(sol)edad

Новый дом встречает Чонгука несколькими нераспакованными коробками, теплым запахом поджаренного на сливочном масле розмарина и словами Намджуна: — Запоминай, тут только три правила. Если доедаешь, то покупай. Во-вторых, если хочешь пригласить кого-нибудь на ночь, — он подтаскивая сумку к остальным вещам, заигрывающе поднимает брови и устало почесывает подбородок. Капелька пота скатывается по лицу, прячась в волосах на бритом виске. — то согласовывай это со всеми нами. Без обид. Просто ты знаешь, что Чимин был ужасно шумным. Пока Чонгук раздирает скотч на картоне, угукая и покачивая головой на слова Намджуна, тот присаживается на кушетку рядом с ним и по-дружески кладет руку на плечо, разминая. От него пахнет движением, пряным мускатом и потом. Он притягивает Чонгука поближе, заставляя обратить на себя внимание. — И самое важное. Никогда не заходи к Юнджи в комнату без разрешения. Никогда, — он давит буквы языком, разделяя слоги. — я дам её номер, но так, пожалуйста. Себе дороже, поверь. — Хорошо, Сенс, — любопытство застревает на выдохе, но он его прерывает, спрашивая. — мы же сходим в магазин, да? Я голодный. — Да, Чонгу, пойдем. На поход в магазин и разбор коробок уходит примерно два часа. Они относят вещи в единственную свободную комнату, с поролоновым прожженным диваном и ебанутейшей красной лампой в виде женского бюста. Раньше там жил Чимин, который решил съехать в однушку поближе к универу, и предложил своё койко-место Чонгуку. Тот согласился только потому что «клянусь, чувак, от сердца отрываю, просто от души в душу, ты всё равно практически бомж, соглашайся» и потому что хорошо знал самого Намджуна, с которым ему предстояло жить. Намджуна в принципе трудно не знать. Чонгуку кажется, он был в их компании еще до начала первого курса: заросший парень с недопитым на посвящении пивом. Тогда он выглядел огромным и массивным в плечах, нелепым, неуклюжим, немного похожим на медведя, но его айкью заткнуло язвительный рот Чимина при первой встрече, и с того самого момента Чонгук весь первый курс звал его «сенсей». Потом мальчик-медведь забился, сбрил все волосы и стал похож на гопника, цитирующего французских философов. Уважительное «сенсей» сменилось «сенсом». И Чонгуку это нравилось, а Намджун не отдергивал. Дешёвое пиво кислит на языке, но они взяли его по скидке, чтобы отпраздновать новоселье Чонгука, поэтому пьют до дна. Ребята переехали с другой квартиры сюда месяц назад, и балкон ещё кажется чистеньким, несмотря на случайные пепельные разводы на стене. Вечер отдает пыльным запахом шпаклевки, дымом и масленым вкусом макарон с мясом. Намджун немного рассказывает об учебе, о доме, упоминая Юнджи, которая так и не вышла познакомиться. Она дружила с ним с детства и все его истории из прошлого так или иначе упирались в нее, поэтому косвенно Чонгук Юнджи знал. Но это всё было на уровне возраста, общего характера и самого Намджуна. Она была пробелом в их компании: по сути есть, но ничего сказать не может. Перед сном Намджун быстро показывает ему свою комнату, чтобы он знал, где его искать. Чонгук, уставший и размякший от пива, крениться в сторону подушек, когда садиться на чужую кровать. Раньше он всегда спал в комнате Намджуна после попоек, и этот запах книжной пыли и порошка оседает на нем мороком. Но его дергают за плечо — у Намджуна сегодня ночная смена, — и тянут в сторону выхода. Напротив спальни дверь с огромным количеством наклеек по типу «не входи — убьет», «осторожно! злая собака!» и тому подобное. Намджун шепчет: — Это комната Юнджи. Осторожней тут, окей? Чонгуку лениво фокусироваться на этом. Но почему-то он вспоминает американские фильмы из конца девяностых — начала нулевых. Что-то там про сестер: одна обязательно популярная модница, а другая готка-рокерша-затворница. Это дырявое клише, но ему нравилось смотреть такое в детстве, хоть теперь он и не вспомнит ни одного имени. Может быть только близняшек Олсен. Или Линси Лохан и… А у неё вообще была сестра? Боже. Сон теперь никак не идет, хоть Чонгук и понимает, что завтра утренние пары. Он чувствует себя просто ужасно. Всю его жизнь ему врали. Жизнь и есть обман, потому что у блядской Линси Лохан нет сестры-близняшки, только трое младших братьев и сестер (он загуглил). Она просто играла себя и свою сестру, монтаж и ничего более, хоть он и был уверен, что девочки совершенно разные. Дисней одурачили его, как маленького ребенка. Подвыпивший и расстроенный Чонгук не спит до четырех утра, пересматривая «Ловушку для родителей», и плачет на моменте, когда мать понимает, что это другая дочь. Боже, как же жесток мир, если Линси Лохан разъединяют с её сестрёнкой Линси Лохан. Иногда, во время просмотра, он хватает телефон со свежим контактом Юнджи и мусолит его в руках, отдергивая себя от желания написать: «Слушай, а у тебя случайно нет сестры?». Через месяц жизни в этой квартире, Чонгук привыкает. У него всё ещё не хватает времени из-за сессии на то, чтобы исследовать округу, но это не страшно, потому что он успел закорешиться с продавцом из табачки рядом с домом и получает самые свежие новости о новых завозах. А жить с кем-то — круто, хоть его сожители — это вечно работающий Намджун и призрачная Юнджи, с которой у него из общего только диалог о покупке молока в месседжере. Он практически не чувствует себя одиноким. Углы не так сильно давят своей пустотой и кошмары практически перебиваются копошением соседей в коридоре рано утром. Правда иногда что-то находит на него, когда Намджун во время завтрака выскальзывает из кухни со словами: «Да, мам, покушал. Всё хорошо, не волнуйся.» Но это нормально. За несколько лет такой жизни привыкаешь завидовать. Может быть раньше это чувство фантомной сладости от чужой любви и разъедало его желудок, но сейчас он хотя бы знает, что о нём беспокоятся. Не семья, но Чимин, который шлёт ему смски «ты там не сдох?», если он не выходит на связь дольше дня. Или Намджун, разъебавший общажную кухню, в попытках приготовить ему суп, когда он заболел. Хорошо, что тогда он встретил там Сокджина и вроде из этой битвы благодаря ему они выбрались с меньшими потерями, избежав отравления Чонгука. Он чувствовал даже заботу Юнджи, которая по слухам скинулась на его выкуп, когда он подрался с какими-то уебками в клубе. Всё это делало его сытым. Делало его счастливым. Правда Юнджи он так и не отплатил. Он думал, что встретится с ней здесь, пересечется где-нибудь в коридоре или на кухне, но в этом доме она эфемерна. Её много: каждая комната отдает ею в обстановке, запахе, звуке. Но при это она словно совсем маленькая, крохотная и незаметная. Юнджи раскидывает запятые по квартире, и Чонгук собирает их, чтобы потом ими расставить акценты в её образе. Чонгук Юнджи выцепляет. Собирает кусочками паззлов. Он знает, какие сигареты она курит. Тонкие розовые фильтры наполняют пепельницу на одну третью каждую ночь. От них пахнет жженым табаком и сладкой ягодой. Он знает, что Юнджи красит волосы, смотря на упаковку черной краски в мусорке. Знает, какие вещи она носит, какие предпочитает цвета и продукты. Юнджи пьет растворимый, несмотря на то, что у них есть хороший кофе и несколько турок, которые Чимин скупал в приступе шопоголизма. Иногда он путает их черные толстовки на сушилке. Так он понимает, что Юнджи настоящая. Что Юнджи существует. Пару раз он выхватывал её образ. В первый раз поздно ночью, пока готовился к экзаменам. Когда он услышал шорохи из коридора, то подумал, что у него галлюцинации. Он не спал больше суток и энергии катастрофически не хватало. Ему приходилось заниматься, ибо он не был уверен в благосклонности преподавателя, после того, как пропустил половину его пар, поэтому сидел до последнего на кухне за ноутбуком, пытаясь дописать третий реферат подряд. Он жутко пересрался от шума, но потом, поняв, что звуки вполне реальны, схватился за кастрюлю. Чонгук был точно уверен, что это грабитель, который убьет его, как единственного свидетеля. Но на этой мысли, он положил кастрюлю обратно, потому что возможность быстро умереть на тот момент не казалась ему настолько плохой. Дверь кухни открывается со скрипом, и Чонгука слепит свет ламп общего коридора. В сумраке движется силуэт, который слишком маленький для того чтобы быть Намджуном, и Чонгук издает писк, за который ему стыдно до сих пор. Силуэт оборачивается — из-за огромного капюшона невозможно разглядеть лицо, — говорит: — Не ссы. И уходит, закрывая дверь на ключ. Только через минуту до Чонгука сквозь сбитое дыхание доходит, что это была Юнджи. Кажется, ему пора спать. Но перед сном обязательно нужно обвести этот день красным. Он выжил и встретил Юнджи. Или встретил Юнджи и выжил. Не важно. Вторая встреча напоминает ему юмористическую (или не совсем) вставку в типичном ситкоме о студентах. Чимин притащил несколько литров пива, чтобы отпраздновать окончание сессии. И это было бы круто, если бы Намджун не ушел к Сокджину ещё до того, как они напились, потому что контролировать Чонгука было некому, а надо бы. Он совершенно не знает меры, особенно, когда преподаватель по профессиональному английскому не отправил его на пересдачу в сотый раз, как это было в прошлом году. А с Чимином Чонгук всегда напивается быстро, потому что с ним ему легко. Чимин сочный, освежающий, похожий на тающий кусочек льда во рту. Им не нужны темы для разговора, им вообще ничего не нужно, когда они вместе. Они рядом с детства и Чимин знает, как взять Чонгука на слабо, чтобы тот напился так, что не вспомнит даже своего имени. И он знает, что тому это иногда просто необходимо. Чонгук, пользуясь моментом, спрашивает: — Слушай, расскажи немного о Юнджи. Вы же жили вместе год. — Жестокая женщина, — Чимин морщится и передергивает плечами. — это не нужно знать, Чонгук. Это нужно видеть. — Но… — Не, бро, серьезно, — его телефон звонит и он принимает вызов, добавляя. — осторожней, рис подгорает. Кажется ему звонит Тэхен, потому что в голосе Чимина появляются искрящиеся нотки ему несвойственной ласки. Чонгук снимает рис с горячей конфорки, делает музыку потише и пританцовывая, подпевает: — Я буду твоим королем, поэтому будь моей королевой. Неверующие могут встать на колени. Мы можем править этим миром, поэтому будь моей женщиной.* Все таки иногда Чимин может прогадать, когда в веселье забывается сам. Поэтому единственное, что Чонгук успевает перед тем как сблевать свой желудок на пол, это разложить диван и уложить друга к себе в комнату. Ванная комната занята и Чонгук присаживаясь на пол рядом, пытаясь сдержать свои рвотные позывы. А это дерьмо внутри него может сдержать только дерьмо внутри его головы. Мысли, совершенно отвратительные на привкус, лезут ему в голову, но он не может зацепиться ни за одну из них. Он словно снова в школе, он снова мокрый, но в этот раз уже из-за пота. Это ужасно. Он ужасный. Проваливается даже попытка прикусить язык, чтобы всё вокруг перестало крутиться, потому что он цепляет его клыком и из него начинает течь кровь. Пиздострадания прерывает смачный хлопок двери о его плечо. Ленивая полоска света расстилается по полу и взгляд Чонгука захватывает голую щиколотку и цепляется на розоватой косточке на ней. Он мгновенно трезвеет, потому что чувствует, как его хватают за шкирку и тащат к толчку со словами: — Малолетний еблан, — звучит как констатация факта и Чонгук немного краснеет, потому что, ало, ему уже двадцать один. — сколько раз я говорила ему не набухивать людей. Сосредоточится на том, что девушка говорит дальше не получается, потому что вкус желчи и горящие легкие отвлекают. Последнее, что Чонгук помнит, это стакан воды рядом с собой и круговые поглаживания по спине. Как он оказывается на кровати, прижатым спящим Чимином к стене, не понятно. Юнджи он после этого так и видел. С окончанием сессии Намджун уезжает к родителям и в квартире становится по-настоящему пусто. Конечно, он не так часто бывал дома, потому что пытался подзаработать то тут, то там, но они вместе завтракали, иногда смотрели по вечерам фильмы, и Чонгуку этого реально не хватает. Если Намджун был дома, то к нему всегда можно было прийти, когда совсем не спалось, или встретить его рано утром, когда посыпаешься от кошмаров, чтобы вместе выпить кофе. Но теперь их общение ограничивалось смсками и звонками, и это отбрасывает Чонгука на второй курс, когда все уехали и оставили его одного в городе. Он совершенно не знал чем заняться, слонялся везде, и в конце концов это довело его до драки в клубе и ночи в обезьяннике. Отсутствие Намджуна поселило в этом доме тишину. Даже Юнджи словно впала в анабиоз, потому что из её комнаты практически не доносится никаких звуков. За всю бессонную неделю Чонгук только один раз слышал шум воды из ванны, но на этом всё. Никаких шарканий, скрипов двери, шума посуды и щелчков зажигалки. Обычно Намджун заставлял её хоть как-то функционировать: приносил в комнату поесть, мог сидеть с ней в спальне по несколько часов в выходные. Он даже покупал ей сигареты, но пепельница за три дня его отсутствия пополнилась примерно на пол пачки, а потом и вовсе перестала. Ладно еда, но сигареты! Чонгук решает взять всё в свои руки, ибо это уже ни в какие рамки. Может быть он немного приврал, когда сказал, что знает, какие сигареты она курит. Потому что в табачке он проводит около часа, пытаясь описать Хосоку запах сигарет. Тот нихуя не понял, поэтому они просто начали раскрывать все пачки с тонкими ягодными сигаретами, которые только смогли найти. И каждую из них ему пришлось купить. Домой он возвращается практически победителем с шестью пачками в руках. Чонгук думал, что выполнил половину своего плана, но столкнувшись с расклеенной дверью лицом к лицу, он понял, что это еще было самой легкой его частью. По сути, оставить сигареты на пороге, было самым простым и безболезненным вариантом, но Юнджи могла не выходить ещё неделю. Постучаться было страшно, а писать смс ещё страшнее, потому что его последнее сообщение она так и не прочитала даже спустя месяц. Проходит полчаса, как он крутиться возле комнаты, пока в его голову не приходит гениальная идея (сомнительное утверждение судя по тому, как все его «гениальные идеи» кончались). Он присаживается на корточки перед спальней, пытаясь просунуть сигареты в пространство между полом и этой самой дверью. Получается хуево, хоть пачки сами по себе тонкие, но он настолько увлечен, что не замечает громкое шлепанье босых ног по паркету, и единственное, что его прерывает, — это распахнутая дверь. Первое, что он видит, это те самые голые щиколотки. Кожа на них бледная, с небольшими красными крапинками от бритья. Что-то сверху цокает, Чонгук поднимает взгляд и видит девушку. Обычную девушку. Он даже немного теряется, потому что не сразу понимает, что это Юнджи. Он представлял её по-разному, но обычно в его сознании она была маленькой, тоненькой, может быть немного вызывающей. Вызывающей демонов, например. Но она обычная. Не сильно ниже самого Чонгука, не худая и не полная. В глаза бросались только многочисленные сережки в ушах, серебро на скуле и собранные в хвост черные волосы. Но она всё равно кажется ему обычной, пока не открывает рот: — С башкой всё в порядке? Что-то в этом определенно есть.