* * *
Сначала ему кажется, что время здесь навсегда остановилось: те же загорелые лица, худощавые фигуры и запахи соли и свежей рыбы, но стоит приглядеться, и Джефф замечает, что цивилизация понемногу просочилась на остров. Вот стоят столбы с телефонными проводами, мимо него проносится стайка длинноволосых подростков в расклешенных джинсах, у кого-то дома громко играет последняя пластинка The Rolling Stones. Его никто не узнает, только косятся с интересом, и Джефф не здоровается. Ему не хочется говорить, в горле все еще илистым комом стоит страшное известие. Для начала он идет к деревенскому старосте, у него даже нет ключей от дома, когда он уезжал в спешке, никто не позаботился о том, чтобы сделать дубликат. На него выливается поток причитаний и соболезнований, после привычной лондонской жизни, где не принято здороваться с соседями и совать нос в чужие дела, Джеффу немного неловко выслушивать все это. Он только кивает, отвечает односложно и подписывает какие-то бумаги. Они с сестрой обсуждали похороны, но в итоге сошлись на мнении, что мертвых лучше не тревожить, да и родители очень любили это место, вряд ли бы им хотелось, чтобы их тащили через пол страны на чужую землю. Он приезжает как раз во время, на выходные жизнь замирает и суда перестают ходить на остров, староста говорит, что осталась пара мелочей и послезавтра состоится особая воскресная служба по умершим. А потом он идет в морг, потому что так надо. Там еще больше бумаг, безразличные полицейские, которым наверняка не терпится покончить со всем этим и отбыть обратно, чтобы забыться за пинтой пива или в объятиях жен, холод и застывшие маски вместо лиц. Джеффу становится дурно при взгляде на них, хотя ничего страшного тут нет, всего лишь мертвые. Наверняка они умерли быстро и безболезненно, на лицах ни следа агонии, но все равно ноги несут его прочь, на свежий воздух. Когда все наконец улажено, староста хлопает его по плечу, говорит, "Держись, сынок" и оставляет его один на один с опустевшим домом. Дом смотрит неприветливо темными окнами, но нельзя вечно торчать снаружи, Джефф уже взрослый. Поэтому он толкает калитку и заходит внутрь. Сначала он включает везде свет. Не то чтобы ему страшно, скорее неприятно и одиноко. Он с удивлением обнаруживает, что все еще помнит, что и где стоит, их с сестрой комната почти не тронута, две кровати друг напротив друга аккуратно застелены, на тумбочке стопки журналов. В маленькой гостиной мамино старое пианино, за которое она так упорно усаживала маленького Джеффа, который навсегда возненавидел классическую музыку, должно быть и вечером перед смертью она играла - на подставке раскрытый сборник прелюдий Шопена. Джефф немного помнит, как читать, он берет пару нот, но мелодия выходит коряво. Со вздохом он закрывает крышку.* * *
Ему снится сон, такой яркий, какие бывают лишь в детстве. Старый маяк, тонкие руки, теребящие его рубашку, знакомый смех в ухо. Джефф хочет сказать, что у него дома на большой земле осталась любимая женщина, что он не может, но чужой язык затыкает ему рот и он тонет, похороненный под волной черных волос. Совсем не таких, как у Селии. Он резко просыпается от боли в груди. В темноте сначала даже не понимает, где он и что с ним такое, пока до него не доходит. Эрекция настолько крепкая, что даже больно, но у Джеффа и мысли не возникает о том, чтобы протянуть руку и избавиться от напряжения. Вместо этого он плотнее заворачивается в одеяло и силится снова уснуть, но его тело как будто восстало против него. Приходится выбраться из постели, одеться и плестись на кухню, чтобы заварить чай. Рыская по полупустым полкам в поисках сахара, Джефф натыкается на какой-то маленький бархатный мешочек. Он рассеянно заглядывает внутрь, просыпая на стол черную землю, смешанную с клочками сухой травы. Странно все это. Пока остывает чай, он тряпкой собирает землю и выкидывает в раковину. Мать всегда любила чистоту и порядок, нельзя, чтобы на кухне осталась грязь, даже если Джефф планирует продать дом и убраться отсюда поскорее. Чай на удивление крепкий и душистый, куда лучше чем тот, что он привык покупать в Теско. Джефф выпивает две кружки и ложится, утром ему предстоит беготня. Проснувшись во второй раз, он всей душой желает, чтобы поскорее наступило завтра и можно уже было выдохнуть. Разговоры, разговоры, разговоры, все это выматывает, но он должен удостовериться, что все готово. Так правильно. Он даже навещает свою прежнюю школу, где мать преподавала английский, директриса сокрушается, что это огромная потеря для всех, Джефф кивает. Она зачем-то вручает ему коробку с учебниками и словарями и Джефф пристраивает ее в коридоре, думая о том, что разберется с этим потом. Вроде бы теперь оно не нужно, смысла в этом хламе уже нет, но у него рука не поднимается выкинуть. Он одалживает у соседей костюм, потому что, в спешке покидая Лондон с тяжестью на сердце, Джефф не подумал об этом, в его полупустой сумке только футболки да джинсы и ничего из этого не подходит для службы. Вечером он сидит в пабе с видом на море, не потому что ему так уж хочется там торчать, но потому что там подают крепкий алкоголь и есть телефон и даже цветной телевизор. Передают записи футбольного матча, в вечер выходного дня паб по традиции забит битком, но никто не шумит и не смеется. Ведущий комментирует удачный гол, но никто не кричит одобрительно, остров - это одна маленькая семья и трагедия, которую Джефф считает личной, коснулась всех. Сначала он звонит домой Селии, чтобы успокоить ее и сказать, что вернется через пару дней, затем - сестре. — Совсем плохо? — спрашивает она после приветствия. Слишком хорошо его знает, слышит все по голосу, от нее не спрячешься. — Терпимо, — Джефф морщится от терпкого вкуса виски, жестом просит у бармена добавить колы, — А как у вас? — Ничего, только малышка очень брыкается, не дает мне спать. Джефф говорит, что это хорошо, и не упоминает о том, что она так и не увидит бабушки с дедушкой. У нее будут другие родственники со стороны мужа Аннетты, лишь бы она родилась крепкой и здоровой.* * *
В церкви все по-особому торжественно. Никто не торопится и не суетится, за высокими аккуратными прическами и галстуками и не угадаешь, что вокруг тебя моряки, фермеры и шахтеры, сегодня священный день и вокруг ни скабрезных шуток, ни ругани. Даже дети, должно быть ученики матери, стоят смирно и не перешептываются, боясь нагоняя от старших. Джефф вместе со всеми поет позабытые гимны, а сам думает о том, что у него даже крестика нет. Он потерял свой на одной из вечеринок в колледже и так и не сознался в пропаже родителям, и потом в такой клоаке всеобщего гедонизма как Лондон нет места религии. И он, и сестра вспоминали о службах только перед Рождеством, но сегодня все по-другому. Наверное это из-за того, что дело касается Джеффа лично, ему кажется, что молитвы наполнены смыслом и обязательно дойдут туда, куда их посылают. Он закрывает глаза и просит, чтобы у родителей все было хорошо. Он тут единственный близкий родственник, поэтому честь бросить первые пригоршни земли на гробы выпадает ему. Потом он отходит в сторону и смотрит, как их постепенно засыпают цветами и землей, кто-то плачет, но у Джеффа сухие глаза, хотя во рту привкус соли. Впрочем это скорее всего морской воздух. Он морально готов к тому, что все будут подходить и выражать свое сочувствие, но отвечать все равно трудно. После стольких лет вдали отсюда люди кажутся ему чужими, а слушать о том, какими хорошими уважаемыми людьми были его родители - тяжело. Принимая очередные соболезнования, Джефф механически благодарит за поддержку, а у самого глаза скользят по черным силуэтам, ни на ком не задерживаясь. Все вокруг однообразно из-за строгой одежды, лишь венки как-то выбиваются из этого фестиваля серости, пока он не замечает другое светлое пятно. Мужчина не крестится, как принято, вместо этого он держит сложенные лодочкой ладони у носа, длинные волосы кудрями спускаются до лопаток. Сначала Джефф не узнает, но потом мужчина поворачивается чтобы уйти и бросает взгляд в его сторону, и Джефф будто получил хук с правой. Растягивая тонкие губы в улыбке Джимми подходит к нему. Он почти такой же, даже кажется младше, наверное из-за того, что в отличие от остальных на нем кремовая рубашка и джинсы, что совсем не вяжется с походом в церковь, но Джефф знает, что это не из-за неуважения. А еще он знает, что Джимми не злится, читает это в его глазах, но ему все равно хочется сказать, прости, что я тебя не искал, а вместо этого из горла вырывается задушенное: — Давно не виделись. — Да, — просто отвечает Джимми, — жаль, что встречаемся при таких обстоятельствах. Как ты? — Могло быть и хуже, — вообще-то не могло, но это просто вежливость. Столько лет прошло, им теперь нечего делить и Джефф не в праве навешивать на Джимми свои проблемы так, будто они не чужие друг другу люди. - как там твоя бабушка? Передавай ей привет. На лице Джимми все та же спокойная улыбка, когда он говорит: — Она умерла давно. — Значит он тоже теперь один, как и Джефф, но видимо раны рано или поздно затягиваются, раз Джимми так спокойно говорит об этом. Он проводит рукой Джеффу по плечу, в этом жесте никаких двусмысленных намеков, только выражение поддержки, — Вот, поставь за упокой родителей, чтобы земля им была пухом. Джефф забирает у него две длинные свечи, воск неприятно скользкий в его ладони, он сжимает их как спасательный якорь, чтобы волны не утянули на дно. Хочет спросить, почему же Джимми сам не поставит, но говорит: — Ты не был на отпевании? Хотя, по правде сказать, это то еще развлечение. Джимми слегка наклоняет голову, молчит недолго. — Значит, тебе еще не сказали? — Что? — Ничего важного. Не буду задерживать, еще увидимся. И Джимми исчезает в толпе, прежде чем Джефф успевает сообразить, что происходит, а потом его внимание занято новыми лицами, новыми соболезнованиями. Лишь когда все понемногу расходятся, он вспоминает о свечах, по прежнему зажатых в руке, и бредет обратно к церкви. Внутри тихо, спокойно и пахнет ладаном, запахом его детства. Лики святых следят за каждым его движением, и Джеффу до ужаса хочется скрыться от них за дверьми своего дома. Он убирает огарки, кисточкой снимает расплавленный воск и подносит фитиль к огню, но свеча гаснет, едва он ставит ее на кадило. Джефф поджигает вторую, но она тоже не горит, хотя они такие же, как и остальные. Окна плотно закрыты, в зал не проникает ни единого порыва ветра, но они все равно не хотят загораться. Ерунда какая-то. Джефф хмурится, некоторое время еще борется с упрямым пламенем, но в конце концов только машет рукой. Пусть будет так, какая теперь кому разница. Он уходит, оставив две незажженные свечи. Они будто два упрямых подростка, бунтующих против остального мира, это очень напоминает Джеффу кое-кого, но он старается заглушить воспоминания, перечитывая на ночь старые детективы, найденные в доме.* * *
Джефф с тоской провожает взглядом отплывающее судно, полное свежей рыбы. Его сердце рвется выскочить из груди и уплыть вслед за судном, мотаясь из стороны в сторону на больших волнах, но он не может. Его все еще держат дела: выставить дом на продажу, что-то раздать знакомым, что-то собрать и увезти с собой. Джефф успевает навестить шахты и переговорить с подчиненными отца, уголь скрипит под его ботинками, когда он спускается с горы обратно в поселение. Он договаривается, что в среду они отвезут пианино на причал, чтобы можно было забрать его с собой в Лондон, Эрик обещает подрядить ребят в помощь. Он как будто даже рад его видеть, рассказывает, что сначала немного обиделся, когда Джефф так внезапно уехал, но все понимает, ничего тут не поделаешь. Хорошо, что Джефф устроился в городе. У Эрика уже жена, дети и легкая щетина. Они расставляют складные стулья на побережье, закидывают удочки и ждут. Джефф смотрит, как лениво ползут по стенке коробки блестящие жирные черви, раз за разом осторожно скидывает их обратно вниз ногтем. Разговор как-то иссяк, пока они насаживали наживку, и Эрик довольно пыхтит сигаретой, щурясь на солнце. Джефф сам не ожидает, что вопрос все таки сорвется у него с языка. — А с Джимми вы, значит, больше не общаетесь? Эрик хмурится, отводит глаза. — Нет. — Что же он натворил? — подначивает Джефф с усмешкой, ожидая услышать, что Джимми увел у Эрика подружку или что-то в этом роде, но молчание затягивается. Атмосфера из дружелюбной вмиг становится какой-то холодной, и Джефф гадает, что такого страшного могло случиться. А могло ли быть, что когда он уехал, Джимми так отчаялся, что... Нет, не такой он, Джефф знает. Страдал наверняка очень сильно, но предавать бы не стал, надеясь, что Джефф вернется летом на каникулы, а не этим, так следующем, а потом у него отболело, так же как и у Джеффа. — Вот что я тебе скажу, — наконец говорит Эрик, откашлявшись, — он безусловно ценный человек для деревни, но лучше тебе особо с ним не водиться. Ценный? Джефф помнит, что Джимми всегда был ужасно брезгливым, ему не нравились ни шахты, ни рыбалка, ни фермы. Он даже плавать не научился. Люди конечно меняются, но Джефф сомневается, что Джимми вдруг полюбилось копаться в лошадином навозе, почему же тогда Эрик говорит так, будто Джимми какое-то божество? — Он что прикосновением обращает уголь в золото? — фыркает Джефф, — Я серьезно, про его бабку конечно всякие дурацкие слухи ходили, но он обычный человек, даже если за ним и бегали все девчонки, когда мы ещё учились в школе. Эрик смотрит угрюмо, не разделяя его веселья. — Просто держись от него подальше. Слова повисают между ними как некий непреодолимый барьер, и Джефф понимает, что больше ничего не добьется. От странного разговора на душе неприятный осадок, и он выдыхает почти облегченно, когда ярко-красный поплавок начинает прыгать в воде и они могут отвлечься на клюющую рыбу.* * *
Джефф сидит в исповедальной, нетерпеливо притоптывая ногой и ковыряя алый бархат обивки. Он знает, что снаружи его ждут родители, и выходить совершенно не хочется. Он чувствует себя униженным от того, что их раскрыли таким некрасивым образом. Ему даже не влетело за травку, но лучше бы за это. Святой отец объясняет ему, что мужеложество это страшный грех, перечисляет, какие наказания ждут тех, кто забудет заповеди божии, и у Джеффа нет шанса ничего ответить. Наконец он находит лазейку в секундной паузе, чтобы робко спросить: — Разве бог не завещал нам любить наших ближних? Что плохого может быть в настоящей любви? Но ему говорят, что это все похоть, пришедшая от нечистого. Что Джефф должен бороться за спасение своей бессмертной души, в конце концов Джефф на коленях кается и святой отец отпускает ему грех, хотя внутри Джефф по-прежнему считает, что ничего плохого они не сделали. Они ничего не крали и никого не убили, им просто было хорошо друг с другом. Он просыпается разбитый и с головной болью. Думает, что лучше уж больше не ложиться, чем снова видеть такие сны. Он перебирает корешки книг из отцовской коллекции классической литературы, поливает цветы в горшках. Что угодно лишь бы не к делу. Когда время переваливает за полдень, Джефф решается. Достает мусорные пакеты и быстро, почти не глядя, кидает туда одежду из гардероба. Он понимает, что нет смысла жалеть, все равно никто уже не будет ее носить и он не может перевезти с собой весь дом, но все равно на душе так гадко, будто он своим жестом предает родителей, стирая память о них. Все что он делает отзывается ноющей болью в груди, пока Джефф наконец не сбегает на улицу, не в силах дольше оставаться в четырех стенах. Идти ему особо некуда, он думает наведаться в паб, пропустить стаканчик, но там закрыто. Он бродит по знакомым с детства улицам, но дорога почему-то приводит его на кладбище. Наверное это подсознательное желание. У него с собой ни цветов, ничего, но он все равно идет навестить их. Кладбище на острове очень аккуратное, поколения рождаются и умирают здесь, поэтому могилы всегда ухожены, засажены кустиками жасмина и роз, трава идеально подстрижена, а памятники светятся белизной. Джеффу горько осознавать, что они с сестрой не смогут приезжать часто, конечно, кто-нибудь позаботится о могилах родителей, но это их обязанность, а не каких-то чужих людей. Он рассматривает фотографии на надгробиях, пытается каким-то шестым чувством уловить их присутствие, но слышит лишь шум деревьев. Джеффа посещает странная мысль, но он все равно здесь, почему бы и нет. Джимми не сказал, когда это случилось, но когда они еще были подростками, его бабка уже была очень старой, вряд ли она скончалась недавно. Он ходит по выложенным камнем дорожкам, вчитывается в имена, но нигде не встречает фамилии Пейдж. А может у нее была другая? Джефф изучает даты и фотографии, но скоро становится темно и ему трудно разглядеть что-то кроме камней. Он уже направляется к выходу, когда замечает шевеление в темноте. Становится не по себе, Джефф не верит в духов, но колени все равно подгибаются, когда кто-то раздвигает ветки ивы и выныривает из-за дерева. Вздох облегчения слишком громкий, Джеффу за себя стыдно. Джимми вздрагивает, хмурит густые брови, но видя, что это Джефф, улыбается неловко, как будто его застукали за чем-то неприличным. — Привет. — Не ожидал тебя тут увидеть. Джимми поправляет волосы одной рукой, второй вцепившись в ручку корзинки. Джефф смотрит туда, но ничего не может разглядеть под тяжелой накинутой сверху тканью. В голове настойчиво стучит - что у тебя там? Что ты прячешь? Джимми неловко переминается с ноги на ногу. — Я иногда приглядываю за старыми могилами. Странное хобби, но это не его дело. Кто-то же делает это, почему Джимми не может? Джефф хочет спросить, навещал ли он свою бабку, но как-то неприлично. — Знаешь, заходи как-нибудь. У меня остались кое-какие вещи, стыдно признаться, — тут Джимми неловко смеется, — но когда ты уехал, я забрался в дом и украл твои пластинки. Ты же знаешь, у нас такого никогда не было. У них вообще ничего не было. Джефф никогда не заходил внутрь его дома, Джимми все отшучивался, что они живут слишком бедно и ему будет неудобно. Джимми и сейчас такой худой и бледный, что стоя в полутьме среди могил походит на призрака. Его глаза кажутся черными провалами, но вот Джимми откидывает челку со лба и наваждение рассеивается. В любом случае Джефф не думает ни к кому заходить. Он уступает дорогу и говорит: — Да, спасибо за приглашение. — Доброй ночи. Легкие туфли шелестят по траве, когда Джимми проходит мимо. У Джеффа внутри все переворачивается, от чего-то кажется, что он сейчас развернется и схватит за руку и утащит куда-нибудь, но Джимми уходит, не обернувшись. Джефф едва переводит дыхание.* * *
В среду он никуда не уезжает. Нежданный шторм срывает все планы, Джефф нервно вышагивает по пристани, поглядывая на небо, все ожидая, что вот сейчас уйдут облака, небо расчистится и можно будет плыть. Вместо этого на них обрушивается такой дождь, будто сам господь их за что-то наказывает. Джефф злится и кутается в куртку, спеша домой. Он даже не может предупредить, чтобы Селия не ждала его к ужину. Нечего и думать куда-то звонить теперь, связи все равно не будет. Дома оказывается, что нет электричества. В свете зажигалки Джефф отыскивает на кухне свечи, припасенные на такой случай, запирает все окна и ждет. В четверг выясняется, что накануне ветром оборвало провода, отрезав жителей острова от остального мира. Море бурлит, рыбаки покрепче привязывают свои лодки и клянутся, что такого не было уже лет сто. Джеффу без разницы, он зол и стопками заливает в себя едкое пойло, проклиная и остров, и небо, и чертовы посудины, которые не могут выйти в море. В пабе снова многолюдно, все равно работать нельзя, так хоть можно выпить и собрать свежие сплетни. Джефф сидит в одиночестве за стойкой, когда его окликают по имени. Эрик машет ему рукой, активно призывая присоединяться, и у Джеффа вроде нет причин отказываться. Он перебирается за узкий не слишком чистый столик, его хлопают по плечам, заваливают ненужной информацией вроде как кого зовут. Какая ему разница, он ведь все равно скоро уберется отсюда. Они обсуждают, у кого больше улов, чья жена неверна мужу и все в таком духе, Джеффу явно нечего добавить, да и не хочется, он пьет молча, постепенно уходя в себя. С тоской думает, что прошло шесть дней, а кажется, что все это тянется вечность. Наверное потому что ему нечем заняться. Дни идут один за другим, и внутри поселяется ощущение, будто иной жизни у него никогда и не было, не было сумасшедших лондонских приключений, не было маленькой племянницы, не было красавицы Селии и их толстой кошки, которая не давала выспаться в выходные. Даже их лица как бы померкли, Джеффу приходится напрячься, чтобы вызвать их в памяти. По спине ползут мурашки. Краем уха он выхватывает окончание фразы: — ...говорю же я, она его приворожила. — Чарли, ну и бред, — смеется кто-то справа от Джеффа. Слишком громко, Джефф морщится. — Неужели ты веришь в такую ерунду? — Я бы не верил, но сам знаешь, вон, у Мэри с Джеком сколько лет детей не было? А сходила к шаману, так и пошли, один за другим, уже четвертый подрастает. — К какому еще шаману? — Да ты что не знаешь чтоль? В доме на холме... Тут уже Джефф чувствует, что ром со льдом диктует ему желание вмешаться и сказать этому Чарли, что он слишком много пьет. В доме на холме живет Джимми, Джимми, который, блин, носит обычные джинсы, слушает старые пластинки Джеффа и вообще походит на шамана меньше, чем кто-либо другой в деревне. Эрик не дает ему рта открыть, бросает на Джеффа странные взгляды и говорит: — Полно тебе, уймись. Предлагаю лучше выпить за то, чтобы к завтрашнему дню мы могли выйти в море. — Правильно, — кричит парнишка помоложе, сидящий возле него, — а Мэри твоя детей нагуляла, у малыша Джеки уже поди давно не стоит! Компания заливается смехом, только Эрик смотрит как-то серьезно. Джеффу этот взгляд не нравится, он торопливо допивает свой шот и прощается. На улице ему приходится накинуть капюшон, но он все равно весь мокрый, и когда приходит домой, то сбрасывает одежду и обувь у входа, чтобы не замочить пол. Море как будто решило так или иначе забраться ему в душу.* * *
Шторм стихает к пятнице, но уже поздно. Джефф понимает, что придется задержаться на выходные, настроение настолько паршивое, что, звоня Селии, он срывается на нее. Ее вина. Она заводит шутки про то, уж не нашел ли Джефф себе на острове подружку, и напряжение, копившееся в нем с прошлой недели, выходит из него, как пробка вылетает из бутылки шампанского. Под удивленным взглядом бармена он швыряет трубку на рычаг. Потом извиняется, перезванивает и говорит, что скоро будет дома, чтобы Селия не волновалась и позаботилась о себе пока его нет. Она конечно простит, у нее добрая душа, но Джеффу все равно от самого себя гадко. Он понимает, что так нельзя, и покупает в местной аптеке какие-то успокаивающие чаи, хотя и не сильно верит в их действие. Он уже не удивляется своим тревожным снам. Это все нервы, но ему все равно страшно каждый раз просыпаться и даже не понимать, где он. Ему снится лес и огромная гора хвороста, приготовленная для костра. Он сам накрепко привязан к столбу и священник зачитывает над ним проповедь. Грешники должны гореть в аду, мужеложество страшный грех. Джефф хочет объяснить, что он не такой, что его дома ждут сестра и Селия, но не может выдавить из себя ни звука. А потом он слышит позади себя жалобный голос. — Джефф, помоги. Развяжи меня, пожалуйста. Значит они добрались и до Джимми. Джефф отчаянно борется с веревками, режущими запястья, пока не понимает, что все впустую. Вот он уже и сам в толпе, смотрит, как священник поджигает ветки, сложенные у ног Джимми. Джефф протискивается сквозь стену из плоти, а огонь поднимается все выше и выше, и Джимми кричит нечеловеческим голосом, а вокруг скандируют, "Сжечь ведьму, сжечь!". Простыни пропитываются ледяным потом, приходится заново перестелить постель. Джефф думает, наверное это все глупые сплетни и плохие детективы. Или слишком плотный ужин из морепродуктов. А может это какой-то знак судьбы? Вроде того что им надо поговорить и поставить твердую точку. Все равно в деревне делать нечего. Джефф тратит субботу на уборку и без того вычищенного дома, а в воскресение любопытство все таки выталкивает его из дома. Он долго думает о том, что идти с пустыми руками некрасиво, но не может придумать, что взять, поэтому идет просто так. В любом случае он не будет задерживаться, а пластинки пусть Джимми оставит себе. Джефф медленно поднимается по покрытому буйной зеленью холму. Дом Джимми стоит в отдалении от всех остальных, как-то так вышло. Джефф с удивлением замечает, что тропинка, по которой он идет, протоптана множеством ног, но ума приложить не может, кому надо сюда ходить. Насколько он понял, Джимми ни с кем близко не дружит. Странно все это. Он открывает незапертую калитку. Его родители, как и остальные жители деревни, держали свой сад в строгой опрятности, у Джимми все не так. И стены дома, и ограда заросли буйным плющом, кроме привычных Джеффу яблонь и груш вокруг много других растений, названий которых он не знает. Все будто живет своей дикой жизнью, в которую Джимми не вмешивается. Джефф стучит в дверь, и ему отвечают, что не заперто. Джимми выглядывает в коридор и улыбается той улыбкой, от которой у него складочки под нижними веками. — Я знал, что ты придешь. Джефф не представляет откуда бы он мог знать, если даже для него самого этот визит стал неожиданностью. Джимми провожает его на кухню, почему-то у него задернуты занавески и внутри стоит тяжелый запах трав и чего-то сладковатого, от чего кружится голова. — Вообще-то я не надолго, надо еще вещи собрать. И пластинки можешь не возвращать, тебе тут скучно наверное. — Вовсе нет, — отвечает Джимми, помешивая что-то в кастрюле. Именно от этого и исходит запах, но Джефф не спрашивает. — И ты никогда не хотел уехать? — Когда из деревни уходит важный человек, кто-то должен занять его место. Джефф ни черта не понимает. Не протестует, когда Джимми наливает ему в чашку то самое варево, лишь заторможено интересуется: — Что там? — Чай. Джефф вертит чашку в руках и думает, ни за что. Джимми конечно не подсыплет ему ничего опасного, но что если там трава какая-нибудь? И Джефф будет потом мотаться по всей деревне под кайфом на радость местным сплетникам, у Джимми всегда было немного странное чувство юмора и черт его знает, может он считает, что он в праве на маленькую запоздалую месть. — Плохо, что так получилось. У меня даже не было возможности рассказать тебе, нечестно уезжать не попрощавшись, вот я и пришел... — Прощаться? Все таки бежишь? — Ну, меня ждут. Да и теперь здесь ничего не держит. Джимми не меняется в лице, он все также улыбается, но глаза становятся ледяными глыбами. Джефф ерзает на стуле, ему неуютно. Джимми говорит очень медленно, будто в трансе. — Мне было плохо. Из-за тебя. — Злишься? — Теперь нет. Теперь все будет хорошо. Джефф без понятия, что он имеет в виду и не очень хочет вникать. Он аккуратно отодвигает стул. — Не буду злоупотреблять твоим гостеприимством. — Ты еще не выпил чай. Джефф сглатывает. Он почему-то уверен, что не должен. Темнота сгущается вокруг них, хотя лампа горит как и прежде, и Джефф борется с собой, чтобы не припустить из этого дома бегом. Но Джимми смотрит. — Сядь. Это одно слово, сказанное абсолютно спокойно, бьет как током. Мозг орет - беги, беги, беги, но мышцы не подчиняются. Джефф опускается на место, от Джимми веет опасностью. Джефф не знает, что было бы, если бы они не подчинился, просто чувствует, что Джимми сделает с ним что-то очень плохое и страшное. — Пей. Возражения застревают в горле, Джефф подносит чашку ко рту. На вкус сладко и очень горячо, он обжигает язык, стараясь проглотить все как можно скорее, чтобы его отпустили уже. Он убеждает себя в том, что это просто чай и Джимми просто человек, но глубоко внутри Джефф знает, что совершил ошибку. Джимми протягивает руку, гладит его по голове и от этого прикосновения Джефф едва не давится. — Вот так, а теперь иди домой и поспи. Завтра будет легче. Джефф только кивает, во рту сухо. Он уходит с чувством, что его только что жестоко изнасиловали, поимели, хотя в словах и действиях Джимми не было ни намека на это.* * *
Джефф запирает дверь на все засовы, а потом бегом до туалета. Там его бесконечно тошнит, пока во рту не остается одна желчь. Пот градом катится по спине, Джефф напуган до смерти, потому что не знает что происходит. Одно он знает точно - надо спрятаться, иначе его достанут и уже не отпустят. Он закрывается в спальне родителей, совсем как в детстве, падает на колени и шепчет по кругу одну и ту же молитву, единственную, что он помнит наизусть. Икона на стене будто бы плачет или это просто такое освещение? Он спит урывками, бесконечно просыпаясь, то от дикой боли в груди, то от нелепого непроходящего возбуждения, так что окончательно Джефф встает только ближе к следующему вечеру. В теле ни следа усталости или вчерашней боли, он даже голода не чувствует. Только жгучее желание повторить все то, что ему виделось во снах, толкает его обратно в дом на холме. Какая-то крошечная часть подсознания слабо попискивает внутри, доказывая, что ему не надо туда ходить, но Джефф говорит ей заткнуться. Ему лучше знать. Он преодолевает расстояние почти бегом, боится не застать Джимми дома, толкает распахнутую дверь и сразу на кухню, даже не разуваясь. Джимми щипцами достает из кастрюли лепестки каких-то цветов. Не оборачиваясь, говорит: — Я ждал. Джефф стискивает его сзади в объятиях так крепко, что Джимми роняет щипцы. Он хочет наклониться, поднять их, но Джефф покрывает его лицо, аккуратное ухо и шею торопливыми поцелуями, почти умоляя: — Иди сюда, иди ко мне. Джимми легко смеется колокольчиковым смехом, отвечает, что им некуда торопиться. Джефф просто не в состоянии терпеть, взглядом ищет любую горизонтальную плоскость, затаскивает Джимми на стол, по пути переворачивая все вверх дном. Джимми извивается под ним змеей, а Джефф все отдает, отдает и отдает ему все то, что задолжал за эти годы, пока Джимми не говорит ему: — Ну все, хватит. Тебе надо поспать, а завтра, когда ты откроешь глаза, я буду рядом. Убаюканный его мягким выговором, Джефф засыпает и ему наконец ничего не снится. Утром Джимми нет в постели, и Джефф паникует. Он кое-как одевается и отправляется на поиски. Джимми уютно гремит посудой на кухне, у Джеффа как будто от сердца отлегло. — Не делай так больше. Джимми гладит его по щеке и, кокетливо опустив ресницы, говорит: — Ты меня вчера здорово измотал. — Прости. — Все в порядке. Вот выпей. Джефф принимает из его рук чашку, потягивает сладкий напиток и думает, до чего же ему повезло. Джимми такой заботливый и очень красивый, лучше всех. Весь его мир сужается до этой комнаты и их двоих в ней, где-то на подсознании еще вертится мысль о Лондоне, о какой-то девушке, о сестре. Джефф нехотя ставит пустую чашку на стол. — Я отойду ненадолго, скажу, что не нужно никуда забирать пианино и сестру предупрежу. На красивом лице напротив проступает явное напряжение, но потом морщинки на лбу разглаживаются, и Джефф готов поклясться, когда Джимми улыбается, его глаза совсем как звезды. — Хорошо. Не задерживайся к завтраку, пожалуйста.