Going solo

Вскинув руку в предупреждающем жесте, Чуя замирает в очередной развилке коридоров, но человек позади всё равно врезается ему в спину, не успев среагировать. За поворотом тут же слышны торопливые шаги примерно десятка человек, пронёсшихся мимо, и нервные переговоры из чужой рации. — Всем отрядам, получено разрешение стрелять на поражение! Заключённый чрезвычайно опасен, любой ценой не дайте ему покинуть территорию! Повторяю — ... Выждав несколько секунд, чтобы они наверняка ушли подальше, он сверяется со снимком плана этажа и направляется дальше. Спутник семенит следом, нервно заламывая пальцы на руках и хрустя костяшками. — Что мы творим, что мы творим, что мы творим... — Заткнись, раздражаешь, — шикает на него Чуя, обернувшись и бросив предупреждающий взгляд. Огури Муситаро, нервный паренёк с чёрными смоляными волосами, сразу испуганно зажимает рот обеими руками. Мори пообещал ему покровительство мафии, что будет выгодным для обеих сторон: способность Огури — стирать любые следы преступлений, — чрезвычайно полезна для Портовой мафии, а он сам получит гарантированную защиту от Особого отдела, который долгие годы использовал его в своих нуждах. Вот только условием для вступления выдвинул помощь в их общем с Фукудзавой и одним недо-суицидником плане, и теперь Муситаро плетётся рядом с Чуей, боязливо оглядываясь по сторонам и вздрагивая от каждого шороха, скрывая их обоих от систем наблюдения самой защищённой тюрьмы для преступников-эсперов. Несомненно, без него Накахара не смог бы даже проникнуть сюда, но он всё равно жутко бесит. Несколько минут блужданий по коридорам наконец выводят их к запертой двери с несколькими уровнями защиты. — И что будем делать? — с надеждой глядит на него Огури. Весь персонал тюрьмы на нервах, обыскивают всё от и до, держат оружие наготове. Вероятно, коды доступа тоже сменились. Достоевский подкинул им огромную свинью, исчезнув прямо из своей камеры меньше часа назад. К этому времени снаружи тюрьму уже должны окружить военные. — Если я взломаю дверь, сможешь это скрыть? — Д-думаю да... — Думаешь? — Чуя недовольно сводит брови, покосившись на него, и Огури вмиг выпрямляется, словно задетый за живое. — Не смей сомневаться во мне! — восклицает он. «Это кто из нас ещё сомневается?» — мысленно вздыхает Чуя, закатывая глаза. Он прикладывает ладонь к двери и её поверхность мгновенно покрывается красным свечением. Грохочут внутренние механизмы, насильно вжимаясь друг в друга, и створы с пронзительным скрипом по бетонному полу раздвигаются в разные стороны, пока Огури зажимает уши. Около десятка пар глаз мгновенно обращаются к ним со стороны одной из прозрачных камер заключённых. В соседней знакомая высокая фигура в белоснежной тюремной робе со смешком роняет лицо в ладони. — Блядь, — успевает пробормотать Чуя перед тем, как толкает Огури себе за спину, защищая от слоя выпущенных в них пуль. Вся блядская конспирация коту под хвост, с таким же успехом можно было не скрываясь пробить крышу, подобно камикадзе. Какого хрена камеру Достоевского всё ещё обыскивают!? Он замахивается и ударом ноги отправляет все снаряды обратно. Затем вскидывает руку и заставляет дверь захлопнуться прямо перед тем, как новоприбывший отряд в коридоре тоже стреляет в них. От пуль трещат стеклянные стены других камер, но не пропускают ни одной. Очевидно — бронебойные. Проигнорировав дазаевские безмолвные взмахи руками и странно возмущённый взгляд — «Его тут, значит, спасают, а этот мумифицированный ещё и недоволен!» — Накахара смял участок пола под ногами и поднял в воздух перед собой в качестве щита. — Стой тут! — бросил не оборачиваясь, и Муситаро чуть ли не вжался в его спину, вскрикнув от пронёсшейся чрезвычайно близко пули. От непрекращающейся стрельбы закладывает уши, а остальные заключённые что-то радостно выкрикивают и призывно машут в их сторону. Оставив Огури в укрытии, он метнулся вперёд, продолжая отражать выстрелы, подскочил в воздух, оттолкнулся от одной из стен и под панические голоса охранников, в последний момент пытающихся отскочить в стороны, приземлился прямо в центре их группы, расшвыривая в стороны под действием бордовой волны, прокатившейся по поверхности пола на манер землетрясения. — Позёр, — донёсся до слуха голос Дазая, как только выстрелы стихли. — Чё ты там вякнул? — Говорю, Фёдор пропал уже сорок минут назад, а ты вместо того, чтобы поспешить, выделываешься тут непонятно перед кем, — Дазай зевает, невозмутимо восседая на краю своей тюремной койки. Чуя раздражённо сжимает зубы. — Может, мне тогда бросить тебя здесь и посмотреть, как ты сам выберешься? — Давайте просто уберемся отсюда поскорее, пожалуйста! — восклицает на весь зал Огури, выглянув из вертикально установленного Чуей куска бетона. — Чёрт с тобой, — цедит он сквозь зубы и позволяет стеклянной камере лопнуть под своими руками и рассыпаться феерверком тысячи мельчайших осколков. — Хороший пёсик, — улыбается Дазай, обходя его и вовремя пригибаясь от взметнувшегося кулака. За дверью, ранее смятой Накахарой настолько, что без надлежащих инструментов её больше не отворить, до сих пор раздаются отчаянные голоса, и подойдя вплотную, Чуя предупреждает: — Эй вы, если хотите жить, отойдите! — выжидает полминуты и, занеся руку, с размаху врезает по двери. Та, объятая красным сиянием, от удара сносится внутрь, с грохотом проносится по полу, сметая людей и встречаясь со стеной на другом конце коридора. К тому моменту, когда они выбираются из леса к автомобильной трассе за пару десятков километров от тюрьмы, кое-как избавившись от преследования, солнце уже поднимается из-за горизонта. Огури, облегчённо выдохнув, спешит подать знак и словить попутку, но Чуя вовремя хватает его за руку, останавливая. Тот глядит недовольно, всё ещё продолжая тяжело дышать после долгого бега, как и Дазай, развалившийся на траве на манер морской звезды. — Спятил? Тебя собьёт, — поясняет он и указывает на юг. — Тут недалеко фермерские поля, там сможет приземлиться вертолёт. Человек Фицджеральда подберёт нас, — запыхавшийся Огури дергает руку из его хватки, пробурчав что-то невнятное себе под нос, но когда Чуя грозно зыркает на него, тут же весь вздрагивает и покорно направляется в указанную сторону, тяжело волоча ноги. — Поднимайся, скумбрия. Это ещё не конец. — Руководящий Чуя — это необычно, — смеётся Осаму, с болезненным кряхтением возвращаясь в вертикальное положение. Прохладный поток воздуха трогает его спутанные тёмные волосы, рассветные косые лучи едва покрывают плечи, спрятанные под тканью тюремной робы, походящей скорее на смирительную рубашку в лечебницах для душевнобольных. Несомненно, подобное заведение подошло бы его больному напарнику куда лучше. — Ты в этом похож на огромного лысого цыплёнка, — невольный смешок сам собой слетает с губ. — Я даже в трупном мешке смотрелся бы отлично, — хмыкает Осаму. — Жаль, что про запах того же не скажешь, — Чуя разворачивается и жестом велит следовать за собой. — Пошли. По магистрали стремительно проносятся автомобили, беспрерывно накрывая их потоком холодящего воздуха. Пару раз Чуя выхватывает удивлённые взгляды водителей, косящихся на чудаков посреди бескрайней лесополосы. Действительно забавная картина, думает он, три иностранца в чужой стране бредут в странной одежде вдоль автострады. Небо тлеет нежным розовым, воздух постепенно теплеет. Усталость начинает накатывать волнами, всё таки на ногах он уже больше суток. Поравнявшись с ним, Дазай ловит слетевшую шляпу, когда Накахара на мгновение перестаёт контролировать её способностью. — Спасибо. — Не спал? — Уснёшь тут, — Чуя возвращает головной убор на макушку и позволяет себе зевнуть. — Видел бы ты, что творится в Йокогаме последние месяцы. — По крайней мере всё идёт по плану, раз вы здесь, — удовлетворённо замечает Дазай. — Кстати о твоих планах — зачем было это всё, если Достоевский сбежал? Уверен, тебе бы скостили срок за помощь в его поимке, а теперь к преступлениям прибавится побег из тюрьмы. — Правительственные крысы начинают шевелиться только когда почувствуют, что им самим подпалили хвост. Мы и так уже значительно отстаём от Камуи и Фёдора, а они продержали бы меня ещё как минимум двое суток. Время сейчас — наш самый ценный ресурс, а с остальным разберусь потом. К тому же, — указал он на Огури, — стоит этому парню коснуться документов, касающихся меня, и все доказательства снова исчезнут с глаз. — Если только Мафия позволит использовать его, — Дазай удивлённо косится на него. — Что? Мы его завербовали, ты разве надеялся на что-то ещё? — Не думал, что он согласится. — Ты его не знаешь. Ни разу не видел, чтобы кто-нибудь так боялся этого очкастого подонка из Особого отдела. Сигарету? — Чуя спрашивает больше из вежливости, вынимая пачку из внутреннего кармана пиджака, но на его удивление Дазай согласно кивает и самостоятельно вытягивает одну. Зажав её зубами, Осаму прикрывает язычок пламени руками и пристально взирает на Чую, пока тот подкуривает той самой зажигалкой из памятного для него бара, никак это не комментируя. — Кстати, у кого мне забрать свои ключи? — Её зовут Исо Муцу. Не волнуйся, она умеет ухаживать за растениями, — заметив, что Осаму остановился, Чуя оборачивается и вопрошает: — В чём дело? Пока они в молчании стоят друг напротив друга около минуты, Огури плетётся в нескольких шагах впереди, вжав голову в угловатые плечи и обхватив себя руками. То и дело сквозь шум проезжающих автомобилей от него доносятся недовольные бурчания. — Чуя, — вид у Дазая одновременно поражённый и мрачный. — Ты серьёзно привел ко мне домой девушку, с которой спал? Накахара цокает языком, отворачиваясь. — Думаешь, у меня так много знакомых вне мафии? Бери, что дают, и не жалуйся, — Дазай только качает головой, снова уходя вперёд, и в этот момент на Чую внезапно находит осознание. — Погоди, откуда ты о ней знаешь? — На твоём месте, безмозглый чиби, я вёл бы себя паинькой после такой выходки. — Иди нахер, Осаму! — со злости Накахара запускает в него недокуренную сигарету, подкрепив её способностью, но тот опять уклоняется. Окурок врезается идущему впереди Муситаро в плечо, оцарапывая через ткань жилетки и вырывая у того из горла испуганный вопль, но Чуя слишком сосредоточен на наглом бывшем напарнике, чтобы придать этому значение. — Ты знал, что я искал тебя, ты, блядь, следил за мной! — Ну не мог же я совсем оставить тебя без присмотра. Ярость полностью накрывает его стремительной волной, неконтролируемо выплёскиваясь наружу потоком гравитационной энергии, из-за чего земля вокруг вздымается, образуя маленькое подобие кратора. Чуя буквально подлетает к нему, сгребая ворот рубашки в кулак и намереваясь ударом стереть мерзкую самодовольную ухмылку с лица. — Я убью тебя, — сквозь стиснутые зубы рычит он, в ярости натягивая воротник с такой силой, что ткань трещит по швам. — Ihr geht mir auf die Eier!* — внезапно оглушает его выкрик Огури, обернувшегося к ним и отчаянно перекрикивающего шум автострады, эмоционально размахивая руками. Вытаращив на него глаза, Чуя замирает с занесённым на полпути к лицу Дазая кулаком, а тот тоже оборачивается через плечо. — Fick euch! Fick die Mafia! Wenn ich nur könnte, würdet ihr beide schon auf die Schnauze kriegen! Arrangiertet verdammte Paarungsspiele! Gott, warum bekommen nur Idioten Macht?! Ich möchte nur in einem riesigen Herrenhaus wohnen und morgens Ananasmuffins essen! Прокричавшись, он тяжело вдыхает и выдыхает раз за разом, обессиленно опустив руки вдоль туловища. Затем нервно проводит по лицу, откидывая растрёпанные смоляные волосы назад, разворачивается и грузными быстрыми шагами продолжает путь. Машины проносятся мимо них, с визгом покрышек и гулом ветра, трепещущего одежду и волосы. У Чуи в голове абсолютная пустота после всей этой тирады, с огромным знаком вопроса по центру. — Какого... — начинает было он. — Это был немецкий? Дазай в ответ неопределённо пожимает плечами, невинно хлопая длинными ресницами. Чувствуя, что былая злость прошла, Накахара отпускает его, оттолкнув от себя. — Придурок, — выдаёт напоследок, но гул грузовика заглушает его слова. Дазай всё равно довольно улыбается в ответ, видимо прочитав по губам. Лесная полоса через какое-то время заканчивается, сменяясь пшеничным полем с покосившимся фермерским домиком далеко на горизонте и загоном для лошадей. Огури больше не произносит ни слова, насупленно скрестив руки на груди и глядя исключительно себе под ноги, а Дазай пожёвывает во рту соломинку, зажав её зубами вместо сигареты, и напевает какой-то бессмысленный бред собственного сочинения. Телефон вновь ловит связь и Чуя немедля связывается с мафией, сообщая об успешно выполненном задании. Здесь их должен подобрать вертолёт. На часах почти девять утра, когда они пробираются к скошенному участку земли рядом с комбайном. Обхватив колени руками, Огури падает прямо на землю. Чуя тоже присаживается, облокотившись о колесо, и рассматривает чересчур ясное небо с одним только желанием, чтобы этот чёртов день поскорей закончился, ведь тот уже костью стоит у него поперёк горла. Колосья пшеницы шелестят и раскачиваются на ветру, тихо шепча что-то неразборчивое. Возможно, если хорошенько прислушаться, можно и понять, думается Чуе, но сил на это у него нет. — Дазай, — зовёт он тихо, осознав, что до сих пор не спросил об одной важной вещи. Осаму вопросительно мычит, остановившись рядом. — Скажи, что ты знаешь об условии, которое выдвинула мафия за помощь агентству. — Конечно знаю, — его абсолютно безмятежный вид напротив внушает беспокойство. — Мори ведь настаивает на Ёсано, верно? По завершению всего конфликта со Смертью Небожителей один из членов Детективного агентства обязан будет присоединиться к Портовой мафии. Однако Чую этот факт до сих пор не радует. — Да, — отвечает он, бросив короткий взгляд на часы. Вертолёт должен прибыть с минуты на минуту. — Но мы считаем, что тот парень со способностью к иллюзиям тоже отлично подойдет. К тому же, им будет легко управлять через сестру. — Чуя, — вынув соломинку, произносит Дазай своим самым снисходительным тоном. — Ты ведь сам знаешь, что никому из них не место в Портовой мафии. Он боялся это услышать. Лёгкий ветер клонит колосья вокруг них, издалека начинает доноситься шум лопастей вертолёта. Заметив его, Огури вскакивает со своего места и, с новым приливом бодрости тихо бормоча какие-то ругательства на немецком, забирается на крышу комбайна. Чуя сглатывает ком в горле, смотря на Осаму снизу вверх. Утреннее солнце, ещё совсем не греющее, освещает его ещё более худую, чем обычно, фигуру. Сердце в груди неприятно колотится. — Как и тебе. — Мне льстит, что ты так считаешь. — Никто не позволит тебе вернуться, — сурово произносит Чуя, сощурив глаза. Дазай в ответ непринуждённо посмеивается. — У меня ещё остались пара козырей для Мори. Чуя нервно поджимает губы, поднимаясь на ноги, а перед внутренним взором только тот навязчивый образ Дазая из старых кошмаров; только опасения за Акутагаву, который лишь недавно перестал глазеть на него, как на божество, и страх впервые обнаружить использованный шприц в чужой квартире. Пристально наблюдая за ним, Осаму качает головой, не отрываясь, становясь в лице всё невозмутимее с каждой секундой. — Не понимаю твоего недовольства, — говорит он ровно. В неизвестном Чуе жесте едва заметно ведёт плечами, чуть отклоняясь спиной назад, при этом по привычке тянется руками вниз, в намерении спрятать их в карманах плаща, которого на нём сейчас нет. — Я ведь принесу мафии только пользу. Возродим наш дуэт, все будут в выигрыше. — Да срать мне на этот дуэт! Чуть поджав губы, Дазай с явной тоской отводит глаза в сторону, на раскинувшиеся вокруг них поля. — Жестоко. — Зачем тебе это? Тебе ведь нравится в том бюро. Меня бесит весь этот фасад "хорошего парня", но тебе так спокойнее, и поэтому я смирился. Ты и сам знаешь, что не должен возвращаться. Думаешь, этого хотел бы твой друг? На упоминание об Одасаку Дазай весь словно ощетинивается, почти неуловимо вздрагивая — настолько, что Чуя даже сомневается, а не показалось ли ему. Жалеет ли Осаму сейчас о том, что рассказал ему всё?.. — Лучше тебе больше не затрагивать этой темы. — Дазай! — окликает его Чуя, поспешно хватаясь за запястье. — Ладно, хочешь, чтобы я это сказал? Хорошо, я не желаю больше видеть тебя таким. Вряд ли это действительно то, что Дазай хотел и ожидал бы от него услышать, но понимает это Накахара лишь когда напарник искренне удивлённо глядит на него поверх плеча, уставившись с явным вопросом. "Каким?" И все пути назад отрезаны. — Измученным, калечащим себя, — поясняет он, сглотнув норовящий сдавить горло ком. — Не хочу, чтобы ты снова занимался истязаниями других. Не хочу переживать каждый раз, жив ли ты ещё. Не хочу, чтобы ты подсел на наркоту, придурок... Не хочу снова привязываться к тебе. Пожалуйста, Дазай. Я знаю, ты никогда себя не ценил, хотя и утверждаешь обратное, но я прошу тебя — не надо. Всё. Финиш. Он это сказал — вслух. Признаваясь Осаму и в не меньшей степени самому себе. Словно только что сходил на исповедь, вот только лучше себя от этого не почувствовал. Губы Дазая не улыбаются, а поднять глаза выше, чтобы попытаться прочитать что-то по лицу, страшно. В словах вдруг оказывается так много разных чувств — скрытых, известных, но давно забытых и тех, о которых он прежде даже не догадывался. Дазай ничего не отвечает настолько долго, что внутренние часы окончательно сбиваются с ритма. — Пожалуйста, — повторяет он настойчивее. Конечно, если Осаму вернётся, то они почти наверняка сойдутся вновь. Потому что Чуя не сможет заставить себя бездействовать, молча наблюдая за его падением. Но что это за отношения, если они работают только в условиях моральной истощённости? — Их это сломает, Чуя, — совсем тихо проговаривает он. Ох, вот как, значит? — А ты решил поиграть в героя? — с презрением выплёвывает Накахара. — Что ж, тогда подумай, что будет, случись очередная клановая война или просто какой-нибудь разлад — тебе придётся убить их, если Мори прикажет. Этого ты хочешь? — он старается вложить в слова всю угрозу, на которую вообще способен, и подкрепляет высказанное холодным взглядом прямо Дазаю в глаза. — Считаешь, что они не выдержат? Ну, так можешь быть уверен — намного хуже будет, если я лично найду и сломаю каждого из них. Осаму в ответ лишь придвигается ещё ближе, чтобы было слышно под шум заходящего на посадку вертолёта, и медленно, невозмутимо произносит: — Попробуй, чиби, — и отклоняется назад. Задерживает на нём долгий бесстрастный взгляд, пока Муситаро первым взбирается в кабину, и только затем освобождает руку. Запястье в его руке плавно выскальзывает — не сжимая напоследок его пальцы, преобразуя это в обещание, и не проводя мимолётно по тыльной стороне ладони, — просто исчезает, настолько неощутимо, что он ещё мгновение пытается поймать чужую ладонь в воздухе. Чуя сглатывает, напряжённо глядя ему в спину и физически чувствуя, как чёртово тревожное ощущение поглощает его с новой силой — покалывает и саднит внутри, прямо под грудной клеткой. И с каждым удаляющимся шагом в душе растёт паршивая паника. Осаму не поставит его в приоритет — они ведь друг другу не друзья, а всё что было, ничего не значит, сколько бы Чуя не тешил себя мыслями об обратном. Вертолёт уносит их всё дальше от пшеничного поля, чёрной полоски автомагистрали и хвойного леса, по которому всё ещё, вероятно, ведётся поиск, в сторону восходящего солнца. Дазай непринуждённо болтаёт с пилотом — каким-то парнем из развалившейся некогда Гильдии. Чуя глядит в окно, то и дело невольно кидая на него взгляд. Ничего хорошего из этого не выйдет, — набатом бьётся внутри навязчивая мысль. Тревога снова ползёт по коже подобно неприятному, липкому холодку, от которого не избавиться, сколько ни пытайся. Абсолютно ничего хорошего — предельно ясно понимает он.

Скользко на улице, липко внутри, Дети целуются у твоей двери... Тебе так нравится то, чего нет, – Огни "Титаников" и хвосты комет, Красота пустоты, Пустота красоты.