Тварь

Их отношения продвигались неспешно. Тсунаеши решал проблемы с ориентацией и вянущей любовью к Киоко. Хаято старался держать неугомонную тварину на поводке, чтобы та не пугала своим энтузиазмом Тсуну. Получалось что у одного, что у второго плохо. Савада так и не понял, кто он, но радовало уже то, что к поцелуям и ласкам от Хаято он не относился резко негативно. Значит, не гомофоб. Вычеркиваем. Натурал? Какой нормальный натурал станет просить друга отсосать себе? Фраза «один раз — не пидорас» является универсальной отмазкой для тупых людей, которые не хотят принимать очевидного. Савада себя глупым не считал, натуралом теперь — тоже. Бессмертная любовь к Киоко уже говорила о том, что он — не чистый гомосексуал. Би? Пансексуал? Стало очень интересно то, кем себя считает Хаято. — Какая у тебя ориентация? — Тсунаеши был удивлен тем, что не спросил этого у Гокудеры раньше. Возможно, ответ мог бы многое прояснить еще тогда, когда Хаято признавался ему. — Джудаймизм, — уверенно произнес Хаято. Охуевшее лицо Тсунаеши сподвигло на объяснение, — Я люблю и хочу только вас. Но если вам так будет проще, то, скорее всего, я — демисексуал. — Понятно… В итоге он так ничего и не решил. Но это не мешало ему выстраивать отношения с Хранителем. Тот был мягким и податливым, как пластилин, из которого Тсунаеши было позволено лепить все, что душа пожелает. Хаято буквально был готов на все ради него. Это кружило голову, возбуждало и развращало. Сначала Тсуна банально боялся ляпнуть чего-то лишнего: любовник мог понять буквально и исполнить в лучшем виде. Так, Савада как-то просматривал их школьные фотографии и вслух заметил, что школьная форма Намимори прекрасно смотрелась на Киоко. Хаято прошило множество чувств разом. Тварь раздраженно и ревниво зарычала внутри. Эта тема была болезненной для них обоих, и, по-хорошему, Тсуне не стоило её поднимать. И, блять, Гокудера сделал это! Он надел на себя женскую школьную форму. Тсуне хотелось смеяться и плакать одновременно. Во-первых, она совершенно ему не шла, вот вообще. Во-вторых, это выглядело просто ужасно забавным: она, черт возьми, была Хранителю мала. В-третьих, Хаято было совершенно похрен на это. Джудайме сказал — он сделал. Все. То, как неуместно смотрелись женские шмотки на Хранителе, не было чем-то удивительным. На Саваде они смотрелись бы так же хреново: все же они мужчины. Но вся ситуация в целом смешила до безумия и немного пугала. Тсуне захотелось сказать: «Голым тебе идет больше», но он вовремя прикусил себе язык: школьной формы ему уже хватило, эксгибициониста Хаято он не переживет. Гокудера его соблазнил, совратил, искусил вседозволенностью и даже не понимал этого. Каждым своим действием он растоплял его сердце, медленно проникал прямо под кожу. Хаято был везде. Хаято был другом, был подчиненным, был Хранителем Урагана, был Правой Рукой и Цепным Псом, был любовником. Гокудера был на собраниях, был за спиной во время сражений, был рядом, когда Тсуна пил, он лежал с ним в одной кровати и стонал от удовольствия. И Тсуне это нравилось. Это сильно различалось с тем, как он представлял себе свои идеальные отношения с Киоко — сплошь традиционные и романтичные — и в этом была своя прелесть. Стала бы она надевать на себя школьную форму? Согласилась бы на анал так же легко, как это сделал Хаято? Терпела бы два часа с вибропулей внутри себя, выполняя при этом свои повседневные обязанности? Отдавалась бы с такой же страстью и любовью? Нет. Любил ли её все еще Тсуна? Наверно. Он не может точно ответить на этот вопрос, зато может сказать, что ему очень хорошо и приятно с Гокудерой. Хаято был счастлив. Практически всего себя он посвящал Тсуне, впрочем, не забывая и о своих увлечениях и убеждениях. Это было хорошо, Хаято знал, что некоторая его самостоятельность нравилась боссу: тот не хотел быть чьим-то смыслом жизни. Гокудера улыбался и тупил отливающие алым глазки в пол: как-то поздно об этом задумался босс. Но он все еще был человеком со своими желаниями и увлечениями. Тот первый поцелуй и минет лишь доказывали то, что Хаято был тем еще эгоистом. Но Гокудера слишком любил Джудайме, чтобы отказывать тому в чем бы то ни было. Чем меньше он отказывал, тем больше распалялась фантазия босса. И, боже, Гокудера не был против, потому что это делал с ним именно Тсунаеши. Никаких особых извращений не было: все же Тсуна думает головой, а не членом, и его беспокоят чувства и состояние Хранителя. Никаких БДСМ, только если этого захочет сам Хаято. Хаято не хотел: в большинстве своем он хотел то, что хотел Джудайме. А еще ему очень нравилось, когда Тсунаеши его хвалил. Когда гладил по голове и говорил, какой Гокудера молодец. Тогда Савада мог с легкостью представить мечущийся из стороны в сторону серый собачий хвост и торчащие ушки у Хранителя — настолько тот был рад быть "Хорошим мальчиком". Так что все жесткие и неугодные практики шли боком. В топку. А Хаято получал свою честно заработанную похвалу и внимание Тсуны. Медленно, но верно образ Киоко исчезал из мыслей: вскоре Тсунаеши вовсе перестал её вспоминать. Все время занял настойчивый и энергичный Гокудера, который всеми силами добивался того, чтобы прошлая влюбленность босса не мешала им. Хаято старался не обращать внимания на подначки Облака и Тумана. Получалось плохо. Последний вообще отколол: «Никогда не думал, что Тсунаеши-кун — зоофил, любящий собачек, куфуфу». Гокудера вежливо кивал на поздравления Дождя и Солнца. И все так же орал на Ламбо: должно же быть в жизни что-то непоколебимое и вечное. В итоге их поначалу грустная история грозила превратиться в полноценный Хэппи Энд. В стиле Вонголы, разумеется.