Welcome to my life

Чуя дёрнулся и открыл глаза. Судя по невероятно мерзкому ощущению неподъёмной, будто чугунной головы, звону в ушах и ломоте в висках, проспал он не больше пары секунд. Сердце колотилось так, словно пробежал марафон, то и дело подкатывая к горлу и мешая дышать, ладони были ледяными, но, вопреки этому, Чуя буквально обливался потом, как при тяжёлой болезни и температуре. Вдобавок ко всем этим прелестям затекла рука, неудобно зажатая между ним и Дазаем. Чуя коротко застонал, зажмурился, поморгал и, отодвинувшись от Дазая, неловко высвободил руку. Тряхнул головой и замер от странного, донельзя неприятного ощущения липкого, обволакивающего, вполне реального страха — кажется, это было отголоском сна, из которого его буквально вышвырнуло, как вышвыривают пинком бродячего пса со двора. Самого сна он почти не помнил, и единственное, что чётко отпечаталось в памяти — это то, что в его сне был... Ещё один он? Чуя понял, что сидит, практически не дыша и изо всех сил напрягая память. Он практически не сомневался, что в этом чёртовом сне, помимо него самого, был ещё кто-то. Кто-то, безусловно, очень грозный, способный причинить много зла — но, как бы парадоксально это ни звучало, для него, Чуи, как будто не представляющий опасности. Да, страх был, но страх, подобный тому, который возникает всякий раз при столкновении с неизвестным. Чуя, как ни напрягался, так и не смог вспомнить больше ничего. И это почему-то расстраивало — именно расстраивало, не пугало. Такое бывает, когда понимаешь, что упустил что-то невероятно важное и понятия не имеешь, как это вернуть. Рядом пошевелился и шумно вздохнул, тоже просыпаясь, Дазай. — Чуя, что случилось? — хрипло пробормотал он и душераздирающе зевнул в плечо. Проморгался, потирая заспанные глаза, и уставился на Чую слегка безумным, расфокусированным взглядом. Чуя мотнул головой — соображал он всё ещё плохо и пока не знал, как ответить, — и, щурясь, огляделся. В бункере царил полумрак — похоже, милосердная Габриэлла, кем бы она ни была, вырубила свет, увидев, что они уснули — кстати, в обнимку, так что, по ходу, теперь их отношения не были секретом ни для кого. Решив, что обдумает это позже, Чуя с интересом вгляделся в стену напротив — ему показалось, что та едва заметно фосфоресцирует, и при более внимательном рассмотрении он с изумлением обнаружил на ровной поверхности какие-то странные символы. Они вдруг показались ему смутно знакомыми. Чуя никак не мог сообразить, почему, но спустя пару секунд понял — и это открытие стоило ему ещё пары миллионов нервных клеток. Несомненно. Именно эти символы он видел в той самой папке, которую показал ему Хидео. В папке об Арахабаки. И о его, Чуи, прошлом. Что, чёрт возьми, здесь происходит? — Дазай! — хрипло позвал он. — Ты тоже это видишь? — Что вижу? — удивлённо спросил Дазай, проследив за его взглядом. Он уже окончательно проснулся, как и Чуя, и сейчас непонимающе озирался по сторонам, словно вообще забыл, где находится. — Ну, символы. — Чуя, нахмурившись, мрачно глянул на него. — Долбаную наскальную живопись. Не видишь? — Не вижу. — Дазай посмотрел на него в ответ. — Что это, Чуя? — Да если б я знал. — Чуя встал и медленно, будто сомневаясь в правильности своих действий, подошёл к стене. Проследил пальцем мерцающие алые линии и повернулся к Дазаю. Тот стоял у противоположной стены, привалившись к ней плечом и сунув руки в карманы, и задумчиво наблюдал за ним. — Я уже видел такие, — сказал Чуя, отзеркалив его позу. — В папке, которую мне показал твой отец. Они там на первой странице были. Дазай покусал нижнюю губу и окинул помещение ещё более пристальным взглядом, будто ожидал, что на них из любого угла может выскочить странное нечто. Чуя против воли насторожился. Ему было откровенно не по себе. — Понятия не имею, что это за символы, — наконец сказал Дазай, — Но, кажется, знаю, почему ты их видишь, а я нет. Чуя тоже не был идиотом. — Арахабаки, — без тени сомнения проговорил он. Дазай кивнул. — Разумеется. — Его взгляд стал твёрдым, почти угрожающим. — Осталось понять, какое сообщение он пытается передать. — Сообщение? — Чуя встревоженно нахмурился. — Почему ты думаешь, что он хочет нам что-то сказать? — Ну, нам — это вряд ли, — усмехнулся Дазай. — Но вот тебе — очевидно. Чуя уставился на него, не понимая, куда он клонит. Дазай смотрел на него внимательно и немного печально, как будто собирался сказать какую-то неприятную, но необходимую правду. — Ты не думал о том, что вы связаны гораздо сильнее, чем тебе хотелось бы? Вопрос застал Чую врасплох. Он проследил за тем, как Дазай, пройдясь по бункеру и ведя пальцами по стенам, вернулся на то место, где они умудрились уснуть. Взглянул на Чую из-под чёлки и вскинул бровь, молчаливо ожидая ответа и словно давая Чуе время собраться с мыслями. — Нет, — честно признался Чуя наконец. — Не думал. И это неважно. Я хочу быть собой, а не сосудом для какого-то там древнего бога. Что-то неприятно сжалось в груди. Чуя поморщился, машинально положив руку на область сердца — и замер. Перед внутренним взором вдруг мелькнула картинка: он сам, Дазай и множество людей, среди которых как будто были даже знакомые, на полуразрушенной площади. Похоже на Йокогаму, но что это — видение будущего, воспоминание или просто морок, Чуя не взялся бы утверждать. Они с Дазаем были как будто гораздо старше и одеты в какие-то странные шмотки - особенно Чую поразила шляпа на нём самом и длинный светлый плащ на Дазае. Он моргнул — и картинка исчезла, оставив после себя невнятное чувство незавершённости и тоски. И ещё почему-то грусти, но светлой, которая накатывает лишь тогда, когда знаешь, что всё идёт, пусть не так хорошо, как хочется, но так, как надо, так, как должно быть. Откуда-то Чуя знал, что это его собственные чувства. И уже не понимал, что и думать. Чертовщина какая-то. — Чуя? Голос Дазая вывел его из ступора. Чуя тряхнул чёлкой, взглянул ему в глаза и твёрдо сказал: — Что бы Арахабаки ни пытался мне передать, мне это не нужно. И вновь на мгновение стало трудно дышать. Чуя не взялся бы судить, его это ощущение или не его, он уже не доверял себе и не понимал, где заканчивается то тёмное и чужое, нашедшее пристанище внутри него, а где начинается он сам. Господи, он так от всего устал... — Почему ты в этом так уверен? — Дазай продолжал смотреть на него так, словно стремился взглядом просверлить прямой путь в душу, и это немного нервировало. Чуя не привык к тому, что кто-то настолько хорошо его знает и чувствует — особенно когда он сам не понимает, что с ним творится. — Потому что я хочу быть собой, Дазай. Почему ты ненавидишь меня? Мысль — чужая, безликая, — возникла в голове внезапно, заставив дёрнуться и задержать дыхание. Чуя мотнул головой, пытаясь стряхнуть странное оцепенение, глубоко вдохнул и, уже понимая, что именно происходит, в изнеможении опустился на пол. Стукнулся затылком о стену и уставился в безразличный потолок своего временного пристанища, а вернее — тюрьмы. Вот он и докатился до голосов в голове. Вне всякого сомнения, он знал, к чему это всё. Похоже, с ним пытались поговорить. — Чуя. — Голос Дазая донёсся до него как будто издалека. — А что, если у тебя нет выбора? Чуя посмотрел на него так, словно Дазай предложил ему совершить двойное самоубийство. — В каком смысле — нет выбора? — спросил он почти угрожающе. Дазай смотрел на него всё с той же непонятной и немного пугающей грустью, за которой угадывалась не то безысходность, не то смирение. Ни то, ни другое Чуе отчаянно не нравилось. — Ты не думал, что вашу связь, чем бы она ни была, возможно, уже не получится разорвать? И тебе придётся жить с этим? Вопрос Дазая прозвучал неожиданно жёстко, так, что Чуя ошарашенно уставился на него. Дазай выглядел решительно, словно собирался прямо сейчас отправиться на войну со всеми богами за его, Чуи, личность и самодостаточность — но при этом в его взгляде читалась странная, почти осязаемая нежность. Дазай словно говорил ему: что бы ни случилось, я буду с тобой — или, возможно, Чуя просто очень хотел бы это услышать. От него, а не от кого-то другого. — С чего ты это взял? — хрипло спросил он, помолчав. Дазай пожал плечами и посмотрел на свои руки. — Не знаю. Но почему-то чувствую. Я не могу это объяснить, правда. Возможно, это, конечно, ерунда, и я зря тебя накручиваю, но я бы не исключал такой вариант. И ещё на твоём месте я бы подумал о том, — он взглянул на Чую прямо, — что буду делать в том случае, если это окажется правдой. Не люблю, когда меня застают врасплох. — Мне сон приснился, — медленно сказал Чуя, глядя в стену над его плечом. — Сон? — Дазай нахмурился. — что за сон? — Я стоял на обрыве и вокруг... — Чуя растёр лицо ладонями, вспоминая, — вокруг всё было разрушено. Мне показалось, что это, я не знаю, какой-то грёбаный апокалипсис. И в этом сне был ещё кто-то, кроме меня. — Он помолчал и, взглянув на Дазая, упавшим голосом добавил: — Я думаю, это был он. — Арахабаки? Чуя кивнул: — Да. И ещё я думаю, что тот апокалипсис устроил я. Или он, блядь, я не понимаю, ничего уже не понимаю! Последние слова он почти выкрикнул, не выдержав, не в силах держать в себе то, что буквально разрывало его изнутри. — Чуя, подожди, не паникуй. — Дазай поднялся и, подойдя к нему, уселся рядом. Положил руку на плечо и сжал его в жесте ободрения и поддержки. — Это единственное, что тебе снилось? — Нет. — Чуя прижался щекой к его руке. — Ещё пару раз были какие-то видения, не знаю, как назвать. Про нас с тобой. И просто мысли, как будто воспоминания. — Он скосил глаза на Дазая. — Ты действительно думаешь, что это он пытается что-то сообщить? — Раньше я не был уверен, но теперь — да. — Дазай смотрел на него внимательно и тревожно. — Осталось понять — что именно. Чуя. — Он развернулся к Чуе лицом, продолжая сжимать его плечо. — Если такое повторится ещё раз, сразу скажи мне, ладно? Это всё неспроста. Возможно, к тебе возвращаются воспоминания, но возможно... — Он отвернулся, глядя в сторону, и задумчиво закусил губу. — Возможно — что? — насторожился Чуя. — Возможно, у нас может появиться очень сильный союзник, — сказал Дазай, глядя ему в глаза, и выглядел он при этом совершенно иначе, нежели минуту назад: воодушевлённо, почти обрадованно. — А у тебя — шанс выбраться из всего этого дерьма. — Дазай. — Чуя неверяще помотал головой. — О чём ты, Арахабаки — это чёртов монстр! Я не хочу иметь с ним ничего общего. Взгляд Дазая потемнел. Он качнул головой, словно не веря в то, что слышит или хочет сказать, а потом взял Чую за руку и, перебирая его пальцы, тихо проговорил: — В каждом из нас живёт монстр, солнце. И далеко не всегда это древний бог. — Он посмотрел на Чую почти болезненно. — Ты очень хороший человек, и я рад, что познакомился с тобой. И то, что Арахабаки внутри тебя, не делает тебя хуже. Вы — разные, хм, сущности, личности, не знаю, как правильнее будет выразиться. Но это не значит, что вы не можете быть по одну сторону, понимаешь? А вдруг он достаточно разумен для того, чтобы понимать, что его пытаются использовать, и не хочет этого? И единственный его выход — это договориться с тобой? Мне кажется, это достаточно логично, учитывая, что всё это время он сидел смирно и начал пытаться вырваться только сейчас, когда запахло жареным. Мы не знаем, что делал и делают Верлен и «Рой» для того, чтобы активизировать Арахабаки внутри тебя, а они, я уверен, либо уже предпринимают что-то, либо близки к этому. Но Верлен вряд ли будет пытаться выпустить его, не имея страховки и не зная, как его остановить. В конце концов, как-то ведь они его держали в узде всё то время, пока ты... — Чуя напрягся, и Дазай осёкся, похоже, поняв, что об этом упоминать было необязательно. — Извини. В общем, я говорю о том, что, в том случае, если Арахабаки разумен и по какой-то причине неразрывно связан с тобой, лучшим выходом будет попытаться договориться с ним, а не пытаться воевать. Чуя. — Дазай вздохнул и вновь посмотрел на него с тревогой. — Я очень боюсь, что в своих попытках как-то с ним совладать или уничтожить мы можем навредить тебе. Чуя закусил губу, обдумывая сказанное Дазаем. Он понятия не имел, как к этому относиться. В словах Дазая имелась немалая доля логики, и Чуе они необъяснимо нравились. И всё же, они говорили не о чём-то незначительном — речь шла о жизни и смерти. О его, Чуи, жизни и смерти. И это понимали они оба. Да, Чуя не чувствовал от Арахабаки угрозы — и в то же время подозревал, что от засевшей внутри него сущности вряд ли стоит ожидать чего-то хорошего. Он не мог просто так выбросить из головы воспоминания о фотографиях в собственном личном деле, которые красноречивее всего прочего свидетельствовали о том, насколько может быть опасен вырвавшийся на свободу Арахабаки. И всё же. Почему-то он пытался до него, Чуи, достучаться. Именно. Достучаться. Внезапно Чуя понял, что это очень правильное слово. — Знаешь, я больше чем уверен, что если бы у него была возможность или желание смять твою волю и вырваться наружу, он бы это, скорее всего, уже сделал, — внезапно мрачно сказал Дазай. — Прости. — Всё нормально, — хмуро отозвался Чуя, напряжённо раздумывая над ситуацией. — Возможно, ты прав. Но проблема в том, что я не могу, блин, замутить заклинание призыва Арахабаки. Мне он не подчиняется. — Возможно, тебе нужно просто прекратить так сильно сопротивляться? — предположил Дазай с сомнением. — Я без понятия, как это работает, но у вас определённо есть какая-то внутренняя связь. Может быть, он твои мысли слышит? — Угу, и видит то, чем я занимаюсь, — фыркнул Чуя. Дазай, вскинув бровь, внезапно посмотрел на него с какой-то неуместной иронией. Чуя непонимающе уставился на него — а потом до него дошло. Окей, если этот Арахабаки ещё и долбаный вуайерист, он мог насладиться парочкой весьма горячих сцен, пока Чуя с Дазаем обжимались у него дома, ни в чём — почти — себе не отказывая. — Нашёл время, — проворчал Чуя, но всё-таки улыбнулся и фыркнул в ответ на эту дурацкую мысль. — Я вообще молчал, — сообщил Дазай, но его глаза смеялись. Древний бог — вуайерист, ну охуеть теперь. Хотя, если вспомнить все мифологии мира, то вообще неудивительно: боги, насколько Чуя помнил, совершенно не стеснялись в проявлении своих желаний и ни в чём себе не отказывали. — Может, он отворачивался? — задумчиво предположил Дазай. Чуя отвесил ему шутливый подзатыльник, но Дазай на этом не остановился. — Тебе вообще стесняться нечего, ты сверху был, — напомнил он. — А ты не раздевался до конца, — парировал Чуя. — Да ты тоже, вроде бы. — Дазай наморщил лоб. — М-м-м, не помню. Короче, это неважно! — Он ткнул пальцем Чуе в грудь и назидательно сказал в пространство: — Подглядывать нехорошо! Чуя открыл было рот, чтобы напомнить, что за ними тут, вроде как, вся база наблюдаяет — но в этот момент неожиданно включился свет. Чуя зажмурился — по глазам резануло. Рядом показательно застонал Дазай. Чуя приоткрыл глаза и, щурясь, посмотрел на него. За временем они не особо следили, но либо сейчас по расписанию базы уже утро, либо что-то случилось. — Чуя, Осаму? Вижу, уже не спите? Ну тогда доброе утро, мальчики. — Голос Хидео, как и всегда, донёсся откуда-то из-под потолка. — Тут с вами хотят поздороваться. — Доброе утро, пап! — отозвался Дазай и заинтересованно взглянул на Чую. — Кто? — Я, — заявил в ответ очень знакомый голос. — Привет, парни, ну как вы тут? — Одасаку! — Дазай вскочил и приблизился к камере, как будто мог через неё увидеть находящегося по ту сторону Оду. Чуя тоже поднялся, правда, подходить не стал, только приветственно махнул в камеру. — Как добрался? — спросил Дазай, задрав голову к объективу. — Какие новости, как там наши, они с тобой? — Неужели ты думаешь, что я бы их там бросил, Дазай? — укоризненно заявил Ода, и Дазай со смущённым видом почесал в затылке. Чуя всё-таки подошёл ближе, заинтересованно вслушиваясь в то, что говорил Ода. — Все здесь, — сообщил тот. — И жаждут вас увидеть, а кое-кто — надрать задницу за то, что заставили так волноваться. Он ухмыльнулся, и Дазай понятливо хмыкнул, покосившись на Чую с улыбкой. — Наоми? — уточнил Чуя, разглядывая его, в момент преобразившегося от новости о том, что их друзья живы и в безопасности. Да что там и говорить, Чуя сам был неимоверно этому рад. Оставалось, конечно, кое-что ещё, что его тревожило, но с вопросами он решил повременить, пока Дазай с Одой не наговорятся. — Кстати, есть хорошие новости для вас. — Ода выдержал эффектную паузу. — Возможно, вы уже завтра сможете выйти на свободу. Чуя моментально напрягся и перехватил острый взгляд Дазая. — Что это значит, Ода? — уточнил Дазай, вновь повернувшись к камере. — Вы нашли что-то, что поможет Чуе? — Думаю, да, — ответил Ода. — Но, скорее всего, придётся провести полевые испытания, Чуя, не возражаешь? — А у меня разве выбор есть? — фыркнул Чуя. — Если альтернатива — это сидеть тут и дальше, то я согласен. Он вздохнул и посмотрел на Дазая, собираясь сказать, что, в общем-то, к чему-то такому был готов — но не успел. Внезапно по позвоночнику пробежал неприятный холодок, а сердце сжалось, словно в предчувствии беды. Чуя встряхнул плечами, пытаясь избавиться от сковывающего, лишающего сил ощущения — и застыл, в непонимании и ужасе уставившись на стену напротив. Символов на ней уже не было — как не было, впрочем, и самой стены. Вместо неё, закручиваясь в спираль тёмной, поглощающей свет и пространство материей, зияла бездонная чёрная дыра. Казалось, что внутри неё сверкают красные молнии и вспыхивают звёзды, а те самые символы, которые Чуя видел на стенах, то появляются, то исчезают, растекаясь по чёрному бархатному Ничто нескончаемыми потоками алой кипящей крови. Эта картина завораживала своей инфернальной, на грани страха и вожделения красотой, одновременно притягивая и пугая, призывала к себе, и Чуе стоило больших усилий просто оставаться на месте. — Дазай, — севшим голосом позвал он, указывая на стену, вернее, на то место, где та была прежде. — Началось. В самом сердце тёмной бездны что-то ослепительно вспыхнуло и рассыпалось мириадами сверкающих искр. Словно взрыв сверхновой — обжигающий и смертельный. Дазай отвлёкся от камеры и встревоженно посмотрел сперва на Чую, а потом туда, куда он указывал. — Что там? — напряжённым шёпотом спросил он. — Чёрная дыра, — отстранённо — он уже здесь не присутствовал — ответил Чуя и всё-таки шагнул ближе, всматриваясь в зияющую притягательную глубину. Протянул руку, почти касаясь кончиками пальцев невесомой бестелесной субстанции и зачарованно добавил: — Очень похоже. Спираль начала закручиваться быстрее, сливаясь в бесконечный мерцающий красно-белыми искрами бесконечный поток тьмы. Он гипнотизировал и словно лишал воли, вместо неё навязываю свою собственную. Иди ко мне, Накахара Чуя. — Чуя, стой! — предостерегающе крикнул Дазай. Но было уже поздно. Тёмная материя сомкнулась вокруг запястья Чуи, и он понял, что его непреодолимо затягивает в эту чёрную манящую пустоту, отключая страх, недоверие и любые порывы к сопротивлению. Ему хотелось погрузиться в это загадочное нечто, оказаться по ту сторону и, наконец, понять, что всё это значит. Внезапно пришла мысль, что только так он найдёт ответы на все свои вопросы. Он уже не мог думать ни о чём другом — и совершенно не отдавал себе отчёта в том, его это мысли и желания или чьи-то ещё. Позади что-то отчаянно кричал Дазай и, кажется, Чуя слышал голос Хидео — слышал, но не слушал. Кажется, его пытались схватить за руку, чтобы остановить, но неведомая сила оказалась сильнее и затягивала его всё глубже, словно стремясь присвоить себе и оградить ото всех тех, кто хотел на него покуситься. Словно Чуя должен был принадлежать лишь ей одной. И самое катастрофическое состояло в том, что Чуя не хотел этому сопротивляться. Он закрыл глаза и сделал последний отделяющий его от тьмы шаг. Чёрная бездна сомкнулась над его головой, поглощая тело, сознание и душу. Чуя попытался вдохнуть — и не смог. Он не мог дышать, не мог двигаться, а вскоре и мысли ушли — все до единой, хотя это всегда казалось ему невозможным. И последним осознанием стало то, что подобное с ним уже случалось: бесконечно давно, множество световых лет назад, на чёртовом полигоне, когда Арахабаки — не впервые в его сознательной жизни, но впервые на его памяти, — взял над ним верх и показал себя. Чуя не знал, что будет дальше — наверное, уже ничего, никогда. Откуда-то пришла даже не мысль, а ощущение — желание покоя, настоящего, не одолженного кем-то из великих, за который рано или поздно придётся платить. Чуя хотел покоя — но тот, кто нашёл пристанище в его теле и сознании, хотел этого гораздо сильнее. Внезапно Чуя почувствовал, как миллионы лет вынужденного существования гранитной плитой опускаются на его плечи, словно стремясь придавить к земле. Он оказался слишком неубедителен, чтобы доказать собственное, не выдуманное желание жить. Всё это пронеслось в его голове мгновенно — а потом спасительная темнота, наконец, завладела им до конца.