Колесо времени

      Драко лежал на мягкой кровати впервые с того момента, как очнулся в этом странном времени. Раньше он избегал супружеской спальни, как огня, опасаясь остаться наедине с Гермионой. А сейчас внимательно наблюдал за ней, желая, чтобы она скорее присоединилась к нему. Странное, не совсем понятное ему чувство единения настигло его еще тогда, в душе, а после вновь в спальне. Все казалось таким правильным, естественным. Гермиона была знакомой, правильной, словно они идеально подходили друг другу. И, кажется, так оно и было. Драко с трудом мог отличить, где были чувства его настоящего, вернее того, из прошлого, а где были те, что принадлежали новому Драко Малфою, живущему здесь, в фамильном поместье вместе с Гермионой и их детьми. Это было невероятно сложно и странно.       Но он продолжал лежать, зачарованно наблюдая, как Гермиона, все еще будучи обнаженной, сидела на пуфике у зеркала и расчесывала волосы. В спешке они небрежно высушили их первым же пришедшим на ум заклинанием, превратившим ее волосы в то подобие вороньего гнезда, какое было у нее в школе. И это странно грело его, подсовывая воспоминания, которым еще суждено было стать явью. Он видел Гермиону и себя гуляющими по парку с букетами из листьев в руках, видел ее в красивом, белом платье, идущую к нему навстречу. Он видел ее обнаженную, на белоснежных простынях, стремящуюся навстречу к нему и его рукам. Видел уставшую, изможденную, но счастливую, держащую на руках близнецов. Разум играл с ним злую шутку, подсовывая воспоминания, которым не суждено будет стать настоящим. По крайней мере, Драко так думал раньше.       — Мне пришло письмо от Минервы. Это уже второе, — она посмотрела на него в отражении. — Мне кажется, что наши дети не успокоятся, пока не уничтожат весь Хогвартс.       — Что именно они сделали? — непонимающе спросил Драко, боясь даже представить, что такое могли совершить его дети, что Гермиона, та Гермиона Грейнджер, что в школьные годы не славилась любовью к соблюдению школьных правил, была так недовольна.       — Очередная дуэль. На этот раз даже Рон пострадал! – Гермиона прервалась, перестав расчесывать волосы, обернулась к нему и прищурилась, заметив, как его губы расползлись в веселой усмешке. – И ничего смешного в этом нет! Драко, это серьезно!       — Похоже, нелюбовь к этой семье им передалась от меня, — самодовольно заявил он, на что Гермиона фыркнула и отвернулась. На минуту она замолчала, а после чуть приподняла уголки губ.       — Сомневаюсь. Я, конечно, понимаю, что ты все еще не очень доволен выбором Доры, но рано или поздно тебе придется смириться с ним и признать, что Фред не так уж и плох.       Драко едва ли не подавился воздухом, но вовремя прикрыл ладонью рот, чтобы не привлечь к себе излишнего внимания. Хотя, он должен был признать, что новость его серьезно подкосила. Какой выбор?! Гермиона прямо сейчас ему нагло, прямо в лицо, совершенно ничего не опасаясь, заявила, что его дочь, Доротея Малфой, представительница величайшего рода Англии выбрала Фреда Уизли?! Да быть такого не может! Скорее Мерлин воскреснет, предстанет перед ними и станцует вальс в паре с Волан-де-Мортом, чем его дочь выберет Фреда Уизли! И погодите-ка, разве он не слишком взрослый для нее. Сколько там этому Фреду, если самому Драко здесь должно быть чуть больше тридцати. Да как он посмел?!       — Драко, я по твоему лицу вижу, насколько ты недоволен отношениями Доры и Фреда. Но мы уже с тобой это обсуждали, еще ты разговаривал с самим Фредом, и должна сказать, что я все еще недовольна тем, что ты сломал ему нос. – Тут Драко усмехнулся в одобрении действий себя самого только более взрослого. – Но это выбор нашей дочери, и ты просто обязан с ним смириться, как когда-то смирился твой отец. Ты же помнишь, что Люциус тоже был далеко не в восторге, когда ты заявил, что намерен сделать меня Леди Малфой. Но, к слову, я должна отдать твоему отцу должное, потому что мой нос остался целым.       Драко скептически приподнял бровь, то ли показывая всю степень своего удивления, то ли спрашивая, действительно ли она считает, что его отец был способен ударить женщину. Да, в пылу битвы он смог бы вступить в сражение с ведьмой, но вот жажды к физической расправе со стороны родителя он никогда не замечал. На его мать он едва ли хоть раз повышал голос, а о рукоприкладстве и говорить было нечего.       — И мы вообще начали разговор не об этом. Близнецы снова устроили дуэль с парочкой ребят из гриффиндора. Я не отрицаю, что те были виноваты в ссоре, спровоцировав ее, но ведь Дора и Адриан могли бы просто не отвечать.        Гермиона прервалась, внимательнее посмотрела на себя в зеркало, пытаясь оценить проделанную работу, фыркнула и продолжила чесать волосы усерднее. Может измениться все, но только не ее волосы, высушенные в спешке первым же попавшимся заклинанием.       — Нам нужно что-то сделать. Думаю, что нам нужно что-то предпринять, пока их не выгнали.       — Предлагаешь мне посадить их на пару дней в Азкабан? – Гермиона бросила на него укоризненный взгляд, но Драко лишь развел руками, якобы намекая, что другого выхода предложить не может. И он на самом деле даже не представлял, как можно поступить в данной ситуации. — Не могу предложить ничего другого. В крайнем случае могу послать вопилер. Мне кажется, это будет довольно забавно для их однокурсников, но унизительно для них самих.       Гермиона вздохнула, понимая, что, похоже, в этот раз ей придется поговорить с близнецами самой.       — Теперь ты похожа на себя в школьные годы, — проговорил Драко, приподнимаясь на локте. – Оставь.       Гермиона послушно отложила гребень, обернулась, а после и вовсе направилась к нему, покачивая бедрами.       — Неужели вам так нравилась моя прическа в школьные годы, мистер Малфой? — она остановилась рядом с ним, хитро улыбнулась и протянула к нему руку, касаясь плеча кончиками пальцев. — А мне казалось, что тебе никогда не нравилось мое «воронье гнездо».       Драко фыркнул, падая на подушки, под ее веселый смех. Женщина победно сверкнула глазами и забралась на кровать, усаживаясь на длинные и сильные ноги Малфоя, вновь беря его за руку.       — А ты называла меня хорьком! — заявил он, и Гермиона засмеялась, звонко, искренне, закидывая назад голову, позволяя пушистым волосам водопадом упасть на узкую спину. — И ничего смешного здесь нет!       На это Гермиона расхохоталась еще громче, наклоняясь к нему, не в силах держать спину прямо. Драко поймал себя на том, что тоже стал улыбаться, хотя раньше любая шутка в его сторону выводила его из себя настолько, что хотелось тут же придушить насмехающегося, но с Гермионой…       Драко неожиданно стал серьезным, поднял руку и коснулся ее шеи, чуть оглаживая пальцами небольшой участок кожи, где располагался едва ли заметный шрам. От этого жеста она напряглась, перестала смеяться и также выпрямилась, заглядывая ему в глаза. Ее собственные не выражали ничего, напоминая темные, неживые камни, а что было написано в глазах Драко, сам он не предполагал. С шеи рука скользнул ниже, к груди, останавливаясь над сердцем без какого-либо сексуального подтекста. Сейчас ни о какой близости не могло быть и мыслей.       Недавно Драко узнал, откуда у него взялись головные боли, а у Гермионы еще одни шрамы в виде рубцов на шее, груди, животе и особенно руках. Почему его магия хранит на себе темный отпечаток, а люди так опасаются и косо смотрят. Последнее он поначалу относил к своему статусу бывшего Пожирателя смерти, но, как оказалось, причина крылась немного в другом.       — Драко, — Гермиона перехватила его руку, сжала обеими ладонями, но больше не сказала ничего, оказавшись неожиданно прижатой к крепкой груди в каком-то защищающем жесте. Он бы не позволил сделать этого раньше, особенно по отношению к маглорожденной, особенно по отношению к гриффиндорке, особенно по отношению к Грейнджер. Но сейчас ему было стыдно, совестно и даже страшно, потому что он знал, чувствовал, что Гермионе придется еще немало пострадать на пути к этой с ним жизни.       — Прости, — прошептал он ей в волосы, стискивая сильнее. – Прости, что пришел слишком поздно.       — Драко, все хорошо, теперь хорошо, слышишь?! – она попыталась выпрямиться, но он не позволил, чувствуя, как вновь начинает болеть голова. И Гермиона не придумала ничего лучше, кроме как обнять его в ответ, целуя в подбородок. – Слышишь, ты не виноват и не должен чувствовать себя виноватым, ведь со мной все хорошо. Я здесь, я с тобой. И я люблю тебя, Драко!       Она снова целовала его, а Драко прокручивал в голове прочитанное в газетах. Он действительно считал себя виноватым, пришедшим слишком поздно, сделавшим недостаточно для собственной жены. Но ведь он просто не мог знать, что сбежавшие Пожиратели смерти решат отомстить так, через нее, забрав Грейнджер прямо из дома, забрав ее у него. Тогда он потратил слишком много времени на их поиски, послушавшись идиотов из министерства и не прибегая к темной магии. Он потерял драгоценные минуты, в которые шайка псов издевалась над дрожащей сейчас в его руках женщиной, подвергая ее пыткам.       Круциатус.        Круциатус.       Круциатус.        Драко знает, что иногда Гермиона до сих пор видит вспышку этого заклинания, он точно знает, ведь живет с ней, переживает, знает ее и любит! Любит! Он не может простить себе того, с какой болью она смотрела на него, когда он пришел за ней, когда нашел, теряя над собой контроль. Драко сам произносил и произносил непростительные, пока корчившиеся на полу не захрипели, сорвав голоса. Лишь после этого он произнес заклинание, чуть надломившее его, но успокоившее бушующее внутри пламя. Но трудно представить, что могло произойти потом, если бы не Рон, тогда находившийся рядом с ним и сумевший поддержать в нужное время.       — Гермиона, — прошептал Драко, перебирая родные пряди волос, поглаживая обнаженную спину и прижимая любимую женщину к себе все теснее и теснее. – Прости, что напомнил. Просто у меня странное чувство, словно я потерял тебя на какое-то время. Словно меня не было с тобой…

***

      Рон грузно опустился в кресло, вытянул сильные ноги и позволил себе выдохнуть впервые за эти пару невероятно долгих дней. Раньше он считал, что учеба в Хогвартсе была невероятно трудным занятием. Но теперь мог с уверенностью сказать, что преподавание не менее утомляло его. К тому же, раньше он мог воспользоваться конспектами Гермионы и с чистой совестью отправиться на поле для квиддича, но сейчас его подруги под рукой не было.        Ему приходилось готовиться к занятиям, вечно сдерживаться, чтобы не выйти из себя, когда младшие курсы начинали капризничать, а старшие устраивать дуэли, выясняя отношения, да еще и отчеты писать. Последнее было самым ненавистным делом, поскольку бумаги требовали особого внимания к деталям. Минерва была слишком внимательной и требовательной, а посему небольшие отписки ее совершенно не устраивали. Поэтому за сутки Рон успевал поспать от силы часов шесть, перемазаться чернилами и исписать несколько увесистых свитков, которые после приходилось носить с большим трудом. Но, он должен был признать, что все было не так уж плохо.       Раньше он никогда не задумывался даже о возможности быть преподавателем. Ему это было неинтересно, как и все то, что не касалось Гарри и квиддича. Учебники казались ему скучными, а слова в них такими сложными и длинными, что можно было сломать язык, а мысли запутать так, что позавидовал бы любой паук. Но сейчас, стоило ему только входить в класс и видеть интерес и трепет в глазах учеников, как ему самому хотелось улыбаться и объяснять новую тему.        Особенно интересными ему казались уроки с классом его сына. Он не хотел казаться предвзятым, но ему нравилось общество маленького Билиуса, который всегда с таким восторгом смотрел на своего отца и с таким интересом слушал все, что бы он ни говорил, что Рон чувствовал себя самым нужным и главным человеком. Не потому, что он тот самый друг великого Гарри Поттера и самой умной ученицы Хогвартса Гермионы Грейнджер, а потому, что он Рон, просто Рон. Это было исполнением его давней мечты, того сокровенного желания, в котором, наверное, он боялся признаться даже самому себе. Желание быть значимым.       С преподавателями оказалось довольно интересно вести беседы, когда они не грозили ему поставить "тролля" за какую-нибудь очередную списанную работу, а Невилл и вовсе оказался просто прекрасным другом. От Лаванды он получал частые послания, пару раз даже домашней выпечки, которая была просто великолепной на вкус и вызывала теплые чувства к женщине и тоску по дому. Хотя Рон не ожидал ничего подобного!        Возможно, этот мир не так уж и плох.       Это было последним, о чем он успел подумать, прикрывая тяжелые веки. Сон постепенно захватывал его, заставляя погружаться все глубже и глубже, словно сквозь темную, вязкую воду. Ощущение реальности и времени терялось, а мир расползался…