***
За окном ярко светило солнце, лето в Йокогаме обещало быть очень жарким и сухим. Впрочем, атмосфера в одной из палат, как казалось Осборну, с лёгкостью затмевает прелесть дня. В ней будто было темнее и холоднее. — Докладывай. — Это был Изабель. Эйми поморщилась, ощущая сильную боль в голове — хвала Богам она успела сообразить, что происходит — не стала есть. И вовремя вспомнила слова Набокова. «Цианистый калий… Как же это банально». — Он сильнее, Ямада-сан. Мне не по зубам, никому из нашего крыла. Она кивнула головой и откинула голову назад. Осборн со сломанными руками в планы не входил. Тем более сейчас. Это дело принимало новый, всё более опасный оборот. — Отдыхай. Осборн кивнул и пожал плечами, насколько только мог. И скрылся в смежной палате, вновь оставляя Эйми одну. — Портовая мафия в опасности, — тихий шёпот. «И что же мне делать, Володь?» Она повернулась к окну и медленно, почему-то испугавшись того, что может упасть, встала с кровати. Тихо-тихо, стараясь идти так, чтобы пол не скрипнул под ногами, подошла и облокотилась на подоконник. Этот день ничем не отличался от других. Такой же тёплый и такой же скучный. Городская жизнь шла своим чередом, а обычную суету Йокогамы можно было почувствовать даже здесь с самого раннего утра. Эйми за время нахождение в палате слишком явно стала замечать, как сильно ночной город отличается от дневного. Стоило только солнцу взойти над горизонтом, освещая море бледно-оранжевым светом, воздух наполнялся запахом выхлопных газов и шумом порта. Кричали чайки, оживал и офис Мафии. Слышались разговоры по телефону, звук работающих принтеров и прочее, и прочее. Большинство сотрудников занималась бумажными отчётами, другая же часть шаталась по городу и за его пределами, выполняя какие-то мелкие задания или просто патрулируя. «Всё спокойно. Пока спокойно…» Эйми стояла возле окна, как обычно засунув руки в карманы. И зашёл бы сейчас кто-то в палату, не заметил бы отличий с той Эйми, что жила в Мафии раньше. Такая же каменно-спокойная и безразличная, такая же уверенная и сильная. Руйко дремала на её плече, периодически ухая и шевелясь. И почему-то Эйми казалось, что питомица чем-то довольна. Может, она думала (насколько могла это делать), сколько нервов и репутаций уже подпортила. Руйко всегда вела разведку с воздуха, иногда утаскивала или подкидывала некоторые вещи, удивительно точно понимая что именно хочет Эйми. Вот, с недавних пор, письма Набокову и обратно носит. И, кажется, вполне довольна собой и своей жизнью. Эйми улыбнулась — без Руйко было бы тоскливо. Сова умела повеселить её, когда появлялась в коридорах Мафии, проносилась над головами могучим ураганом и неожиданно аккутрано садилась на плечо или голову невозмутимой Эйми. Девушка, признаваясь себе, каждый раз еле-еле сдерживала смех, но лишь почёсывала или поглаживала питомицу. Руйко не давалась никому, кроме Эйми. Презирала, кажется, всех и каждого, что Ямаду почему-то очень радовало. Не помогали ни угощения, ни ласки. Она каждый раз выпускала когти, приподнимала крылья и готовилась к защите или нападению. Одного воспоминания о том, как Руйко героически бросилась на Чую, хватило бы Ямаде, чтобы всю оставшуюся жизнь хохотать. Мори тогда сказал, что это Чуя Эйми чем-то обидел, вот сова и мстит. Ах да, и приказал быть осторожнее. Чуя потом долго дулся — Эйми помнит. Единственным человеком, что каким-то волшебным образом с Руйко поладил был Набоков. Эйми правда не поняла почему, но Владимир явно пользовался популярностью её питомицы. — Странное ты создание, Руйко. Как бы хорошо к тебе ни относились — не любишь, а к этому идиоту привязалась. Эйми тоже любила Руйко. Она стала первым в жизни другом и для Ямады осталась тем же птенцом в поврежденным крылом, который появился так вовремя — в первый год нахождения в Мафии. Девочка тогда рыдала у себя на кровати, а маленькая птица аккуратно дёргала за рукав. И смотрела так грустно и понимающе, совсем как человек… Потом оказалось, что Руйко «сбежала» из зоопарка. НотЭйми её возвращать, конечно же, не стала. — Лети, дружок, повеселись. Она открыла окно, и Руйко выпорхнула, закружила над соседними зданиями, расправив мощные крылья. Эйми смотрела на море. Наблюдала за кораблями, машинами, даже людьми, которых, однако, видно было плохо. От нечего делать она вновь отстукивала какую-то мелодию на стекле, когда очередной корабль выходил из порта и давал последний, прощальный гудок. Эйми… Радовалась? Пожалуй да. Во всяком случае свойственная в последнее время меланхоличность отступила. Девушка, наконец, чувствовала себя человеком и осознавала для чего живёт. И что любит по-настоящему. Эйми Ямада любила Йокогаму, всю, без остатка. Йокогаму, пропитанную выхлопными газами — неприглядный город со своими тараканами. Йокогаму, в которой всегда так оживленно, в которой постоянно дует ветер. Её тёмные переулки и яркие огни торговых центров, шум и тишину. Любила просто за то, что этот город её, её родной. «Вы об этом говорили, Мори-сан? Я не понимала вас раньше, теперь поняла. Я выросла, Мори-сан, простите, что так поздно». Пожалуй, сегодняшний день Эйми Ямада запомнит как «день, когда я поняла, что жить не так уж и плохо». Дверь открылась, и Эйми повернула голову, встречая гостя равнодушным, но не холодным взглядом. — Привет. Он удивился. — Ты пьяна? Ведёшь себя странно. — По-моему, это твоё свойство, Дазай. — Как грубо. Он улыбнулся уголками губ, но глаза остались такими же непроницаемыми — так всегда было и, наверное, будет. — Я на секунду заглянул. С Днём Рождения поздравить. — Ага, тебе того же. На этот раз улыбнулась Ямада, но Осаму, конечно, видеть этого не мог. Он стоял молча, наслаждаясь тем, что можно не играть, не врать и не скрываться — Эйми знала его слишком долго, чтобы поверить во что-то подобное. — Спасибо, Осаму.***
На следующий день подниматься с постели не хотелось. Но, видимо, голос Дазая стал достаточной причиной для того, чтобы Эйми всё же встала. Где-то далеко, очень далеко, пробираясь через врачей с максимально раздражённым лицом, Ямада нашла привычную одежду и тут же пообещала, что в палату не вернётся. Руки дрожали. От волнения или от накатившей именно сегодня слабости — Эйми не знала. С Осборном она встретилась в дверях. Тот успел шепнуть несколько слов, от которых Эйми почти полностью побелела. «Держитесь, Ямада-сан». Подвал в Мафии — место жуткое, неприятное и особенно пугающее сейчас, когда сам чувствуешь себя канатоходцем, балансирующем на грани жизни и смерти. Эйми перед лестницей помедлила, но все же шагнула на первую ступеньку, а после пошла быстрее. «Что ты, девчонка сопливая, что ли?» Охранник в чёрном молча открыл дверь в одну из камер, будто приглашая войти. Эйми безуспешно попыталась увидеть в его лице хоть что-нибудь — самую незначительную, даже ничтожную мелочь. И снова почувствовала животный страх. Что делать? Бежать. Бежать как можно дальше и скорее. Отступить — уже не получится. Держаться из последних сил — не вариант. Но стараться придётся: не ради себя, так ради тех, кто был так сильно дорог, ради тех, кто ею гордится и верит в неё. Пусть порой хочется исчезнуть и забыть обо всём — Эйми знает, что не сможет этого сделать. Она не проклята. Она рождена такой. И эта сила, и эта власть, и эти интриги — она сама: ничем не прикрытая, истинная, но лживая сущность. Тело, вопреки мыслям, действовало так, как должно было. Эйми зашла в помещение, надеясь, что быстро привыкнет к темноте. В камере стояли и сидели пять человек: Дазай, Накахара, Коё, прикованный к стене человек и сама Эйми. Внутренний голос облегчённо выдохнул — её не убьют, во всяком случае не сейчас. Эйми несильно наклонила голову, изображая почти поклон, но глаз от повисшей на цепях фигуры не оторвала. — Вот, Эйми. Один из членов Мимика, болтался здесь, неподалёку. Утверждает, что его зовут Изабель. Ямада искоса глянула на парня и тихо произнесла: — Ложь. — Говори, сволочь. Всё, что знаешь, говори. Вокруг тела пленника появилось красное свечение, треснула стена, и тот истошно завопил, еле выдавливая: — Я скажу, скажу, всё скажу. Дазай ухмыльнулся и даже оскалился. — Блеск, — коротко фыркнул Чуя. А Эйми интуитивно шагнула ближе к Коё. — Моё имя — Жерар Лаказ. В Мимике меня знают как Изабель. Я не постоянный член организации, босс иногда вызывает меня. Для чрезвычайных случаев… — Твоя цель? — Я должен был встретится с информатором. — С кем? — Эйми Ямада. Эйми как-то судорожно выдохнула и, кажется, напряглась всем телом. И опустила голову так, будто её только что обвинили в смертном грехе. Выдохнула — кажется всё-таки здесь всё и закончится. И это во всяком случае лучше, чем умереть от рук Дазая. Чуя что делать не знал. Это понять было не трудно. Но взгляд его… Такой злой, безжалостный и жаждущий крови. Что случилось с тем Чуей, которого Эйми знала до этого? Тоже исчез в разрушенной ранее жизни? Коё, наверное, пыталась всеми силами намекнуть, подсказать, чтобы она бежала. Как можно дальше… А Эйми молчала и не двигалась с места, смотря на пленника почти изумлённо. — Интересная… Информация, — выдавила она. Раздались медленные хлопки. Показательные, издевательские и такие противные именно сейчас. Дазай сделал несколько шагов к стене и захохотал. — Молодец, отыграл неплохо, я даже почти поверил. Скажи честно, ты сам решил выкручиваться или это идея твоего босса? Во втором случае я сильно разочарован. Молнией блеснул в свете лампочки нож и Эйми прикрыла глаза под громкий крик Накахары: — Что творишь? Коё за её спиной не шевелилась, и Эйми где-то в глубине души понимала почему. Каждый из них сейчас мог стать следующим. Но Дазай смотрел в стену, видимо довольный своей работой. Потом повернул голову в сторону Ямады, подошёл почти вплотную и, продолжая смотреть сверху вниз, спросил: — То что он сказал — правда? — Нет. — Ты его знашь, Эйми? — Нет. Дазай ухмыльнулся. — Кто такой Изабель? — Не знаю. Но Осборн встретился именно с ним, а сейчас лежит в палате с двумя сломанными руками. И он легко отделался. — Их цели. — Я не знаю. — Не ври мне, милая. — Я не знаю, — громко, почти раздражённо ответила Эйми. И снова вдруг почувствовала приступ животного страха. Она вспомнила и будто бы по-новому осознала, что причина её страха, страданий, ночных кошмаров и нынешнего положения Осаму Дазай и никто другой. — Тогда я сам расскажу. Эйми вновь вздрогнула. — Еще со времён Мори-сана ты вела дело Мимика. Наверняка знала, чего он хотел добиться и каким образом. Ты периодически объявлялась на арене, убирая мешающихся тебе людей. Однажды даже вторглась в довольно высокие круги. Ты знаешь много об этой организации, однако, глупо предполагать, что всё, — он повернул голову к болтающемуся на цепях трупу и медленно, по слогам, произнёс: — Убрать! — не оборачиваясь, вновь обратился к Эйми. — Но всё же ты недоговариваешь, милая. — Правда либо есть, либо её нет. Вам ли об этом не знать. По губам скользнула улыбка. — Справедливо. Все свободны. — Но Дазай, она же… — Свободен, Чуя. Эйми выдохнула как-то уж слишком тяжело и опустила голову, как будто приговорённый к смертной казни преступник. — И дети Одасаку — твоя работа. Ты знала, но ничего не сказала мне. Это плохо Эйми, ты сама знаешь, что плохо. Тем не менее, ты почему-то влезла в это дело, в итоге вышло то, что вышло. — Да. Она обошла Осаму и подошла ближе к стене с наручниками. Почему-то казалось, что это скоро станет домом родным. — Тебя уже пытались убить? — Раза три. Первый раз Руйко обнаружила — убийца скрылся. Во второй — отравить пытались. В третий — сегодня — сами видели. «Всё-таки про Изабель и отравление тебе кто-то доложил, раз уж ты жива». И, словно уловив атмосферу долгой паузы, Эйми вдруг произнесла: — Когда вареный рис начнет пахнуть горьким миндалём, тогда можете смело обвинять меня в предательстве. — И я непременно это сделаю, как только появится такая возможность. — Могли и не напоминать, — выдохнула Эйми. — Я это знаю. Эйми ступила на первую ступень. — Раз так, ты наверняка знаешь, что должна сделать. Глаза закрылись сами собой, но Эйми всё же нашла в себе силы сказать: — Конкретезируйте ваши указы. Гении мыслят маштабно. — Накахара Чуя знает всё. И, похоже, держать язык за зубами не собирается. Убей его, Эйми. — Да, босс.