Зеркало

— Ты уже три дня не выходишь из своей комнаты, Алекс! Стук в дверь. Гневный стук. Так стучат коллекторы, жены и призраки прошлого. Ничего из этого, впрочем, не подходило под происходящее. Это был всего-навсего дворецкий. Дворецкий, который был знаком так долго, что формальности обращений и такта можно было вспомнить лишь в редких случаях, случаях приемов гостей или внезапного наводнения из жен и коллекторов. Алекс лежал в своей кровати, поджав под себя ноги. Выглядел он таким образом так, словно находился в абсолютно защищенном коконе, кутаясь в десятки одеял, под которыми ни одна живая или мертвая душа не могли бы увидеть его тела, что Алекс так упорно пытался спрятать. На лицо Алексу было не больше двадцати лет. Самые искушенные осмеливались бы дать ему двадцать пять лет с виду. Двухсотлетний юноша искренне верил в картины, на которых когда-то его рисовали весьма статным и красивым. Теперь, когда Алексу открылась правда, он ненавидел все, включая собственное бессмертие и человека, который изобрел эту злую вещь — зеркало. Картины в его спальне были завешены теперь точно также, как и окно. Зеркало, любезно доставленное Маргарет, что являлась какой-то там безумной сестрицей, и стояло в углу, теперь также было укрыто темным полотнищем. Алекс подумывал о том, чтобы заказать еще больше плотной ткани, не пропускающей свет, дабы завесить уже и себя. Но для начала нужно было встать с кровати, дойти до телефона, набрать номер… И уже на самом первом этапе возникали трудности. Как ни странно, у бессмертного, полуживого, нечестивого Алекса не было никаких сил не просто встать со своей кровати, покинув убежище плотного кокона одеял, но и жить в принципе. Грозный стук в дверь прекратился. — Хорошо, Алекс. Я оставлю твой обед под дверью. И если он умрет раньше, чем ты выйдешь — пеняй на себя. Стук. Каблуки на туфлях дворецкого недовольно стучали по каменному полу. Вскоре стук каблуков удалился настолько, чтобы Алекс не мог расслышать. Алекс шелохнулся. Отнял голову от подушки. Осмотрел комнату, в которой, пожалуй, было слишком темно даже для него. Впрочем, привыкшие к темноте глаза весьма быстро сориентировались в пространстве. С небольшим грохотом, Алекс буквально скатился с кровати, хотя и пытался хотя бы сползти на пол. Кокон из одеял раскрылся, обнажая тощее бледное тело. Босыми ногами Алекс прошлепал к двери и прислонился к ее холодной поверхности лбом. Сил по-прежнему не было, но если бы возраст Алекса соответствовал его почти детской внешности, ему бы никогда в жизни не пришла в голову первая здравая мысль за прошедшие несколько дней: очередной пропущенный завтрак никак не прибавит ему сил к существованию. Дверь приоткрылась со скрипом. Скрип звучал также печально, как само состояние Алекса, который впервые за двести лет узнал самую страшную правду о самом себе. Дворецкий же стоял у лестницы, прижавшись спиной к пыльным перилам. Ну, а зачем, в принципе, дворецкий будет нанимать лишнюю горничную, если хозяин мало того, что и сам не обладал никакими аллергическими реакциями (кроме как, очевидно, на солнечный свет и серебро), так еще и был до того нелюдим, что только его безумная сестрица, падкая на странные подарки и внезапные визиты, вообще наведывалась в унаследованный Алексом от отца особняк. Впрочем, времена охотников прошли, и сам Алекс не видел никакого смысла ни составлять завещание, ни, тем более, включать в него Маргарет. Однако сама сестрица не знала об этом просто потому, что мыслительный процесс ни в коем случае не являлся ее сильной стороной. И у семьи Алекса были относительно весомые причины не наведываться сюда. Признаться, каждый из них ожидал, что Алекс, словно юный Гамлет, оставшись без попечения дражайшего отца, одумается и повзрослеет. Но Гамлет в лице нашего героя не желал прекращать веселье, считая особым изыском культуры плясать на могиле родителя. Маргарет по праву считалась среди семейства самой недалекой, пускай и самой успешной многократной вдовой с огромным достатком на своих банковских книжках. Прежде всего потому, что самопровозглашенная «Черная Вдова» несколько раз имела дела с судом (каких только сил и связей Алексу стоило вытащить свою любимую сестрицу из этой передряги!), ну и в последствии, конечно, сам факт того, что Маргарет была последней, кто верил (в самой что ни на есть дословной формулировке) — Алекс сможет стать гораздо серьезнее, просто он отсталый, и мыслительный процесс ни в коем случае, совершенно не его конек. Сегодня, впрочем, даже Маргарет не смогла бы вытащить любимого братца из комнаты. Однако, и с превеликим удивлением дворецкий смог лишь хмыкнуть на такое событие, это смог сделать самый простой голод. — Помяни черта, — буркнул себе под нос дворецкий, услышав, как хлопнули ставни громоздкой калитки в саду. Это, несомненно, была Маргарет. Дворецкий не тронулся с места, дабы не раскрыть перед Алексом своего убежища. Из убежища тени он с неменьшим интересом, пусть теперь и несколько раздраженно, наблюдал за тем, как неуверенно хозяин дома наклонился к клетке, в которой сидел несчастный кролик в ожидании своей незавидной участи. — Итан! — послышался пронзительный вопль Маргарет со стороны окна. Она обращалась к дворецкому. Обращалась возмущенно, гневно, и, пожалуй, для обоих жильцов дома являлась куда страшнее коллекторов, бывших жен и призраков прошлого вместе взятых. Маргарет стояла на карнизе, гневно глядя на обоих через распахнутое высокое окно. Она спрыгнула на пол и бросила в дворецкого туфлю, проявляя так не только свою почти детскую инфантильность, но и абсолютное недовольство ситуацией: невнимательный зритель даже назвал бы такое приземление ловким, но от глаз Итана не укрылось, что женщина в приземлении едва не подвернула лодыжку и испортила каблук. Алекс вздрогнул и выронил клетку. Столкнувшись с полом, та отворилась, выпуская кролика из лап казалось неминуемой смерти. Зверек тут же воспользовался шансом и попытался сбежать, но эта попытка была пресечена Маргарет, которая тут же пришибла грызуна второй туфлей. С секунду Алекс наблюдал за этим, затем схватил рукой мертвого, но пока еще свежего кролика, и юркнул в свою спальню, захлопнув дверь. — Что стряслось с моим братом? — удивленно поинтересовалась Маргарет. Дворецкий не был уверен, являлся ли вопрос риторическим, но на всякий случай ответил: — Господину не понравился ваш подарок, миссис… Прошу прощения, я никак не могу запомнить имя вашего нового мужа? — Итан, дорогой, ты же знаешь, что ко мне можно обращаться просто по имени. Сказав это, Маргарет, не теряя походки, прошла мимо дворецкого, мимолетно проведя пальцами по его морщинистому худому лицу, и подошла к двери в комнату брата. Быстро отстучав ритм пальцами по двери, она прикрикнула на брата: — Алекс, не желаешь ли ты впустить любимую сестру в свои покои? — Нет, уходи! — Алекс! — почти что рыком повторила Маргарет. — Уйди! Оставь меня! Я хочу быть один! — закричал Алекс, переходя на такие высокие ноты, что дворецкий невольно поморщился. — Алекс, — почти шепотом вздохнула женщина. — Открой мне дверь. Я проделала долгий путь, чтобы встретиться с тобой сейчас, и не собираюсь уходить. — Ну так ночуй под дверью! Голос Алекса звучал несколько отдаленно; спустя какую-то жалкую секунду в дверь что-то с грохотом врезалось, и встал громкий звон осколков разбитого вазона, полетевших на пол, затем — еще и еще. Маргарет упрямо стукнула выглядывавшей из-под короткой юбки коленкой в дверь и села на пол, прислонившись к ней спиной. Итан, почувствовав себя довольно лишним в этой перепалке, поспешил удалиться на кухню. Маргарет в течение целого получаса упорно и навязчиво постукивала длинными выкрашенными в красный ногтями по деревянной двери. Сначала жуткий грохот из спальни Алекса прекратился, затем стало подозрительно тихо, ну, а после — после Алекс начал отвечать на стук, царапая ногтями несчастную поверхность двери. По истечении получаса Алекс заговорил. — Отойди от двери, Маргарет. Я открою. Как ни странно, дверь и не была заперта вовсе. Но какой добропорядочный вампир войдет в комнату без приглашения? Ведь Итан запросил Маргарет лишь внутрь самого дома, и позволить себе просто так пройти в комнату пусть даже и брата женщина не могла. Алекс показался в дверном проеме. Кутаясь в свои одеяла, он стоял на тощих длинных ногах, напоминая своим видом какую-нибудь птицу или даже птенца. Эдакий юный фламинго в сером одеяле наклонил голову, пряча недовольное выражение лица за грязными черными волосами. Маргарет недовольно цокнула, с деловым выражением лица оглядев свои красные ногти на руке. — Прошу, войди. Войди, и забери ко всем чертям свой подарок, — глухо произнес Алекс, и было понятно, что его разболевшееся горло просто не позволяло и дальше устраивать показательную истерику. — Но в чем же проблема, дружочек? — поинтересовалась женщина, входя в спальню. Она взглядом искала зеркало, чудеснейшее зеркало, новинку, позволяющую ей рассматривать себя со всех сторон, с головы до ног, и радоваться своей красоте. — Мне абсолютно не по нраву то, что эта дикая штуковина мне транслирует. Если ты хочешь сказать, что я вижу там самого себя — то я абсолютно разочарован и огорчен! Маргарет взглянула на брата, затем еще раз оглядела комнату. Она почти что с наглостью направилась в угол и сорвала накидку с зеркала, затем, с таким же уверенным шагом — с портрета на стене. — Иди сюда, дорогой мой братец, — строго потребовала женщина. Алексу ничего не оставалось, кроме как подчиниться. И вовсе не потому, что сам того хотел, но Маргарет умела стоять на своем до последнего, и связываться с ней хотелось бы в последнюю очередь. Он подошел, пряча взгляд от ненавистного зеркала, откуда на него бы обязательно с осуждением смотрел бы тощий, бледный и некрасивый юноша, отдаленно напоминавший фламинго своими тощими длинными ногами, или же даже фонарный столб, нежели что-то живое (или почти живое). — Ну и в чем, скажи мне, твоя проблема? — недовольно поинтересовалась Маргарет. — Ну ты ведь и сама видишь! Где вот это тело, и где… — не договорив, Алекс просто махнул рукой в сторону своего портрета, который на деле оказался самым что ни на есть художественным вымыслом. — Ну, а кто же тебе виноват, что ты так выглядишь? Когда же ты мылся-то в последний раз? И я уже не говорю о твоем режиме питания, боже мой, ты худой, как спица, Але… — Замолчи! — вновь переходя на истеричный крик, перебил Алекс сестру. — Заткнись, забирай свое зеркало и выметайся из моего дома! Маргарет обиженно засопела. Ее ярко-красные губы сложились в одну тонкую линию. — Что ж, я пришлю посыльного в конце недели. Сайонара, братец. Маргарет вышла из комнаты, хлопнув дверью. На коридоре уже стоял дворецкий, держа в руках поднос с крепким зеленым чаем. Женщина посмотрела на него недовольно и шепотом попросила: — Умой. И проследи, чтобы он регулярно питался. Отвратительно! Итан, ты знаешь, что делать! Сказав это, она обратилась в самую настоящую летучую мышь и выпорхнула в раскрытое окно, совершенно забыв об оставленных в доме туфлях. Неделя близилась к концу. Алекс постепенно привыкал к своему новшеству в спальне. Периодически он даже смотрелся в зеркало. Конечно, он и сам считал нездоровым факт того, что его развлечением стало находить в себе самом все новые изъяны, однако это дало и Итану много работы — Алекс твердо намеревался эти самые изъяны в себе исправить. Тем не менее, к концу недели запал пропал. И субботней ночью он снова лежал в кровати, обернувшись в одеяльный кокон, и изучающим взглядом осматривал свой потолок. Еще через два дня изучения трещин на потолке Алекс понял, что никакого посыльного сестра присылать не собирается. Решение было принято тяжело, но двухсотлетний юноша Алекс был уверен: оно того определенно стоит. С наступлением дня, когда дворецкий отправился спать, по-прежнему обернутый в одеяла, Алекс вышел из комнаты и на цыпочках спустился в подвал. Подвал представлял в этом доме настоящую кладезь из камней, кирпичей, досок… Выбрав камень потяжелее, Алекс попытался было донести его в теле летучей мыши, но с сожалением понял, что такая маленькая мышка, самый настоящий детеныш, просто не может лететь с такой огромной ношей. Пришлось возвращаться в свои покои на втором этаже пешком. Аккуратно, стараясь не разбудить Итана, Алекс скользил мимо стен по лестницам и коридорам, пока не добрался до спальни. Там он зажег свет и в последний раз оглядел огромное, в полный рост, зеркало, в котором мог видеть себя во всей своей красе, хотя сам бы назвал это настоящим уродством. Замахнулся, и — звон разбитого стекла застыл в ушах, словно сигнал об опасности. Вжав голову в шею, Алекс испуганно прислушался. Убедившись, что нигде в доме не раздаются стремительные шаги дворецкого, он схватился руками за один из осколков; порезавшись, он отбросил несчастный осколок обратно на пол и обернул поврежденную руку в край одеяла в надежде, что забытая способность к регенерации сработает и в этот редкий случай. Спустя час, в комнате практически не оставалось осколков зеркала. Деревянная рама была отправлена в топку, осколки — за окно, в буйствующие неестественно сильным цветением кусты шиповника. На столе остался один-единственный крупный осколок, в котором Алекс мог увидеть свое лицо. Он тяжело вздохнул. На тело навалилась праведная усталость после уборки, а в голову закралось сожаление о содеянном. Алекс взял рукой последний осколок и, немного помешкав, спрятал его в ящик стола.