(Не) хочу тебя помнить

Поморщившись, Луи отодвинул чашку остывшего кофе и снова перелистнул страницу назад, упорно пытаясь сосредоточиться на тексте. Мало того, что сосредоточиться не получалось, так ещё вода и молоко максимально отделились друг от друга, из-за чего пить этот кофе было невозможно, даже теплым. Раздражение бурлило в горле, словно лава поднималась к жерлу вулкана — до извержения оставались считанные секунды. Каталог, который листал Зейн, шелестел равномерно. У него-то, конечно, никаких проблем с концентрацией. Листает журнал, пьет свою диетическую колу — её он купить не забыл. Как это на него похоже! В магазин ходит, как на праздник, будто так и не оторвался от материнской юбки. Луи, нам нужна сахарная вата! О-о, Луи, это же сахарные колечки! Не напомнишь лишний раз, что нужны яйца и хлеб — даже не подумает, что появляются они в холодильнике не по волшебству. – А ведь я просил тебя купить сливки, – на автомате пробурчал Луи, напряженно осознавая, что снова не может понять, о чем идет речь в книге. Красный маркер в руке напряженно дрожал, и Томлинсон вычеркнул всё, что было на предыдущих двух страницах. – Ты можешь хотя бы один день не ворчать? – еле слышно ответил Зейн, медленно перелистывая страницу. Они оба были не в духе. Такое иногда случалось — не очень часто, но всё-таки уже неуловимо напрягало своей периодичностью. Луи даже погуглил в интернете, не значит ли это, что у них кризис в отношениях, но доморощенные эксперты, как один, уверяли, что до настоящего кризиса им ещё далеко. Однако Томмо ненавидел ругаться с Зейном, это всегда очень его расстраивало. Но ещё больше он ненавидел, когда Зейн вел себя так. Знал ли он, что Луи прислали книгу в самый последний момент? Знал. Знал ли он, что времени до сдачи оставалось чуть меньше, чем пять дней? Знал. Знал ли он, что на этой неделе его очередь ехать в супермаркет? ДА, ОН ЗНАЛ. Луи даже выделил драгоценное время, чтобы написать список, и... – И спрашивается: зачем я писал список, если ты его снова проигнорировал? – Да в чем проблема? – спросил Малик этим тупым голосом, который будто бы снимал с него всю ответственность. Если бы Томлинсон посмотрел на него, то увидел лицо: «я вообще не понимаю, что от меня хотят». – Там не было твоих сливок. Я купил то, что было. Или взял первое попавшееся молоко, потому что очень сильно спешил домой. Ведь у Зейна, конечно, на счету каждая минута, он один работает... – Лучше вообще не пить кофе, чем пить эту дрянь, – раздраженно ответил Луи и вычеркнул ещё две страницы. В воздухе словно молния ударила. Зейн молниеносно встал с дивана, схватил со стола кружку, пересек комнату, резким движением открыл окно — Луи не шевельнулся, пристально наблюдая за происходящим — и со всего маху швырнул наружу, резко захлопнув ставни. Только тогда Луи и спросил: – Какого черта? – Дрянного молока больше нет, – флегматично ответил Зейн, картинно всплеснув руками. – Как и моей любимой кружки, – пробурчал Луи устало. Господи, этот Зейн! У него не было сил ругаться, но внутри жгло, словно Луи хлебнул бензина, и он неприятно бурлил в желудке. Зейн решал проблемы молниеносно — выбросить, смять, разорвать на части. Луи хотел разговаривать. Луи хотел, чтобы Зейн его слышал. Но иногда у него складывалось впечатление, будто Малик не понимает или не хочет понимать, почему это так важно. – Чем ты ещё не доволен? – поинтересовался Зейн, приближаясь. – Я недо... – начал было Томлинсон, но Малик схватил подбородок Луи двумя пальцами, не давая шевельнуть головой. Вспышка. Ожог. Слабость. Луи злостно выдохнул, чувствуя, как ярость с шипением растворяется под горячими пальцами, остается лишь легкая усталость. Приятный запах его кожи. – Кругом одни бездари. Зейн усмехнулся, покачал головой, сел на диван и снова уткнулся в свой каталог. – Ты вычеркнул половину книги, – заметил он, взглянув на Луи поверх глянцевых страниц. – Слишком много пустых слов, – сказал Луи и снова посмотрел на рукопись — он побрезговал бы пустить её на туалетную бумагу, не то что читать. – Господи, как же я хочу швырнуть эту книгу в помойку целиком! – А ты не можешь сказать автору книги, что она ни о чем? – спокойно поинтересовался Зейн, перелистывая каталог. Скептически фыркнув, Луи постучал пальцами по крышке барного стола. Он уже представлял масштаб скандала, стоило бы ему только открыть рот об этом. – Чтобы он вскрыл себе вены? – ехидно поинтересовался Томлинсон. – Си меня убьет. Писатели — жуткие истерички. – Редакторы, я так погляжу, тоже. Ничто не мешало ему пропустить эту шпильку мимо ушей, но Луи развернулся на круглом барном стуле и перебросил ногу на ногу. Он пытался понять, осознал ли Зейн в полной мере, что сказал, но его, кажется, сейчас интересовал только каталог. – Если тебя что-то не устраивает, можешь уйти, – заметил Луи. – Я тоже снимаю эту квартиру, – ответил Зейн. Вулкан злости снова начал бурлить. Луи сжал руки в кулаки, словно пытался замкнуть цепь и не дать извержению случиться. Скандалы на самом деле опустошали его, а редактуру, действительно, нужно было закончить в ближайшее время. Не просто закончить — еще и поговорить с тем парнишкой, что понаписал всю эту ерунду. Мягко, но решительно объяснить ему, как обстоят дела. Подсластить пилюлю. Пожалуй, Зейн мог бы и поддержать его в такое непростое время. Особенно сейчас, когда им было ради чего держаться. Луи посмотрел на часы — приближалась полночь. Малик не просто вел себя так, будто ничего не случилось, но и к тому же хамил. – Ничего, я дам тебе время найти новое жилье, если тебя только это держит, – бросил Луи, с вызовом глядя на Зейна. – Приятно узнать это за день до годовщины, о которой ты — дай угадаю — забыл. – Ничего я не забыл, – сказал Зейн лживым тоном и посмотрел на Луи этим всезнающим взглядом. – Тебе надо остыть — ты весь на нервах. Я понимаю: работа занудная, твой босс — кретин, горят сроки и всё такое. У меня тоже работа, но я же не психую. – Ты не психуешь? Ты только и делаешь, что психуешь, – обличительно воскликнул Луи, вскинув голову. – Но когда ты психуешь — это нормально, а когда я психую — с этим есть проблема. Ты только что выкинул мою чашку в окно, а теперь говоришь, что ты не психуешь. Или что, это был рациональный поступок? Ему было, что добавить, но он очень хотел услышать, что Зейн ответит хотя бы на это. Малик покачал головой, посмотрел на него взглядом: «Как же ты любишь всё усложнять», словно у Томмо не было причин высказать ему всё это. Он даже посмел посмотреть на часы, закрыл каталог. – Мне завтра очень рано вставать, – произнес Зейн, откладывая каталог на столик. – Отличная отговорка на все случаи жизни, – сказал Луи, усмехнувшись, но его уже начало трясти от обиды. – Ты умеешь соскочить с разговора, как никто. – Я завтра приду пораньше, – сказал Зейн, подходя к нему. Луи усмехнулся ещё более демонстративно и отвел глаза. Он знал, что может наговорить ещё больше неприятных вещей, если увидит сейчас глаза Малика. Зейн положил руку на его плечо, наклонился к самому уху. – Я приду к двенадцати, и мы обо всем поговорим. К двенадцати, потому что мы познакомились в двенадцать, о чем я не забыл, – добавил он, но Луи только дернул плечом, сбрасывая с себя его руку. – Пойдем спать. Пожалуйста. – Спи один, мне и на диване хорошо, – огрызнулся Луи и снова вперился взглядом в рукопись, от которой воняло бездарностью. Как и от многих вещей в его жизни. Зейн тяжело выдохнул и, мимолетно коснувшись его волос, ушел в спальню, которая раньше была комнатой Луи. Когда они только начали снимать вместе жилье, у них были разные комнаты, и пересекались парни в кухне, совмещенной с гостиной, где так же стоял обеденный стол. Познакомились они ровно четыре года назад, и тогда Луи и Зейн были обычными соседями. Первым нашел эту квартиру Луи, и она ему очень понравилась. Уютная, близко к центру, с тихими соседями. Только потянуть аренду целиком ему было тяжело, тогда он решил найти соседа, который бы облегчил ему задачу. Томмо назначил «собеседование» на двенадцать часов, и Зейн появился вовремя. Они быстро поладили, распознав друг в друге родственные души, а к концу года уже спали в одной постели, держа друг друга за руки. Тогда проблем не было. Сегодня Луи мог бы спать в бывшей комнате Зейна, там всё ещё была удобная кровать, но у него оставалось слишком много работы. Луи давно не видел таких кошмарных поделок — он готов был поклясться, что даже самая младшая его сестра написала бы что-то более убедительное. Когда Томмо закончил, почти полностью исписал маркер и сомневался даже в том, как пишется его имя, на часах было пять утра. Светало. Луи отложил бездарную книгу и лег на диван, укрывшись с головой . Он был рад, что закончил, однако книга так и осталась бесполезной. Но хотя бы не такой тягомотной. Зейн бы сказал, что он сделал всё, что мог, а это уже успех. Всегда у него были именно такие суждения. У его Зейна. Когда Луи проснулся, настроение было каким-то липким, словно вчера произошло что-то мерзкое. Возможно, в этом виновата была бездарная рукопись. Нужно обязательно поговорить с Си и высказать ему всё, что он думает обо всех этих «начинающих» писателях. Им всем нужен был хороший колледж или хотя бы капля критического мышления. А ему, Луи, нужен был карьерный рост. Он посмотрел на широкие часы — тринадцать часов. Зейна еще не было дома. Как и ожидалось. Томлинсон злобно усмехнулся: не забыл, как же. Из его лживых утверждений можно было делать кирпичи и строить дома. Приняв контрастный душ, Луи сделал себе кофе из мерзкого молока и, наконец, решил раздвинуть шторы. Яркий солнечный свет неприятно ударил по сетчатке глаз. На улице была какая-то непонятная суета. Луи понаблюдал за бегущими людьми некоторое время, после чего бросил это занятие и нырнул рукой под диванную подушку. Нужно было позвонить на работу и сообщить о рукописи. Пропущенных звонков от Зейна было целых тринадцать. Были и другие, от родителей, друзей, даже дальних родственников. Луи, внутренне холодея, открыл мессенджер. Одно длинное-длинное голосовое сообщение от Зейна, доставленное несколько часов назад. Сердце пропустило удар. Луи вытер вспотевшую ладонь об футболку и нажал «воспроизвести». У него неприятно сжималось в груди. – Малыш, – Зейн редко звал его так. Его голос звучал как-то напряженно, и Луи почувствовал, что ему становится не по себе. – Я пытался дозвониться, но... ничерта не получилось. Ты, наверное... я не знаю, обиделся или нет. Или, может, ты спишь. Террористы захватили здание, где я работаю, и сейчас... они закрыли дверь и пообещали взорвать его, – Сердце Луи зашлось от испуга и боли, крик беспомощно застрял в горле. Ему хотелось швырнуть телефон о стену. – Я просто хотел сказать, что люблю тебя. И я... не забыл про годовщину. Впервые я не забыл. Подарок на нижней полке в моем шкафу с одеждой. Под футболками. Я люблю тебя, Луи. Очень сильно люблю. Прости меня за всё. Мне невыносима мысль, что сейчас ты злишься на меня. Это всё ночной кошмар, один из тех, что бывают перед пробуждением и не дают вырваться в реальность. Он всё ещё не проснулся. Это лишь кошмар. Дыхание вдруг стало таким тяжелым. Луи дотронулся до своих щек, чувствуя горячие слезы. Тело уже ощутимо колотило. Первой его мыслью было: «хренов шутник», однако он знал, что Малик ни за что не стал бы шутить подобными вещами. Он попытался набрать Зейна, но оператор раз за разом сообщал ему, что связи нет. Луи набирал номер снова и снова, но каждый раз слышал один и тот же металлически-женский голос. Напряжение росло. Рука сама нащупала кнопку пульта, телевизор моментально включился, словно только и ждал команды. Первый же канал транслировал дымящеся здание, потом руины, что от него остались. Репортеры что-то обеспокоенно обсуждали. Луи не включал звук, полуослепшими глазами следил за бегущей строкой, шевелил губами. Здание взорвали в десять часов пятнадцать минут. Сообщение от Зейна пришло в десять часов тринадцать минут. Больше он на связь не выходил. Боль пронзила каждую клеточку тела, точно на Луи со всех сторон посыпались стрелы. Ему показалось, что он ослеп, так горели его глаза. Захотелось кричать и рвать на себе волосы, биться о стены, швырять во все стороны мебель. Боже, как он мог это допустить? Что он ему наговорил? Зачем сказал столько ужасных вещей, вынуждая Зейна пораньше уйти из дома? Нужно было задержать его, нужно было позвонить по пути и попросить вернуться, а теперь... теперь всё конечно. И Зейн умер, думая, что Луи держит на него обиду. Зейн умер. Зейн... Давясь слезами, Луи вскочил на ноги, на ходу натянул куртку и выбежал на улицу, оставляя дверь в апартаменты открытой. Он не мог умереть. Нет, Зейн не из тех, кто умирает. Зейн с его светлой улыбкой, бархатным голосом, его шелковыми черными волосами, карими глазами, на дне которых всегда тепло, просто не мог умереть. По новостям показывали машины скорой помощи, везущие тела. У него был шанс. Был. Потому что Зейн из тех, кому судьба всегда дает шанс. Ноги сами несли его, хотя несколько раз Томлинсона окликнули таксисты, предлагая сесть внутрь. Сейчас Луи просто не мог сидеть в машине, ему нужно было движение. Движение — это жизнь. Он чувствовал, что половину его жизни у него уже отняли. Луи должен был найти его, воссоединиться. Стиснуть в руках. Кто-то бежал вместе с ним, но Луи не мог думать об этом. Ни о чем. Только о том, что Зейн там, ждет его, чтобы крепко обнять. Когда ноги уже ощутимо болели и легкие отказывались дышать в полной мере, Томлинсон оказался у руин, что выглядели так неестественно среди других высоток. Нет, не должны были рушиться здания, не должны были умирать люди — всё это не правильно, как верблюд посреди заснеженных гор. Луи стал продираться через небольшую толпу, зеваки уже ушли, но кто-то еще толпился. Кто-то громко плакал. Прорваться к обломкам ему не позволили, хотя Луи готов был сам разгребать завалы голыми руками. Один из спасателей буквально схватил его поперек туловища и поволок к полицейской машине, настоятельно рекомендуя остаться и не мешать. Луи ничего не слышал. Не мог разобрать ни слова. Даже лай поисковой собаки казался ему жужжанием. – Вам позвонят, – мягко говорил ему полицейский, почти нежно держа за руки, пока Луи тряс головой во все стороны, захлебываясь своими слезами. Он знал, что из таких руин живыми не выбираются. – Вам позвонят обязательно. – Мне нужно, – осипшим голосом повторял Луи. От слез лицо полицейского расплывалось, напоминало бугристый блин. – Нужно его увидеть. – Там всё ещё завал, – продолжал убеждать его полицейский. Наверное, он был уже в возрасте, потому что голос звучал очень серьезно и сочувственно одновременно. – Если кто-то и есть там, то мы обязательно его вытащим. Все, кого мы уже вывезли, умерли. Вам бы уже позвонили. Луи на шатающихся ногах сел на обочину, пряча лицо в руках, и зашелся в рыданиях. Он не знал, что внутри него столько слез. Невыносимое горе разрывало его на части. Его жизнь рассыпалась. Ничто больше не имело смысла. Если в его жизни не было Зейна, значит, ничто больше не имело смысла. У него не было сил желать этим террористам возмездия. Ему было плевать, получат они по заслугам или нет — всё это не имело смысла. Судебное разбирательство или месть не могли вернуть ему Зейна. Его расплющило под грудой бетонных обломков. Или накрыло взрывной волной. Или террористы успели сделать что-то ещё, прежде чем взорвали здание. Луи не мог даже представить, что могло произойти на самом деле — результат был красноречивым. Он просто плакал. Утихал. Плакал. Снова утихал. Плакал, пока кто-то не коснулся его плеча, несильно сжимая. От неожиданности Луи поднял голову. Это оказалась женщина возраста его матери в бежевом костюме. У нее было заплаканное лицо. Светлые волосы казались растрепанными. Наверное, она тоже пришла днем, как и некоторые другие, кто еще продолжал бродить рядом, ожидая новостей. Спасатели по-прежнему не пускали их внутрь. Кто-то из полицейских отгонял репортеров. – Ты не можешь сидеть здесь всю ночь, – сказала женщина глухим голосом. Луи бестолково огляделся по сторонам. Он не заметил, что стемнело. Ему было всё равно. Женщина села рядом с ним, прямо на обочину, а Луи вдруг упал лицом на ее слабое плечо и плакал, пока не начал икать. – Мне так жаль, милый, так жаль. Тебя отвезти? – спросила она, погладив его по голове уставшей рукой. – Где твой дом? Скажи мне. Где твой дом? Дома у Луи больше не было. Он сказал Зейну: «Если тебе что-то не нравится, можешь уйти». Он произнес это своим собственным ртом, а потом отвернулся от него. Даже в глаза не посмотрел перед тем, как Малик ушел спать. Зейн умер, думая, что Луи хочет порвать с ним. Зейн умер. Господи, эти два слова не могли быть связаны между собой. Это дико. Это отвратительно. Это неправильно. К ним подошел какой-то громила, и Луи всё-таки затолкали машину, прямо на заднее сиденье. С пятой попытки он сумел назвать свой адрес, правда, губы его совсем не слушались. Машина помчалась по пустым дорогам, оставляя за собой мигающие огни. Люди всё ещё бродили по улицам — ни одна живая душа не могла спать спокойно этой ночью. Луи не сумел даже поблагодарить, не предложил женщине деньги. Просто посмотрел на нее, невидящими глазами. Она снова назвала его милым. Она снова сказала: «Мне так жаль» надломанным голосом. Наверное, в здании был кто-то из её близких, но у Луи не было сил спросить. Он не рассмотрел номера уезжающего автомобиля. Он не сумел дождаться лифта, поднялся по лестнице, ввалился в большую комнату. Пропущенных звонков было еще больше, но у Луи не нашлось сил отвечать. Что он мог сказать? Что Зейн умер, а он — нет? Как Луи вообще мог бы произнести такое вслух? Он снова открыл мессенджер и нажал на голосовое сообщение. В тишине зазвучал голос Зейна. Напуганный. Извиняющийся. Он боялся не террористов — того, что Луи мог не простить его. Как он мог думать об этом в последние минуты жизни? Неужели их отношения стали настолько ужасными, что даже смерть уже не была такой важной? Это Луи довел их до такого состояния. Это он заставил Зейна сомневаться в том, что их любовь сильнее. Зейн умер, потому что Луи любил его недостаточно. Луи вновь нажал «воспроизвести». Голос Зейна. Такой родной и чужой одновременно. Говорил о подарке. Луи и слышать не хотел ни о каких подарков, но это... нет, он не мог произнести даже мысленно. Последнее, что осталось от Зейна. Двигаясь почти по стенке, Луи медленно вошел в спальню и упал на ковер перед комодом. Он вытащил все футболки, что были внутри. От них пахло гелем для стирки. Ему хотелось перебрать каждую, — больше ничего не оставалось, Зейн оставил ему лишь это — но немой вопрос терзал его, и Луи аккуратно сложил одежду на пол, чтобы добраться до края. За одеждой лежала небольшая синяя коробочка. Луи уже знал, что увидит в ней, ему было больно даже думать об этом, однако руки справились с задачей быстрее, чем он успел закрыть глаза. В коробочке было помолвочное кольцо. На золотом боку было написано «полдень».