***
Звук падающей воды бил по ушам, когда он принимал душ после матча. Остальные вокруг него болтали, кричали что-то нечленораздельное, и каждый голос звучал громче предыдущего, каждый боролся за господство в этом маленьком пространстве. Кто-то сильно ударил по стене слева от него, Нил подпрыгнул от неожиданности, дыхание на секунду перехватило. Он покачал головой и поспешно вытер кожу до красноты, прежде чем надеть влажную одежду. Остальные все еще мокли под водой, когда Джостен вышел из кабинки, поэтому он осторожно выбросил полотенце в корзину у двери, а затем встал у стены в ожидании. Один из охранников стоял неподалеку, скрестив руки, со скучающим выражением на лице. Он бросил оценивающий взгляд на Нила, пожал плечами и вернулся к своему занятию. Вскоре появился Эндрю, одетый в спортивные штаны и толстовку, как делал это всегда, несмотря на ужасную жару и влажность. Нил на днях собирался спросить его об этом, но пока придержал этот вопрос, как и десяток других, до того момента, когда Эндрю будет ожидать этого меньше всего. На самом деле, эта игра в вопросы казалась ему нечестной, но Миниярд был тем, кто ее начал, а еще он был придурком, и поэтому совесть мучила Нила не слишком сильно. Эндрю подошел к нему и ухмыльнулся, поднимая руку, а затем взъерошил волосы Нила. — Никаких касаний, — рявкнул охранник. — Рыжие, — сухо прокомментировал Эндрю, убирая руку обратно. Джостен втянул воздух и задержал дыхание. Все плыло. Он заморгал, пытаясь скинуть наваждение, но комната по-прежнему расплывалась, он закусил щеку изнутри и попытался не обращать внимания на то, как все перевернулось вверх дном. — Дыши, — прошептал Эндрю над ухом. — У меня следующий вопрос. Нила попустило. Воздух покидал его тело с ужасающим дрожащим звуком. Миниярд молчал, скрестив руки на груди, согнул колено и уперся подошвой в стену. Он закрыл глаза, явно не впечатленный той реакцией, которую вызвало одно его слово. Через минуту прозвенел звонок, и души отключились. Остальная часть команды вывалилась из кабинок с разочарованным стоном, но все они переоделись в тюремную одежду и выстроились в очередь за Эндрю и Нилом. Затем охранник повел их в столовую на обед. — Так что? — спросил Эндрю, как только Джостен сел напротив него с тарелкой спагетти. Нил принялся за еду и даже сумел проглотить макароны, сбившиеся в комочки, даже не подавившись. Он не хотел об этом говорить. Он и думать-то об этом не хотел. — Полагаю, это не дань моде, — насмешливо продолжил Эндрю. — Каштановый всегда в моде, — ответил Нил. От такой жалкой попытки пошутить ему стало только хуже. Он проглотил еще один комок сцепленных макарон и подавил желание дотронуться до своих волос. — Как грустно для тебя, что здешний салон не предоставляет полный набор услуг, — Нил тяжело сглотнул. — Я не знаю, что делать, — тихо признался он, размазывая отвратительный беспорядок на подносе и рисуя узоры в соусе с помощью ложки. — Я не твой психотерапевт. — Ты спросил, — прошипел Джостен, вскинув глаза на соседа. Эндрю пристально смотрел на него, его глаза все еще блестели, но улыбки не было. Он выглядел куда серьезнее, чем Нил когда-либо видел. — Я спросил о причине. Не про скрытую травму. — Но ведь это же то, что тебе нужно, не так ли? Подробности. Ты хочешь все. Ты хочешь увидеть, как я ломаюсь, потому что тебя это забавляет. Ты думаешь, это смешно, — когда он это говорил, все время исподтишка наблюдал за Миниярдом на предмет каких-нибудь эмоций. Их не было. Нил подавил тошнотворное осознание того, что Эндрю больше не хотел этого. Может быть, он вообще никогда этого не хотел. — Как бессердечно с моей стороны, — невозмутимо сказал он. — Блять, — выдохнул Нил и, наконец, сдался, отодвинул свой поднос в сторону и уткнулся головой в скрещенные на столе руки, запустил пальцы в волосы и тихо их потянул. — Сначала они были черные. Затем я их высветлил. Потом перекрасил в коричневый, пепельный, шоколадный и во все остальные оттенки. Кроме рыжего. — Подумать только. — Пошел ты, ты хотел знать. Меня найдут, если они будут рыжими. Сюда придут и убьют меня. И, вероятно, убьют тебя, потому что ты знаешь, кто я такой. Вероятно, убьют и Брайана, и Добсон, и всех остальных, кто хоть раз контактировал со мной. Эндрю фыркнул. Он, блять, фыркнул. Нил вскинулся, собирая каждую частичку оставшейся энергии, чтобы обрушить лавину чистейшего, острого льда на своего соседа. — Это не смешно. Это правда. — Чертова королева драмы. Как жаль, что здесь есть только экси. Театральный клуб принял бы тебя с распростертыми объятиями. — Я же сказал тебе… — Нил прервал его, зашипев, и заставил себя опустить голову. — Я не буду говорить об этом здесь. — Что ж, тем же лучше для меня, а то я собирался хандрить до самого вечера. Теперь не могу дождаться. — Ты спросил, — снова пробормотал Нил, больше всего на свете желая скрыть просачивающееся отчаяние в голосе. — Ты, блядь, спросил. Эндрю не ответил, только протянул руку и пододвинул поднос Нила к себе, высыпал остатки еды на свою тарелку и принялся есть.***
К тому времени, как они вернулись, расписание на их двери уже изменили. Нил остановился ровно на секунду, чтобы прочитать, что Эндрю снова навещали в субботу, а у него самого — ничего. Ничего радовало его. Значило больше времени в библиотеке, которое он мог провести за учебой и бесценным испанским. Может, ему удастся отправиться на Юг. Мама оставила тайник в Аризоне, возможно, если бы он направился туда, взял наличные и рванул через границу, продолжая идти до тех пор, пока не свалится… Эндрю перекинул руку через его плечо, тыкая пальцем в пустую ячейку. — У Нила… ничего. Так точно. Ничего нет. Мы все увидели расписание, не мог бы ты уже зайти? — Внутрь, — приказал охранник, поддерживая Эндрю. Дверь захлопнулась за ними с громким стуком, и Джостен безнадежно посмотрел на свою кровать, простыни, все еще сбитые с утра, и его тумбочку, в которой хранилась потертая копия Шекспира. Он устал от Шекспира. Он доделал все задания по математике. Он мог рухнуть в кровать, натянуть одеяло на голову и тихо надеяться, что Эндрю, на самом деле, не захочет продолжать разговор. В то же время Нил обнаружил в себе желание поговорить. Скручивающееся, мрачное отчаяние грозило схватить его и затянуть в свои сети, а Нил не очень-то хотел справляться с этим в одиночку. Его мама мертва, он застрял здесь, бежать было некуда, его собирались найти, собирались убить, и Эндрю долбаный Миниярд, очевидно, не должен был быть тем маяком, среди скал освещающим путь, но он был. — Она хорошая? — Нил очнулся, когда вопрос слетел с его губ. — Кто? — Эндрю скинул кроссовки, затем прислонился к двери, глядя на него. — Твоя мама. — У меня нет мамы, говорил же. — Но к тебе же кто-то приходит. Они хорошие? — Ой-ой, — сказал он, прищурившись. — Мы еще не закончили обсуждение моего вопроса. Я устанавливаю правила. Джостен пристально на него посмотрел. — Волосы, — Нил глубоко вздохнул. — Я уже рассказывал. Они рыжие. Я красил их потому, что мы были в бегах, но они рыжие. Сейчас они отрастают. Что-нибудь еще, ваше королевское высочество? — Выглядит нелепо. Нил опустился на пол, прислонившись спиной к кровати. Его кроссовки все еще были на нем, и он сорвал пластиковый эглет с грязного шнурка. — Спасибо. — Мои приемные родители вроде ничего, — сказал Эндрю. Подняв глаза, Нил наблюдал, как тот потер рукав своего свитера, а затем снова скрестил руки на груди. — Это все? — Ты спросил, была ли моя мама хорошей. Не знаю, чего ты еще хочешь. Она не моя мать, но она хорошая. Любит печь. Иногда я помогал ей. Она покупала все, в чем я нуждался. У меня была своя комната. Ее муж много работал, поэтому иногда в доме оставались только мы. Иногда нет, — он поморщился, губы поджались, а лицо вроде бы нахмурилось, но через мгновение все это исчезло. — Она была ничего. — О, ладно, — Джостен уставился на свои ноги. Это был не тот вопрос, который он хотел задать. Больше всего он хотел перестать зацикливаться на Эндрю, на его семье, на идее семьи вообще, на отчаянной тоске в его груди, которая просто хотела узнать, что значит заботиться о ком-то. Удар ладони по лицу, чтобы заставить его двигаться, — проявление любви его матери. Боль от иглы, прожигающая кожу. Она позволяла ему хлебать виски только для того, чтобы притупить боль достаточно, лишь бы он не кричал. — Кто придет за тобой? Голос Миниярда едва пробивался через пласт воспоминаний, и Нилу пришлось с силой откинуть голову, заглядывая ему в глаза. — Мой отец украл у мафии кучу денег, — стало плохо. Желчь поднималась к горлу, но он заставлял ее вернуться. Он ненавидел, как много давал Эндрю, но идти было некуда, не к кому было обратиться. Нил был одинок. Так чертовски одинок. — Давай-ка посмотрим, — задумался Эндрю. — Пока что мы имеем мертвого отца, что спер деньги не у тех людей, мертвую мать, что всю жизнь являлась просто аксессуаром, и ребенка, сбежавшего с ней и каким-то образом сумевшего держаться подальше от мира черт знает сколько. Что-то не складывается, — его глаза вспыхнули, и он скатился по стене вниз, подтянул колени, пристально изучая Нила. — Много, много чего. — Я не знаю, что ты еще хочешь услышать. — Как насчет того, что ты будешь говорить, а я скажу, когда остановиться. — Его подельники пытаются найти меня. Мне больше нечего тебе сказать. Нечего. Это все, что есть. Это вообще-то самая большая правда, которую я когда-либо говорил и не могу дать тебе ничего другого. — Доверься мне. — Я не могу, Эндрю. — Ты уже сказал мне, что они прикончат меня только за то, что я знаю, кто ты, — он пожал плечами, слегка приподнимая брови. — Вроде бы ничего опаснее уже не предвидится. Доверься мне. Нил очень этого хотел. Он хотел этого так сильно, что желание горело внутри него. Его отец оставлял доказательства своей жестокости по всему телу, но секреты, которые он хоронил в себе, словно заточенные ножи, разрушали его внутренности и не оставляли после себя ничего, кроме кровавого месива. — Он жив, — прошептал Нил. — Мой отец. Сердце так громко стучало в ушах, что Джостен не мог ничего слышать. — Мой отец… не мертв, — перед глазами потемнело, все стало черным и безжизненным, кроме шнурков, скрипящего по полу пластика, пластика, пластика… — Дыши, — хмыкнул Эндрю откуда-то из комнаты. — Успокойся. Не могу, хотел сказать Нил, но не смог произнести и слова из-за густой, тягучей паники, поднимавшейся к глотке, выливавшегося из ноздрей, душившего изнутри и… Эндрю пнул его. Не сильно. Просто скользнул вперед через маленькую камеру и пнул его ногу. Этого оказалось достаточно, чтобы вдохнуть, а затем еще раз. Он сгорбился, уткнувшись головой в колени, перебирал волосы так сильно, как мог, и пытался дышать. Дыши. Считай до десяти. Считай до двадцати. Считай до тридцати на английском, немецком, французском и испанском. Эндрю все это время ждал, не сказав ни слова. Нил не знал, как долго они так просидели, как долго Миниярд смотрел, как он разваливается на части, а затем снова берет себя в руки, пытаясь залатать каждую трещину изолентой. Наконец, он смог снова подняться, смаргивая пелену с глаз, появившуюся после панической атаки. Все казалось таким далеким. Ничто не могло навредить ему. Ничего не имело значения. Он был ничем. Ничем. Ничем. — Что за лекарства Би давала тебе? — спросил Эндрю. — Что? — Нил попытался сглотнуть, но паника не оставила после себя ничего, кроме пыли и пустоты. — Наркота. Бетси. Тебе, наверное, стоит сказать ей, какой бы дерьмовый коктейль они не намешали, это не работает. Закрыв глаза, Нил запрокинул голову, его шея уперлась в край матраса. — Я не знаю. Я их не принимал. Прятал за зубами, а потом выплевывал. Последовала короткая пауза, а потом Эндрю рассмеялся: — Интересно. — Два вопроса, — сказал Нил. — Ты задал два. — Скоро будет три, — ответил Миниярд. — Хочу узнать больше о твоем небольшом откровении через минуту. Но честность есть честность. Твой ход. Он не знал. Слишком много вопросов, которые он копил в течение нескольких недель, но теперь все они будто выветрились из головы. Нил заставил себя поднять голову и открыл глаза. Эндрю вообще не сдвинулся с места и продолжал наблюдать за ним с настороженностью дикой кошки. — Твой сосед, — наконец выпалил Джостен. Глаза Эндрю едва заметно сузились, но в остальном он оставался равнодушным. — Это не вопрос. — Парни говорили, что ты убил его. Того, что был передо мной. Что на самом деле произошло? — Куча возможностей, а ты собираешь сплетни, — Миниярд закатил глаза. — Нет. Собираю правду. — Зачем? Нил сглотнул, на этот раз это далось ему легче. Сердце затихало в ушах, а руки прекратили дрожать. — Может быть, я хочу убедиться, что ты не прикончишь меня. С моей стороны в этой игре не было оговорок. Ты спросил, я ответил. Прекрати увиливать. Брови Эндрю взлетели вверх, и его рука вернулась к запястью, пальцы скользнули под рукава и царапали, царапали, царапали. — Я поцеловал его. Нил моргнул. — Это… — он снова моргнул, наморщив нос, когда внутри поднялось полное замешательство и гнев. — Это несправедливо. — Что? — Я не лгал тебе. Я играл в твою гребаную игру и не лгал, — лицо Миниярда стало каменным, глаза сузились, челюсти сжались. — Я не вру. — Тогда… — Нил попытался разобраться во всем этом и сложить все части в одно целое. — Все боятся тебя. — Не без причины. — Почему? Эндрю не шевелился, он даже не вздрогнул и смотрел прямиком на Нила взглядом, полным смертоносных осколков чистого золота. — Я поцеловал его. Он поцеловал меня в ответ. Я сказал ему не трогать меня. Он явно ебался в уши, потому что не слышал. Я выбил из него все дерьмо и на несколько недель отправил в больницу. Я полагаю, мы уже разобрались с этим, но на случай, если и ты долбишься в уши. Я. Не. Люблю. Когда. Меня. Трогают. — Но… — Это все, — отрезал Эндрю, поднимаясь на ноги. — Мы закончили. Придется отложить твои проблемы с папочкой еще на один день. Он в своей дурацкой манере отсалютовал ему и полез на верхнюю койку. Нил снова поднял голову и смотрел, как прогибается матрац под его весом. Я поцеловал его, билось в его голове, я поцеловал его, я поцеловал его, я поцеловал его. В этом не было никакого смысла. Прикрыв глаза, Джостен прислушался к зажурчавшей в туалете воде, приглушенным голосам других ребят в тюремном блоке, что просачивались сквозь толстые стены. Поверх всего этого он слышал шепот дыхания Эндрю — каждый ровный вдох, жесткий и полный контроля.