежит навстречу только что проснувшемуся мужчине, который, кажется, ничего пока не понимает из лепета своего сына. — Папочка, мы же пойдем гулять сегодня?       — Хосок, мы обязательно пойдем с тобой гулять, но сначала папочка должен приготовить нам вкусный завтрак, а Хосок должен умыться и привести себя в порядок, — чмокая сына в щеку, мужчина опускает малыша с рук на пол, глазами указывая в сторону ванной комнаты, куда омега и направляется с не сходящей улыбкой на лице.       Тэхен — отец-одиночка. Уж так вышло, что его муж решил оставить их, с полугодовалым Хосоком, потому что «я устал от этой жизни и не могу так больше, прости меня». Так альфе пришлось повзрослеть. Понять, что отныне, несет ответственность не только за себя, но и за малыша, что так уютно спал в объятиях отца.       Он любил в этом мальчишке все: его неподдельное любопытство, которое с каждым годом росло, охватывая всевозможные области его познаний. Тэхену нравилась любознательность и начитанность маленького омеги. Еще в детсаде, воспитатели говорили, что малыш знает даже больше, чем некоторые ребята из старших групп. Это не могло не радовать и не заставлять гордиться своим сыном, что Тэ всячески демонстрировал: покупал новые книги и журналы. Не обходилось и без новых игрушек и всевозможных вкусностей за примерное поведение.       Тэхен любил в растущем день ото дня Хосоке все, что досталось ему от своего второго отца, которого малыш так и не видел в лицо. Бывало, в речи сына проскальзывали вопросы на эту тему. В те моменты, Тэ совершенно не знал, что именно он может ответить сыну. Не хотел портить отношение резким «он бросил нас, как только ты родился», но и не желал, чтобы Хосок думал о нем, как о супергерое и просто путешественнике, например «который сейчас отважно сражается с хищными животными где-то в Тасмании». Вместо этого, альфа старался не замечать подобных вопросов, а Хосок не акцентировал на этом внимание.

***

      Шли годы, малыш Хосок теперь совсем не малыш, но в душе его отца все равно так и останется навсегда: задорным, вечно улыбающимся и позитивным мальчиком, которые так просто мог заводить дружбу со всеми, с кем встречался. Даже лучшие друзья самого альфы стали друзьями и его сына тоже. Впредь, и навсегда.       — Пап, я дома, — пробасил юноша из прихожей. Затем, послышался шум неаккуратно брошенной сумки на пол.       — Пять, четыре, три, два… — не успев произнести заветное «один», на кухню влетает раззадоренный чуть больше обычного Хосок. Но, не успев вовремя притормозить, оказывается в крепких объятиях мужчины, на что тот тихо смеется сыну в макушку.       — Пап, ну отпусти меня, — протягивая гласные, умолял Хосок. Мольбы омеги не были услышаны, не помогла даже физическая сила, коей было немало в юном теле.       — Я надеюсь, к тебе не приставали в школе? — чуть строго поинтересовался отец омеги, который в последнее время был очень осторожен с сыном в таком вопросе, как первая течка. Доктора в один голос твердили, что она должна начаться в самое ближайшее время, поэтому будет тоже полезным какое-то время вообще перебить собственный запах, который, кстати, ощущался сегодня немного сильнее обычного, несмотря на всю маскировку. Это и вызвало столь логичный вопрос у альфы.       — Нет, пап, все хорошо. В школе даже мой сосед по парте не почувствовал мой запах, хотя всегда его ощущал за милю. Поэтому, я уверен, что все в порядке, — улыбнувшись, омега внимательно рассматривал лицо альфы, все же предпринимая попытку выбраться вновь. И снова поражение.       — Если что-то пойдет не так, то ты обязательно должен сказать об этом папочке, ясно? — Хосок знал, что никто в мире не посмеет его обидеть, если рядом его папа — не только поддержка, но и настоящий друг, которому можно рассказать абсолютно обо всем.        — Да, папуль, обязательно, — одарив отца приятной и такой теплой улыбкой, Хосок все-таки смог выбраться из любящих объятий своего отца.       Остаток дня, омега почти не выходил из комнаты, заучивая наизусть очередной параграф из учебника, который успел порядком надоесть уставшему омеге. Глаза слипались, переставая видеть четкие границы предметов. Жутко хотелось спать, а еще, жажда, дикая жажда, от которой хотелось на потолок лезть. Поэтому, тяжело выдохнув, юный омега направился в сторону кухни, чтобы избавиться хотя бы от этого ноющего внутри чувства. Но дойти до места назначения ему помешала тянущая боль внизу живота. Все скрутилось, голова перестала складывать мысли в кучу, а боль становилась невыносимой. В голове мелькало лишь желание, дикое желание от неудовлетворения.       — Первая… течка… — тихо прохрипел омега, скатываясь по стене вниз, прямо на холодный пол, который лишь на мгновение притупил ноющее чувство внутри.       Свежий запах лайма медленно распространялся по комнатам, невыносимо прожигая все внутри нервного Тэхена. Он чувствовал, что его мальчику больно и он хотел помочь. А еще, он хотел уткнуться носом в его макушку и вдохнуть полной грудью, чтобы задохнуться, утонуть в этом аромате. «Нужно взять себя в руки и постараться помочь своему малышу» — прокручивал в голове Тэ, словно мантру. Как можно быстрее он спустился, проходя прямиком на кухню. Не успев дойти до местонахождения омеги, Тэхена окружил запах спелого лайма и поневоле, его собственный запах сладкой маракуйи тоже становился только сильнее. Альфа подавлял желание внутри самыми разными способами, но природа все равно брала свое. И теперь, он не мог спокойно помочь своему сыну, не впитывая в легкие этот свежий и пленительный аромат, который источал скорченный омега.       — Малыш, тише, папа уже здесь. Потерпи немного, скоро все пройдет, — Тэхен пытался успокаивать сына, буквально переживая все то, что творится сейчас в юном теле. А заодно, и пытался убедить себя не смотреть на Хосока, как на предмет вожделения, что получалось из рук вон плохо. Пришлось приложить немало усилий, перебороть себя буквально, чтобы перенести на руках поскуливающее от острой боли тело в комнату и не сойти с ума самому от пленительного запаха, что пробивался в легкие с каждым вздохом все сильнее, оседая в каждой клеточке, переполняя альфу. От столь сильных болей парень едва не потерял сознание, находясь на границе реального мира и мира иллюзий, в котором все намного приятнее, нет этих жутких болей и нет того желания, которое Хосок испытывает сейчас к собственному отцу. Омега просто не мог не почувствовать, что и запах маракуйи — естественный запах его отца, тоже усилился. То ли так сказалось волнение альфы за здоровье сына, то ли это чувство, что таилось внутри Хосока, было взаимным. Он по-прежнему размышлял, точнее, пытался думать о чем угодно, лишь бы притупить ноющее чувство в районе ануса омеги.       — Папочка, останься со мной, — прохрипел омега, сам не понимая, что, возможно, совершает самую большую ошибку. Все-таки его отец — альфа, который не мог понять всего, что происходило во время течки. Но он точно мог понять, что инстинкты берут свое с каждой секундой нахождения рядом с сыном-омегой. Ничего не ответив, Тэхен просто ложиться рядом со скрючившимся сыном, обнимая его со спины, хотя прикосновения отдавались волной мурашек по телу молодого омеги, но говорить об этом даже отцу вовсе не обязательно, по мнению самого юноши       — Тепло… — бормочет в полудреме Хосок, неожиданно для себя делая страшную вещь. Он понимает, что желание становится невыносимым, хочется отдаться собственному отцу. Особенно, когда от него так вкусно пахнет. Мысли в голове путаются, создавая немыслимую сеть из пререканий с самим собой и животными инстинктами, которым сам Хосок поддается и позволяет контролировать ситуацию. Тело не принадлежит ни одному из них, слишком долго один терпел, а второй — притворялся, что держит ситуацию под контролем. «Природу не обманешь» — так говорили Тэхену, когда он впервые понял, что значит чувствовать каждой клеточкой своего тела партнера, который не менее умело, стонет, лишь усиливая впечатление.       — Сынок, это не правильно, — альфа пытается собрать все остатки морали и совести в кучу, но получается из рук вон плохо. А причиной всему — омега, что тихо шепчет забыть ему о морали и поддаться эмоциям, », а о морали мы подумаем завтра». И тормоза срывает ко всем чертям, потому что терпеть такое не возможно: Хосок стонет, почти вымаливая лишь коснуться его там, а иначе — но просто умрет. И Тэхен берет юного омежку, совсем позабыв о том, что под ним сейчас самый родной ему человек, и сделать ему больно — непозволительная роскошь.       — Малыш, потерпи немного, и обещаю, тебе будет легче, — Тэ целует тонкую шею сына, оставляя влажные дорожки, спускаясь все ниже. А Хосок доверяет своему папочке. Он ведь не причинит вреда своему любимому сыну, верно? Тонкие пальцы альфы погружаются в его рот слишком пошло, отчего Хосок едва заметно сглатывает, разводя ноги чуть шире. Тэхену открывается вид на еще девственные анус сына, сочащийся природной смазкой. Альфе такое зрелище больше напоминает произведение искусства, но с одним исключением — это не экспонат в музее, и трогать можно все… Когда они уже достаточно смочены, Тэ медленно, фаланга за фалангой вводит в Хосока первый палец.       — Хм, папочка, так хорошо, — и Хосок не врет. Он никогда не чувствовал себя лучше, ведь раньше, он и представить не мог, что пальцы его папочки такие длинные… Он и подумать не мог, что его папочка так хорош…       Ноги разъезжаются шире, призывая альфу к новым действиям, и Тэхен пользуется этой возможностью, погружая второй палец. Тихий скулеж омеги срывает почти все рычаги контроля внутри альфы, и тот начинает водить пальцами внутри быстрее, резче, то меняя угол проникновения, то разводя их, принося крышесносное удовольствие Хосоку.       Омега, в буквальном смысле, растекся по кровати: следы природной смазки по кровати пятнами, напоминающими о слишком бурно проведенной ночи, сам Хосок совершенно потерялся в пространстве, не представляя себя еще более удовлетворенным, чем сейчас. И только голос его папочки возвращает в реальность, притупляет инстинкты, чтобы те заиграли новыми красками, когда после тихого «Я вхожу», перед глазами рай, в котором хочется остаться навсегда. Внутри Хосока узко, а в душе Тэ — пожар, целое пламя, вперемешку с запахом лайма и маракуйи.       — Папочка, как хорошо, — несмотря на весь дискомфорт, который отец сводил к минимуму, омега действительно был на седьмом небе от маленького чувства, разрывающего его внутри, не оставляя ни следа от прежних мыслей и эмоций.       Руки цепляются за плечи Тэхена, как бы спасаясь от того, чтобы не провалиться в другую реальность, чтобы помнить каждый взгляд, маленькие капли пота на лбу, прилипшие пряди на висках и эти губы, которые альфа кусал так же сильно, как и вколачивался в тело юного омеги. Страсть между ними можно отсчитывать в киловольтах, а напряжение можно ложкой черпать. Они понимают, что так нельзя, но сейчас им все равно, они просто стали слишком близки. Такими отношениями они будут дорожить всегда, пока они верят друг другу. Тэхена колотит от тихих стонов Хосока, который совершенно не знает, куда можно деться от слишком новых ощущений. Простынь нещадно мнется под ладонями омеги, который теперь держится за все, лишь бы не закричать в голос, от слишком жгучего чувства внутри.       — Мой малыш готов кончить? — почти шепотом спрашивает отец, едва прикоснувшись к стояку сына. Омега лишь жалобно скулит, вместо внятного ответа, поэтому в тот же миг, на члене Хосока красуется рука Тэхена, который медленно надрачивает сыну-омеге. Тот, все-таки, не сдерживается, и сотрясает воздух стонами. Таких стонов не слышал и сам Тэ за свою жизнь. Они полны искренности и жажды, желания и похоти. Омега неуверенно кивнул, как бы намекая на скорое окончание, поэтому ладонь Тэхена на члене Хосока ускорилась, как и ее владелец. Стоны младшего становились все прерывистее, дыхание сбито ко всем чертям, а сам Хосок сейчас на самом пике. От такого зрелища, у альфы просыпается сказать сыну что-то до безумия пошлое, слишком откровенное, но держится пока, не чувствует, как мышцы, вокруг его члена начали сжиматься. Еще секунда, и омега резко вскидывает бедрами вверх, пачкая собственный живот и руку альфы. Тэхен боится и пошевелиться внутри, выжидая, пока сын придет в норму, после оргазма, чтобы выйти и не кончить внутрь.       — Папочка, — почти в растерянности бормочет сын.       — Да, мой сладкий, — Тэхен все же выходи из маленькой дырочки омеги, доводя себя до разрядки рукой, и быстро ложиться рядом с Хосоком, прижимая его как можно ближе к себе.       — Я… ты… мы только что, — услышав начинающуюся истерику, альфа всячески пытался привести сына в чувства.       — Сынок, прошу, не плачь… — прижав его к собственной груди, Тэ укрыл их, начинаю напевать старую колыбельную, ведь именно так всегда успокаивал маленького Хосока. Тот, как ни странно, начал медленно успокаиваться и скоро совсем уснул. — Обо всем подумаем завтра, а пока — спать, — пробубнил альфа, прикрывая глаза. Теперь, в этой, казалось бы, обычной семье, есть маленькая тайна, о которой не знает никто, кроме ее непосредственных участников…