i love you for what i'm not

— Курт, а ты меня любишь? Легкий поцелуй в щеку, шутливый, и руки, запутавшиеся в светлых грязных волосах. — Дурак ты. Нещадно палит летнее, злое, жаркое солнце, плавит асфальт и буквально сжигает все, что попадается. Кажется, еще чуть-чуть и мир перед глазами совсем поплывет, границы размоются и от реального останется только ощущение жары, когда буквально чувствуешь кожей, что обгораешь. Двое молодых парней, лет по двадцать, идут по широкой улице, болтают ни о чем и ни чем не заботятся — воскресенье. Работать не надо никому, можно просто гулять и наслаждаться. Только очень жарко, но это совсем не проблема, потому что жара в радость, когда приятная компания и планы на день. Да и спадет она скоро — часа через полтора солнце сядет, останется только дымка на краю горизонта. Парни тогда завернут в любимый бар, останутся там, а к утру по домам кое-как разойдутся. Эти двое знакомы со школы еще, нашли друг-друга, вцепились и не отпускают — не могут, слишком многое связывает. Напились первый раз вместе, и первый поцелуй по пьяни друг с другом был, слюнявый такой и странный, который, несмотря даже на алкоголь, отпечатался в памяти навсегда. Как бы не хотели его забыть - не могут. Им тогда было по 14 лет и 16, они были теми еще оторвами, и поцелуй был просто очередной дурацкой затеей, тем более - пьяными были. А потом начали встречаться, сами не поняли, как так вышло, но года два были вместе, и др сих пор оба считают это время самым счастливым. Потом поссорились по самой дурацкой причине, которую уже оба забыли напрочь, ненавидели друг друга до трясучки. А потом Дэйв напился, и, наплевав на все моральные принципы, в телефонную трубку все Курту рассказал. Что забыть не смог, что чувства так и не угасли, что слишком уже к парню привык и не смог отпустить. Курт и сам мучился, но понимал, что не смогут они уже, как раньше. Вот и получилось, что они теперь друг другу непонятно кто - не то друзья, не то любовники, не то знакомые. И не отпустишь, и страшно следующий шаг делать - опять ведь споткнутся. — Пришли, — лучезарная улыбка в адрес Курта, сопровождающая фразу, не сходит с лица Дэйва каждый раз, когда им удается выбраться из рутины и провести день вдвоем - обычно, выходит только по воскресеньям. Прогулки по выходным стали уже давно их личной традицией, когда все границы стереть можно и просто наслаждаться друг другом, держать за руки, трепать за волосы, ловить взгляды, наполненные любовью, которую устали скрывать оба. — Дамы вперед! — усмехается голубоглазый, кидая взгляд на лучшего друга. Демонстративно поправляя волосы, Дэйв ныряет в полутемный подвал бара, за руку увлекая за собой Курта, который, неуклюже споткнувшись о ступеньку, путается в шторках из разноцветных бусин и чуть не летит на пол. От рокового падения его спасает Дэйв, который в последний момент перехватывает друга поперек талии и ставит на ноги. Смущенный и растрепанный Курт, переминаясь с ноги на ногу, благодарит его, по привычке старой тянется поцеловать, но останавливает себя резко. Опускает голову. Бормочет извинения, поправляет кофту, и, разрывая неловкое молчание, скрывается в баре. За ним, так же неловко, молчаливо, спускается Дэйв. В нос обоим с порога ударяет стойкий и терпкий запах алкоголя, смешанный с подвальной сыростью, неприятным запахом дыма из дымовой пушки, которая стоит около импровизированной сцены из кучи картонок и старинной раздолбанной барабанной установки. После того, как пару лет назад пьяный Курт на нее упал, никто так и не заказал новую. В тусклых желтых лучах свисающих прямо на голых проводах ламп видно дым, смешанный с пылью, из-за этого они делаются плотными и кажется, что уже невозможно пройти между ними хотя бы к сцене. Оба любят эту атмосферу, в грязном, маленьком и тесном местечке почти никогда нет людей, которые странно бы поглядывали на парочку, только бармен-владелец, коренастый мужчина лет 50, а может и старше, проводящий все свое время за стойкой, в растянутой майке-алкоголичке, вечно пьяный и обкуренный, с блестящим лысым затылком и шеей, забитой наглухо татуировками. Никто не знает, как ему вообще удается до сих пор удержать это место на плаву. Где он берет алкоголь, откуда у него деньги на аренду? Сколько бы раз парни не задавались этим вопросом, никогда не могли придти к однозначному ответу. Еще мужчине было наплевать на всех, кто приходил в бар, и на все, что они делали - лишь бы платили за алкоголь и не вызывали полицию. А так - пусть хоть принимают, или, вон, барабанные установки ломают - ему просто наплевать. У него и своих дел полно. В этот раз, как и в сотне предыдущих, в баре снова никого нет. Взяв себе по пиву, Курт и Дэйв устраиваются на подушках за маленьким столиком подальше от стойки. Курт устремляет потерянный взгляд глубоко синих глаз на Дэйва, беззастенчиво в миллионный раз рассматривая его лицо, как будто ни разу в жизни его не видел. Странный взгляд странного человека, но брюнет уже давно привык. Он готов простить ему все странности, лишь бы был рядом. — Так смотришь, как будто что-то сказать хочешь, — усмехается Дэйв. На самом деле, ему и самому было что сказать. Он устал от этой вечной неопределенности, ему хотелось поставить хоть какую-то точку отсчета, понять, наконец, кто они друг другу. — Я? Меня все устраивает, — не отрывая взгляда, медленно, растягивая гласные, будто отвлечен чем то, Курт отвечает. Его бесит, что нужно что-то говорить, произносить слова, что люди не могут просто понимать мысли, взгляды, движения. И с чего Дэйв вообще решил, что он хочет что-то сказать? Ничего он не хочет. Ему хорошо, и хорошо впервые за очень много времени, так зачем что-то менять? Что-то выяснять, навешивать друг на друга снова ярлыки, названия, зачем? Да, Курт прекрасно знает, о чем хочет поговорить Дэйв. — Дэйв, ты не замечал, что у тебя родинка под правой скулой? — Где? — Здесь, — мягко протягивая руку, Курт касается маленького черного пятнышка на щеке Дэйва. Касается, и не отпускает палец еще пару секунд, держит, ощущает теплую кожу, пористую, чуть шершавую, со следами от недавно сбритой щетины и маленькими порезами от бритвы. Дэйв так и не научился нормально ей пользоваться. — Как ты вообще ее, блять, увидел? -- брюнет отводит палец Курта, смотрит на него удивленно. — Долго разглядывал. Они замолкают. Дэйв устремляет взгляд в свой стакан, как будто там что-то до крайности интересное, а Курт теперь разглядывает поломанную барабанную установку, которая печальным хламом покоится на сцене. — Зря я ее тогда сломал, правда? — Мм? — Барабаны. — Наверное. Ты был пьяный. — И ты тоже. — Да, и я. Да какая, к черту, разница, нам, кажется, было весело. Разговор не задается. В общем, уже не первый их разговор, который не задается. Тишина уже стала таким привычным состоянием. Тишина, в которой слышны все мысли, в которой по глазам, по движению руки можно понять все, что не получается друг другу сказать слух. Они слишком хорошо друг друга знают. Это пугает обоих. Курт иногда не понимает, как они вообще с Дэйвом сошлись. Они буквально противоположности, у Курта в голове столько всего, а у Дэйва наоборот совсем, все спокойно и так легко, так тихо. Но Дэйв понимает все. Понимает не так, как другие, он словно знает все, что Курт ему говорит, по себе, как будто сам через это прошел. А Курт говорит такое, за что другие бы давно уже сочли странным и послали бы куда подальше. Зачем Дэйв вообще остался? Зачем ему Курт с его странностями, болезнями, вечными проблемами? Зачем вернулся тогда, зачем не уходит сейчас, а сидит напротив, уставившись в пиво свое и боится взгляд поднять, зачем вытаскивает каждый раз на улицу, в бар этот? Зачем? Ему же самому было бы легче без Курта, без этой обузы, без этой концентрации нездоровья. А зачем Курт сам не ушел до сих пор? Вот и ответ на все вопросы. — Ты опять всю неделю ничего не делал? — закурив сигарету, нарушает Дэйв тишину. Выдыхает дым прямо в лицо друга, даже не заботясь о том, что тому может быть и неприятно. Знает уже, что Курт вдохнет этот дым благодарно, растворяясь в нем на секунду. — Собираешься меня в этом обвинить? — усмехаясь, отвечает Курт. Конечно, не собирается. Просто спросил, чтобы разрядить обстановку. — Да нет, — говорил же. Они снова молчат. Не то чтобы им не о чем говорить, просто оба все оттягивают “тот самый” момент, когда оттягивать уже будет нечего. Порвется эта резина времени, и придется все друг другу высказать. И каждый тянет по своим причинам. Курту не хочется об этом говорить совсем, его устраивает все, он давно уже решил, что ему не надо никакой точности, определенности, ему достаточно того, что есть, и достаточно с головой. А еще он ненавидит ярлыки. Ненавидит давать вещам имена, ненавидит слова, потому что они значат не то, что ими хочется сказать, ненавидит названия, потому что они загоняют в рамки. А Дэйв наоборот совсем. И Курт смирился уже, но иногда так и хочется в голос закричать “да перестань ты уже! Отпусти эти названия! Ни к чему они тебе! Освободись, наконец!”. Но молчит, уважает правила Дэйва. Потому что знает, что тот не может по другому, что эти ярлыки для него - единственный способ хоть как то удержаться. Удержаться в мире здоровых людей, которые говорят обычные вещи обычными словами. Только с Куртом он себе может позволить разжать руки и упасть в эту пропасть свободы, где нет ничего, кроме мыслей. — Унылая тусовка, — отодвинув со скрежетом нетронутый стакан, произносит Дэйв. Не играет даже музыка, только звякает бутылками вдалеке бармен и машины проезжают за окном. — Тебе не нравится? — встрепенувшись, отвечает Курт. — Да в общем-то нет, все хорошо… — Я вижу, что не нравится, — перебивает голубоглазый, одним глотком осушая стакан и поднимаясь со стула. Дэйв вскидывает на него взгляд, удивленный неожиданными резкими действиями друга. Обычно такой медленный и спокойный, сейчас Курт напоминал встревоженного вороненка. Растрепанные волосы, явно немытые уже больше месяца, горящие необычным болезненным огнем синие глаза. Сколько бы ни прошло лет, при виде этой картины у Дэйва всегда будет замирать сердце. Брюнет докуривает сигарету, тушит о жестяную спинку стула, бросает бычок в пиво, тоже поднимается и застывает в нерешительности. — Куда пойдем?… — Да какая, нахуй, разница, куда! — резко, наверное, даже слишком, восклицает Курт, — Прости. Не должно было звучать так. — Ничего, все хорошо. Я понимаю. Бросив все на столе, двое выбегают из бара на уже темную улицу, с зажженными фонарями, чей холодный, хоть и желтый, свет неприятно режет глаз, если посмотреть на него в упор. Они бегут, смеясь, гонятся друг за другом, и наконец блондин врезается в брюнета, оба падают на траву, валясь прямо друг на друга, и, распластавшись на земле, усталые и взъерошенные, с улыбками на лицах смотрят друг на друга. Наконец Курт разрывает эту игру в гляделки и смотрит теперь на небо. Он поднимает палец и водит им в воздухе, вырисовывая невидимые линии между звездами, составляя как будто свои личные созвездия. — Вон та звезда похожа на тебя, — останавливается наконец Курт на одной из миллиарда маленьких светящихся точек на небосводе. Она даже не самая яркая, она как будто спряталась за своими старшими сестрами, и живет в своем каком-то мире, в котором ей достаточно своего неяркого, но такого теплого света. — Какая? — крутит головой Дэйв из стороны, пытаясь понять, куда показывает друг. — Вот, — Курт берет руку Дэйва в свою и, безошибочно найдя ту самую звездочку, как будто и не отворачивался только что, показывает на нее пальцем брюнета. — О, вижу. Та тусклая? — Ага. — А почему тусклая? — в голосе Дэйва явно слышится улыбка, даже усмешка. — Не тусклая, а уникальная. Дэйв делает вид, что понял. Может быть, будь он сейчас немного более пьяным и немного более расслабленным, правда бы понял. Но на трезвую голову получается не очень. — Дээээйв, — через пару минут молчания и разглядывания звездного неба, протягивает Курт, вкладывая в это растянутое слово всю лукавость, авантюризм и желание сотворить какую-нибудь отбитую хуйню. — Чего? — чуть напрягается парень, зная, что такая интонация не может значить абсолютно ничего хорошего и приличного. — Я на кладбище хочу, — Дэйв аж поперхнулся. — Сейчас?! — Ну да. — Ты вообще время видел? Да кто нас туда пустит! Закрыто все уже! — Да плевать мне на время! Ну поеееехали, ну пожааалуйста! — Курт строит умоляющие глазки, которые делают его похожим на выпрашивающего еще одну порцию еды кота. — Ладно, — чуть подумав, соглашается Дэйв. Откажешь тут, конечно, — Только умоляю, мы не будем носиться по нему и пытаться вызвать духа твоей умершей прабабушки, как в прошлый раз!