Это длится долго.
Свет периодически гаснет, тут же вновь загораясь красным. Осаму тяжело дышит, его руки сжимают обивку дивана, а Чуя продолжает целовать шатена, с каждой секундой все больше наваливаясь на него, пока они в конец не падают на диван. Бедра Накахары нетерпеливо качаются на пах Дазая, пока сам он посасывает нижнюю губу Осаму, настойчиво предлагая расслабиться. Но Дазай вздрагивает не из-за волнения, больше нет. Поцелуи становятся горячее, грубее, язык Чуи скользит в рот Осаму и водит по небу, по щекам.И в итоге Дазай теряется в этом.
Он издает первый выдох от волны удовольствия где-то в животе, совсем плавясь под Накахарой и аккуратно укладывая руки на его лопатки, его бедра делают пару пробных толчков в пустоту, и, что ж… реакция Чуи интенсивная. Потому что он издает гортанный рык, от которого Осаму сжимается под ним и даже почти готов обвить ногами талию рыжего. А в следующую секунду зубы Чуи оказываются у горла Дазая. — … — Рыжий поддевает пальцами марлю, уже готовый содрать ее, но то, как под ним напрягается Дазай, останавливает Накахару. Он нехотя отводит взгляд от кадыка Осаму, устанавливая зрительный контакт, — Я могу…? Накахара теперь может предположить, что под бинтами Дазай скрывает что-то ужасное, но… Но раньше Дазай не прятал шрамы от Чуи. Впрочем, это было раньше, а ожидать от партнера подобного доверия и сейчас? Ха. — …да, — Осаму кивает, слегка поднимая подбородок, чтобы облегчить Чуе работу. Чуя выпускает облегченный вздох, разматывая бинты и удивляясь про себя тому, что сейчас на шатене намотано намного больше слоев, чем было прежде. Накахара вообще чувствует, что что-то не так, но он не может сложить картину. Да, люди с годами меняются, но он не понимает, что заставляет его так болезненно напрягаться каждый раз, когда напрягается Дазай. А он напрягается так часто… Но в конце концов Накахара просто сделал вывод, что Дазай старается не торопиться, поэтому все, что может в этой ситуации рыжий, так это идти в том же темпе в ногу с шатеном и быть джентельменом. Когда марля падает на пол возле дивана, а Накахара медленно наклоняется к кадыку шатена для следующего поцелуя, то он даже в полутьме может видеть, что новых шрамов нет. Ну прямо вообще. Более того, старый шрам от веревки зажил; он настолько незаметен, что даже удивительно, каким это образом. Такого результата можно добиться только дорогими кремами или операциями. В любом случае, Чуя не думает об этом долго, потому что Дазай сглатывает под ним, почти недышащий в момент заминки, и Накахара наконец целует его в шею, буквально терзая бледную кожу, оставляя краснеющие засосы то на точке пульса, то ближе к плечу. И это так приятно для обоих, они начинают извиваться, прижимаясь телами все сильнее ближе друг к другу-А потом Накахара тянется к рубашке, собираясь расстегнуть верхние пуговицы, чтобы дотянуться губами до ключицы. И Осаму слабо толкает его в грудь.
— Ну ты чего? — голос Чуи нетерпелив, он застрял где-то между раздражением от вечных заминок и волнением от ситуации, а тепло в штанах начинает напрягать, когда рыжий нависает над Осаму. — … — На самом деле, Дазай только сейчас осознал, к чему его ведет Чуя. И сейчас это ощущается странно, потому что, ну… Не то чтобы он не готов или не хочет. Его болезнь не всегда делает из него ангела и целку во плоти. Есть также моменты, когда в голове предстают жестокие убийства с ним в главной роли или сцены сексуального характера. Очень… яркие сцены. Такое случается, если затянуть с приемом лекарств или в худшие дни, дни сплошных неудач и невезения, и конечно Осаму корил себя за подобные картины, но оказавшись на диване Чуи и чувствуя его эрекцию у себя на животе через плотную ткань брюк, так или он расстроен происходящим? Нет. Вовсе нет. — Эм… прежде чем мы… я могу… принять душ? Сначала Чуя молча смотрит на него, все еще удерживая себя над Осаму с помощью рук по бокам от его головы. Он по-совиному моргает и слушает, как у него в голове вертятся шестеренки.Ну типа… с каких пор?..
— Да, конечно, — Накахара встает, слегка жмурясь от неудобства передвижения с набухающим членом в штанах. И когда он наблюдает, как шатен поднимается следом, выискивая взглядом ванную, Чую будто бы осеняет. — А, так вот оно что! Он выкрикивает это так восторженно, что Дазай удивленно вскидывает бровь. — Сча, секунду, — шатен наблюдает за тем, как Чуя тянется к пульту и включает полноценный свет (Осаму выдыхает от этого), а потом рыжий бежит к какому-то шкафу в гостинной, достает какую-то коробку и начинает рыться в ней. Это продолжается долго, так что скоро из коробки летят всякие тюбики, блистеры таблеток, запакованные шприцы и пластыри, пока наконец Накахара не достает какой-то новый, нетронутый блистер и не протягивает его Осаму. — Вот, так бы сразу и сказал. Ванная там. Дазай сначала оборачивается на ту дверь, куда указал рыжий, а потом изучает таблетки в своей руке.Ректальное слабительное. (Дазай вообще не думал об этом, когда собирался сходить в душ).
— Ага, — кивает Осаму и направляется в ванную, закрывая за собой дверь с громким щелчком. Следующие полчаса для Накахары проходят скучно. Он сначала ржет с того, как его кот играется с бинтами возле дивана и как его лапы смешно путаются в них, потом складывает все таблетки назад в аптечку и прячет ее в шкаф. Время идет медленно, ожидание просто отвратительно. Чуя даже идет в спальню, чтобы убедиться, что там нет срача или его носков на полу, и когда он убеждается в обратном, он даже засовывает все в шкаф (и срач, и носки). Кровать заправлена, освещение подходящее (пресловутое красное), ску-учно. Накахара выходит на балкон и курит, борясь с желанием выбить дверь в ванную и просто трахнуть Дазая на стиралке, но в конце-то концов… Мальчик просто серьезно подходит к вопросу, в их-то возрасте пора становиться взрослыми, ага. Тем временем в ванной (которую Дазай нашел даже довольно приятной на внешний вид и чистой) ну просто центр психологической помощи самому себе. Во-первых, Дазай пьет Феварин*, следом глотает слабительное. Он долго смотрит в зеркало возле раковины, ожидая, пока хотя бы одно из двух лекарств подействует, и в итоге сначала ему становится легче дышать. Это ощущается так после таблеток, поддерживающих его с его болезнью более спокойным. После этого он роется в тюбиках на полочке и выискивает гель для душа. Пахнет вкусно. Дазай стягивает с себя рубашку, даже если это немного неприятно, потому что чувство, что вокруг все не слишком стерильно, не отпускает его, но он старается дышать спокойно, оглядываясь по сторонам и находя лишь чистоту. Это помогает. Он моется, дальше стоит перед зеркалом длиной от пола до потолка (Накахара никогда не прекращал любить себя и свое тело, это уж точно), внимательно оглядывая каждый сантиметр кожи. Потом действует вторая таблетка. Потом он снова моется. Потом одевается, только в этот раз не заматывает бинты. И, сделав глубокий выдох, выходит наконец из ванной. — Я думал, что ты утопился, — Накахара валялся на собственной кровати прямо в рубашке, брюках и портупее, заложив руки под голову и лениво поглядывая на Дазая. И честно, когда Осаму увидел это, он уже подумал, что сбил весь настрой своими долгими процедурами. Но в следующий миг Чуя оказался перед ним, чтобы схватить шатена за рубашку и опрокинуть на кровать. — Зачем оделся-то? — Накахара остался стоять, стягивая с себя портупею и приступая к расстегиванию пуговиц на рубашке. — Я… просто… — Осаму сглатывает, смотря на Чуи снизу вверх. Он стоит так близко, собираясь стянуть с себя все это, и он так поглядывает на Дазая, будто… будто правда считает его своей добычей. Драма в том, что Осаму совсем не против. — Можно мне закрыть окно? Этот вопрос резкий и неожиданный даже для шатена. — … — Чуя переводит удивленный взгляд с шатена на окно, но кивает. — Дазай, все в порядке? Осаму подбегает к окну и закрывает его, перепроверяя после этого еще два раза, точно ли оно не откроется. — Эм… да? Я просто… — когда он разворачивается лицом к Чуе, то видит, как тот избавился от рубашки, и у него кружится голова, — я… просто… Он просто громко сглатывает, как в детских мультиках. — «Ты просто»? — Чуя усмехается, более, чем довольный первой реакцией, но когда в течении минуты она не меняется, а теперь Дазай еще и начинает жмуриться, все еще не приближаясь к рыжему, Накахара понимает, что с этим надо что-то делать (но он так чертовски устал думать, во что играет Осаму, и прости-господи, просто хочет ебаться). — Знаешь, что мы сделаем… Чуя куда-то уходит, и на этом моменте у Осаму начинают подкашиваться ноги.Он все испортил. Чуя все понял. Он догадался. Ничего не выйдет. Никто никогда не примет его таким. Он не может жить полноценной жизнью. Он всех обманывает. Он обманывает себя.
А потом Накахара возвращается с черным галстуком в руках. — Иди сюда, — Накахара улыбается, слабо и измученно кивая Дазаю, и тот на ватных ногах подходит к рыжему почти вплотную. Секунда, две, а потом перед глазами темнота. — Тебе будет легче так? Пальцы Дазая аккуратно касаются ткани, которая теперь лишает его возможности видеть, а на затылке чувствуется затягивающийся узел, прежде чем Чуя аккуратно коснется руками предплечий Осаму. — … — Как ни странно, шатену спокойнее, хотя он не имеет ни одной догадки, почему Чуя предпринял именно это, -…да. — М-м-м, я бы хотел услышать более развернутый ответ, но мы к этому еще вернемся. Они сидят на кровати. Рука Осаму скользит по голому торсу Чуи — он не видит, но чувствует ключицы, ребра, пресс. Это ощущается просто превосходно, каждая мышца, каждый изгиб. Где-то шрамы; Дазай часто прежде целовал Чую в этих местах, но теперь он чувствует шрамы там, где раньше их не было, и в этом есть что-то горькое. Накахара перехватывает его руку и тянет чуть выше, к соскам, чтобы Осаму задержался там, и пальцы шатена так дрожат… Чуя всегда был более чувствительным, так что подобные детали для него не пустой звук. Он довольно выдыхает, запрокидывая голову к потолку и громко сглатывая. А потом он медленно тянет руку Дазая вниз по своему телу, прикрывая глаза и концентрируясь на ощущениях, пока она не касается резинки боксеров. Осаму отшатывается, почти падая на кровать. — Дазай, — в голосе Чуи отчаяние, — продолжай. — И Дазай поддается. Это тяжело, он боится сделать что-то не так, но он сам так чертовски возбужден, когда единственная одежда на нем — это галстук на глазах. И он отдает себе отчет в том, что Чуя это видит, что рыжий здесь единственный, у кого есть эта власть, возможность рассмотреть Дазая целиком; то, как его губы слегка подрагивают, как член шатена немного дергается, и помимо какой-то обиды и волнения, Осаму определенно заведен этим фактом. Он водит рукой по стволу Накахары через тонкую ткань нижнего белья, слегка сжимая, вслушиваясь в реакции и сдержанное гортанное мычание рыжего, и в конце концов он набирается смелости, чтобы подцепить чужие боксеры и стянуть их вниз, к коленям. Для этого ему надо подползти к Чуе ближе, и в итоге, не имея возможности видеть, Осаму почти утыкается носом в эрекцию Чуи, тут же так нелепо отпрыгивая. — Ангелок, — Чуя гладит его за ухом, будто напуганного котенка, в то время как внизу, в районе паха, бушует настоящий пожар, который так тяжело игнорировать, — ты чего-то боишься? Осаму кое-как собирается с мыслями, чтобы отрицательно покачать головой, потому что единственное, о чем он думает, так это о том, как прекрасно звучит это прозвище из уст Чуи в данной ситуации. Шатен проводит пальцами по лобку Чуи, чувствуя дорожку лобковых волос. Чуя улыбается этому, потому что он помнит все до единого фетиши Осаму, так что не удивительно, как тот мычит, когда представляет себе эти волосы. Он не видит, но что ж, тактильных ощущений тоже пока что достаточно. Осаму думает о том, как он сжимал бы член Чуи своими внутренностями, как умолял бы о большем, как уткнулся бы носом в рыжие волосы на лобке, заглатывая набухший, пульсирующий член Чуи до основания, как-И все же Накахара срывается.
Он окончательно стягивает с себя боксеры, падая на кровать и подминая под себя шатена, нетерпеливо целуя и размазывая вокруг рта слюну. Это так приятно, так горячо, когда Осаму вибрирует, вертит бедрами и толкается куда-то вверх, старясь задеть своим членом эрекцию Чуи. Так, блять, идеально. — Я не думаю, что мне хватит выдержки сегодня тебя взять, когда ты такой… — Накахара пытается собрать слова в кучу, поочередно покусывая и облизывая соски Дазая, — осторожный. — Нет, Чуя, я готов… я хочу… — Осаму стонет, когда рыжий обхватывает рукой их эрекции и прижимает друг к другу, - хочу те- — Хочешь чего? - перебивает Чуя, проводя рукой сразу по двум членам и громко выдыхая от облегчения, трения и такой близости с Дазаем. — Тебя… — Дазай жмурится, даже если это не имеет никакого смысла, его щеки начинают пылать, а член болезненно пульсировать. Но это не тот ответ, который хотел услышать Накахара. В конце концов, не только же Дазаю сегодня выпала честь издеваться и дразнить, пусть не словами, но своим поведением? — Тогда в следующий раз, — Чуя тянется к уху Дазая, прикусывая мочку, — ты будешь готов сильнее, — Чуя начинает надрачивать, и Дазай так под ним извивается, так стонет, — и попросишь меня лучше. Накахара даже не уверен, что Дазай расслышал последнее; он выстанывает имя Накахары, слепо качаясь в руку и пытаясь найти губы Чуи своими губами, но безрезультатно. — Такой хороший для меня, — хрипит Чуя, кончая. Он подносит пальцы с спермой ко рту Дазая, настойчиво предлагая попробовать, и когда Осаму начинает облизывать их, качаясь членом в руку Чуи, на грани своего оргазма… — мой ангелок. Это звучит как благословение, и Осаму кончает следом за Накахарой. Перед глазами белая пелена, и он не может четко разобрать последующие слова Чуи, потому что он теряется где-то между отголосками удовольствия и реальным миром, такой дрожащий, горячий и потный лишь от руки Чуи. Накахара стягивает с лица Дазая галстук, проникая языком в рот шатена и чувствуя остатки спермы на щеках. И это так ахуенно, так прекрасно кончать рядом с Дазаем, на него, в него. И Накахара ждал, что Осаму попросит о большем, что неожиданно, учитывая его поведение. Ведь шатен хнычет, его возбуждение снова возвращается через пару минут после первого оргазма, потому что теперь он видит голого Чую. Но он умоляет молча, так что когда через десять минут язык Накахары проводит по члену Дазая, так мучительно медленно, так дразняще, Чуя все равно чувствует себя победившим. Осаму прижимает бедра к ушам рыжего, стараясь толкнуться в горло Накахары — неосознанно, забывшись, — но его в любом случае останавливают звонким шлепком по заднице и строгим взглядом. Все, что может Осаму, это скулить и наслаждаться тем, что с ним вытворяет Чуя еще час, так и не коснувшись даже колечка мышц.***
Чуя жмурится, когда его будет громкий, противный звук будильника. Он через силу открывает глаза, но вместо светлой комнаты, какая она бывает по утрам, часов так в восемь, он обнаруживает полутьму. Первую секунду он не понимает, что происходит, а потом слышит справа от себя бурчание Осаму.Ох. Точно.
— Мгм… — Чуя падает лицом в подушку, не находя сил восхищаться тем, что проснулся вместе с Дазаем. — Серьезно? Сколько времени? — Шесть утра, — шатен выключает свой будильник и смотрит на Чую, улыбаясь уголками губ, — доброе утро. Накахара вертится в постели, все же бросая сонный взгляд на Осаму и различая искреннюю, спокойную улыбку. — …да, — рыжий тянется к футболке Дазая (тот реально после всего решил спать не голым, так что на нем была одна из оверсайзных домашних футболок Накахары) и тащит на себя, наблюдая, как Осаму, дезориентировавшись, падает на подушки, — доброе утро. Но долго так у них лежать не получается, потому что Осаму, оказывается, очень спешит. Он идет в душ, а Чуя, окончательно проигравший этому утру, просто валяется в кровати и смотрит по сторонам. В какой-то момент на одеяло запрыгивает кот, мурлыча и подставляясь под руку, буквально настаивая, чтобы его почесали. Но есть то, что заставляет Чую почти сжаться клубочком от смеха, схватившись за живот: кот где-то достал галстук-боло Дазая и умудрился замотать его вокруг шеи — видимо игрался, как с шнурком — и теперь он красуется подобно ошейнику (увидев это, Осаму недовольно фыркнет и попросит размотать галстук, даже не прикоснувшись к коту). У Дазая вообще складывается какая-то неприязнь к этому домашнему животному, хотя тот, кажется, без ума от шатена и скорее хочет с ним подружиться. — С каких пор ты так рано уходишь на работу? — Чуя встает, чтобы найти одежду, и когда Дазай, уже полностью одетый, видит рыжего в одних боксерах… он ужасно краснеет. — Или от меня сбегаешь? — Просто люблю приходить раньше всех. Сижу в тишине. — Осаму нерешительно отворачивается от полуголого парня, наматывая на себя свежие бинты, который ему презентовал Накахара (он, видимо, вообще неплохо подготовился). — На тебя не похоже, — вслух подмечает Накахара, натягивая свежую рубашку, а когда он ловит напуганный взгляд шатена в отражении зеркала, то понимает, что сказал нечто, чем попал в точку. Об этом стоит подумать позже. — Я пойду… — начинает шатен, медленно топая в гостинную, — ну… до вечера? — предлагает Дазай. — Не знаю, — пожимает плечами Чуя, — мне сегодня, скорее всего, предстоит долгий разговор с боссом. — Накахара кидает осуждающий взгляд на Осаму, напоминая тем самым о вчерашней ситуации с цветами прямо у здании мафии. Дазая с цветами. — Ну я же уже извинился, — тянет Осаму, и он имеет в виду то, как вечером во время разговора за поеданием роллов сказал коронное «прости». — Этого было чертовски мало, — однобоко улыбается Накахара, имея ввиду совсем не «прости». Он встает на носки, чтобы оставить целомудренный поцелуй в щеку шатена, — я напишу, если освобожусь сегодня вовремя.***
Чуя падает на свое огромное кресло в кабинете, потирая глаза и делая пару глотков кофе, которое купил в автомате на первом этаже у ресепшена. Он вообще не выспался, но кто сказал, что у него плохое настроение? Он сегодня чувствует себя самым мощным, могущественным и властным. — Кхе-хе-хе, — Чуя злорадно смеется, когда тянется к рабочему телефону и набирает номер. Раздается гудок и подчиненный Накахары отвечает коротким «слушаю». — Зайдите ко мне, — строгим голосом говорит Чуя и кладет трубку, делая еще один глоток кофе. И через минуту, деликатно постучавшись в дверь, в кабинет вошел Акутагава, останавливаясь на пороге с самым недовольным выражением лица. — Я знаю, что ты это не любишь, — довольно сложив руки на животе, начинает Чуя. — Пиздец как. — Акутагава по интонации сразу понимает, что ничего не случилось, а Накахаре просто потребовалась компания. Он садится напротив Чуи. — Чего лыбишься? — Да так… даю тебе фору. — В чем ты вообще можешь дать мне фору? — хмыкает Акутагава, но вспоминает, как после ухода Дазая Чуя был для него сэмпаем, и добавляет, — ну… помимо способности. — Клуб выебанных напарников, помнишь? — …не-ет, — Акутагава качает головой, стараясь не думать об этом вот так, просто не представлять, что это повторяется, — когда ты вообще- — Ну, а когда ты успел с тем тигром? Вы срались, кусались, и вдруг… — Чуя на минуту задумался, мол, правда: как? А потом вспомнил, что они с Дазаем в свое время тоже не далеко ушли. — Короче я не хвастаюсь, просто говорю. — Ты определенно выглядишь довольным, как кот, которому- — Довольным выглядел он вчера ночью- — Заткнись, — Рюноскэ смотрит на Чую осуждающим взглядом, потому что тот очевидно хвастается. А потом они вместе смеются. На самом деле Акутагава немного завидует, может чуточку ревнует, но эти чувства так мимолетны, что их удается проглотить. Подавился ли он? Он закашлялся. — … — Чуя хмурится, — на самом деле мне надо с тобой кое о чем поговорить. У Рюноскэ нет идей, в чем дело. — Я знаю, чем ты болен. Оу. — И… — Акутагава резко выдыхает в пустоту, будто готов провалиться сквозь землю. — …как? — Я разговаривал с медсестрой. Она, может, и хочет с тобой сходить на свидание, но жить она явно хочет сильнее. — Тупая сука. — Ты? — Чуя, — Рюноскэ закатывает глаза, резко напрягаясь и складывая руки на груди, — это только мое дело. — Да-да, несомненно. Другой вопрос, почему ты это дело не решаешь. Ты хоть читал свои прогнозы? — Они неутешительны. — … — Чуя достает какую-то папку бумаг, листает и кладет под нос Акутагаве, указывая на нужную строчку. — А это вы читали, Акутагава-кун? Рюноскэ нехотя переводит злобный взгляд с Накахары на листок, и ему хватает секунды, чтобы узнать в бумаге один и многих пунктов контракта, соглашения по работе в Мафии. И палец Накахары остановился на пункте, где указывается, как, зачем и почему надо сообщать боссу Портовой Мафии о любых своих заболеваниях в срочном порядке. — И так, Огай знает? — Да. — Нет, он не знает. Она и это мне сказала. Акутагава закатывает глаза, мысленно скидывая говорливую медсестру с самого последнего этажа мафии, предварительно оттаскав с помощью Расёмона по воздуху. — Огай ничего не сделает с моей болезнью, так в чем смысл уведомлять? — Рю… — Накахара пощипывает свою переносицу, удивляясь, как его друг мог оказаться таким полнейшим кретином, неспособным хотя бы после ухода Дазая осознать свою ценность в мафии. — Ты реально дурак, знаешь? — Даже если мне пересадят легкие, шанс выжить настолько мелочен- — Он хотя бы есть- — …что я не хочу умереть, составив столько проблем Мафии. — Твоя верность приятна, твоя тупость мерзка. — Чуя прячет бумаги назад в стол, чувствуя себя каким-то уничтоженным и разбитым, застрявшим между злостью на Акутагаву и такой ужасной тоской, чувством, что он ничего не может сделать. И он знает, что может рассказать Огаю, но если это сделает он, то Мори-сан скорее обвинит Рюноскэ в лжи и неверности, чем постарается помочь. Огай ценит работников, но какой смысл ценить тех, кто не доверяет боссу? Стоит ли доверять таким самому? Чуя может понять Рю, он так же понимает Огая. — Я ничего сам ему не скажу. — После этих слов Рюноскэ кажется менее агрессивно настроенным и кивает, но… — я не обещаю тебе этого. Я просто даю шанс самому придти к Огаю прежде, чем я найду тебя в твоем кабинете без пульса. Или прежде чем тебя найдет Гин дома. Или твой парень, когда ты просто задохнешься во время- — Прекрати. Не дави на меня, будто я на допросе. — Хах, — Накахара истерично улыбается, почувствовав это непреодолимое желание врезать кому-нибудь, прикованному к стене, — до поры до времени. — … — Рюноскэ собирается ответить ему, но у Чуи звонит рабочий телефон, так что Акутагава замолкает. — …сейчас буду. — Чуя встает, накидывает плащ и кладет телефон в карман брюк, проверяя, не лежит ли на столе чего-нибудь сильно секретного, и когда он убежден в этом, то смотрит на все еще сидящего и подавленного друга, — Огай вызывает. Если я не выйду из кабинета живым, передай Дазаю… — на этом моменте Чуя тормозит, осознавая, что есть две проблемы. «Не выйду живым» звучит стремно для Рюноскэ, а «передай Дазаю» вообще ужасающе. — Ладно, шучу. Свободен.***
Чуя знает, зачем его вызывают. Более того, он долго работает под руководством Огая, но вообще не в курсе, как тот отреагирует на факт, что Дазай и Накахара сошлись. Не так уж сложно сложить два плюс два и понять, что Дазай возле здания мафии с цветами пришел не к Мори, не к Рю, и наверняка уж не к Хироцу. И не известно, что страшнее: то, что это отношения, которые Накахара пытался скрыть, солгав боссу в лицо или то, что это отношения с предателем. Он сидит перед столом босса, более напряженный, чем обычно; сняв шляпу и уложив руки на колени, вытянувшись стрункой и растерянно смотря в пустоту. Огай с кем-то разговаривает по телефону в другой части кабинета, раскачиваясь с пятки на носок, и пока единственное, что он сделал по отношению к Накахаре, так это кивнул рыжему, чтобы тот сел. Чуя хорошо знает приемы мафии. Приемы классического допроса. Перед разговором допрашиваемого надо напрячь, и этого можно добиться путем принципиального невнимания и незаинтересованности. Будто бы Накахара здесь не главная проблема, будто его вовсе нет. И даже если Чуя осознает это, он неосознанно съеживается к тому моменту, когда Огай кладет трубку и медленно садится за свой рабочий стол, раскладывая бумаги и мурлыча себе под нос похоронный марш. А потом он поднимает взгляд на Чую, складывая руки перед собой в замок и упираясь на них подбородком, мол «я тебя слушаю, дорогой». — Кхм… — Чуя чувствует, что должен начать, и это так стыдно для него, потому что он не хочет терять доверие босса, он предан, он… — Извините, Мори-сан. Накахара опускает голову вниз, уставившись на свою шляпу, лежащую на коленях, и господи, да, он взрослый мужчина, ему двадцать четыре года, в конце-то концов, но он дрожит. — За что? — коротко спрашивает Огай. — Я скрыл факт своих отношений с Дазаем- — С кем? — переспрашивает Мори, будто бы он не услышал. — С Дазаем Осаму, — почти шепчет Чуя, так и не поднимая взгляд. И тишина. Огай молчит, минуту, две, три, и Чуя в панике, он не знает, что теперь будет, он поднимает глаза на босса, и- Тот по-доброму улыбается, явно дожидаясь, пока Накахара перестанет вести себя так. — …после последнего собрания дуэта, — тихо начинает Накахара, — я проснулся у него дома, и он… Чуя недоверчиво щурится, потому что Мори не выглядит злым или обиженным — ну знаете, эти типичные обиды жестоких якудза — он выглядит заинтересованным. — …когда я сказал, что у нас нет никаких отношений, я просто не был уверен, что они будут, но теперь… — Теперь? — улыбается босс. — …мы вместе, — сдается Накахара, опять опуская взгляд. — Знаешь, — Огай встает, подходя к полкам с книгами и лениво окидывая их все взглядом, — я хотел бы знать больше, — он достает одну книгу из ряда, и Чуя вскидывает бровь, когда книжный шкаф отъезжает в сторону, открывая проход в личную комнату Огая. Там ничего такого необычного, Накахара видел комнату прежде. Кровать, стол, шкаф с вещами, холодильник. На самом деле Огаю просто не выгодно ездить домой каждую ночь, потому что это роскошь для босса Мафии, а тут все под рукой, в метре от рабочего места. Огай кивает Накахаре, и тот встает, снова надевая шляпу и медленно проходя в комнату, чувствуя на себе этот нечитаемый взгляд Мори. — У тебя на сегодня не было никаких планов с Дазаем? Чуя давится воздухом. — Нет, Мори-сан. — Да расслабься ты уже, — Мори хлопает его по плечу, проходя к холодильнику и открывая его, — что будешь пить?