Эксцесс

      Теплые, мягкие, немного щекотные прикосновения вызывали трепетные мурашки по всему телу. Кончики пальцев скользили по щекам, шее, забираясь под ворот рубашки, вздохи ударяли жарким воздухом губы в губы, пуговицы повыскальзывали из петель под забинтованными руками, и Ацуши выдохнул, принимая в объятия прильнувшего к его груди Дазая, целующего солоноватую запятнанную засосами кожу. Омега свел бедра, закусывая губу, и, поймав лицо Осаму в чашу ладоней, увлеченно вжался ртом в его рот, напирая всем телом так, что тот рухнул на спину, хватаясь за его мягкие бедра. Ацуши облизнулся, отстранившись от влажного смазанного поцелуя, потерся пахом о пах, тихо вздыхая, глядя мутно из-под прикрытых век, и приподнял ногу, чтобы стянуть с себя уже намокшее белье и отбросить его в сторону. Лицо горело. Как и грудь. Как и дрожащие пальцы, пытающиеся расстегнуть темную жилетку Дазая, но тот помог, стараясь поскорее стянуть с себя одежду, а Накаджима потянулся к пачке презервативов, чтобы взять один, сползая по чужим бедрам вниз. Альфа отбросил снятые вещи с футона, расстегнул свои штаны, и Ацуши потянул их вместе с бельем вниз, ведя ладонью по его налившемуся кровью члену. Он порвал упаковку и... завис, удрученно глядя на презерватив.       — Эм... Дазай-сан?       — М?       — А... какой стороной? — спросил омега с неловкой улыбкой, и Осаму взял презерватив из его пальцев, переворачивая его нужной стороной вниз.       — Вот этой.       — У-угум...       Накаджима отвел взгляд, краснея — до этого момента ему не приходилось надевать презерватив, и собственное незнание горячим стыдом опалило щеки, но он был слишком возбужден, чтобы обращать на это слишком много внимания. Раскатав резинку по члену Дазая, Ацуши не удержался и потерся о головку щекой, удовлетворенно прикрывая глаза, чтобы отстраниться и вновь оседлать бедра альфы, направляя в себя его горячую напряженную плоть. Ощущение заполненности удовлетворяло, распаляло, распирало изнутри, и омега накрыл пальцами низ своего живота, резко двинув бедрами. Звездочки заплясали в глазах, вторая рука крепко вцепилась Осаму в плечо, а дрожащий выдох-стон сорвался с губ от расплывшейся по телу жаркой волны, сплетающейся клубком где-то в груди. Накаджима закусил губу и принялся насаживаться на член альфы, поскуливая и подвывая — сколько бы они этим ни занимались, ему всего было отчаянно мало, а ощущения от секса с узлом никак не хотели выветриваться из головы.       Еще.       Ацуши кончил, не прекращая двигаться, выгибаясь навстречу скользящим по его влажной коже рукам Дазая, который часто вздыхал и утробно стонал, подмахивая ему бедрами. Еще. Невыносимо, непростительно приятно; Накаджима излился вновь, замедляясь, сжимая в себе набухший после оргазма альфы узел. Еще. Он заерзал на чужих бедрах, вцепляясь в плечи Осаму обеими руками, позволил плоти скользнуть глубже, срываясь на глухой крик, и вытолкнул из себя набухший узел, вгоняя его внутрь вновь, окропляя парой капель спермы и без того намокшие бинты на животе Дазая. Ацуши... не мог остановиться. На боках заалели оставленные альфой царапины, Накаджима кончил снова, но на этот раз сухо, мучительно, дрожа всем телом и едва держась на ослабевших руках. Он слез с члена Осаму и рухнул ему на грудь, мелко трясясь, тихонько хныча от пресыщения и трепетно прижимаясь к горячему, вздымающемуся от тяжелого дыхания телу.       Чуть отдохнув, они перевалились набок, и Дазай снял с себя презерватив, тут же завязывая его и откладывая на татами. Ацуши прильнул к альфе, всем телом прижимаясь к нему и толкая ногу между его ног, чтобы оказаться еще ближе, еще теснее. Обхватив ладонями не потерявшие своего жара щеки, Осаму мягко поцеловал омегу, заскользил губами по его губам, провел пересохшим от частого дыхания языком, углубляясь и довольно прикрывая глаза. Поцелуй — полный нежности и благодарности поцелуй — закончился, как рано или поздно заканчивается все хорошее, но объятия остались, тепло рук осталось, блеск сияющих ласковых глаз остался, мерцая теплым дрожащим огоньком. Накаджима тонко улыбнулся, не в силах отвести взгляда от растрепанного довольного альфы, и погладил его по щеке, выдыхая:       — Дазай-сан...       — Да?       — Мне... Приятно от того, как вы на меня смотрите, — и это была чистая правда. Никто и никогда не смотрел на него так. Плевать, что этот взгляд, очевидно, был вызван разрядкой и чистейшим плотским удовлетворением; главное, что альфе было хорошо, и именно Ацуши тому причина. Это... смущало. Накаджима отвел глаза, прижимая ладонь к груди Осаму, а после широко распахнул их, подскакивая на месте. — Блядь! Плиту не выключил!       — Тихо, — Дазай перехватил руку севшего на футоне омеги, — я все выключил.       И он потянул Ацуши на себя, роняя его, напряженного, в объятия своих рук. Накаджима расслабился, принимая заботу альфы, и едва покраснел, обнимая его за шею. Он даже не заметил, как Осаму выключил плиту. А что до Дазая...       Дазай прятал лицо, уткнувшись носом в светлую макушку, и все пытался понять... А как именно он смотрел на Ацуши?       Они еще немного полежали, возвращая пульс и дыхание в норму, вскоре пот начал холодить кожу, и Осаму мягко отпрянул, чтобы подняться, выбросить презерватив и достать салфетки. Пара обтерлась и вновь оделась, перемещаясь за стол. Накаджима разложил порции по тарелкам, поставил их и сел напротив Дазая, тихо произнося привычное «итадакимас». Ацуши все боялся, что не дожарил рыбу, но оказалось, если бы он продержал ее на огне еще немного, она бы подгорела, так что Осаму очень вовремя его отвлек.       Повисла неловкая тишина, прерываемая стуком палочек о тарелки и негромким чавканьем — Дазай уплетал еду за обе щеки, что очень льстило. Он же первым решил нарушить молчание:       — Ацуши-кун, а... — начал альфа, цепляя палочками последний кусочек рыбы. — Ты правда считаешь истинных херней?       — Это детские сказки о вечной крепкой любви, которая появляется из ничего и приводит к «долго и счастливо», просто потому что «истинные», — ответил Накаджима, пожав плечами и отхлебнув супа.       — Почему ты так думаешь? — не без интереса спросил Осаму, отставляя от себя пустые тарелки и невольно облизываясь.       — Я читал эти сказки в приюте, — улыбнулся омега. — Они все об одном и том же.       — Но откуда-то они же пошли, — задумчиво произнес Дазай, потирая подбородок, и достал из кармана брюк телефон.       — Мне кажется, в какой-то момент запахи и феромоны начали романтизировать из-за их действия на альф и омег. А почему вы спрашиваете? — поинтересовался Ацуши, подпирая кулаками голову. А потом смущенно покраснел, пряча взгляд. В первую ночь... Осаму пошутил про их истинность. Он же шутил, верно?       — Я просто никогда этим не интересовался, — сказал Дазай честно, неотрывно глядя в телефон. — В школе альф и омег дразнили «истинными» и «тили-тили тестом», а позже я встречал пары, которые называли себя истинными, но на деле ими не являлись, говорили: «Это просто выражение».       — Вы учились в школе? — удивленно вопросил Накаджима, и Осаму поднял на него глаза.       — Ну... Да. Пока в Мафию не попал, — хмыкнул он, листая страницу браузера. — Но, оказывается, истинные существуют.       — Что? Серьезно?       — В начале нулевых нашли научное доказательство существования истинных, — проговорил Дазай, откладывая телефон. — По сути истинные просто полностью генетически совместимы. А запах так романтизируют, потому что генетически совместимые очень ярко реагируют на феромоны друг друга, чтобы воспроизвести крепкое и здоровое потомство, — объяснил он, поднимаясь и собирая пустые тарелки, чтобы встать около раковины.       — Ого... — только и выдавил из себя Ацуши. — Почему я об этом не знал?..       — Я тоже не знал. Просто об этом говорят так же мало, как и о том, что любовь — просто набор химических реакций. Не романтично, — ухмыльнулся Осаму, принимаясь мыть посуду. — В любом случае истинность — большая редкость. Поэтому исследования так затянулись.       — Хм... А почему бы, ну... Не обследовать всех, чтобы каждому найти истинного? — спросил Накаджима наивно, выпрямляясь.       — Этим хотели заняться, но все уперлось в деньги. Слишком большие траты для слишком маленького результата, — объяснил Дазай, гремя посудой. — Да и «генетически совместимые» не означает «идеально подходящие друг другу». У истинных могут быть совершенно разные характеры, и они могут просто-напросто не сойтись, — продолжил он, складывая вымытые тарелки в стопку, — да и никому не нужны эти лишние хлопоты. И без истинности люди прекрасно сходятся и рожают здоровых детей, так что смысла набирать генетическую базу и подбирать кому-то генетически подходящую пару попросту нет. Иначе это уже была бы какая-то евгеника.       Ацуши понятливо кивнул — все-таки скрещивание истинных альф и омег, которые могут даже и не любить друг друга, ради идеального потомства действительно выглядело как-то неэтично. Тема себя исчерпала, Накаджима потянулся, растягиваясь на столе и лениво прикрывая глаза — после хорошей трапезы всегда дико клонило в сон.       — Я прилягу, хорошо? — мурлыкнул он, выпрямляясь.       — Конечно, — ответил Осаму, протирая тарелки.       — Найдете, чем занять себя? — спросил омега, переползая на футон и кутаясь в одеяло.       — Само собой. Отдыхай, — Дазай бросил на Ацуши теплый ласковый взгляд и принялся убирать посуду по местам.       Он сел за стол и достал телефон, листая новости, социальные сети, мемы. Невольно Осаму вновь посмотрел на Накаджиму — тот быстро уснул и уже вовсю сопел, обнимая край одеяла. Такой милый, беззащитный, усыпанный засосами и укусами... одетый в его расстегнутую рубашку. Домашний растрепанный вид омеги разливал в груди сладостную тягучую нежность, и Дазай вновь приятно ужасался — слишком странные были чувства для их простых несерьезных сексуальных отношений. Просто... приятно было на него смотреть, приятно было находиться рядом, и хотелось оберегать своего маленького, хрупкого, но удивительно сильного кохая. Боже, что за сентиментальные мысли.       «И как можно считать его непривлекательным?» Мысленный вопрос остался без ответа.       Осаму уложил голову на своих предплечьях и невольно задремал, разморенный недавним сексом и удовлетворительной сытостью. Проснулся он уже под вечер и, осознав свое пробуждение, подскочил — Дазай не собирался засыпать, у него еще были планы. Но, к счастью, Ацуши все еще сопел на футоне, раскинув руки и ноги, он тек во сне, и тяжелый аромат желания так и манил, однако Осаму стойко сдержался, потянулся, похрустывая суставами, и поднялся, тихонько направляясь в свою квартиру. Дазай забрал пакеты с бутылками и продуктами; готовить что-то не было ни сил, ни желания, но хорошо, что он купил готовые закуски.       Находиться в одной комнате с течным омегой было невыносимо — альфа едва сдерживался, откупоривая первую бутылку белого полусладкого вина, нарезая сыр, открывая баночку с крабовым мясом в масле. Только свечей не хватало для полной романтики, но не то чтобы Осаму к ней стремился — просто хотелось загладить свою вину за все ошибки, что он совершил. Закончив приготовления, альфа сел на край футона, заглядывая Накаджиме в лицо. Рот начал исходить голодной слюной — слишком уж аппетитно он пах; Дазай закусил губу и провел ладонью по его бедру, скользя пальцами в опасной близости от уже влажного белья. Ресницы Ацуши дрогнули, он свел бедра и открыл глаза, фокусируя взгляд на Осаму. Тот улыбнулся, облизнулся и склонился над омегой, втиснувшись между его ног, и Накаджима на автомате обнял его за шею, встречая губами чужие губы. Жаждущий сладостный запах усилился, Дазай рыкнул, подминая Ацуши под себя и неловко ерзая, чтобы стянуть с него трусы и приспустить свои штаны на бедра. Накаджима передал презерватив, альфа натянул его на себя и уткнулся лицом в сгиб чужой шеи, выдыхая, опаляя кожу теплом, тесно прижимаясь телом к телу.       — С пробуждением, — тихо, хрипло и нежно проговорил он, и Ацуши тихо пискнул, впиваясь в его плечи — слишком возбуждающе звучал чужой искусительный голос.       Омега запрокинул голову и простонал, принимая в себя горячий, налившийся кровью член Осаму. Низ живота сладко заныл, мурашки пробежались по всему телу, Накаджима задрожал, млея от тесного соприкосновения тел, от поцелуев и укусов в шею, от ласкающей его руки, скользящей по груди вниз, и вниз, вцепляющейся крепкой хваткой в бедро. Дазай невольно надавил на оставленные ранее синяки, но эта боль не была неприятной — наоборот. Кричать хотелось, чтобы он сжал еще, сильнее.       Трахал его Осаму медленно, но жестко, с влажными шлепками и звонким хлюпаньем, больше сосредотачиваясь на поцелуях — мягких и жгучих, смазанных и кусачих, в губы, в шею, в ушко. Голова кружилась от жара и обостренных ощущений, Ацуши тяжело дышал, вскрикивая на особо глубоких толчках, и обнимал, и цеплялся, и целовал в ответ, отчаянно сжимая коленями чужие бока — было невыносимо хорошо.       — Н-не... Ах!.. — омега закусил губу, поскуливая, и Дазай чуть замедлился.       — Все хорошо? — поинтересовался он заботливо, и Накаджима переместил руки на его спину, забираясь ими под рубашку, больно царапая лопатки под бинтами.       — Не останавливайтесь, блядь, — выдохнул Ацуши жалобно, и Осаму сорвало крышу — он ускорил темп, вынуждая омегу удовлетворенно взвыть, вновь откидывая голову.       По бедру стекла капелька пота, на живот брызнула первая струйка спермы, Накаджима замотал головой, не зная, куда себя деть, что с собой сделать — он плавился в чужих руках, кипел под чужим телом и хотел еще, еще, еще! Дазай приостановился, чтобы провести языком по его влажной вздымающейся груди, выпрямился, подхватывая под ягодицы, и вошел под другим углом, глубже, по самое основание увеличившегося узла. Накаджима вновь кончил, прогибаясь в пояснице и хватаясь руками за смятые простыни, он громко простонал, в изнеможении похныкивая. Казалось, воздух в комнате закончился, и дышать было просто нечем — поэтому Ацуши дышал альфой, своим трепетным жгучим альфой. Он не был его, на самом деле. Но в эту самую минуту, в этот момент единения двух горячих мокрых тел они принадлежали друг другу, и плевать, есть на загривке метка или нет, плевать, что никогда ее и не будет.       Будет лишь россыпь засосов, укусов и синяков везде, где только можно. Накаджима был согласен и на это, кончая, кончая, кончая...       Сцепка позволила наконец перевести дыхание — Осаму упирался локтями по обе стороны от головы Ацуши, хватая ртом воздух и понемногу начиная ощущать жжение от царапин на спине. Омега подрагивал, едва прикрыв глаза, и вскоре расслабился, роняя руки на футон. Под ногти забилась кровь — что-то он переборщил.       — Боже... — прошептал Накаджима, облизывая пересохшие губы, и разомкнул веки, заглядывая Дазаю в лицо мутным опьяненным взглядом.       — Можно просто «Осаму», — улыбнулся альфа и дразняще провел языком по его щеке.       Ацуши усмехнулся и солнечно заулыбался, накрывая ладонью чужую щеку.       — Хорошо... Осаму.       И Дазай был готов поклясться — если бы он мог покраснеть еще сильнее, он бы это сделал. Непривычно было слышать свое имя из уст Накаджимы, зовущего его обычно просто «Дазай-сан». Необычно... Интимно.       Он больше не мог держаться на подрагивающих руках, поэтому осторожно прилег Ацуши на грудь, чтобы более комфортно переждать сцепку. Омега вновь обнял его, водя руками по спине под рубашкой, и она была липкой... но не от пота. Пахло кровью — только сейчас он различил этот запах, заглушенный ароматом альфы, и в панике посмотрел на свою ладонь.       — Дазай-сан! Я вас ранил!       Осаму даже не поднял головы, чтобы посмотреть на чужую руку, кончики пальцев которой были красноватыми.       — Ацуши-кун, все в порядке. Я не умру от пары царапин.       — Но...       — Успокойся. Расцепимся — и ты обработаешь мои раны, хорошо? — сказал он мягко. — И на этом мы будем в расчете.       — Х-хорошо.       Накаджима мягко приобнял его, стараясь не причинять боли своими прикосновениями. Дазаю было больно все равно. Приятно-тянуще-больно — восхитительно больно.       Они переждали сцепку и отстранились друг от друга, мокрые, помятые, растрепанные и взъерошенные. Бинты Дазая местами распустились и теперь торчали из-под рубашки; хотелось поскорее снять с себя все и принять душ. Ацуши собирался было уже сесть и развернуть альфу к себе спиной, чтобы посмотреть на нанесенный ущерб и обработать раны, однако... он заметил на столике открытую бутылку вина, стаканы, закуски. Удивился. Конечно, это было приятно, даже мило, но больше — неожиданно.       — Вы решили меня споить? — смущенно спросил омега, все-таки усаживаясь и косясь в сторону кухни.       — Нет, просто, — начал Дазай, сняв презерватив, — хотелось сделать приятно. И, наверное, извиниться.       — Извиниться?       — Ну, да. — Осаму понемногу стягивал с себя влажную одежду, бинты, затем встал, снимая приспущенные штаны. — Я... Я же все-таки твой первый альфа, и мы, наверное, совсем не с того начали. Не хочу, чтобы ты запомнил свой первый раз как «он ворвался в мою квартиру и без прелюдий полез ебаться».       Ацуши поднялся на свои дрожащие ноги и чуть не упал, но Дазай поддержал его, прижимая к себе. Омега улыбался.       — Дазай-сан, вы заботитесь обо мне, пусть и... делаете это своеобразно. Мне этого достаточно. Вы хороший альфа. — Накаджима обнял его, прижимаясь щекой к его груди. — Давайте уже обработаем ваши раны и, ну... Видимо, выпьем.       — Сначала в ванную. Потом все остальное, — нежно ответил Осаму и повел едва держащегося на ногах Ацуши мыться, придерживая его за локти.       В ванну они залезли вместе, скинув по пути остатки вещей и бинтов, и просто ополоснулись теплой водой, почти ненавязчиво касаясь друг друга. Накаджима вздохнул от неожиданности, ощутив, как чужие пальцы скользнули внутрь, и прижался к Дазаю, обняв его за плечи. Прикрыл глаза, потянувшись за мягким глубоким поцелуем. Блаженно промычал альфе в губы.       Царапины оказались не такими страшными, как он их себе представлял — так, неглубокие ссадины, которые после купания сразу же перестали кровоточить. Ацуши все равно обработал их антисептиком, а после пара оделась в домашние штаны и футболки, попутно собирая разбросанные вещи.       — Знаешь, наверное, мне нет смысла носить бинты, — вздохнул Осаму, бросая их к куче грязного белья. Конечно, без них он чувствовал себя некомфортно, но с ними ощущал больше грязи: бинты пропитывались потом и другими телесными жидкостями, липли к телу, и менять их нужно было чаще.       — Если вы так считаете, то хорошо, — улыбнулся Накаджима, уже сидящий за столиком. Дазай присоединился к нему, разлил вино по стаканам, и они подняли их. — Кампай?       — Кампа-а-ай! — весело протянул Осаму, и раздался звон столкнувшихся стаканов.       Они отпили и... осознали, что им совершенно не о чем поговорить. Множество мыслей вертелось на кончике языка, но стоило ли их озвучивать?       — Я... Я на самом деле рад, что провожу с вами свою течку, Дазай-сан, — честно признался Ацуши, глядя на свой стакан, — даже несмотря на всякие казусы.       — И я этому очень рад, — улыбнулся Осаму, облокотившись о столик и подперев щеку ладонью. — Мне правда очень жаль за все эти казусы...       — ...И я очень рад, что вы в них раскаиваетесь, — не дал ему договорить Накаджима.       Как бы Дазаем ни двигали инстинкты, он все равно оставался самим собой — человеком, который всегда о нем заботился, который всегда был рядом. Они отпили еще немного вина, и альфа придвинулся, накрывая чужую щеку ладонью. Пара заглянула друг другу в глаза: Осаму — хитро, Ацуши — с нежной опаской, но тут же расслабляясь. Он притерся о чужие пальцы, заулыбался, накрывая их своей рукой, и пряная теплота разлилась в груди Дазая — непозволительно быть таким милым! Он приблизился к омеге и мягко сомкнул их губы в сладком медленном поцелуе; это казалось неправильным, казалось чрезмерным — откуда такая нежность, откуда такая трепетность, будто они были больше, чем любовники? И тут запах Ацуши немного изменился. Осаму отстранился, отпивая вина и вновь заглядывая ему в глаза, но теперь слегка обеспокоенно.       — Что-то не так? — спросил он, будто невзначай положив ладонь Накаджиме на колено.       — Нет, все хорошо. Вернее... Мх, — тяжело вздохнул Ацуши, отводя взгляд. — Просто... Просто я подумал о том, что мне хотелось бы, чтобы это никогда не кончалось... Но это же закончится, да? После моей течки мы просто будем вести себя как обычно, без этих... приятных вещей.       Откровение Накаджимы удивило Дазая, но он понимал эти опасения. Закончится течка — закончится секс, поцелуи, объятия, забота и домашняя бытовая (пугающая) ерунда, которой они были вынуждены заниматься, потому что не могли покинуть друг друга, не сейчас. Они будут помнить о том, что произошло в этих четырех стенах и что они испытали, но после придется вернуться к чисто рабочим отношениям, без намека на романтику — и переживания Ацуши можно было понять.       — Я... Я могу провести с тобой еще одну течку, — сказал Осаму неловко, но запах омеги исказился сильнее, а сам Накаджима замотал головой.       — Дело не в этом. Понимаете? Мы... Мы должны будем пойти своим путем, потому что если продолжим...       «Если продолжим, я привяжусь к вам. А вам не нужен груз в виде такого никчемного омеги».       Ацуши не договорил, но бо́льшая часть невысказанного и так была понятна. Это было странное чувство — когда серьезных отношений не хотелось никому, но каждому также не хотелось, чтобы это прекращалось. Накаджима совсем поник, и Дазай вновь погладил его по щеке, пытаясь успокоить. Омега вздохнул, приулыбнулся, вновь поднял взгляд и пригубил вина, зажимая свободную ладонь между бедер.       — Это к лучшему, я думаю, — сказал он улыбчиво-горько. — Все, что мы можем сделать — это просто наслаждаться моментом и... друг другом.       Улыбка альфы получилась не менее ломаной — он сочувствовал Ацуши, а немного даже жалел, что позволил их сексуальной связи повлиять на их межличностные отношения. И все-таки Накаджима был прав — сейчас нужно было наслаждаться тем, что они имели. Поэтому Осаму обнял его, прижимая к груди, поцеловал в макушку, в лоб, в щеку, шею. Омега горячо выдохнул и притиснулся, обнимая альфу за шею, устроился на его коленях.       Они поцеловались, лениво провели языком вдоль языка, ощущая терпкость белого полусладкого.       Ощущая терпкость своих сомнений и неуверенности.