Королева отверженных

      Когда Сентинель утонул в ночи, Марселан вошел в покои своей госпожи, держа в руках самое обычное платье из хлопка, какие носили редгардские женщины.  — Моя госпожа, настало время. Прошу, переоденьтесь, и можем выдвигаться.  — Отлично! — Впервые бретонец видел Азхар ожившей. Она так хотела выбраться из поместья, что забыла выгнать Марселана из комнаты, чтобы переодеться, сняв шелковую рубаху при нем; он, как благовоспитанный мужчина, отвернулся сам и покорно ждал ее слова. Хлопок казался ее нежной, привыкшей к бархату коже ужасно грубым, и все же она с удовольствием натянула на себя платье, после чего повернулась к Марселану:  — Я готова.  — Хорошо. Нам придется лезть через окно.  — Я… Я не умею.  — Ничего страшного, я все приготовил. — Он улыбнулся и показал ей моток веревки. — Я обвяжу тебя, спущу на землю, а потом слезу сам.  — Хорошо. Что мне делать?  — Стой смирно.       Он подвел ее к окну, обвязал ее вокруг талии и бедер и хотел уже помочь ей вылезти, но в дверь трижды постучали. И Азхар, и Марселан замерли, тревожно глядя на дверь.  — Госпожа, почтенный твой отец беспокоится, что ты не спишь в столь поздний час, — услышали они голос Джамилы.  — Да… Да, я поняла. Уже ложусь, — немного дрожащим голосом ответила она, и бретонец задул свечи; старая служанка ушла, и Азхар облегченно выдохнула.  — Так, теперь осторожно, — прошептал Марселан. — Садись на подоконник. Отлично, теперь перекидывай ноги на другую сторону. Теперь сползай с него. Не бойся, держу!  — Ох… Высоко-то как!  — Ничего страшного. Не бойся, я держу. Все! Спускаю!       И Азхар медленно поплыла к земле, и чем ближе она была, тем сильнее билось ее сердце. Наконец, когда ноги ее коснулись еще не остывшей от дневной жары почвы, она развязала узлы и подала знак Марселану, и тот спустился за ней.  — Так, начало положено. Следуй за мной, госпожа.  — Только не называй меня так в городе.  — Прости, привычка.       Нарушив все правила хорошего тона, он взял ее за руку и повел сквозь сад; они шли сквозь заросли цветов и плодовых деревьев, стараясь не выходить на открытую местность, и, наконец, они покинули территорию поместья.       Когда его высокие стены скрылись за домами, бретонец повернулся к Азхар и сказал:  — Пока мы в городе, тебя зовут… Э… Тавия. Ты — молодая жена горшечника, с которым недавно приехала… Э… Из Бергамы.  — Хорошо. А ты? Так и будешь Марселаном?  — Да, мне скрываться необязательно, — улыбнулся он. — Так куда тебя отвести, Тавия?  — Я… Я не знаю. Здесь есть что-нибудь интересное?  — Откуда мне знать, что ты считаешь интересным, гос… Тавия?       Она замолчала. Азхар была абсолютно без понятия, чего она хочет. Марселан усмехнулся.  — Ладно, пошли.  — Куда?  — В таверну.  — Зачем? Там же… людно.  — Ну, да. Послушаешь музыку, станцуешь, напьешься, наживешь приключений себе на известную часть тела. — Он добродушно улыбнулся, вспоминая свою молодость. — Сколько тебе лет?  — Девятнадцать.  — Мать честная! Я в девятнадцать лет девкам мозги пудрил да бухим в луже валялся, — он засмеялся. — Пошли.  — Но… Я не хочу в луже валяться.  — А где ты тут, в Сентинеле, ее найдешь? Не хочешь пьянствовать — не надо, разве ж я заставляю? Просто из развлечений сейчас, ночью, ты больше ничего не найдешь.  — Ну… Раз идей больше нет, то пошли.  — Да не боись, нормально все будет. Не отставай!       Они миновали площадь, миновали торговые кварталы; дорога пошла вниз, и ветер принес им запах моря, пробуждая в Азхар — ах, простите, в Тавии! — старые, покрытые пылью воспоминания. Она помнила, что чувствовала этот запах, хоть в центре Сентинеля, где она жила, морская влага почти не ощущалась, но когда… Ведь она больше десяти лет не выходила из поместья.       Десять лет. Десять лет!       Марселан уверенно вел ее в сторону порта, и чем ближе к морю, тем проще и меньше были дома; они тесно жались друг к другу, и шикарные, масштабные проспекты центрального Сентинеля превращались в уютные улочки. Дорога выровнялась, показались мачты кораблей, а шум моря стал заглушать нестройный хор голосов и музыка. Бретонец свернул в сторону, подошел к зданию с соответствующей вывеской и зашел внутрь; редгардка скользнула за ним.       В таверне было светло и уютно, хоть и бедно; люди пили, разговаривали и совершенно не обращали внимания на новых посетителей. Трактирщик был занят протиранием стаканов, бард играл на цитре и распевал песни, и толпа вокруг пыталась за ним повторять. Марселан уверенно подошел к стойке, бросил пару золотых и попросил пива. Трактирщик, бородатый, но при этом лысый редгард, кивнул и протянул бретонцу кружку.  — Тавия, не хочешь? Местное пиво отличается от бергамского, — улыбнулся Марселан, но его спутница лишь поежилась. — Я понимаю, Сентинель большой и шумный, но помилуй меня Ту’Вакка, что ж ты так нервничаешь?  — Я… Я не нервничаю, — бросила она.  — Ага, я вижу. Пиво будешь?  — Дай попробую.       Она нагло отняла у него кружку и сделала из него щедрый глоток, после чего зажмурилась; с трудом проглотив горьковатое питье, она вежливо отказалась от угощения.  — У-у, неженки бергамские, — улыбнулся трактирщик.  — Да не говори! — Марселан сделал щедрый глоток. — Есть чем удивить привередливую даму?  — Хм, — редгард подумал и достал из стойки бутылку. — Могу вина налить.  — А налей! А то она нервная чего-то.  — Пять золотых.  — Да без проблем.       Трактирщик налил в кружку вина, и Азхар немного смутилась; ей было неловко, что практически незнакомый ей Марселан платит за нее. Увы! Ее семья была богата, но деньги принадлежали не ей, так что делать было нечего.  — Пей, не переживай, потом рассчитаемся. Сто лет не виделись, ты чего! — улыбнулся бретонец, и редгардка робко взяла кружку. — Давай, пей, а то сидишь, как на иголках. У тебя сегодня праздник! Впервые за… Сколько-то лет из родного дома выбралась.  — Мне… Странно.  — Да что ж ты, Мара меня помилуй! Пей, тебе говорят! — Она вздохнула и сделала щедрый глоток из кружки, а Марселан тем временем осмотрелся. В толпе, собравшейся вокруг барда, он увидел Винсента, и тот пристально смотрел на своего друга; встретившись взглядами, они кивнули друг другу, и темноволосый бретонец исчез из таверны.       К ним за стойку подсела крупная, мускулистая редгардка. Она заказала пива, и трактирщик щедро налил его ей; пока она пила, Азхар с удивлением смотрела на ее сильные руки, на ее бритую по бокам голову и длинную косу. Женщина заметила это и, беззлобно улыбнувшись, спросила:  — Чего смотришь?  — Я? Не. Я так.  — Ой, засмущалась, как будто голой меня увидела. Смотри на здоровье, мне не жалко.  — Ты сильная. Ты воин?  — Ну да. А что?  — Да нет, ничего. Я нечасто вижусь с воинами, вот и спрашиваю.  — А.  — Ты пей, пей, — шепнул ей на ухо бретонец.  — Пью, — кивнула Азхар и сделала еще пару щедрых глотков.       Марселан вновь осмотрелся. Винсент вернулся и снова стоял, глядя на барда, а в углу, за самым крайним столом, сидела высокая фигура в плаще, и капюшон скрывал ее лицо; она смотрела тупо перед собой, но бретонец знал — впечатление обманчиво, и Химера видит все и всех. Он сделал еще один глоток пива и ткнул редгардку в бок:  — Кажется, одного вина тебе мало. Как насчет потанцевать?  — Г… где?!  — В смысле «где»? Здесь. Вон, видишь, парниша стоит у стенки? Бретон, волосы темные, — он ткнул пальцем на Винсента. — Поди да склей его.  — Что значит «склей»?!  — То и значит. — Марселан закатил глаза.  — Берешь, подходишь к нему, берешь под белы ручки и говоришь «пошли танцевать», и все! — встряла в разговор сидящая рядом редгардка. — А откажется — друг твой пинка ему даст, и он передумает.       Марселан засмеялся. Их с Винсентом дружба была очень странной, и взаимные звездюли были важной ее частью.  — Как-то это… невежливо.  — Мать, ты откуда такая упала? — Редгардка вскинула бровь. — Вежливость и хорошие манеры оставь благородным господам, а мы тут люд простой.  — Кажется, ты просто мало выпила, — бросил Марселан и заказал еще вина.       Трактирщик улыбнулся и поставил перед Азхар еще одну кружку; та выпила ее, и алкоголь дал ей в голову, после чего она сползла со стула и решительно направилась к Винсенту.  — Хе-хе, ох и представление сейчас будет. — Марселан широко улыбнулся и развернул стул, чтобы видеть, на какие приключения потянет его подопечную. Та подошла к бретонцу и, как и велела незнакомая ей редгардка, взяла его за руку, выдав слегка заплетающимся языком:  — Пшли танцевать.       Винсент густо покраснел и попытался спрятаться, но ему не дали. Азхар схватила за руку абсолютно пунцового бретонца и потащила прыгать по залу, а Марселан, наблюдавший за этим, в голос заржал.  — У-у-у! Вот это другой разговор! — Редгардская воительница улыбнулась и сделала щедрый глоток из кружки. — Не знаю, кто ты, но молодец, что вытащил девку гулять. Стеснительная, жуть!  — Ой, не говори! — Марселан с наслаждением наблюдал, как пьяненькая Азхар с крайне неловким, но все же счастливым лицом отплясывает под какую-то дурацкую песню. — Эх, где мои девятнадцать лет! Тоже бы скадрил кого-нибудь.  — Так пойди да скадри. Ты вроде не старый.  — Спасибо! — улыбнулся он.       Марселан не был ни однозначным красавцем, ни ужасным уродом. Он был просто… бретонцем. Практически хрестоматийным и от того плохо запоминающимся. Ни темные, ни светлые волосы, глаза непонятного серо-зеленого цвета, стандартный рост и стандартное лицо. Винсент выглядел куда симпатичнее него, да и моложе, хоть они и были ровесниками — оба не так давно разменяли четвертый десяток.       Азхар вошла в раж; замучив танцами Винсента, она переключилась на какого-то редгарда, потом пристала к какой-то женщине, которая тоже с ней попрыгала по залу. Марселан смеялся, наблюдая за ней, и попутно поглядывал на сидящую в углу фигуру, что никак не присоединялась к всеобщему веселью.       Химера сидела молча, но в кои-то веки широко улыбалась.       Наконец, вдоволь напрыгавшись, Азхар приползла к стойке, плюхнулась на стул и упала лбом на столешницу. Редгардка, с которой болтал Марселан, добродушно засмеялась.  — Гуляет, как в последний раз. Такое чувство, что ее взаперти лет десять держали.       «Ты себе представить, даэдра тебя дери, не можешь, насколько ты попала в яблочко!» — подумал бретонец и потрепал свою спутницу по плечу:  — Ау? Пойдем домой?  — Неси меня, ты обещал, — бросила она, и бретонец громко захохотал.  — Как прикажешь, о моя госпожа, как прикажешь!       Он взял ее под руки и вывел из таверны; Винсент, увидев это, скользнул за ним. Уже за стенами таверны бретонец закинул Азхар себе на плечо, осмотрелся и спросил у своего друга:  — Верблюд где-нибудь есть? Боюсь, если я ее вот так через весь город понесу, ко мне будут вопросы.  — Пошли, — кивнул он и повел Марселана за собой.       На портовом складе содержались вьючные животные, и верблюды были в их числе. Бретонец, чьи ноги все еще немного дрожали после безудержной пляски, договорился с хозяином, взял одного из них, и его друг закинул сонную Азхар на его спину, после чего сел на него сам; Винсент, немного подумав, взял и себе верблюда тоже.  — А тебе-то на кой?  — Тебе будет сложно затащить ее в таком состоянии на второй этаж самому.  — Ладно. Тогда поехали.       Они повели верблюдов легкой рысью, возвращаясь обратно в поместье; стражники не обращали на них внимания, и все же, дабы не испытывать судьбу, они старались держаться от крупных улиц подальше. Медленно, окольными путями бретонцы добрались до поместья, с трудом пересекли сад и подползли к заветному окну.  — Я лезу первый. Привяжешь ее потом, а я подниму, — скомандовал Винсент и, не спрашивая ничьего мнения, залез по веревке в окно. Марселан разбудил свою госпожу, обвязал ее и дал команду своему другу; тот послушно поднял Азхар наверх, развязал и уложил на кровать. Забравшись следом, бретонец обнял на прощание своего друга, а сам снова растолкал сонную благородную деву, напомнив, что ей надо переодеться.       Длинная, но яркая ночь подошла к концу. Им удалось не попасться, и это очень радовало Марселана. К тому же, он сделал невозможное.       Он заставил замкнутую Химеру искренне улыбнуться.