Эйнштейновское дальнодействие
Самое сложное в профессии тренера - быть причиной побед своего спортсмена.
Ещё сложнее - быть причиной его неудач.
Этери два года пыталась убедить себя в том, что судьба спортсменки, покинувшей её группу с таким скандалом, больше не имеет к ней, ровным счётом, никакого отношения. Женщина была уверена, что сделала все от неё зависящее для того, чтобы вычеркнуть Медведеву из своей спортивной и личной жизни.
Наверное, никто из Хрустального уже никогда не забудет отчаянные попытки тренера в буквальном смысле вырвать с корнем любое наличие девушки в стенах катка.
Их совместные фотографии уже автоматически крошились на сотни мелких кусочков, полностью теряя своё содержание. Они рвались до тех пор, пока счастливые воспоминания не превращались в осколки разбитой жизни.
Горящих следов Жени было настолько много, что их не вмещали все мусорные баки ледового дворца. Туда летело все: плакаты, привезенные девушкой из разных стран, забытые ею вещи, подаренная вечная роза из сказки «Красавица и чудовище», осколки от которой вытравили из этих стен все волшебство.
Этери до сих пор сложно даются воспоминания об этом периоде её жизни.
В тот момент она безжалостно сожгла и их.
Женщина чувствовала себя на грани сумасшествия: все валилось из рук, в голове был полный хаос, вызванный тяжелыми антидепрессантами и периодическим алкоголем.
Ко всему этому, вокруг все молчали так, словно умерли ещё вчера.
Они всё прекрасно видели и знали, но ни у кого не хватало смелости даже подойти к Тутберидзе.
Сейчас женщина понимала, что это и правильно, вряд ли бы она тогда смогла одарить их адекватной реакцией.
После ухода Медведевой Хрустальный превратился в кладбище из счастливых воспоминаний, обещаний и совместных надежд.
Дальше было легче, но едва ли это могло радовать женщину.
Результативность её группы вместе с культом личности самой Тутберидзе взлетели до небес, оставляя соперников далеко позади. Девочки брали весь пьедестал, выигрывая большие старты, но все эти медали, даже в их совокупности, не могли и сравниться с одной единственной: например, с той, что тогда с Женей взяли в Бостоне, или с той, что в Хельсинки.
Алена, Саша и Аня, их родители, Федерация - все светились от счастья, радовались, отмечали победы в ресторанах, но женщина всегда уходила в отель, оставаясь непоколебимой и довольствуясь лишь тем, что ей удалось показать, кого потеряла девочка, находящаяся в паре номеров от неё.
Этери никогда не скрывала, что хотела утереть нос напыщенному Орсеру, вместе с его слащавой канадской тусовкой, где все, по мнению Медведевой, были такими радушными
.
Женщину тошнило от этой псевдолюбви, в которую она не верила ни секунды с момента перехода Жени. Этери знала, как качественно Медведева может играть, они проходили это много раз.
И, скорее всего, ей люди верили во всем: в разговоры о семье, которую она так долго искала, в новое тело, которого никогда не было, в дурацкий хумус и во многое, что каждый раз доводило женщину до тошноты.
В такие моменты злость на девушку затмевала глаза, невольно возвращая в стены Хрустального, где прозвучали последние и самые обидные их слова друг другу.
Этери никогда не верила в то, что время лечит. Оно лишь уносит дальше, размазывая осознание того, что это все действительно происходило с тобой.
В жизни женщины было много испытаний, но выдержала она их или нет, Тутберидзе не знает до сих пор.
Каждый день она живет с тяжелой ношей из воспоминаний, которые много раз едва ли не ломали её по частям. Возможно, это является в какой-то степени мазохизмом, но женщина просто не в силах выбросить все то, что уже давно стало частью её самой.
Иногда, оставаясь наедине с собой, Этери не хватало таких необходимых слов поддержки от людей, которые уже, к сожалению, не могли быть с ней рядом. Мамы с папой уже не стало, с сёстрами и братом она никогда не была особо близка, Дише женщина меньше всего хотела что-либо рассказывать, и без того дочь сильно обеспокоена её состоянием. А Женя...
В такие моменты особенно остро не хватало её звонкого смеха и рук, всегда очень теплых и нежных.
Медведева была единственным человеком, который мог успокоить Этери. Женщина называла это терапией: когда Женя клала ладони ей на голову и, как мантру, шептала о том, что они справятся и все будет хорошо.
Это помогало лучше самых сильных успокоительных.
Она была её личным спасательным кругом, который Этери саморучно потянула ко дну вслед за собой.
***
Коридоры Мегаспорта сегодня казались особенно узкими, заставляя задыхаться и чувствовать стук сердца в горле и висках.
Возле льда было непривычно жарко и душно, но женщина все это списывала на поднявшуюся температуру, которая была с утра чуть выше нормы.
Она никому не могла объяснить, зачем второй день подряд осознано выходит на всеобщее обозрение, чтобы посмотреть прокат Медведевой. Это было странно и бессмысленно, но почему-то сейчас казалось очень правильным.
Возможно, дело было все в той же температуре.
Этери, сама того не желая, продолжала чувствовалось внутреннее состояние своей бывшей спортсменки, ведь против двух лет разлуки у них было одиннадцать лет ежедневной работы и личного счастья.
Раньше они поддерживали друг друга ночными переписками, тихими разговорами до утра, чтобы не разбудить Диану, нежными объятиями и робкими поцелуями, оставшимися навсегда за дверью кабинета Этери Георгиевны. В этом всем ни разу не было никакого подвоха, они делали и желали абсолютно искренне, не давая ни единого повода усомниться в своих чувствах.
Сейчас же непоколебимое доверие с крахом разлетелось на куски, долетевшие до самой Канады, оставляя после себя ужасное чувство удушающей грусти и жалости.
Женщина ожидала чего-то плохого, улавливая нестабильное состояние Медведевой только по одной трансляции на главном экране Мегаспорта.
Девушка была поломана и морально, и физически. От прежней Жени остался только шквал бурных аплодисментов людей, встречавших свою любимицу.
Фанаты свято верили в спортсменку, не обращая внимания на то, как с каждым стартом она увядает все сильнее и сильнее.
Женя была той самой розой из диснеевского мультика, которую когда-то сама подарила Этери.
В день её ухода женщина разбила не только купол, делающий цветок вечным, она лишила девочку защитной нерушимой стены, которой та незыблемо доверяла.
Сегодня на льду, под очень красивую и мелодичную музыку из Цирка Дю Солей, от розы отлетел последний сухой лепесток.
Этери смотрела на Женю, не отрывая взгляд, и была уверена, что со следующим прыжком она просто упадёт и уже никогда не встанет, что на этом чертовом льду, вместе с вечной розой, погибнет ещё один близкий ей человек.
Женщину бросило в дрожь от пришедшей в голову мысли, что это действительно конец.
***
— Говорят, что на том свете тело имеет право пожаловаться на душу. Твоё тебя возненавидит,— Этери плотно закрыла дверь раздевалки, создавая в помещении гулкое эхо.
Женщина всегда была уверена, что пойти на контакт с бывшей ученицей будет означать её проигрыш собственной гордости, но сейчас она была, как никогда, уверена в том, что поступает правильно.
Женя ощутимо вздрогнула, до конца не понимая, то ли из-за хлопка двери, то ли от голоса той, кого сейчас точно не ожидала услышать.
Девушка медленно развернулась, надевая на себя ветровку.
— В профессиональном спорте нет места здоровью. Вам ли не знать, Этери Георгиевна,— она едва улыбнулась, проходясь взглядом по женщине.
— Ты всегда была борцом,— женщина по-доброму усмехнулась,— но сейчас действительно настало время залечить старые раны.
Женя удивлённо подняла взгляд, смотря в потемневшие глаза своего тренера. Только сейчас, спустя два года, в тусклой раздевалке Мегаспорта, стоя друг напротив друга, девушка увидела в глазах женщины боль, такую огромную и похожую на её собственную.
— Я прошу у тебя прощение,— голос неожиданно задрожал,— и хочу, чтобы ты знала, что я всегда готова тебе помочь.
Этери закрыла глаза, чувствуя, как их начинает щипать от подступающих слез.
Она сказала все, что хотела. Все, что за два года оставалось за холодными стенами злости и безразличия.
Это был первый, робкий, но такой важный шаг склеить части единого целого.
