Когда мир теряет цвет

Я проснулся и обнаружил себя лежащим на самом краю кровати в одежде. Спросонья я не мог вспомнить, что же такого произошло, что я даже не разделся и не разобрал постель; мне только казалось, что мне приснился ужасный сон про то, как… Нет; повернувшись, я понял, что мне это не приснилось. Томми действительно ушел, и я не мог в это поверить. Точнее, это я его выгнал, как самая настоящая свинья. А за что? Я даже не мог ответить на этот вопрос. Самое худшее – это жалеть о своих решениях. О своих действиях, поступках, даже о мыслях. Самое худшее – это просыпаться на следующее утро и сомневаться в правильности своего обдуманного, как ты считал, поступка. Жалел ли я о том, что порвал всякие связи с Томми? Да; но, наверное, было бы глупо жалеть об этом, ведь это было из разряда тех решений взрослого человека, которые становятся лучше для всех. Некоторые из них принимаются нелегко, но в этом и есть трудность жизни и трудность свободы принятия решений. В некоторых случаях надо включать мозги и думать о будущем, а не давать воли своим эмоциям. Не думаю, что наши отношения с Томми имели смысл. Мы слишком разные, разные во всем: в характере, привычках, некоторых вкусах и пристрастиях, даже в ориентации. А что, если он был со мной только из-за моей прихоти? Потому что знал, что он был мне нужен? Он же натурал и всегда был им; это я его свернул с пути истинного. Хотя, что значит этот «путь истинный»? Для меня истина – то, что чувствуешь без боли для сердца. Если оно спокойно, значит, это истинно. Если оно тревожно, но тревога эта приятна, как на захватывающих аттракционах или за пару минут до выхода на сцену, когда слышишь рев толпы, или перед долгожданной встречей с любимым человеком, - все это тоже истинно. А если сердце возмущено или болит, но ты скрываешь и запираешь эту боль в себе, - вот это уже неправильно. Убийство животных (я уже не говорю о войнах и убийстве людей) еще менее истинно, чем однополая любовь, но люди почему-то ополчаются именно на геев и лесбиянок, а не на браконьеров. Люди боятся того, чего они не понимают, не могут и не пытаются понять. И их защитная реакция – насмешки и упреки. Тебя упрекают лишь в том, что ты любишь, и это самое странное. Любовь и мир во всем мире – не об этом ли некогда мечтали, да и по сей день мечтают люди? Так какая же разница – какая именно эта любовь и в какую форму она облачена? В мире ее сейчас так мало, что люди будто начинают бояться ее, бояться ее проявлений. Даже чувства они стараются упорядочить и подчинить законам, и тогда они начинают толковать про «путь истинный», а следуют ли они ему в своей собственной жизни? Люди очень любят кидаться этой фразой, мало понимая ее значение. Что, если Томми до этого времени терпел все, что происходило? Терпел только ради меня, ради моих желаний. Меня передернуло от этой мысли. Терпел даже не из-за любви, а из-за страха. Он же даже не заикнется, если ему что-то неудобно будет, не то что я. Он будет терпеть, сносить, но молчать. Если это так, то это худшее, что только могло произойти. Он ведь не заслуживает такого извращенного монстра, как я, он достоин гораздо большего. Томми достоин самой красивой и лучшей девушки и тихого семейного счастья с кучей детишек где-нибудь на побережье во Флориде. Я не заметил, как уже сидел за кухонным столом и помешивал ложкой остывший кофе. Это так странно: ты начинаешь размышлять и будто выпадаешь из реальности, а потом возвращаешься в нее и чувствуешь себя так неловко, будто пропустил сотни лет реальной жизни. Особенно, если ты в окружении людей. Ты задумываешься и будто останавливаешься, перестаешь жить, а вокруг жизнь продолжается, кипит, все движется, крутится, скрипят шестеренки времени, у людей свои дела, свои проблемы и заботы, и никому нет никакого дела до тебя. Отпив глоток, я поморщился: молоко прокисло. Томми бы ни в коем случае не допустил этого. Обнаружив в холодильнике прокисшее молоко, он, вероятно, помчался бы в ближайший супермаркет за свежей пачкой, и я бы, проснувшись, не застал его дома. Он и сейчас не был дома, но ушел он не за молоком. В доме было ужасно пусто. Пожалуй, впервые огромный дом, которым я всегда так гордился и был доволен, казался мне чужим, холодным и неуютным. Я всегда любил простор: это в какой-то степени свобода, но сейчас эта свобода сковывала еще больше, приземляла, приковывала к месту и не позволяла двигаться. Хотя, возможно, дом ни в чем не виноват, и это все внутри меня. Внутри себя я ощущал холод, пустоту и отчужденность. У людей есть ужасная привычка: обвинять весь мир вокруг, когда дело в них самих. Без Томми было ужасно тихо, непривычно, неуютно и неприятно. Я привык видеть его по утрам; привык видеть его сонное лицо, его не накрашенные глаза и задумчивый взгляд, его взлохмаченную копну волос, которую он, смущаясь, в шутку называл «соломой», его кроткую улыбку и взгляд из-под челки, его аккуратные и бесшумные движения, его губы, которые он облизывал перед тем, как сделать глоток чая или кофе. И даже если я не смотрел и не наблюдал за ним, я привык видеть краем глаза, как он что-то делает на кухне, или в гостиной, или слышать звук льющейся воды перед тем, как пойти к нему в душ. Я постарался отвлечься от навязчивых мыслей и начал читать какой-то паршивый бульварный роман. Заезженный сюжет, неколоритные персонажи, но затягивает. Диалоги, построенные на простых предложениях и разговорной речи, фразы настолько простые, слабые и пустые, что в них даже нет места для каких-либо мыслей. Но – привлекает, потому что просто, потому что думать не надо. Все для читателя, все для массы. Я не знаю, сколько так просидел, когда обнаружил себя на середине книги с новыми для меня героями и непонятными событиями, потому что все это время я читал, не читая. Я вспоминал, как много времени мы с Томми проводили за обсуждением книг и фильмов: любимых, ненавистных, рекомендованных друзьями и только что просмотренных. Это было похоже на закрытый клуб любителей искусства. Мы разбирали сюжеты, героев, их характеры, личности, поведение, фразы и цитаты. Я никогда не думал, что буду когда-либо так просто говорить с человеком о книге или фильме: так просто, так долго, растягивая это обсуждение, смакуя его, наслаждаясь тем, что можно выразить свои мысли и услышать мысли другого человека. Можно с ними согласиться, можно их опровергнуть и постараться оспорить, а можно их взять на заметку и украсть, но знать, что этот человек, с интересом и кротостью глядящий на тебя сквозь длинную светлую челку, не будет против этой кражи. Это удивительно – иметь возможность так просто высказывать мысли другому человеку. Не держать их в себе и не бояться делиться ими, зная, что тебя поймут. Это удивительное и невероятное чувство, когда ты уже поделился ими, поделился наболевшим. У тебя будто камень с души скатывается, и он оказывается, на самом деле, таким крошечным и незначительным, - песчинкой, но именно эта песчинка мешала тебе жить со спокойным сердцем. А рядом с тобой есть человек, у которого так просто получается избавиться от этой мелкой назойливой песчинки. И этим человеком является Томми. Черт возьми, опять Томми! Почему именно он, почему я не могу думать о чем-то другом? Томми – это уже прошлое, разве нет? А с прошлым нужно уметь прощаться, прошлое нужно уметь оставлять в прошлом. Все эти отношения и мгновения сейчас как нарочно кажутся самыми счастливыми в моей жизни, и как нарочно я не буду помнить неприятных мгновений, но ведь это не значит, что их не было. В кои-то веки я решился поменять что-то в своей жизни и, можно сказать, начать с чистого листа, но мысли тянут меня в прошлое. Томми тоже следует начать новую лучшую жизнь: разобраться со своими мыслями, как я разбираюсь со своими, выстроить приоритеты, найти лучшую работу, встретить лучшего спутника жизни и не изменять своей природе, своим привычкам и интересам ради другого человека. А мне стоит погрузиться в работу. Новый альбом вот-вот будет закончен, но работы еще очень много: последние записи в студии и сведение песен, фотосессии, промо, интервью, передачи, выступления и прочая кутерьма, связанная с каждым выпуском нового альбома. И во всей этой суете, я надеюсь, в моей голове уже не будет места мыслям о Томми. Да и имею ли я теперь право называть его так?