me and the devil

      жилин просыпается резко, словно кто-то выливает на него холодной воды. комната тонет в серости, город за окном тоже. хмарь заползает и в душу полковника, и он ежится от холода и ощущения чего-то неизбежного. сна нет ни в одном глазу, и мужчина, тяжко вздохнув, встает с тихо скрипнувшей кровати.       жилин думает, что это закон подлости — проснуться в такую рань в свой единственный выходной. часы на стене будто скалятся стрелками и издевательски тикают. еще нет и пяти утра. соседи, улицы, город, да и весь мир, кажется, спят, но только не полковник жилин. он действует на автомате — заправить кровать, умыться, приготовить нехитрый завтрак из вареных яиц, бутербродов с маслом и черного чая с тремя ложками сахара.       дзынь-дзынь-дзынь       позвякивания ложечки о стенки кружки только увеличивают тревогу, что засела под кожей занозой — не вытащить. туман, кажется, сквозь стекла просачивается, у ног полковника ложится — знает, что тот не сбежит от него, сам шагнет в пропасть.       жилин первую попавшуюся книгу хватает, открывает, пытается читать, пытается отрешиться от томительного ожидания. буквы расплываются, растекаются чернилами, собираются в новые слова и предложения.       «не сбежишь, — твердит кто-то невидимый. — не спрячешься. я уже здесь»       жилин на дверь смотрит со страхом, вслушивается в щелчки замка — один оборот, второй. цепочка движется в сторону, словно кто-то тянет за нее, выскальзывает из крепления. туман первым рвется в квартиру — заполняет все уголки, приносит с собой запах болота. жилин знает, кто сейчас шагнет на порог — и от этого сердце обрывается.       — пора, — хрипит катамаранов, глазами темными полковника прожигая. чуть взглядом задержишься — утонешь. затянут они, как та трясина, из которой игорь выходит ночами.       жилин нарочно рискует — глаз своих не отводит, пока книгу откладывает, пока поднимается с кресла и навстречу идет. окружающий мир меркнет, растворяется в серости. ничего не остается. только игорь — нездешний, зачаровывающий, душу вытягивающий. впрочем, полковник уже давно сам, по доброй воле, ему и душу, и сердце отдал. признаться все боялся. а сейчас, когда до конца всего ничего, всего два шага, решается.       приподнимает руку, пальцами аккуратно проводит по щеке игоря, губами к губам приникает — так сладко и так запретно. надеется, что сердце снова забьется, что оттает лед, что он проснется — в сказках всегда работало.       — здравствуй, хороший мой.       туман издевательски скалится, вспыхивает алым, подталкивает жилина вперед, шагнуть предлагает — с игорем рука об руку — в зияющий чернотой провал.       и они шагают.       полковник падает, чувствует, что разобьется неминуемо, если сейчас не уцепится за что-то. вот только вокруг — пустота. мрак непроглядный и ветер, свистящий в ушах. смерть призывающий.       прикосновение пугает. жилин пытается руку отдернуть, но чувствует вдруг грубые мозоли на знакомых руках. ощущает запах леса и тины. и, кажется, видит, как поблескивают родные глаза — уже не безжизненно-черные, а огнем полыхающие.       — не пущу, — тихо заверяет игорь, ближе придвигаясь, теплом тела обжигая. ветер ярится, завывает еще сильнее, пытается вырвать полковника из его рук, но катамаранов слово держит, лишь повторяет упрямо: — не отдам. после всего… после всех, имею право. он мой.       ветер в самый последний раз что-то зло отвечает свистом своим и утихает. забирает с собой туман и холод. серая хмарь обиженно шепчется меж собой, но слушается, расступается. сквозь нее прорывается лес — пока еще темный, но точно самый обычный. тихо жужжат немногочисленные мошки, вдалеке распевается жаворонок, деревья шумят, приветствуя своего хозяина, солнце пробивается первыми лучами сквозь их кроны. жилин чувствует на своей щеке тепло от этого света, вдыхает полной грудью свежий воздух и улыбается.       — хороший мой, — шепчет он, игоря в объятия заключая. тот не сопротивляется, сам руками за спину полковника цепляется, словно не верит, что тот с ним остался. дышит загнанно, словно бежал все это время. и что-то выдавить пытается.       — мой теперь, слышишь? — обжигает шею жилина словами. дыханием. поцелуем.       полковнику хочется смеяться. от облегчения, от счастья, от того, что рядом с ним игорь.       — твой-твой, голубчик, — заверяет он. и снова тонет в темных глазах. — иди сюда, бешеный.       губы снова приникают к губам.       воскрешая.