***
*** По радио играет альтернативная волна, время от времени разбавляемая звуком автомобильного клаксона или шумом с обочины, стоит проехать мимо заправки или придорожного заведения. Алиса с интересом рассматривает сменяющиеся виды, дорожные щиты на границах штатов. Клинт ведет машину, время от времени незаметно посматривая на девушку — ему все еще не верится, что она просто, без лишних уговоров и слов, согласилась уехать из Майами, оставив не только команду и разбирательства с запущенными делами и проблемами, но и всю связь с миром, кроме идентификационной карты. Такой покорности он не ожидал. Он не верит в эту удачу, но знает её причину: Алиса считает себя слишком бесполезной сейчас, когда только-только начала нормально говорить, пусть и с хрипами, только освоилась с новыми ногами и прочими изменениями в теле. Впрочем, какая разница, кто в них узнает супергероев, опальных сумасшедших в обтягивающих костюмах, которые кладут свои жизни для того, чтобы те, кто вешает их портреты на стены, а потом бросает в них дротики, встретили завтрашний рассвет. — Кстати, с днем рождения тебя! — вдруг говорит мужчина. Алиса вскидывается, как после дремоты, отвлекаясь от мелькающих видов, ухмыляется: — Теперь ты можешь безнаказанно заниматься со мной разными непристойными вещами, о которых не говорят вслух приличные люди. — Можно подумать, я раньше этого не делал, — Клинт улыбается и качает головой, не отрываясь от дороги. Ему определенно нравится перспектива каникул для них двоих, особенно, если не придется вылезать из постели. Они тормозят возле придорожного магазинчика рядом с заправкой и, пока в бак льется бензин, а Клинт за ним смотрит, Ал гуляет между полок со всевозможными предметами, которые могут пригодиться в пути. Из холодильника она хочет взять пару бутылок воды, но не может справиться с заевшей дверью. — Давай, я помогу, — подходит к ней один из консультантов в зале, молодой парень, возможно, подрабатывающий школьник. — Спасибо, — улыбается девушка, прижимая к себе покрытые конденсатом пластиковые бутылки. Он же встречает её у кассы, пробивая только воду и пакетик кислых леденцов. Парень удивленно замирает, когда за спиной больного вида девушки встает взрослый мужчина, бросает перед кассой упаковку презервативов и холодно интересуется, все ли в порядке. — Да, радость моя, — нежно отвечает Ал, с видимым облегчением откидываясь спиной назад, в объятия надежных рук. — Устала? Иди в машину, я расплачусь, — мужчина целует её в лоб, поправляет фиолетовую трикотажную шапочку с нашивкой Принцессы Пупырки и подталкивает в сторону выхода. — Я почти уверен, что этот парень тобой заинтересовался! — делится наблюдением Клинт, возвращаясь за руль. — Я выгляжу, как больная раком, — Шутер открывает бутылку с водой и медленно пьет. — Это жалость к умирающему и, да, интерес к обреченному на смерть. — На следующей остановке протру твоей спиной капот, — проворчал лучник, заводя мотор. — Посмотрим, кто еще заинтересуется. Их путь продолжается, дорога серой лентой заплетается под колесами. Hurts по радио подхватывают своей волной. И после слов о том, что впереди, Ал неожиданно понимает. Настолько неожиданно, что не может даже удивиться нормально. Только хмыкает. — Что случилось? — откликается Клинт. — Что? Нет, ничего, — мысль необходимо обдумать, но те ощущения, что она приносит, сбивают с толку. — Я тебя знаю, Шальная Шутер. Ты так делаешь, когда о чем-то думаешь. — Мне двадцать лет… — Тебя же не волнует разница в возрасте… — Нет, не то. Мне двадцать лет. И я все ещё существую. Выживание кажется странным процессом — почти привычным. Когда ты видишь свой конец, то можешь рассчитать время, понять, что еще можно успеть, а что, к сожалению, — нет. Но сейчас… Стоит ли думать о том, что впереди все время мира, которое она проведет с тем, кого любит. Что теперь можно абсолютно все. — Останови, пожалуйста. Обочина достаточно широкая, чтобы остановится, но и опасная: в нескольких метрах от дороги невысокий обрыв, за ним начинается чистое поле. Алиса выходит из машины и прыгает вниз. Бартон даст ей несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Несколько секунд, если не выйдет из поля зрения. Стоит ли делать то, о чем она думает уже давно? Теперь, когда они прошли через подобное, когда есть уверенность в завтрашнем дне, когда осталась далеко позади опасная граница двадцати лет, и не случилось конца света. Теперь точно стоит. — Я не хочу, чтобы еще кто-то мне мешал, — говорит она, ощущая родное присутствие. Клинт стоит рядом, смотрит с немым вопросом. Собранный и серьезный, как привычно, чуть хмурит брови, от чего у глаз появляются очаровательные морщинки. Алиса даже мысль теряет, залюбовавшись на любимого человека. — На Аляске я много думала о тебе. Я думала, что если выживу… Если смогу вернуться к тебе человеком, не монстром без мозгов… Я не хочу, чтобы кто-то сомневался в нас. Сейчас я могу гарантировать тебе все время, которое нам отпущено, будь то полгода или пятьдесят лет. И она делает. Опускается на колено, цепляясь за куртку мужчины, чтобы не рухнуть. Удивление в глазах Клинта сменяется пониманием, а затем нездоровой такой паникой. Вот только отступать уже некуда. — Клинтон Френсис Бартон, окажи мне честь, — девушка достает из внутреннего кармана и протягивает на раскрытой ладони кольцо, — стань моим мужем. Серебряный широкий ободок, матовый плоский камень. Клинт берет его осторожно, будто обманку, будто рассыплется в пальцах, а Шутер будет смеяться. Только никакого обмана, серьезный взгляд следит испытующе, и губы дрожат. Никаких отговорок, никаких подначек, терпеливое ожидание ответа. Кольцо не тяжелое, не массивное, идеальное, чтобы не снимать даже при стрельбе, ляжет на палец плотно. И камень — кварц, соколиный глаз. Мужчина сразу понимает, что это не безделушка, что выбирали долго и кропотливо. Значит, Алиса думала об этом давно, задолго до событий с канимами. Прощальный подарок на память и страстное желание выжить. — Я помню, ты говорил, что яркая бумажка ничего не значит, — говорит Ал, не меняя позы, смотрит снизу вверх. — Я солгал, — глухо отзывается Бартон, любуясь преломлением солнечного света в камне. Его поверхность матовая, но внутри вспыхивают мириады оттенков. — Я был женат, Ал, и тот брак не кончился ничем хорошим. Цветная бумажка ничего не даст нового, кроме законного права убить любого, кто посмотрит в твою сторону. Тяжесть кольца ощущается значимостью, Клинт кладёт руки на руль так, чтобы чувствовать ободок, плотно охватывающий палец. Клонящееся к закату солнце косыми лучами раскрашивает небо, золотит редкие облака. Ал осмотрит на это великолепие, на то, как отражается свет в камне. На улыбку, которая не сходит с лица любимого. — Клинт, я люблю тебя. Бартон улыбается, пытаясь вырвать поцелуй в ущерб дорожной безопасности. Звание жениха прибавляет безбашенности. Конечная точка путешествия маячит где-то в стороне, как тень от приближающегося заката. — А, кстати, куда мы едем? — Сюрприз! Но мы уже близко. В поздних сумерках машина сворачивает с шоссе на бетонку, проходящую через поле. Через полчаса дорога растворяется в лесу, а еще через пятнадцать минут осторожного хода за деревьями появляется подъездная извилистая дорожка, на противоположном конце которой стоит двухэтажный дом с большой террасой, намеками на цветник и темным сараем чуть дальше. Утром, когда косые лучи солнца осветят землю, призывая к пробуждению, одинокое жилище заиграет живыми красками. Но сейчас дом встречает их недоуменным взглядом окон, стыдливым обшарпанным видом и холодным сырым ветром, скользящим по ногам. — Чей это дом? — растерянно спрашивает Ал, выбираясь наружу, когда затихает шум двигателя. Значит, они приехали. Клинт взбегает по лесенкам к входу, ищет в бездонных карманах куртки ключи, цепляется кольцом за молнию и секунду борется с непонятным ощущением гордости и нежности, что душит его. Алиса осматривается, держась за пассажирскую дверцу. Дом отрезан от дороги густыми деревьями, с другой стороны — хорошо просматриваемое поле, огороженное лесом. Достаточно изолированное место, то, что нужно для них. — Иди сюда, — Бартон подхватывает ее на руки, прижимает к себе очень осторожно, и широкими шагами уверенно идет в дом. Ал только поджимает ноги, чтобы не задеть машину. В другой ситуации Шутер бы возмутилась, попробовала встать на свои собственные ноги. Сейчас она только обвивает руками его шею и прижимается щекой к плечу. Отросшая щетина щекочет лоб, от близости проникая через тонкий трикотаж. Ал улыбается, думая, что хмурая принцесса-облачко выглядит очень недовольной вмешательством в своё общество. Перед входной дверью горит, подмигивая, фонарь. Холодный ветер торопливо толкает мужчину в спину. Клинт ее за порог переносит как невесту, хотя, он ведь теперь жених. В доме холодно, пахнет строительными материалами и сыростью, пол скрипит под ногами. Бартон умудряется локтем попасть по выключателю. Алиса притворно вскрикивает, когда ее положение становится шатким, она уверена, что если они упадут, то упадут вместе. У них теперь все — вместе. Первый поцелуй в темноте будоражит воображение. В холоде дома никто не прячется, даже лишние страхи разбегаются прочь. Все вопросы остаются на потом, пока двое делятся теплом друг с другом. Под курткой тепло, и пахнет Клинт замечательно, даже после часов в дороге: кофе, дешевым фаст-фудом и потом с примесью одеколона. Ал зарывается холодным носом под ворот его кофты и втягивает воздух, прогоняя аромат до нутра. В изгиб поясницы правильно ложится рука, под ладонями — тонкий материал трикотажа и горячая кожа. Как же она по нему скучала… — Ты замерзла? — Клинт смотрит на нее с легкой улыбкой, когда они отрываются друг от друга. Хотя, Алиса предпочла бы оставаться в этой теплой безопасности как можно дольше. — Я разожгу камин. Не снимай пока одежду, этому дому понадобится время, чтобы прогреться. — Тогда я принесу покупки. — Хорошо. Кухня слева. Только холодильник не работает. Оставь пока на столе. Старенький, желтый от времени холодильник гудит, просыпаясь, трясется от предвкушения наполниться продуктами. Зато микроволновка всегда готова к работе, только дай напряжение. И новый пафосный блендер с удовольствием превращает набор продуктов в питательный хипстерский коктейль, который Ал безбожно портит консервированными ананасами. — Итак, — Шутер осторожно опускается с посудой на пол возле приветливо трещащего камина. В гостиной уже достаточно тепло, чтоб снять куртку, а наполовину лысой головой никого здесь не испугаешь. — Итак? — в тон переспрашивает Клинт, забирая свою порцию в виде разогретой коробки с быстрым готовым обедом. — Дом? — Да. — Чей это дом? — Твой. — Мой? — Твой. Я закончу крышу, пока нет дождей, и займемся внутренней отделкой. — Это мой дом? — За домом есть лес, можешь там охотиться. Кажется, там еще водятся зайцы. Надо изгородь поправить. — Ненавижу зайчатину. В ближайшие лет двадцать. — Но изгородь поправим… Ммм… Готовая еда явно недооценена. Просто подумай о том, какая мягкая картошечка, какая сочная свинина… — Это индейка. Полезная диетическая индейка. Не думай даже, что это надолго, завтра приготовлю тебе что-то вкусное и здоровое. — Пытки травой? Пытки травой! — мужчина едва не выронил картонную тарелку с остатками еды. — Я не для того согласился стать твоим мужем, чтобы терпеть к себе подобное отношение! — Сказал человек, который протер мною капот на заправке. — Тот прыщавый тинэйджер на тебя откровенно пялился. — Зато его престарелая бабушка была от нас в восторге, — вставила Алиса, допивая свой коктейль с ананасами. Картонная обертка смятым шариком полетела в камин. Экологичный способ утилизации, как и обещал производитель на контейнере из слоев пленки. Огонь пожирает маслянистый материал за секунды и продолжает лакомиться поленьями. В полумраке кажется, что перед камином просто любящие друг друга люди, приехавшие на выходные немного отдохнуть от городской суеты, пострелять из лука, насладиться обществом друг друга. Только оба знают, что в багажнике кроме луков и запасной одежды ютится целый запас снаряжения и техники. Соколиный Глаз и Колибри все еще те, кем являются. Даже если один не слышит, а вторая — не всегда может говорить. Между этими двумя сторонами их жизни разум мечется, как подорванный, не зная, какую сторону занять. А затем мужчина незаметно трогает кончиком пальца теплый металл кольца. И все встает на свои места. — Значит, у меня теперь есть дом… — тихо произносит Ал, чуть сжимая в руке многоразовый стаканчик с рисунком Ван Гога. — Это очень необычное чувство. — Можешь считать этот дом подарком на помолвку, — весело сказал Клинт, будто бы между делом протягивая маленькую бархатную коробочку на раскрытой ладони. — Получается, это мое приданое. Вот на это Шутер ничего не может найти. Она берет темно-красный футляр. Тень от ее пальцев дрожит сильнее, чем она сейчас. Девушка не решается открыть, она знает, что там, отражение эмоций в глазах напротив не оставляет сомнений, однако суставы вдруг перестают слушаться. Резкий треск горящего полена вырывает из ступора. — Я всегда знал ответ, — тихо произносит Бартон. — Я был твоим, даже когда пытался сопротивляться, когда вмешивались третьи силы, когда мы оба старались держать дистанцию. А ты всегда принадлежала мне. Теперь пришло время открыто заявить об этом всему миру. Кажется, что так давно Тони Старк собирал всех Мстителей, чтобы выбрать кольцо для помолвки с Пеппер жарким летом. Лютует зима, когда Клинт связывается с одним из ювелиров, создающим нестандартные украшения, и делает заказ. Снежинки, пойманные вихрем, сокровища из тайников ледяного царства — пусть это будет последним подарком для Снежной Принцессы. Отдавать своего Ангела холоду Соколиный Глаз больше не намерен. — Ты всегда вперед меня бежишь, а я догоняю. — Теперь будем бежать вместе, — соглашается Шутер, нет, уже без пяти минут миссис Бартон. — Мы идем только в комплекте. Утром Клинт проснется в постели один. Он подойдет к окну, настраивая слуховой аппарат, увидит, что Алиса ходит по заднему двору с граблями. Девушка заметит его, помашет весело рукой, а затем махнет вниз, мол, спускайся. На кухне — горячий завтрак, а кофе они будут пить на улице, на крохотном пятачке у дома, всматриваясь в могучий лес высотой до небес. «Ты никогда не узнаешь об одиночестве. Знай, с этой минуты и до конца всей твоей жизни, я — дом для твоего сердца и вечное пристанище для твоей души»Часть 1
9 октября 2020 г. в 21:34
Неважно, как хитро ты будешь пытаться незаметно посмотреть в зеркало, твое отражение всегда будет смотреть тебе прямо в глаза. Зеркало не лжет. Зеркало-насмешник отражает то, что есть, и Ал ищет на теле метки своего существования. Рана на шее почти исчезла, как и прежние шрамы на запястьях вместе с татуировками. Прошлое не стерлось, осталось глубоко внутри, заметно едва-едва невооруженным глазом, затерялось на фоне настоящего. След от катетера на ключице нужно будет перекрыть — и она знает, как. Вплавленная в кожу чешуя в месте ожога кажется замысловатым украшением, изящной тату. Опасную рану на горле, лишившую ее голоса, новые технологии заживили в небольшую царапину. Девушка задирает футболку выше и смотрит, смотрит на себя. Смотрит на выпирающие кости, на повязки, на уродливые островки чешуи и кровавые корки вокруг. Ей уже почти не больно, однако острые чешуйки осыпаются, темные пятна смотрятся на светлой коже, будто проступающие язвы. Как постоянно содранные коленки у сорванцов. У сорванцов, полных жизни и неиссякаемой энергии.
Ал коротко выдыхает и тут же прикусывает губы, ощущая тепло по ту сторону закрытой двери. Кто-либо из обитателей дома редко поднимается в их гнездо, вечером вообще никто не стремится вторгаться в их обитель. Чревато, Сокол свою Колибри очень бережет.
Значит, из душа вернулся Бартон.
— Это вообще не честно, — жалуется мужчина, заметив, как быстро опускает футболку его любимая, как скрывается под мягкой тканью желанное тело. — Нет-нет, не честно, давай обратно.
Он подходит ближе, обжигая жаром своего тела, обдавая запахом ментолового геля для душа. И от этого сводит зубы: от желания прикасаться, целовать и втираться всем телом. От желания забрать себе человеческое тепло и немного согреться. Тем более что Клинт решил окончательно снять с нее футболку, отвлекая на то, что он делает языком на ее шее.
— Фу, слюни, — дергается Ал, смеясь.
— Прости. Ты такая вкусная, — мужчина легко прикусывает мягкую кожу над ключицей. — Как мне удержаться. У меня для тебя кое-что есть…
— Я не из тех девушек, чью благосклонность можно купить подарками. Предпочитаю больше искренности в других делах.
— Поверь, с этим тоже все в порядке.
От комментария по поводу бардака в вещах, Ал воздерживается, предпочитая с интересом наблюдать за археологическими раскопками на территории их комнаты. Бартон, и его вера в равноправие ящиков. Наконец, искомое найдено.
— Думаю, ты хотела бы это вернуть, — Клинт разжимает пальцы, и серебристая змейка с цветными камушками, будто живая, скользит вниз, к запястью, мерцает в полутьме комнаты, ловя последний свет заходящего солнца.
Алиса потрясенно выдыхает, тянется к своему браслету, который считала безнадежно пропавшим. Пропавшим, как она подумала в момент осознания потери, как связь с любимым человеком. Теперь же он вновь в его руках, и да! да! она хочет вернуть его больше всего на свете. Девушка садится на край постели, откидывается назад, опираясь на локти и, стараясь выглядеть соблазнительно, вытягивает вверх правую ногу. Клинт только улыбается, обхватывает ладонью стопу и опускается на колени перед кроватью.
Страшно прикасаться загрубевшими от оружия пальцами к хрупкой принцессе. Бартон застегивает замочек, ведет ладонью выше, к колену, прикасается губами, прослеживая путь. Только медленные ласки не для того, кто привык жить на грани, поэтому, когда Ал сминает его футболку на плече и тянет трикотажную ткань вверх, мужчина подчиняется, рывком оказывает сверху и мягко целует, припечатывая к месту. Инициативу Шутер проигрывает в первую же секунду, и ничуть не жалеет. Губы сухие, твердые, уверенные, целуют так, что пальцы на ногах поджимаются и дышать тяжело. Когда Алиса выворачивает руку с зажатой футболкой в невозможном спазме, теряя рассудок от одного поцелуя, и швы больно врезаются в тело, Клинт из одежды просто выкручивается, втирается бедрами в тело напротив.
— Слаще, — губы едва шевелятся, когда Алиса на выдохе делает этот вывод, но мужчина ощущает вибрацию в горле и отвлекается от тонкой кожи на ключице, там, где бьется уверенный пульс сквозь шрам с застывшими чешуйками.
Он поднимается выше, к её лицу, вопросительно смотрит в глаза. В их беззвучном мире остается общаться только так. А когда в комнате полумрак и глаза закрываются от удовольствия, общение переходит в плоскость прикосновений. Поэтому Алиса притягивает его голову к себе и проводит губами по щеке:
— Ты или зефир — что слаще? Теперь я знаю. Ты, Клинт.
Клинт улыбается, сверкает глазами и лезет нетерпеливо под одежду, щекочет по ребрам, подхватывает под поясницу и прогибает вверх, подставляя под губы живот. Шутер закусывает пальцы, чтобы не закричать от переполняющих ощущений. Новой коже еще только предстоит покрыть её тело слоями, стать прочнее, однако сейчас все чувства на более остром уровне, и от них кружится голова. Особенно, когда нет никаких запретов и ограничений, никаких предрассудков и комплексов. Только безграничная любовь и доверие, только предчувствие невообразимого удовольствия. Уверенность, что все еще желанна и любима.
Сердце стучит так, что немного больно в грудной клетке, и закладывает уши, и пресловутые бабочки в животе летают стаей. Она сама выворачивается наизнанку, не оставляя ни одного темного уголка, ни одного пятнышка, ни одного секрета, только безграничное желание в огненном шторме глаз. И во взгляде напротив она видит желание не меньшее, чем её.
Так заканчивается каждый их день. И начинается одинокая ночь, когда Клинт сладко спит, забирая все отнятые прежде тревогой часы, а Шутер старается не шевелиться и занимать себя пустыми размышлениями, глядя на разводы лунного света на потолке. Она не спит уже неделю, и никто не может выяснить причину этой хронической бессонницы. Пока она не валится с ног (насколько это возможно при условии, что половина её костей искусственные), не ловит галлюцинации (коих уже хватило на полжизни вперед), и её показатели соответствуют норме (тут Наташа вспоминает поговорку про русского и немца), никто не настаивает на лекарственном сне.
Отрастающие волосы Клинта приятно колют пальцы. Алиса проводит за ушами, растирает след от слухового аппарата, путается в прядях по центру, что днем обычно зачесываются назад, а утром топорщатся этаким ирокезом с фотографий ушедшей эпохи. Клинт сквозь сон ворчит и обнимает сильнее.
— Все хорошо, — шепчет девушка, накрывая его ладонь на своём бедре.
Клинт сквозь сон переплетает пальцы, вжимается щекой в выпирающие дуги ребер, ему неудобно, но во сне он все равно перебирается ближе, оплетает руками и ногами, дышит жарко. Он шевелится, на мгновение просыпаясь и устраиваясь удобнее, цепляет большим пальцем ноги её лодыжку, находит то, что ищет, и засыпает вновь, переместив ладонь на грудь девушки. Сквозь тонкую ткань это прикосновение ощущается как голой кожей. Щеки горят от стыда и одновременно от возбуждения.
— Извращенец, — фыркает Ал, но не спешит освобождаться от этого прикосновения. Хотя бы потому, что такое положение вещей хоть и смущает, но очень ей нравится. Даже таким уродом, каким она сейчас является, она еще желанна для любимого человека.
Любовь подобна зеркалу. Когда вы любите другого человека, вы становитесь его зеркалом, а он вашим… И, отражаясь в любви друг друга, вы взираете в бесконечность