Your time has come.

Тик-так-тик-так. Мимо мелькали проёмы дверей, летели назад номера кабинетов, отсеков, светились в холодном свете ламп золотистые буквы неизвестных имён и фамилий. Для Бориса они будто не существовали, а потому любая золотистая буква сливалась со следующей, образуя золотистую полосу не периферии взгляда. Мужчина, не помня себя, нёсся вперёд, отбивая гранитные плиты чёрными каблуками дорогих министерских туфель. Они не могли. Не сейчас. Нет! Вообще никогда, рано, слишком рано. Этого вообще не должно было произойти. Проведя все нужные исследования и подписав бумаги Борис думал, будто предотвратил катастрофу мирового масштаба, но судьба распорядилась иначе. Человеческая жадность оказалась сильнее стараний одного умного, пускай и немного циничного чиновника, который всего лишь пытался спасти советский народ от гибели. Который пытался спасти... Щербина рывком распахнул заветную дверь. Глазам предстала цилиндрической формы аудитория, оснащённая калейдоскопом электронных приборов и панелей. К одной из них, сгрудившись, примкнула кучка учёных. Безучасным оставался лишь старик в белой кепе, курящий сигарету возле стола посредине. Лёгкое, зеленоватое освещение выбивало из пустоты каждую пылинку. В комнате царил теплый, магический полумрак. — Это ещё кто? Пошёл вон. — Мужчина в кепе лениво поднял голову. — Вы не можете остановить реактор. Не можете! Понятно?! — Закричал Борис, направляясь к столу. — Это ещё почему? — Вам запретили. Я лично подготовил все бумаги. Дятлов усмехнулся. "Дя-тлов" — прочитал Щербина на бейдже. Этот учёный показался ему на удивление мерзким человеком. — Ну...— Анатолий покачал седой головой. — Запрет-запретом, а деньги есть деньги...Повышай. — Скомандовал он Акимову. Мужчина, испуганный слегка ответственностью, возложенной на него, в больших черных очках с сомнением взялся за тумблер и повернул его. Борис метнулся к нему, но двое ассистентов ловко схватили его под руки. — Вы не понимаете...Не понимаете! — Кричал Щербина, глядя, как расстут с бешеной скоростью цифры на маленьком, злополучном экранчике. — Идиоты! Вы абсолютно ничего не понимаете. Сейчас он мог надеяться только на Валерия, который был оповещён сразу же после Бориса, но времени не было. Ещё несколько минут, и всё будет кончено. Мир вокруг вдруг оказался подёрнут туманом, а взгляд, устремлённый на панель, рассеялся и потерял всякий смысл. — Куда? — Борис стоял спиной к открытой двери и смотрел на человека в белом халате. — Туда, где вы должны были быть, товарищ Щербина. Сделайте то, что должны. Ощутив силу в руках чиновник сразмаху пнул одного из молодых людей под колено, вырвался, оттолкнул Акимова от пульта, и прежде, чем кто-либо успел опомниться сорвал предохранительный блок АЗ-5 и ударил по кнопке. Угрожающе заревели генераторы, от панели, кажется, начал подниматься пар. В этот момент в комнату вбежал растрёпанный Валерий. — Чтод здесь происходит?! Ни Щербина, ни другие люди в комнате не торопились ему отвечать. Цифры начали расти, достигая критических значений. 512. 620. 835. Борис помнил их все наизусть, и каждый новый рывок очень, очень больно отзывался в сердце. Все было кончено. 1000 4850 9280 Счётчик в последний раз дёрнулся и погас. Погасла и гирлянда ламп, тянущаяся кольцом от выхода, одна за другой погасли панели. Реактор был остановлен. Тело чиновника прошибло судорогой, прежде чем он почти беспомощно начал сползать по панели к земле. — Кретин! Идиот! — Щербина, кажется, не упал только потому, что Анатолий сразмаху дёрнул его за плечо, а затем от души врезал по правой щеке и тут же отпрянул, потирая костяшки. — Ты даже не представляешь, что ты наделал. Когда я доложу об этом, тебя расстреляют. Тебя, и твоего дружка. — Он бросил презрительный взгляд на Валерия. В ушах звенело, руки плохо поддавались контролю. Странный костный вкус после удара неприятно осел на языке, но даже это не могло сейчас потревожить Бориса. Он смотрел. Смотрел на застывшие, пустые нули, на кнопки, на нажатую АЗ-5. Он смог, он успел. Потирая ушибленное место он глупо посмотрел вслед удаляющемуся Анатолию. Обвел взглядом команду, которая, казалось, не могла до сих пор прийти в себя, и, наконец, перевел взгляд на Валерия. В его глазах застыл ужас, грудь нервно вздымалась и опадала. Руки были раскинуты в сторону, так, словно он собирался что-то сделать, но так и не смог понять, что. Все это уже было чуждо Борису. Он справился. — Расстрелян-не расстрелян...Расстреляны будете Вы все, за неисполнение приказа. — тихо прохрипел Борис и направился к выходу. К ним уже мчались спецслужбы, сотрудники, и, направлялся даже, кажется, кортеж самого секретаря. Тревожный вой разлетелся по Припяти, но ни одна из машин, направляющихся сейчас к ЧАЭС, не силилась перегнать колесницу смерти. Скорее всего, будут суды, разбирательства, будут расстрелы, но расстрелы от силы двух десятков людей, а тысячи советских женщин, деток и мужчин, тысячи поляков и шведов, белорусов, немцев и украинцев продолжат спокойно спать в своих кроватях, растить детей, ходить на работу, и никогда не будут знать о том, что могло бы произойти на Чернобыльской атомной электростанции Не глядя, собственно, никуда, Борис подошёл к ближайшей машине, сел в неё и махнул рукой, назвав адрес собственного дома. Валерий, кажется, бежал за ним, но Борис не нашел бы сил сейчас взглянуть ему в глаза, слишком близок был страшный кошмар всей его жизни, Щербина просто боялся не вынести. На календаре снова было 26 апреля. Очутившись дома, чиновник собрал все бумаги со стола, бросил их в камин и сжёг, достал чистый лист, написал короткое письмо в правительство, и, не найдя в себе сил даже отправить его, очутился в кровати и зашёлся тревожным сном. =============== Борису потребовался длинный отпуск чтобы разобраться со своими мыслями. С момента ситуации, произошедшей на АЭС, он больше ни разу не вышел из дому. Не поднял трубку, не написал ни письма, ни одного ведомства, потому что не чувствовал в этом потребности. Единственный отправленный им лист с запросом на бессрочный отпуск был одобрен, а значит, от него больше ничего не было нужно. Все своё свободное время Борис Евдокимович занимался чтением, редакцией каких-то текстов и отдыхом, изолировашись от всего мира. И это казалось ему абсолютно правильным. Он чувствовал себя случайным попаданцем, винтиком, который провернул нужную шестерёнку и стал таким же, как и сотня других винтиков, которые теперь уже не вращали ничего. А значит, в нем теперь не было нужны вообще. Никому. Обещание, которое Борис дал себе в самом начале пути, он исправно выполнил. Позволить Валерию жить своей жизнью. К счастью, учёный так ни разу и не изъявил желания пообщаться, пока одним прекрасным днём не раздался звонок в дверь. Борис вздрогнул, отрываясь от печати, и устремил настороженный взгляд в сторону двери. Открыв ее чиновник узнал знакомые уже коричневые ботинки, брюки цвета хаки и пиджак, под которым сейчас почему-то была лишь майка. Складывалось ощущение, что Валерий, только проснувшись, решил слегка приодеться и, без особых раздумий направился к Борису. Впервые за несколько месяцев. — Привет. — Валерий струдом поднял взгляд от пола, но смотрел на собеседника смело и решительно. — Позволь, пожалуйста. — Он сам сделал шаг внутрь, отодвигая Бориса и закрывая за собой дверь. — Доброе утро, Валера. — Борис скрестил руки на груди, глядя сквозь друга тем же невидящим взглядом, который, кажется, плотно закрепился за ним после произошедшего. А может, Борис тщетно пытался сбежать от чего-то. Минуту мужчины стояли в молчани. Чиновник с интересом рассматривал первого человека, которого видит за последние несколько месяцев, а Валерий то и дело рассматривал свои туфли. — Получается, ты все знал с самого начала. Почему? Почему, Борис? Почему ты сразу не сказал причину? Борис оставил Валерию долгий взгляд и усмехнулся. Учёный покачал головой и прошел дальше в комнату. — Если бы ты сразу дал нам с Ульяной причину, ничего бы не произошло...Я имею в виду...совсем ничего. — он озадаченно поправил очки, глядя на кипу бумаг и печатную машинку. — Редакция, серьезно? Борису даже показалось, что он произнес это с неким восхищением. Взглянув на товарища Валерий внезапно понял, что, похоже, разговаривает сам с собой. Борис не торопился ему отвечать и, более того, даже не торопился вслушиваться в суть его слов. С самого 26 апреля Щербина пребывал в этом странном состояни и, простыми словами его, кажется, было не пронять. Легасов вздохнул. Он ведь и сам пришел сюда не выяснять вопросы и причины неслучившейся авари. Ведь и сам он.. Наверное немного недоговаривает себе некоторых вещей. Мужчины вообще часто склонны скрывать свои чувства даже от самих себя. — Послушай...– Он сделал шаг навстречу и оказался опасно близко к товарищу Щербине. Чиновник не дрогнул, так же безучасно глядя куда-то вниз. Легасов мягко положил руку на его запястье и потянул вниз, силясь развязать узел. — К черту это все, пожалуйста. Борис. Я не знаю, что произошло, и не могу изменить этого. Пожалуйста, к черту. Позволь мне быть рядом, умоляю. — Последние слова учёный произнес, и железные ладони наконец подались ему. Валерий скользнул ладонью выше, к груди, а затем у подёрнутой морщинами щекам, но Борис опередил его, и увлек Легасова в теплый поцелуй. Валерий мог бы поклястья, что это самые крепкие, и, в то же время, полные отчаянья объятия в его жизни. Лёжа затем в кровати и наслаждаясь пением птиц он невзначай скажет Борису: — Борь.. — М? — Борис, которому, кажется, стало лучше, лениво обнимал любимого за плечо, прикрыв глаза. — Не забудь сказать спасибо Алексею.