Часть 1
17 сентября 2020 г. в 19:10
Раз-Два слёг в постель. Днём назад он поплёлся, вместе с Бобом, в гористые места, места крутых гористых склонов, где запросто можно неплохо так травмироваться. За своим товарищем он шёл неохотно, потому не поспевал, затем ускорялся, сильно напрягал свои ноги до их горения, до пота, стекавшего ручьём с лба, до сбитого напрочь дыхания. В итоге это сказалось на нём. «Вот тебе и спортивность», — думал он каждый раз после этого.
Когда Раз вернулся домой, он выпил немало холодной воды. Чувствовал он себя действительно хорошо. Правда, его ноги болели, было жарковато, но он не придавал этому значения.
Уже вечер. Всё тихо. В Притон отправляться совсем не хотелось. Его съедало новое неприятное ощущение, что этим вечером он, по каким-то неизвестным причинам, не желает увидеться со своими корешами: поиграть в карты, перетереть, посмеяться с дурачья, обсудить планы следующих нечистых дел. Это показалось ему весьма странным, но он также не придал этому совершенно никакого значения.
Подумал о Стелле после нескольких малых, но ярких и запоминающихся встреч. Ничегошеньки не изменилось. Она, кажется, навсегда оставила его после того случая с картиной. А ведь у них был огромный потенциал. Хотя, кто ж его знает…
Стелла, оказавшись в пренеприятнейшей ситуации с картиной Омовича в присутствии самого Омовича, чудом осталась жива, потому что просто была симпатична Юрию, но так противна Виктору. Она тут же заподозрила Раз-Два в этом, ибо именно он подсунул ей картину русского. Были лишь вопросы: в чём причина такого гадкого поступка? Почему он так с ней сделал, если всё было хорошо? Или всё-таки не так уж хорошо? После выслушивания речей Стеллы о картине Омовича Раз-Два пытался объяснить ей всё то недоразумение, но, конечно, её эмоции были сильнее, а потому она не желала слушать его, даже хотя бы одно слово. Раз-два разозлился на Куки, оставившего ему картину. Куки же в свою очередь рассердился на тех двух стрёмных торчков, только вот, к сожалению, возможности высказаться им или объявить, какие они отвратные засранцы, не имеется, поскольку эти ребята уже давным-давно убрались подальше от Притона и Дикой Шайки. Так Раз-Два лишился Стеллы и расстроил Куки, но обрадовал Боба.
Боб радуется по-глупому, невольно думая, что с уходом Стеллы из жизни Раз-два что-либо изменится. В то же время Боб знал, что у него совершенно нет шансов, что зря он радуется, но продолжает делать это, сам того не осознавая. Ему было так ужасно от самого себя, что так думает он о горе кореша.
Раз-Два не стало жалко себя. При вылазке с Бобом он оставался бесстрастным — ему было наплевать на истощившиеся мышцы, нехватку сил, было всё равно, станет ему плохо после этого или нет, хотя он даже и не думал, что после этого может появиться жар или что-либо тому подобное. Боб всё это видел.
При виде равнодушного лица Раза сердце Боба обливалось кровью, заполнялось грустью и состраданием, ныло, а душа болела от подступавшего уныния. Так хотелось подойти и сказать, радушно посмеиваясь над собственной глупостью в сей серьёзный момент: «Улыбнись, Раз-Два, пожалуйста». Бобу никогда не хватало смелости. Он прокручивал желанные разговоры с Раз-Два в голове, хотел рассказать ему всё то, но ведь в мыслях своих он уже сделал это, вроде как. Так зачем повторяться, говорить вновь?
Боб много думает о танце. Ежедневно. Хоть это случилось и не по горячему желанию Раз-Два, Бобу очень и очень понравилось. Ему понравилось, как близко на тот момент он находился к объекту своего обожания, прижимался к нему, чувствовал теплоту, бьющееся его сердце. В танце он специально не смотрел на лицо Раз-Два, чтобы не знать его гримасы, но он подозревал, что именно было изображено на его лице. Не глядел он и на лики окружавших их людей. В его воспоминании там были лишь образы красно-розового кислотного освещения, образы мягкости, откровенности, чувство осязаемости Раз-Два. Но мысли Боба были заняты только одним: это, может, вовсе не так, как оно было, а лишь приукрашенная очарованием от Раз-Два действительность.
Итак, подступил поздний вечер. Бушевания мыслей время. Только вот Раз-Два не разобрался, и его время превратилось в помятый со всех сторон ком, состоящий из всех тревожащих вещей в его жизни. Ближе к ночи у него появился жар, ноги и тело тряслись, не унимаясь ни на секунду. Сон смешивался с реальностью. Тёмная спальная казалась Раз-Два кошмарным аттракционом. В аттракционе этом участвовали все накопившиеся думы в виде всплывающих, вбивающихся в разум, нагоняющих сильнейшее беспокойство картинок. Сон оказался невозможен. Встать с постели он не мог.
Боб думает каждый день, как там с состоянием Раз-Два.
А ещё Боб знает, что все его мысли о прекраснейшем танце и времяпровождении с Раз-два, — ничтожная иллюзия, или же просто ничто. Раз-Два в этом плане на него всё равно.
Боб, глядя на него, сгорает.