Offscreen stories

В доме Даулингов не принято проявлять слишком много нежности друг к другу, и Варлок осознаёт это довольно рано. Нет, конечно, мать целует его в щёку после ужина, а отец любит подхватывать его на руки, — когда демонстрирует гостям, — но это не совсем то, чего достаточно ребёнку. Пожалуй, чаще всех к нему прикасается няня. Она помогает одеваться и помогает подняться, когда упал; она учит держать карандаш, положив свою ладонь поверх его ладошки; она поправляет ему одеяло перед сном. Но это тоже не то. Варлок мается, сам не вполне понимая, отчего. Он почти не приходит за нежностью к родителям, слишком часто слышал «ты же видишь, мама занята» или «иди поиграй, у папы гости». Он бы мог прийти к няне, но она обычно выглядит слишком строгой и чопорной (хотя Варлок пока не знает такого слова), и его каждый раз что-то останавливает. Однажды он сидит в саду под кустом шиповника и бездумно дёргает из земли одну травинку за другой, когда чьи-то сильные руки подхватывают его и возносят вверх. Он начинает молча вырываться и уже готовится зареветь, когда слышит привычно бодрый, но неожиданно строгий голос дяди Франциска: — Молодой человек! Будьте любезны объяснить, зачем вы это делаете. Варлок перестаёт брыкаться и угрюмо сопит в ответ. Откуда ему знать — зачем? Ему грустно, а это отвлекает, вот и всё. Но он знает, что такой ответ дядю Франциска не устроит, а больше ему сказать нечего. — Посмотри, — голос садовника смягчается, и он бережно ставит мальчика на землю. — Какая некрасивая проплешина получилась. Варлок сопит. Но всё же косится себе под ноги. Проплешина действительно некрасивая и очень сильно бросается в глаза посреди идеально ровного и идеально зелёного газона. Варлок неловко подпихивает ногой кучку вырванной травы, чтобы прикрыть пятно. — Нет, — дядя Франциск качает головой, — так дело не пойдёт. Траве теперь понадобится много дней, чтобы вырасти. Так со всеми нашими поступками, юный Варлок: иногда ты можешь починить сломанное, а иногда — нет. Поэтому всегда нужно хорошенько думать о последствиях прежде чем что-то делать. Он вроде бы не говорит ничего экстраординарного, взрослые всегда любят читать нотации, но сейчас Варлок чувствует, как на глаза наворачиваются слёзы. Почему-то сейчас слова дяди Франциска проникают глубже иных слов. Варлок разворачивается, крепко обхватывает руками колени дяди Франциска и утыкается в него носом. И всё-таки даёт волю слезам, изливая в отчаянном плаче и сожаления о содеянном, и свою печаль, ставшую тому причиной. — Ох, — непритворно расстраивается дядя Франциск и гладит мальчика по голове большой тёплой ладонью. — Прости, я вовсе не хотел тебя обвинить. Не переживай, ничего непоправимого не случилось, просто впредь будь немного осторожнее, вот и всё. Варлок мотает головой, но так и не может ничего сказать, не может объяснить, что плевать ему на эту дурацкую траву, точнее, не совсем плевать, но всё-таки плевать, и что у него беда гораздо хуже, чем какой-то там газон. — Ну тихо, тихо, — успокаивающе говорит дядя Франциск. Затем украдкой осматривается, наклоняется и проводит ладонью над проплешиной, и, будто притягиваясь к его руке, из земли осторожно проглядывают молодые зелёные ростки. Варлок даже реветь перестаёт и отпускает садовника, настолько это зрелище его удивляет. — Только не говори ничего родителям, — дядя Франциск говорит вроде бы шутливо, но Варлок серьёзно кивает. Конечно же он никому не расскажет! Может быть, только няне... а может быть и нет. — Пусть это будет наш с тобой секрет. — Хорошо, — и тут в голову Варлока приходит поистине дьявольский замысел. Няня Ашторет была бы им довольна. — Только взамен ты тоже мне кое-что пообещаешь! — Что же? — спрашивает дядя Франциск несколько озадаченно. Варлок манит его пригнуться к себе и шепчет на ухо. Дядя Франциск мягко улыбается и притягивает его к себе. Обнимает. — Конечно, — говорит он. — Конечно, мой милый. Сколько угодно.