Going solo

Странное предчувствие саднило в груди весь вечер. Чуя стоял под тёплым душем и пытался списать непонятное ощущение тревоги на волнение перед предстоящей миссией, но та была выбешивающе обычной, разве что ехать придётся далеко, да и он уже вполне способен самостоятельно руководить операциями. Это было нелепо. Дазай точно указал бы, что Чуя не владеет даром предвидения, и язвительно назвал бы его накручивающей себя маленькой девочкой — и этот воображаемый Дазай в его голове, подобно настоящему, только выводил из себя и никак не помогал. Он закрыл кран и через секунду услышал, как щёлкнул замок входной двери. Неровные шаги прошли по коридору мимо ванной комнаты, постепенно затихая, и Чуя медленно выдохнул, удивлённо отмечая лёгкое расслабление внутри. Странно, и вместе с тем слишком закономерно, что его волнения вновь каким-то образом связаны с Осаму. Переживания за этого мудака порой наводили Чую на мысли о больной привязанности, и да — это бесило больше всего. В квартире по прежнему стоял полумрак. Мерно тикали маленькие настольные часы, в кухне шумел холодильник. Чуя включил в ней свет, оставляя за собой влажные следы и мелкие капли с волос, вынул початую бутылку красного сухого и влил в себя два больших глотка. Вино окончательно задвинуло необоснованную тревогу на задний план, перегородило плотной каменной стеной, и внутри него, наконец-то, приятно разлилась глухая тишина. — Эй, скумбрия, — обратился он в сторону спальни, с глухим стуком приземляя бутылку на столешницу и принимаясь как следует растирать голову полотенцем. — Мори поручил мне одно дело за городом и похоже, это надолго. Ему никто не ответил, поэтому, привычно закатив глаза, Чуя двинулся прочь из кухни. Навряд ли Дазай уже заснул — скорее всего просто игнорировал его, или же (на что Накахара тихо надеялся) выпитый алкоголь значительно замедлил скорость его мыслительной деятельности и сказанное ещё попросту не достигло разума. Хотя Дазай всегда умел себя контролировать и ещё ни разу не предстал перед ним настолько пьяным, так что это было довольно маловероятно. — Я уезжаю утром, ты ещё дрыхнуть будешь, — продолжил Чуя, едва заметив с порога бодрствующего напарника. — Постарайся не помереть, пока меня нет. — Ага... Тихий, отстранённый голос звучал чересчур непохоже на Осаму — слишком потерянный, слишком... траурный? Он, кажется, и впрямь не слушал. Замерев, Чуя прекратил вытирать волосы и поднял глаза, стараясь сфокусироваться на расплывающейся в темноте фигуре. Дазай сидел к нему боком на краю кровати, со всё ещё накинутым на плечи плащом, склонившись над чем-то, что держал в руках, и словно тонул в липком мраке комнаты. Темнота всегда цеплялась за него, срасталась с ним, холодила взгляд и делала хватку на оружии крепче. Чуя никогда до конца не понимал, как к этому относиться, ведь самому Дазаю, похоже, было всё равно. А сейчас — не липла; обрамляла длинную тонкую фигуру, настойчиво ластилась, но раз за разом отслаивалась, как масло на поверхности воды. Сейчас его спина напряжённо застыла, выгнутая дугой из-за того, как он сгорбился, напряжённо вглядываясь во что-то, неизвестное Чуе, одним глазом. В какой-то момент даже показалось, что тьма вгрызается в него, колит, и вспомнив, насколько Осаму не терпит боль, захотелось щёлкнуть выключателем, как будто это бы что-то исправило. Тёплый свет с кухни едва доставал до порога, но этого хватало, чтобы спокойно ориентироваться. Дазай бы раздражённо сощурился и с непониманием глянул на него. Если он хотел сидеть в темноте, то пускай. С усилием сглотнув вставший в горле ком, Чуя подошёл ближе. Фотография. Дазай держал в руках фотографию. Стало холодно. Только выстроенная стена лопнула, словно мыльный пузырь, и тревожное предчувствие охватило его с новой силой, вызывая мурашки на влажной коже. Чуя едва мог различить лица, но будь он даже слепым, догадался бы. Анго. Сакуноске. И он, Дазай. Чуя пересекался с ними всего-то пару раз за всё время в мафии, но Осаму, в крайне редкие моменты откровения, называл их друзьями, и было очень странно осознавать, что кто-то ещё способен выдержать его. Кажется, если не спросить сейчас, напряжение разорвёт Чую изнутри. — Дазай? — выдавил он, собравшись с мыслями. Собственный голос звучал хрипло. — Что-то случилось? Движения были будто замедлены. Осаму слегка дёрнулся, словно просыпаясь, неторопливо поднял голову. Под окнами пронеслась чья-то машина, неровный свет скользнул по его лицу, забинтованной шее, скулам, почти встрепенул волосы и Чуя успел выцепить тот взгляд, которым он рассматривал фото — отрешённый и задумчивый. В нём, как тёмный лесной мёд, тянулась крайне непривычная Дазаю тоска, и это окончательно выбило почву из под ног. — Ты можешь мне рассказать, — неконтролируемо слетело с губ, и ещё до того, как он закончил фразу, взгляд Осаму, наконец, сменился, и Чуя понял — не расскажет. Глаз, не прикрытый бинтами, в стальном прищуре схватился за него, и едва ли что-то мешало ему сверкнуть в полумраке. Вообще-то, он и видеть в темноте должен прекрасно, как подобает приличному дьявольскому отродью. Тьма снова мягко прильнула к нему, забираясь на колени домашним зверьком, а затем просачиваясь под кожу. И насколько страшно это выглядело для Чуи, насколько болезненно напоминало Порчу, пожирающую его изнутри, настолько же обыденно вязалось с образом Дазая. Ответ «Всё в порядке» был ожидаем. Холодный, безразличный, означающий только, что это касается его в самую последнюю очередь, лживый до каждого чёртового слога. Ведь они друг другу не друзья — и Чуя даже почти не разозлится. И то, что после бара Дазай приходит к нему, отпирая дверь ключом, — потому что какая разница? И так с отмычкой отлично справляется, — ничего не значит. То, что они спят, и то, что выкуривают одну сигарету на двоих — ничего не значит. Что едут отсюда в порт по утрам и сюда же возвращаются после заданий, вымотанные. И что по этой же причине вещей Осаму скопилось так много, что Накахара, в конце концов, освободил ему половину своего шкафа. Чуя бы ни за что не допустил, чтобы это что-то значило, так что да, он уверен, что раздражённо фыркнет разве что от его упрямства. И вроде бы Осаму только продолжал смотреть на него всё также цепко и молчал, а он знал, чувствовал последующие за этим слова. Дазай в очередной раз моргнул, медленно, лениво приоткрыл сжатые губы, и, благодаря тиканью часов, легко можно было отсчитать секунды до той самой точки. — Кажется, сегодня я перебрал... — протянул вместо этого чужой голос, и Чуя слегка удивлённо приподнял брови. Не совсем ложь. Скорее, лишь часть правды — Осаму был пьян, за ним тянулся лёгкий аромат дорогого виски и он неуверенно покачнулся, вставая и стягивая с себя верхнюю одежду. Чуя растерянно отступил, пропуская его, не в силах буднично съязвить про неумение пить. Это не совсем ложь, но, по сути, значит почти то же самое — ему, Чуе, не следует знать больше. Тёмная фигура прошла мимо него в другой конец комнаты. По рубашке вполне ловко прошлись пальцы, растёгивая пуговицы, и взору предстала исполосованная бинтами спина. Они ослабли и теперь собирались складками, когда парень водил плечами. Ещё мгновение, и скрылись под тканью футболки. Накахара оторвался от него с раздражённым вздохом и вернул всё внимание к полотенцу. Становилось совершенно ясно, что они не станут ничего обсуждать. Взяв фен, он ушёл сушить волосы в ванную комнату. К тому времени, как он вернулся, сделав по пути ещё глоток прямо из бутылки и выключив в кухне свет, Дазай уже забрался под одеяло. Фотография, которую ранее он так тщательно рассматривал, теперь покоилась на тумбочке лицевой стороной вниз. Чуя бросил на неё беглый взгляд, но не решился перевернуть. Да и зачем?.. Осаму лежал к нему спиной, укутавшись в какой-то свой нелепый кокон и совсем не двигаясь, только тихо вдыхая и выдыхая. По его волосам скользили бледные тени из незашторенного окна, и лицо, повёрнутое в другую сторону, наверняка источало умиротворение — один из тех немногих моментов, когда он не был похож на дьявола во плоти. Хотелось коснуться. Пропустить пряди в пальцах, смотреть, как тусклый лунный свет мечется между ними, подобно извивающимся дазаевским жертвам. И Чуя мог, но не сейчас. Он лёг на спину и уставился в потолок. Предчувствие чего-то неотвратимого стучало внутри вместе с ударами сердца и он не мог понять, чего именно, потому что это связано с Дазаем, а Дазай, упрямый придурок, даже под пытками не расскажет, что у него на уме. Только расплывётся в своём хитром оскале. — Дазай, — всё-таки тихо позвал Чуя, но в устоявшейся тишине голос всё равно прозвучал слишком громко. Его напарник ответил вопросительным ''Мм?''. — Я серьёзно. Будь осторожнее. — Ты моя мамочка, Чуя? — даже сонно бормочащий в подушку он умудрялся бесить. — Папочка, блядь, — не раздумывая, фыркнул Накахара, лишь слегка раскрасневшись мгновением позже, когда Осаму протянул какой-то свой довольный звук, приглушённый одеялами. Затем, всё же, перевернулся, и Чуя позволил ему уткнуться в своё плечо, пока сам вытянул руку и мягко огладил по волосам. Дазай ничего не расскажет, и в этом нет ничего удивительного. Так почему Чуе кажется, что именно сейчас он упускает что-то особенно важное?..