Алмаз точится алмазом, одинаковые же стороны магнита неминуемо отталкиваются друг от друга. Касание, способное мгновенно убить и касание, нейтрализующее любую способность. Столкновение двух сил приводит к ужасающим последствиям, сводящим с ума. Вспышка света и пустота, за которой невроз навязчивых состояний, слом личности и бесконечная тревога.
__________________________________________
Накахаре только двадцать два, а он уже из тех, кто ложится в 22:00, лишь бы с утра вообще встать. Потому что систематически встает только определенная часть тела, а что естественно, то не безобразно. Начальник Накахары, если конечно можно о нем так выразиться, будучи умным человеком и даже врачом по совместительству, понимает значимость подобных деталей организма и их же функции, но совсем не одобряет то, во сколько работник приезжает на работу. «Вы, Накахара-сан, — говорит, — не рядовой сотрудник. У вас подчиненные, всегда документы на подпись на столе и клиенты в зале ожидания». На последнее «не рядовой сотрудник» слегка ведет уголком губы вверх, потому что под залом ожидания подразумеваются нижние этажи — подвальные помещения — того здания, где Накахара работает, а клиенты в них… впрочем, тоже не важно. И однажды, должно быть, этот рыжий парень с смешными завитушками локонов на голове, о которых девушки с влюбленным вздохом скажут: «как у овечки!» доконает босса своими опозданиями, но сегодня ему удается протиснуться незамеченным среди толпы работников в холле и скрыться в одном из кабинетов по ближайшему коридору направо. И сейчас, сидя на одном из компьютерных кресел, прижавшись грудью к спинке и просунув ноги в дырки между подлокотниками, допивая свой утренний кофе и ведя исключительно светскую беседу с парой секретарш, его телефон вибрирует, оповещая о звонке. Накахара лезет в карман, и, просмотрев имя контакта, отставляет картонный стаканчик на ближайший стол, тут же прокашлявшись и принимая вызов. Хигучи-тян на это слегка напрягается, толкая подруг в спины, потому что те уж совсем расхихикались и раскраснелись в присутствии начальника их начальников. «Зайдите ко мне» — коротко и ясно. А еще сухо и, что ж… многообещающе. Три раза стучит в дверь и входит, слабо кивая охраннику возле кабинета. В дальней стороне кабинета книжные полки, и Накахара, каждый раз входя в кабинет, автоматически смотрит на одну и ту же книгу, мысленно вынимая ее из ряда остальных и наблюдая, как открывается секретный проход. Он видел, как тот открывался. Один из многих, кто знает, что книги там не спроста, и один из немногих, кто знает, какая книга именно является «золотым ключиком». — Доброе утро, — почти бубнит под нос рыжий парень, но слышно прекрасно даже начальнику в метрах семи-восьми, потому что такова уж акустика кабинета. — Спасибо, что не вечер, Накахара-кун. Присаживайтесь. Накахара подходит к столу босса, выдвигая для себя кресло, стоящее напротив кресла руководителя, и бесшумно опускается в него. Пару раз кашляет в кулак, будто собирается что-то сказать, но мужчина напротив вытягивает руку перед собой, тем самым приказывая поумерить свое желание оправдаться. — Опоздали на полчаса; отвлекли сотрудниц; обматерили в лифте подчиненного. — Мужчина, убирая с лица выбившиеся черные пряди волос, устало выдыхает, щипая переносицу. У него синяки под глазами и опять морщины стали более заметными, что выдает в нем его истинный возраст и совсем немного род деятельности. Накахаре жалко руководителя, но он так же понимает, что тот устал не просто так — усталый вид равен чему-то очень запарному, что заставило босса всю ночь не спать и сидеть над бумагами, которые и сейчас разбросаны по столу. А это ни о чем хорошем не говорит. — По правде, у меня нет сил, чтобы отчитывать вас сейчас. Накахара кивает, еще серьезнее всматриваясь в глаза лидера. — Для чего вы меня вызвали? — Да все то же. Опять. Ничего нового. — Босс цедит последнее сквозь зубы, кажется на грани того, чтобы подскочить со своего места и разорвать все бумаги, разбросать по кабинету и для завершения картины хлопнуть дверью в собственное же царство, бросая все это к хуям. Но он этого не делает. Накахара снова кивает. «Все то же». Это «все то же» вредит их организации уже достаточно долго, почти месяц. Да-да, «долго», знаете ли, понятие относительное, а на той работе, о которой идет речь, обслуживание очень быстрое. Решим вашу проблему тремя пулями в грудь, если пожелаете знать без подробностей. А тут… месяц. Бывают просто и проблемные клиенты. Последний был из таких. — Я простроил план захвата лично, — выделяя каждое слово, продолжает босс, и он, должно быть, гордится собой, потому что их враг — стратег до мозга костей, и если скрутить ему руки может и не быть проблемой, когда говоришь о физический подготовке, то для того, чтобы оказаться с ним в непосредственной близости, надо неплохо потрудиться. И если лидер говорит правду, и он нигде не просчитался, то ему можно пожать руку. — Собирайте группу сегодня же, как изучите детали. Он слишком опасная и изворотливая крыса, вместе с его компашкой. Если убьете на месте, я буду только признателен. Босс говорит спокойно, ничто в его голосе не дрожит и не хрипит, но Накахара знает — начальник в отчаянии. Последний протягивает рыжему папку документов, написанных наполовину от руки, наполовину напечатанных. Накахара кивает. Ну что за болванчик? Шел бы нахуй этот стратег вместе с балалайкой и матрешкой, или чем там славятся русские? На днях ради прикола Накахара дома включил русскую народную и теперь эта фигня сидит у него в голове, да так глубоко, что будет славно, если он не запоет случайно при боссе, а то тот, бедненький, точно свихнется и придушит своего верного пса. Странные эти русские. В голове крутится приевшееся «калинька, манинька, калинька майа»; а сердце бьется чуть чаще в ожидании применения физической силы. — Мори-сан, я могу идти? — Накахара наблюдает за тем, как начальник пролистывает что-то в телефоне, а его нижнее веко правого глаза слегка дергается. — Кхм. — … — Лидер того самого заведения, где проблемы клиентов решаются огнестрельным оружием, отвлекся наконец от гаджета и устало взглянул на Накахару. — Да, конечно. — Мужчина наблюдает, как его сотрудник встает и направляется на выход из кабинета, видимо уже по дороге собираясь просматривать выданные бумаги, и вдруг вспоминает важную вещь, которую нельзя игнорировать. — Накахара… кун, — парень оборачивается на лидера, ведя бровью, — надеюсь, вы помните, как важно справиться с этой миссией. Любой ценой. Даже если это слегка поколебит нашу гордость. На это рыжий щурится, чувствуя что-то неладное, но кивает вновь, так как начальник явно задал не риторический вопрос, и выходит наконец из кабинета.***
Чуя выдыхает в потолок, хрустя шеей и пальцами после того, как изучил все отчеты. Находиться в непосредственной близости с врагом — страшная ноша, но знаете что? Это никогда не сравнится с бывшим, ведь о нем ты знаешь намного больше, чем о любом враге, видел его смешные труселя и перекошенное на утро лицо после бурной ночи, и за это уже ненавидишь его до посинения, потому что как это создание вообще живет-то без меня? Кто его по утрам на работу выталкивает? Остается молча молиться, конечно же не признаваясь в этих молитвах себе, что никто. Следующий час Накахара бегает и раздает команды, а позже мило беседует с одной особой из Исполнительного комитета, которая только вчера видела его в своем публичном доме. Что самое интересное, он пришел не к девушке какой-нибудь, и даже не к парню — еще чего вздумали — он пришел к самой владелице борделя, что бы пожаловаться на свою тяжелую жизнь. Странные эти жестокие мафиози; стоят сейчас два рыжих в коридоре их огромного мафиозного здания и обсуждают, нормально ли Накахара ест. А Накахара отмахивается, бубня что-то типа «Анэ-сан, ну о чем вы вообще говорите» и бежит дальше по коридору в кабинет, где должно быть, лазарет, потому что ух ты ж боже мой какой там кашель… Но нет, там темноволосые брат и сестра, и брат, если сейчас не умрет конечно, то опять выкрикнет какую-нибудь глупость своим хриплым голосом, а сестра тактично промолчит, кланяясь своему начальнику. Накахара вкратце излагает им суть проблемы и решения этой проблемы, а последующие десять минут тратятся на то, чтобы привести в порядок темноволосого астматика, взмахивая тряпкой у его лица и слегка шлепая по щекам. — Ну что ж ты такой восприимчивый, Акутагава-кун, будто бы я рад факту, что мне придется с ним пересечься! — Я не то чтобы прямо недоволен… Акутагава бубнит еще что-то, а Накахара его поднимает на ноги, приговаривая «ну тогда тащи свою довольную задницу на задание» и прощается с темноволосой красавицей, которая все это время только моргала и вслушивалась в происходящее.___________
Накахара слегка щурится, осматриваясь, нет ли никого лишнего в кустах и на деревьях вокруг здания, но шум привлекает его внимание. Парень тянется к своей портупее, где прицеплены пистолеты и ножи, но тут из кустов выходит очкастый блондин, и Накахара, оборачиваясь себе за спину, выставляет ладонь перед собой, тем самым приказывая подчиненным убрать оружие. У него за спиной человек двадцать вооруженных. Где-то там, метрах в пяти за Накахарой топчется Акутагава, нервно клацая зубами, и в какой-то момент, когда Накахара останавливает на нем взгляд, видит в серых глазах… господи, да эти глаза черные, настолько зрачки расширились. Рыжий поворачивается, видя, как из кустов уже выполз целый паровоз, и шумит этот паровоз, как сборище полнейших кретинов, а не первоклассные детективы, но есть кое-что, что заставляет Накахару с абсолютно безэмоциональным выражением лица, слегка прифыркнув — и Акутагава бы поклялся, что этот фырк звучит как сама паника, но Акутагава тоже далеко не в норме — развернуться на сто восемьдесят градусов, и, легкой будничной походкой начать удаляться от мотоцикла, Рюноскэ, заброшенной развалины и детективов. Да ладно. Мелочи. И без меня ж справятся? В наушник шипит Мори, мол, быстро развернулся и взял себя в руки, а руки рыжего, к слову, потеют, ведь где-то там в кучке клоунов, называющих себя профессиональными сотрудниками Вооруженного Детективного агентства затерялась длинная фигура — будь она проклята — в бежевом пальто — и оно пусть горит в аду — с волнистыми каштановыми волосами — оттаскать бы за них до смерти — и отвратительной улыбкой — как ты вообще смеешь радоваться не когда я в метре от тебя. Накахара все же слушается босса, потому что так уж вышло, что он этому мужчине присягал на верность лет шесть назад. Раз согласился на это задание, то будь добр исполняй. Накахара как ни в чем не бывало кивает подчиненным, как будто было запланировано подойти к ним вплотную. Снова поворачивается и, на ходу интересуясь состоянием Акутагавы, который издает жалобный «мгм…», двигается навстречу пестрым и громким детективам. — Накахара-сан? — Куникида Доппо, о котором Накахара знает, кажется, всё, как и о других из их компашки, стоит во главе их группировки и кивает рыжему, тем самым указывая, что беседу надо вести с ним. Ох, уважаемый, я рад вам как никому, а еще уберите длинное ничтожество за вашей спиной, оно огорчает мою тонкую душевную натуру. — Верно. А вы?.. — На самом деле правая рука босса Портовой мафии конечно же изучала все досье и знает о каждой способности людей из ВДА, но самое смешное было в этом изучении отчетов, что Огай подсунул ему папку, где фотография длинной фигуры в бежевом пальто с волнистыми каштановыми волосами и отвратительной улыбкой. Ох, блять, какая неожиданность, а кто это, Мори-сан? Вы тоже не знаете? Как хорошо, что мы все тут его не знаем. — Куникида Доппо. Остальные, думаю, могут не представляться… — Видимо блондин тоже шарит за порядки мафии, так что можно пропустить эту стадию знакомства и перейти к сути. — Да. Вы ознакомились с планом? Знаете, за что ответственны? — После этих слов раздается тихий смешок, и соседи по утрам, если бы у рыжего они были, и то бы дрелью издавали более приятные звуки, нежели шпала; а еще Накахара готов поклясться, что смеющийся смотрит именно на него. Боже-я-задушу-тебя-вопреки-указаниям-Огая. — Обижаете, Накахара-сан. — Куникида все так же серьезен, как и было описано в досье на него, и, обменявшись еще парочкой любезностей, они приступили к исполнению плана. Если даже сейчас бы началась мировая война, где-то в Йокогаме скинули атомную бомбу или вывели войска на улицу, и если бы даже это была война между Японией и Россией, то здесь, в заброшенной многоэтажке, каковых в огромном городе найдется много, если знать, где искать, не колыхнулось бы ничего. Конечно здесь не выставлены горшки с цветами, чтобы колыхаться им, и даже плантаций марихуаны тут нет, хотя если только взглянуть на компашку русских — вообще любых русских — то определенно захочется выучить их язык только ради «ребят, а что вы курили? дайте и мне того же». Но тут есть лишь чай, выставленный на специально отведенном для этого столике, чтобы не пролить случайно на аппаратуру (а иначе взрыв произойдет прямо здесь). Достоевский сидит за столом, над котором в несколько рядов вывешены разнообразной ширины мониторы, и на каждом от шестнадцати до тридцати изображений с камер наблюдения. На мониторе прямо перед носом русского камеры, которые показывают окрестности заброшенного комплекса, и в пятнадцати — двадцати метрах перед входом группа из сорока, примерно, людей, если включать в это количество тех бойцов за основными героями. Так, кто тут у нас: Чуя Накахара — Исполнительный комитет Портовой Мафии, Рюноскэ Акутагава — так называемый «пес» Портовой Мафии, Куникида Доппо — член Вооруженного Детективного агентства, Рампо Эдогава — единственный истинный детектив в ВДА, ну и конечно же Дазай Осаму — тут слова излишни. И как понимать их такие откровенные поползновения в сторону нашей скромной сычевальни, спрашивается? Федор быстро клацает мышкой и по клавиатуре, настраивая камеры и приближая некоторые так, чтобы можно было читать по губам, о чем там идет речь, но ох вы только посмотрите, как мило Дазай поворачивается так спиной к входу в здание, тем самым перегораживая Куникиду и Накахару, стоящих друг напротив друга. Значит ошибки быть не может — они не тупые. По крайней мере шатен. Было бы странно, если бы они не учли, что Достоевский их видит. Что удумали? Федор смотрит остальные камеры; за зданием, вокруг леса, который окружает заброшку, но нигде никого не видно. Значит не окружают. Позволят уйти через скрытый выход? Достоевский недовольно морщит нос, отъезжая на стуле в сторону и делая глоток чая. — Дост-кун, — парень с светлой длинной косой медленно появляется в поле зрения, огибая Федора и остановившись перед ним. — Там на входе- — Ты загораживаешь мне мониторы. Федор еще сильнее морщится и, аккуратно отодвигая белобрысого за талию вбок, снова подкатываясь к рабочему столу, возобновляя умственную работу. На камерах маленькое изменение: все бойцы пропали из поля зрения перед входом, а так же Эдогава и Куникида. Ну что за черт, куда разбежались? Пока парень за плечом продолжает что-то щебетать, иногда срываясь с русского на украинский, Федор просматривает соседние камеры. Тут как тут. Ходят по парочкам с руками на ремнях, где вестимо спрятаны пистолеты. Блондина и умника не видно. Тц. — … треба бігти, Дост-кун. — Федор слышит только обрывок вывода, грубо выдыхая и нехотя отводя взгляд от монитора. — Ответь мне, Николай, как ты себе это представляешь? Они бойцов разбросали повсюду. Гоголь, кажется, на минуту выпал из реальности, а на одном его здоровом глазу высветился синий экран смерти с бегающими белыми буквами. — Забудь эту идею. Если выйдем через подземный вход, то окажемся в лесу; там рассыпаны мафиози и они так или иначе нас услышат, догонят, атакуют. Если выйдем через вентиляции, то все в одной не поместимся и придется разделиться — такой вариант отпадает мгновенно, ты знаешь, что я справлюсь с единицами, но не с кучей. На последнее Гоголь удивленно повел бровью, не понимая, в чем сложность просто _дотронуться_ до каждого из тех, кто вообще посмеет приблизиться, но видимо он за годы работы с Федором так и не узнал, как работает способность последнего. — Останемся здесь. Ищи Ивана, втроем отобьемся. Достоевский говорил спокойно и лаконично, но на глазах у него были синие мешки, выдающие усталость. Он не спал пару дней. Все его налеты на мафию и агентство так или иначе проваливались, и эта черная полоса невезения совсем не радовала. Конечно же, он не проигрывал, но это была стабильная ничья; так что прежде уверенный в своей мощи и умственных способностях Достоевский теперь был слегка сбит с толку. Акутагава быстро перебирал ватными ногами, выбирая между тем, чтобы тащиться в хвосте или все же втиснуться между Дазаем и Накахарой. Последний шел в ногу с шатеном с самым заебанным выражением лица, который только мог предложить — ох уж эти бывшие. Глупец, он счастья своего не знает. Делая очередную попытку приблизиться к Дазаю-сану, Акутагава сталкивается с препятствием в виде рыжего, который незаметно наверное лишь для самого себя делает шаг в сторону ближе к Дазаю, читай: я все равно не позволю. Ой, ошибочка вышла; может быть не глупец — паршивец. Они так и дошли до самых дверей, не проронив не слова. В какой-то момент Акутагава почти уцепился за подол плаща Дазая, но вовремя подумал, что скорее всего ему бы пришлось пожалеть об этом. Накахара видел, как дверь в царство русских слегка скрипнула, будто бы за ней кто-то стоял и случайно толкнул. Рыжий быстро тянется к портупее, скорее на автомате, а не из инстинкта самосохранения, но нечто холодное и болезненно знакомое дотрагивается до запястья, мягко призывая остановиться. Парень смотрит вверх, в карие глаза, но шатен полностью сосредоточен на двери, щурится, будто бы делает вид, что не тронул сейчас мафиози. Будто бы для него это ничего не значило. Чертов Дазай. Дверь наконец открывается, и перед ними стоит парень с длинными седыми волосами и перебинтованной головой. Акутагава фыркает, вспоминая, что это не первая их стычка. Как ни странно, бинтованный — тот, что русский — расплывается в широкой улыбке, делая шаг в сторону и жестом предлагая войти. Шатен не двигается, Акутагава топчется за спиной, а Накахара делает глубокий выдох и… Кидается вперед. Так быстро, что его не успевает затормозить Дазай, раздраженно прицокнув и наблюдая, как Накахара пролетает мимо Гончарова и пропадает в темноте здания. Издается шумный «бух!» и громкие, рычащие чертыхания. Ну еб твою мать, что ты, рыжий, знаешь о гостеприимстве. Не умеешь спокойно входить. Вообще никогда не было, чтобы ты сделал это аккуратно. Гончаров улыбается лишь шире, даже не моргнув и не повернувшись на пулей пролетевшего, а Дазай закатывает глаза и ступает навстречу русскому, не выпуская рук из карманов. Акутагава идет следом, не поспевая за размашистыми шагами шатена и слегка прискакивая, проклиная про себя все, кроме самого Дазая. Ни к чему хорошему этот день, однозначно, не приведет. — Добрый вечер! Не желаете ли выпить чая? — с жутким ломанным акцентом тянет седой, медленно закрывая дверь, бросив напоследок взгляд на улицу и поворачиваясь к тройке. Накахара брезгливо отряхивается от пыли и грязи, Дазай ухмыляется рыжему и шепчет: «Ты сегодня не в форме, да, Чу-уя?». «Заткнись» — было ему ответом, но про себя, ради справедливости, Накахара отметил, что да. Он не в форме. Он вообще ни разу не в форме. — Милейший, отведешь нас к боссу? — обращается шатен к бинтованному и, получив довольный кивок, следует за русским. Мафиози тащатся следом. Как-то все ломано. Не так. У Накахары ощущение, что он и половины плана не читал, зато у бинтованного — у обоих, видимо — все под контролем. И что прикажете делать? Нападать по команде Дазая? Извините, насколько бы рыжий был не в форме, до такого он не опустится. Он понимает, что его эмоции играют сегодня далеко не на пользу, и где-то на третьем лестничном проеме по дороге к тому самому боссу Накахара даже позволяет промелькнуть мысли: стало бы легче, если бы в самом начале боя Дазая просто откинуло в сторону в нокаут? Как бы рыжий отреагировал? Закончил в паре с Акутагавой и со спокойной душой, отряхнув перчатки и сдувая с них пыль, двинулся домой, покуривая сигарету? Да, должно быть именно так, но он ни черта не уверен. Если дело касается Дазая, он не уверен в своих реакциях. А как известно: независимо от содержания провокации, ты — это твоя реакция. Дверь в кабинет перед ними открывается и рыжий втискивается туда первым, чтобы сразу оказаться лицом к врагу. Кабинет очень маленький, может быть двадцать квадратных метров, и мафиози отмечает про себя, что в таком не подерешься. Если только не забросать врага всеми теми мониторами. «Босс» сидит к ним спиной, уткнувшись в экраны и одной рукой монотонно щелкая мышкой, а другой поднося чашку чего-то дымящегося ко рту. Бессмертный, что ли? Темноволосый медленно крутится на стуле на сто восемьдесят градусов и отставляет чашку на стол таким плавным движением, чтобы ни у кого не осталось сомнения — он не вытащит сейчас пистолет. Вся пришедшая тройка выглядит очень глупо. Как детсадовцы, обвиненные в том, что ели землю, представляя, что это куличи и были приведены к воспитателю на долгую и нудную беседу. Да камон, драка-то будет? — Дазай Осаму, — с легкой, подозрительно теплой улыбкой, смотря сквозь, а точнее выше уровня Накахары на шатена, говорит Достоевский. — Такой неожиданный визит. Рыжий закипает. Окей, вы еще обнимитесь и поцелуйтесь, а можете заодно и потрахаться на столе. Гостеприимство - это когда здороваются хотя бы со всеми. Или тут правда Дазай за главного? Да что за пиздец, Мори-сан, я увольняюсь. — Федор Достоевский, — в точности пародируя интонацию русского, кивает шатен, абсолютно не сдвигаясь и кажется тоже забыв, что у них тут не тэт-а-тэт. — Я так понимаю, мирным путем мы решать ничего не будем? — Федор потрясающе делает вид, будто не готов вцепиться в шею клыками каждому из незваных гостей. — Думаю, не сегодня. — Дазай потрясающе делает вид, что задумался над таким предложением. Накахара медленно переводит взгляд с темноволосого на Дазая, чудом не свернув при этом шею, и видит, как эти две змеи все еще переглядываются так, будто… Ай, да к черту. — Чего уставился как баран на новые ворота? — рычит рыжий и, даже не намереваясь дожидаться ответа, вырывает своей силой монитор, висящий под самым потолком к херам собачьим и позволяет ему рухнуть перед не моргнувшим Достоевским. Этот шум видимо именуется сейчас как сигнал старта, и целая череда событий происходит друг за другом с ужасной скоростью. Стена, которая разделяет офис и, видимо, холл, отлетает с такой мощью, что проламывает какую-то часть здания, отчего вся постройка трясется. Гончаров бросается на готового рвать Акутагаву, и они вдвоем перемещаются куда-то подальше от кабинета и всех остальных. Накахара поднимает в воздух уже порядка четырех мониторов, инстинктивно делая шаг назад и чувствуя, как Осаму уступает ему дорогу — этот хрен вечно пропадает из поля видимости для всех до того самого момента, как не понадобится до кого-то коснуться. Ну и пиздуй. Ты сегодня вообще не понадобишься. Мониторы будто бы сами по себе целятся в русского, и, когда они летят в него, все еще не двигающегося и спокойного, то вдруг периферическим зрением рыжий замечает нечто вставшее рядом. Это нечто, даже не дунув в сторону техники, заставляет ее отлететь куда угодно, но не в Достоевского. — Приветик! — Задорно и истерически хихикая, давая Накахаре подметить, что русские очень уж приветливые, пищит парень с длиннющей белой косой, который ага-ага… Умеет телепортироваться и перемещать предметы. В другой жизни они бы обязательно выпили и подружились, но сейчас… Накараха разворачивается на психованного и направляет гравитацию так, что тот должен отлететь к стене и просто вжаться в нее, но пропадает и стена, которую Гончаров решил использовать на Акутагаве, и Гоголь, который просто-напросто телепортировался за спину рыжего, весело смеясь. Той доли секунды, когда Накахара, подобно болванчику, опять повернулся на белобрысого, хватило, чтобы понять, что Федора уже нет в кабинете, или том, что от кабинета осталось. Ну еб твою мать… Накахара и Гоголь минут пять играют в прятки-догонялки, и, по правде, рыжий понимает, что не должен так взбешиваться и сходить с ума от неудач, в то время как противнику все хиханьки да хаханьки. Да я же… Да он же… Акутагава почти скулит, кажется теперь просто нежелающий биться с этим седым без участия человека-тигра, и наверняка позже он побьется головой об стену за такие мысли, если сейчас стена не побьется о него. Дазай стоит между этими двумя милыми парочками и почти двигает ушами, пытаясь понять, куда делся Федор. Идти искать его в незнакомом комплексе — глупость. А если он сбежит, что ж, там на выходе Рампо с Куникидой, которые сейчас командуют людьми отряда Гин, так что Достоевский далеко не убежит. Но он не глуп. Он видел их на камерах — он занет, что выйти сейчас на улицу — самоубийство. Особенно в одиночку. Значит он здесь и нанесет удар. И он однозначно начнет не с Дазая. У них некая… химия. Заинтересованность в друг друге. Исключительно профессиональная, конечно же, и все же… из их бы драки явно вышло что-то умопомрачительное. Сводящее с ума. С Накахары это тоже вряд ли начнется, потому что он посильнее и повыносливее Акутагавы. Значит, надо наблюдать за последним. Акутагава чувствует на себе взгляд шатена, строгий, нахмуренный, и это работает просто фантастически — Расемон обвивает огромную глыбу щупальцами и откидывает в Гончарова, да так, что тот даже не успевает отлететь достаточно, чтобы ничего не повредилось. Камень проходится по его плечу, сдирая кожу и заставляя седого закричать, и тот хватается за почти оторванную конечность, падая на пол. Хах, а еще говорят, что русские не сдаются. Акутагава дает Расемону оттолкнуть противника к дальней стене, и пока тот на грани сознания старается встать, собирая последние силы, Акутагава смотрит в сторону, на Дазая, с жалостливым немым вопросом. И этот день можно записать в личный дневничок как тот, когда шатен сдержанно улыбнулся одними уголками губ и кивнул. А на заднем плане, где беспрерывно были слышны летающие предметы и скачущие по всем стенам всякие там рыжие, вдруг стало шумнее. Дазай видит, что драка стала интенсивнее, причем это исходило не от Накахары — тот явно на последнем издыхании (что явно доказывает предположение о не лучшей форме), но от Гоголя. С чего вдруг- Длинная белая коса отлетает в сторону от дуновения ветра и оголяет ухо, и там… наушник. Федор. Он диктует, что делать. Последний раз прислушиваясь к тому, как Акутагава добивает седого, шатен бросается ближе к кабинету, когда как прежде стоял за углом, врываясь в эти развалины. Накахара криво и победоносно улыбается, наконец вжав в стену Гоголя и видимо отказываясь видеть такую же победоносную улыбку на лице полумертвого врага. За спиной Чуи Федор, тянет тонкую руку к плечу рыжего. У Дазая есть мгновение. Он подлетает, уже видя, как сверкают глаза русского, когда кровь разливается по всему его телу вместе с способностью, уничтожительной, страшной способностью. Его кончики пальцев в сантиметре от рыжего, и последний быстро оборачивается на крик Дазая, но не так быстро, как тот подлетает к Достоевскому, так же вытягивая руку. Все так быстро происходит. Накахара отшатывается, делая резкий поворот на ст восемьдесят градусов и пару шагов назад. Он вжимается в стену, именно там, куда вбит подобно гвоздю Гоголь. Последний тратит свои уходящие силы на то, чтобы обнять всеми конечностями Чую, не давая кинуться к двум эсперам. Обжигающая вспышка света, такая яркая, что и у бегущего ко всем Акутагавы слепит в глазах; он падает на колени, прикрывая лицо локтем. Дазай и Достоевский отлетают в разные стороны, так сильно и быстро, что Дазай падает куда-то к ногам Рюноске, а Достоевский пробивает ту стену, где недавно висели мониторы, и съезжает к развалинам на пол. В ушах звенит, в глазах рябит, плывет, все тело жутко колит. Но самое худшее, что шатен почувствовал в тот момент: жуткая тревога, которая в секунду туманит голову, вытесняя сознание; ему хочется кричать. Чуя рычит, звереет, с ужасающей силой отталкивая и так вжатого Гоголя вместе со стеной к хуям, заставляя лететь по воздуху к земле, истошно крича. Чуя бежит к Дазаю, тоже падая на колени и вместе с Акутагавой принимаясь трясти за плечи и кричать, всматриваясь в бегающие и напуганные чем-то карие глаза, но никакой реакции. Лицо Чуи искажается, ему так ужасно страшно, что он перестает контролировать силу, выбрасывая очередную порцию гравитации, которая сметает Акутагаву, заставляя упасть точно к мертвому Гончарову. Чуя тянется руками к щекам Дазая, шепча его имя, будто бы это более действенно, чем выкрикивать «Дазай!». И последнее, что Дазай видит — это лицо, нависающее над ним; он так сильно хочет избавить себя от ужасающей панической атаки, которая никак не выражается, по-видимому, на теле и на лице; Дазай кричит — но этот крик слышит только он сам, а потом глаза закрываются, позволяя отпустить вместе с тем всю волну страха и переживаний, холода, агрессии.И тишина.