— Вы ведь Мисс… — Исступление

***

Здесь было тихо.

      Никакого тебе шума. Ни рёва зимней бури, ни звуков типичной утренней суеты, ни даже привычных этим стенам голосов. Смех, светские беседы, напыщенные высказывания и порой философские рассуждения — всё это было частью Рождества в Малфой-Мэноре. Вернее, частью Бала. Да, каждый год, двадцать четвёртого декабря, по старой традиции чета Малфоев принимала в своём родовом имении весь высший свет магической Англии. Заместители и директора крупных отделов Министерства Магии, знаменитости и некоторые великие волшебники и, разумеется, сам Министр, присутствием которого хозяева особенно гордились. Каждое Рождество было для неё сущей пыткой. Быть может, кому-то и нравится, когда его с самого утра наряжают в максимально неудобное платье и тесные лакированные туфли, следят за поведением и манерами пуще прежнего, а за недостаточно высоко поднятый вверх подбородок или лишнее слово, лишают права на пиршество вместе со всеми остальными гостями, которых столько, что запомнить каждого попросту невозможно. Но это точно не Лестрейндж. А ещё, на неё постоянно таращились. Взрослые и дети, Министерские работники и, к примеру, музыканты. С нескрываемым страхом и волнением, будто девочка — не иначе, как привидение или со слишком неприкрытым интересом и больно странным энтузиазмом. Грани между этим не было. Однако Драко обожал такие мероприятия. Любил быть в центре внимания, раз за разом встречать великих людей последнего столетия, осыпаться комплиментами, как «необыкновенный наследник фамилии Малфой». Да, она была рада за друга. Но желание поскорее сбежать всё равно невозможно было спрятать. Однако Нарциссе всегда хватало трёх слов, дабы отбить все прежние сомнения племянницы. «Беллатрикс обожала Балы» И всё. Теперь Виндемиатрикс натягивала учтивую улыбочку куда проще, инстинктивно расправляла плечи и более обдуманно подбирала слова при разговорах. В этом году всё было по-другому. Никакого Бала, гостей, светских разговоров, искрящихся напитков в высоких стаканах и прочих ужасов. Это было невероятным облегчением. Ви, слишком увлёкшись, рассматривала тёмные стены поместья, ныне украшенные рождественскими декорациями, уже несколько минут. Зрелище предстало забавное. Будто тьма и свет сошлись вместе. Зло и добро. Веточки можжевельника висели прямо под потолком. Красивыми шёлковыми ленточками к ним были привязаны шишки, ярко-алые ягодки и серебряные колокольчики, которые сроду не звенели. Малфои ведь никогда не любили лишний шум. А ещё, в противоположном углу расположилось до боли знакомое ей растение. Округлые зелёные листики и ягоды-жемчужины. Один её вид заставлял девчонку сжать руки в кулаки. Покрепче обхватить левое запястье ногтями. Не иначе, как изобретение самого дьявола. Омела. «Не смей даже мельком вспоминать об этом! Тебе давно нужно было вычеркнуть это недоразумение из памяти» Тогда малахитово-зелёные глаза по команде переключились на окно. Огромное, в раме из тёмного дерева. А за ним, задний двор. Весь в снегу после ночной бури. Ви настолько привыкла к серости за окном, что типичная зимняя погода казалась чем-то диковинным. Вот тебе не чёрный каменный забор, из-за которого даже трава кажется серой, а белоснежная снеговая шапка на кованных из железа пиках этой изгороди, и падающие одна за другой на землю, снежинки. Наверняка здóрово было бы выбежать во двор с озорным криком и с разбегу свалиться в один из сугробов. Смеясь и невольно сплёвывая попавшие в рот снежинки, захватывать ладонью целую пригоршню снега, направляя это «оружие» прямо в платиновую макушку кузена. Всё так же ухмыляясь, наблюдать за его донельзя забавным недоумением и хитрым выражением на покрасневшем личике, сообщающем о желании взять реванш. Закончив с этой «баталией», снова упасть на землю, сделав снежного ангела. Да. Было бы. Ведь это непозволительно, это неуважение, это нахальство, это трата необычайно полезного времени впустую. Но это ведь детство. Нет. Наверняка молчаливый праздничный обед со всей «семьёй», наблюдение за хлопотами домашних эльфов, встреча возможных знатных гостей и печальное созидание зимней сказки за окном — дела куда более полезные. Так ведь решили мистер и миссис Малфой. «Перестань строить из себя недовольную. Ты хотя бы встречаешь Рождество здесь, вместе с Драко, а не как Поттер — в Хогвартсе и в полном одиночестве» С пухлых губ сорвался вздох. Следующая царапина пролегла ровно на том же месте, что и совсем недавняя, а потому боль была в разы сильнее. И пусть. Она вытерпит всё. Зато докажет, что делает это не из-за чёртовой слабости. А только потому, что сама этого желает. Лестрейндж видела своё отражение в оконном стекле. Бледное, чуть ли не прозрачное лицо без намёка на улыбку, печальные зелёные глаза с невинно хлопающими ресницами, тёмные колечки распушившихся кудряшек, торчащих во все стороны. Она ведь должна быть точно такой же как мама в её возрасте, правда? Её полной копией. Прекрасной, статной, уверенной, решительной и мудрой. Очаровательной девочкой-картинкой, при этом не лишённой ума. Нет, Ви даже не надеялась быть такой же мудрой. Быть может, та ленилась, быть может, ей этого просто было не дано. Но о чём же можно говорить, если обыкновенные школьные отметки далеко не всегда бывают положительными? Виндемиатрикс мечтала выглядеть хотя бы на половину так же… Великолепно. Но как бы они с матерью ни были похожи, как часто бы одному её виду ни ужасались, девочка не видела в себе того шарма Беллатрикс Лестрейндж. Ни пронзительного взгляда тёмно-карих глаз, ни аккуратно собранных волос, ни обворожительной улыбки. Особенно сейчас, когда на Ви самое дурацкое платье, которое та в принципе могла себе представить. Изумрудно-зелёное с рукавами-фонариками, множеством ярко-алых бантиков и коричневыми пуговицами. Ладно уже то, что оно конкретно отличалось от её предпочтений в одежде, но подобное сочетание цветов не шло девочке от слова «совсем». Ещё бы золотую звезду в виде головного убора и всё — настоящая рождественская ёлка. Мерлин, а девчонка и плечи-то расправить нормально не может! Держать осанку, поднимая подбородок чуть выше. Стыд и позор. Позор и стыд. — Это действительно так увлекательно? — ей не нужно было долго думать, дабы точно распознать голос лучшего друга. — Что именно? — всё так же стоя к нему спиной, уточнила брюнетка. Ей не хотелось оборачиваться, ведь девочка точно была уверена, что Драко не упустит возможности подтрунить над рождественским нарядом подруги. Виндемиатрикс и не сомневалась, что Малфой-младший сегодня в своей лучшей чернильно-чёрной мантии, которая выгодно подчёркивала цвет его волос, а также глаз. К слову, сшитой на заказ у известного французского швеи. — Наблюдать за снегопадом, — мальчик встал прямо рядом с ней. И надо же, взглянув на него с помощью бокового зрения, слизеринка поняла, что не прогадала насчёт его рождественского наряда. Видимо, стоит начать изучать Прорицания — того и гляди, будет знать этот предмет на том же уровне, что и Зельеварение. Драко смотрел вниз, на покрытую толстым белым слоем землю, а Ви, наоборот, упорно глядела в небо, пытаясь высматривать снежинки в самом начале их пути. — Нас уже ждут, — его тонкие пальцы нервно барабанили по мраморной поверхности широкого подоконника. Она никогда не любила этот камень, ибо не находила ничего красивого в кристаллических разводах разных цветов. Особенно, если это просто оттенки серого. — Думаю, — прежде уверенный голос осип, ещё больше выдавая ужасное волнение мальчишки, от чего тому пришлось откашляться, возвращаясь к прежнему тону, — не стоит лишний раз провоцировать на гнев, правда? С Драко никогда не нужно было делать что-либо специально. Будь то вежливость, улыбка, «увлечение» квиддичем или же и вовсе злость. Всё заключалось в том, что Малфой-младший обладал уникальной передающейся в семье по наследству, сверхспособностью — точно определять, когда ему нагло врут прямо в лицо. Таким образом он легко отделял тех, кто желает общаться с ним лишь из-за статуса, от настоящих друзей. И это уже в одиннадцать лет. Стоило ли говорить, как кузен расстраивался от того, что первых было большинство? Лестрейндж действительно жалела его: лучше уж, как она — устрашать всех вокруг одним своим видом, но зато находиться исключительно в кругу друзей. С Драко можно было быть самой собой. Не нужно притворяться более грубой, чем есть на самом деле, не нужно строить из себя мудрую всезнайку, пока голова гудит, плавясь от боли, не нужно соблюдать весь этот чёртов этикет, держа спину прямой, а подбородок — высоко. Рядом с другом можно было шутить совершенно по-дурацки и смеяться непозволительно громко, тупить, не боясь осуждения и пародировать других учеников, не страшась того, что на утро об этом узнают «жертвы пародии». И разговаривать обо всём подряд. От необычайной глупости до величайшей серьёзности. Но сейчас Ви собрала все свои силы в кулак, натягивая на губы самую искреннюю улыбку, на которую только была способна. И он был единственным человеком во всём мире, для которого девочка делала это день за днём, стараясь приободрить. Пусть даже Малфой распознает её ложь и не ошибётся в этом, пусть будто разочарованно покачает головой из стороны в сторону, словно собираясь пожурить каким-нибудь типичным «ай-яй-яй, Ви, врать — это нехорошо, вообще-то». Зато Ви подарит лучшему другу хоть капельку уверенности, показавшейся в уголках лучезарной, уже точно искренней улыбки. Сердце тревожно ухнуло в груди, стоило ей только перешагнуть через порог, ведущий в самый большой Зал Малфой-Мэнора. Он был по-истине роскошным. Шикарная стеклянная люстра, которая если случайно упадёт, то убьёт всех в диаметре нескольких метров, огромные окна, зашторенные бархатными портьерами, и стены настолько высокие, что в помещении звучало эхо. Но девочку интересовал вовсе не хрусталь, посеребрённые перила винтовых лестниц или же белоснежный мрамор на полу. Нет, её целью был огромный музыкальный инструмент, гордо стоявший чуть ли не в центре помещения. Рояль, с чёрной, как смола, лакированной крышкой и золотыми ножками. Девичье дыхание спёрло от глубокого волнения и нетерпения одновременно. «Всё хорошо. Нарцисса сказала тебе сыграть что-нибудь, а значит, за это не будет никакого наказа…» Сколько она себя помнила, инструмент всегда уныло стоял тут в полной тишине. Его струны наверняка ужасно растянулись, крышка покрылась толстым слоем пыли, а чёрно-белые клавиши точно бы начали заедать, если бы хоть чьи-то пальцы к ним прикоснулись. Люциус, после того, как услышал импровизацию «пиликание» племянницы, вместо мелодичных звуков, запретил ей подходить к роялю ближе, чем на метр. «Музыка — исключительно мужское дело. Для этого нужно чувство прекрасного, для которого у слабого пола маловато духу.

***

Все великие композиторы — Моцарт, Бетховен, Гайдн, Штраус, Шуберт и прочие, были мужчинами. Женщины, милые женщины были созданы лишь для того, чтобы хранить очаг и впечатлять своим изяществом. Искусство — вовсе не их удел.

***

В тебе нет и капли таланта. Ты ничего не добьёшься — это лишь пустая трата времени.

***

Хватит ломать несчастный интрумент своими попытками «творить прекрасное»!» Однако в тот раз даже наказание не смогло остудить её пыл. Виндемиатрикс пробиралась в Зал раз за разом, думая, что если будет играть тише, то это никто и не услышит. А зря. Ведь каждый раз Малфой-старший слышал, каждый раз трансгрессировал прямо перед носом, каждый раз читал одни и те же нотации, каждый раз наказание было всё хуже. В последний Люциус, видимо, не выдержал и сжёг все ноты. Все, что смог найти в своём собственном доме. Но и это лишь подогрело желание девочки познавать музыкальные законы. Она часами сидела в библиотеке вместе с Драко, увлечённым очередным тяжёлым томиком биографии-приключений какого-нибудь политического деятеля магической Англии, зачитываясь учебниками по музыкальной грамоте, заучивая наизусть итальянские термины и вместо клавиш инструмента, «практикуясь» на поверхности деревянного стола. Стук был такой же, просто никакой тебе мелодии. И потом пересказывала всё это Малфою-младшему, для которого обучение музыке медленно становилось адской рутиной. Мальчик ненавидел уроки с вечно брюзжащим на него учителем, ненавидел этот ныне запылившийся рояль, ненавидел музыку. Однако пойти против отца в его случае было роскошью непозволительной. А потому, сжимая зубы, стискивая руки в кулаки, пока учитель был занят своей болтовнёй, скрывая заходившие на скулах желваки прядями платиновых волос, приходилось терпеть. В тот момент кузина завидовала ему белой завистью, ведь сделала бы всё, дабы поменяться с ним местами — и друга бы от пытки спасла, и сама бы смогла заниматься «легально». Лестрейндж не боялась пробовать играть на самом инструменте, когда дядя покидал поместье. Тихо, очень тихо, будучи готовой в любое время устремиться через задний вход в коридор, и продумав на всякий случай с тысячу отговорок, почему находится здесь, слизеринка с каждым таким разом пыталась разучивать всё более сложные произведения. Получалось далеко не всегда, но результат всё же был. И вот, сейчас Виндемиатрикс сидела на табурете с кожаной обивкой, прямо перед роялем. Взглядом провожая пыль, взлетающую вверх с клавиатуры лишь из-за её дыхания. Редкого. Тяжёлого. Она перевела свой взор на пюпитр, однако, что совершенно неудивительно, не обнаружила там нот. Решимости в сознании поубавилось. Даже её веки в обрамлении пушистых ресниц, будто молили о пощаде, опускаясь. В голове тут же понеслись сотни картинок. Скрипичные и басовые ключи, адажио, пиано, форте, престиссимо, целые и восьмые ноты, реприза, первые и вторые партии, не пойми откуда взявшийся аккомпанемент для скрипки, года написания тех или иных произведений, названия и, наконец…

Clair de Lune.

Из всех, что девочка когда-либо слышала, из всех, что пыталась разучивать, это было самым прекрасным. Оно было любимым. Ви догадывалась, что название было французским. “Lune” определённо связано с Луной, однако для двух остальных слов её лингвистических способностей никогда не хватало. Лестрейндж думала, что выбор именно этого произведения точно успокоит её. Но, судя по всему, просчиталась. Ведь стоило девичьим кистям мягко взлететь вверх, как тоненькие пальцы, должные быть готовыми мягко опуститься прямо на клавиши, затряслись так, что любая дрожь была заметна невооружённым глазом. Ви решила опробовать на себе тактику полнейшего игнорирования. Сделать вид, что не замечает этой дрожи, да и волнения в принципе, что вы. И она заиграла. Прикрыв глаза и поддавшись вперёд. Тихие, еле слышные, но всё равно приятные звуки, прозвучали… Беззащитными. Хрупкими, но изящными, готовыми исчезнуть в любую секунду. Оттого музыка и не полилась вперёд рекой. Мелодия просто повисла в воздухе, уязвлённая её досадной ошибкой. Неважно, была в этом вина её волнения и дрожи на кончиках пальцев или того, что инструмент давно расстроен, но звук получился отвратительный. Руки тут же опустились с клавиатуры на ноги, покрепче сжав ткань несчастного «ёлочного» платья и через неё обхватив выпуклые чашечки коленей. Слизеринка не сомневалась в акустике этого Зала и инструмента. А значит, и в том, что все слуги поместья, Драко и, Мерлин её побери, Нарцисса Друэла Малфой, слышали этот сокрушительный провал звука в резкий интервал. На миг она затаила дыхание и крепко зажмурилась, прислушиваясь. Всё так же… Тихо. Никаких шагов, сообщающих о прибытии «незваного гостя» в Зал, никакого ледяного тона Нарциссы, рассерженной такому явному оскорблению великого произведения и композитора, и уж точно, никакого предупреждающего шёпота Драко. На данный момент всё было… Хорошо? Невольно девочка произнесла это вслух. Тихо, раз за разом, по слогам и целиком, будто пробуя его на вкус. Нет, с данной ситуацией «хорошо» никак не вязалось. Скорее уж терпимо. Малахитово-зелёные глаза медленно переводили свой цепкий взгляд с пальцев на клавиши. С клавиш на пальцы. И стоило ей только успокоиться, протягивая руки к роялю, как сознание вновь прорезали чужие слова. «В тебе нет и капли таланта. Ты ничего не добьёшься — это лишь пустая трата времени» Ви хорошо запомнила выражение лица Люциуса в тот момент, когда он произносил это впервые. Как обычно растягивая гласные, будто продлевая себе удовольствие от собственных слов. В серых глазах, прожигающих своим взором, не было насмешки или злорадства. Нет, дядя произнёс это как всем известный факт. Как сущую правду, которую, как ни старайся — не изменишь. С минуту она пыталась убедить себя, что не очень-то хочет играть и вообще, за окном наверняка валит снег, а это уникальное зрелище, которое ну никогда больше не увидишь. А за окном было серым-серо. Всё такое же бесцветное небо, всё такая же поблёкшая трава. С пухлых губ, потрескавшихся от морозной, но сухой погоды, сорвался вздох. Новый, долгий, но очень слабый. Лёгкие наполнились воздухом, должным побуждать к действию, давать энергию разуму. Ах, да, и возможность жить. Тёмные блестящие кудряшки чуть подпрыгнули, ведь она вновь наклонилась, приближаясь ближе к инструменту. Закрывая глаза, вытягивая руки вперёд. Начиная играть. Мелодия зазвучала так, как должна была с самого начала. Очень нежно и будто бы шелковисто. Тихо, но от этого не менее красиво. Наверное, если бы музыка позволяла человеку не только слышать её, но и чувствовать какой-то уникальный аромат, то эта бы пахла солью, как спокойный ночной океан, в волнах которого ясно отражается лунный свет, и тягучим мёдом. Звуки медленно плыли в воздухе друг за другом, набирая скорость. Те сливались, накладывались и словно перекрикивали друг друга. Вот такая она. Музыка. Нарцисса сидела за длинным деревянным столом, удивительно как не ломящимся от такого количества еды. С ровной спиной, расправленными плечами и отсутствием любого выражения на белом лице. Эльфы-домовики, очевидно, уже закончившие с доставкой, уходили из Зала через небольшую дверь, связывающую его с кухней, тихонько бормоча себе что-то под нос. В обычное время она бы уже выпалила миллионы гневных, но ледяных тирад, пообещала бы сообщить об этом Люциусу, да хоть как-то выразила бы своё недовольство лишним шумом. А сейчас и бровью не повела. Всё продолжала смотреть в одну точку напротив себя, даже не повернув голову в сторону сына и племянницы. Миссис Малфой всегда поражала людей своей красотой. Вечно элегантная и изящная, воспитанная и по-истине интеллигентная — она была настоящей аристократкой, в самом хорошем смысле этого слова. Никому не нужно было даже говорить с ней, ведь стоило бы пару минут посмотреть в сторону «когда-то Блэк», как все карты тут же раскрывались. Самая нежная, как самая младшая, плавная даже в движениях, как наследница знаменитого чистокровного рода, почти безмолвная, как идеальная супруга такого мужа. Однако что касается внешности — Нарцисса была ангелом. Бледная кожа похожая на фарфор, яркие голубые глаза, светлые платиновые волосы, от которых при определённом освещении будто бы исходит некое сияние. Не хватает только крыльев за спиной и нимба над головой. Нарциссе не нужно было особенно стараться, дабы выглядеть столь бесподобно. Просто природа сделала её такой с самого рождения. Даже сейчас, облачённая в платье тёмно-бордового, совершенно не идущего ей цвета, миссис Малфой выглядела превосходно. Ви невольно завидовала тёте. И признавала это, как бы этого не хотелось. Девочка подошла к столу, опустилась на стул рядом с Драко и кивнула Нарциссе, настолько погружённая в свои мысли, что и не сразу заметила отсутствие четвёртого человека за столом. Лестрейндж часто проклинала свою память, ведь та ничуть не редко подводила её, как, например, сейчас. Юная слизеринка попросту забыла, что Люциус решил отметить семейный праздник Рождества среди высших чинов в Министерстве. А Ви не больно-то и расстроилась. Для неё это, напротив, было невероятным облегчением. Никто не будет делать замечания по-любому поводу, никто не будет приводить несколько тысяч причин и проступков, из-за которых ей в этом году снова не достанется подарка, никто не будет насмехаться. Никто не сможет наказать. Девчонка медленно повернула голову в сторону лучшего друга. Тот сидел за столом молчаливый и поникший, будто цветок без солнца. Причина была проста — во всём снова виноват Малфой-старший. Ведь Драко любит своего отца. И это факт. Драко хочет проводить с ним хоть немного времени. И это дважды факт. Пусть даже Люциус будет брюзжать и жаловаться на какие-либо ошибки своего сына или в лучшем случае молчать, высказывая всё своим взглядом, но он будет рядом. Виндемиатрикс инстинктивно открыла рот, дабы произнести что-нибудь подбадривающее, но тут же закрыла его, вспомнив, что любые, даже самые малейшие разговоры за столом (между детьми) нисколечко не приветствуются. Праздничный обед шёл в полной тишине. Ничуть не удивительно было не услышать от тёти банальное «с Рождеством». Пусть и в глубине души обидно. Хотя, быть может, мать с сыном и перебросились парочкой слов, просто брюнетка и не обратила внимания, слишком увлёкшись дивной едой. Жареная индейка, йоркширский пудинг, зелёный горошек и картофель были лишь тем немногим, что она успела отведать, когда на столе уже появились десерты. Нет, это не произошло благодаря магии, как первого сентября в Хогвартсе. Просто эльфы сначала унесли грязные тарелки и остатки горячих блюд, а затем вновь наполнили стол горой из сладостей. Серьёзно, ей казалось, что десертов было даже больше. В воздухе воцарился очень сладкий аромат, что в общем-то, было максимально логично. Пряный и настолько приятный, что впору зажмуриться от удовольствия. Девочка даже невольно признала то, что её любимая солёная карамель пахла не так восхитительно. Отчётливее всего Ви чувствовала нотки топлёного белого шоколада, водопадом стекающего вниз из небольшого «фонтанчика», тыквенного пирога, посыпанного сверху корицей и душистого глинтвейна с яблоком и гвоздикой (на столе бы стояло несколько бутылок сливочного пива, однако Малфои считали этот напиток уделом бедняков). Странным было то, что этот аромат был ей смутно знаком. Его источник крутился где-то в памяти. Большой Зал Хогвартса с его «шестихагридовой» ёклой? А может быть, Гостиная Слизерина, куда старшекурсники принесли «нелегальные» конфеты из Сладкого Королевства или свечка в классе профессора Синистры, на самой верхушке Астрономической Башни? Нет, нет, это всё не то. Особенно вариант со свечкой. Запомнила бы она так чётко столь незначительную деталь, когда до земли не меньше тридцати футов? Невозможность вспомнить что-то такое простое и будто бы вертящееся на языке очень раздражало Лестрейндж. Девочка ведь хорошо знала себя и понимала, что неразгаданная загадка будет мучать её ещё очень и очень долго. «Ох, ну и ладно. Не больно-то и хотелось!» Виндемиатрикс успокоила себя тем, что всё-таки назвала услышанный аромат, пусть и не точно. Запах Рождества — то, что сегодня витает над праздничным столом. Девичье сознание охватило такое непривычное ему спокойствие, что она бы непременно этому поразилась, если бы в данный момент её волновало хоть что-нибудь кроме чёрно-белых клавиш. Хотя даже это беспокойство внезапно испарилось. Ви не думала о том, что чуть промахнулась, случайно нажав две ноты вместо одной и гармония прозвучала не так хорошо, как могла бы. Не видела катастрофы в том, что немного замедлилась, из-за чего темп стал вовсе не таким, каким должен быть, не таким, как она сама играла раньше. Музыка будто бы преобразилась вместе с состоянием юной слизеринки. Мелодия являлась уже не лихорадочными всплесками нот, а чем-то цельным и равномерным, да и сами звуки из очень нежных и хрупких превратились в громкие и резкие лишь до той степени, как того требовало произведение. Песня будто близилась к своей кульминации. Звуки всё бежали вперёд, скорые и контрастно (по сравнению с самым началом) грубые. Одной из немногих схожестей было то, что ноты продолжали накладываться друг на друга, сливаясь и перекрикивая, а не стали отрывистыми, показывая всю прелесть стаккато*. Девочка дополнила музыкальную развязку некой импровизацией — дополнительными аккордами в правой руке, от чего ещё больше замедлила темп. Однако, удивительно, на качество звучания это никак не повлияло. Наоборот, мелодия приобрела какую-то индивидуальную окраску, повторить которую сможет далеко не каждый музыкант. И вот, ноты уже стали выше, вновь зазвучав тише и нежнее. Песня ожидаемо вернулась к своей тонике, и если бы сейчас её кто-то слушал, то наверняка бы расстроенно вздохнул — мол, нет в этом вашем “Clair de Lune” никакой изюминки, только сплошное повторение первоначальной темы. Но и тут великий композитор, имя которого Лестрейндж так и не удосужилась вспомнить, постарался на славу, приготовив что-то неожиданное. Все звуки в миг сменили свою окраску, став похожими на те, что наполняли толстые стены за несколько тактов до кульминации. В этом году Рождественская ёлка стояла чуть ли не в самой простенькой гостиной Малфой-Мэнора. Однако на её размеры и красоту это никак не повлияло. Нет, разумеется, она была и близко не такой огромной как та, что украшала Большой Зал Хогвартса, но определённо – краше. По крайней мере, по вкусу Ви. На еловых ветках было столько украшений от обычных стеклянных шариков до чего-то настолько диковинного, что можно было пялиться с минуту и всё равно не понимать смысл этого «нечто», что за ними невозможно было разглядеть ярко-зелёные иголки, а уж тем более шишки. Да и стоили эти «шарики» по десяток галлеонов каждый — и это только относительно дешёвые. С такой ценой хогвартские посеребрённые веточки и в сравнение не шли. Правда всё равно невозможно было не признать, что праздничное дерево Школы Чародейства и Волшебства, казалось куда более… Уютным. Пусть под ним не было дорогущих подарков в строгих упаковках, пусть по сотне галлеонов не свисало с каждой ветки, но от той ёлки будто веяло теплом, пока эта невольно напоминала взгляды носителей фамилии «Малфой». Холодные и внимательные. Нарцисса разрешала Драко всё. Будь это парочка лишних конфет, книги с возрастным ограничением из семейной библиотеки или же элитная метла в очень юном возрасте — заботливая матушка тут же делала всё, дабы её сын был как можно более счастливым. Точно так же, как и сейчас, когда Малфою-младшему позволили открыть свои подарки не следующим после Сочельника утром, а прямо сейчас. А Виндемиатрикс никогда ему не завидовала. Наоборот, радовалась так же, как и лучший друг. Особенно душу грела мысль о том, что будь Люциус в стенах поместья, вовек бы не позволил сыну нарушить традиции. А значит, его отсутсвие всё-таки принесло Драко хоть что-то хорошее. Брюнетка наблюдала за забавной суетой кузена молча, но с лёгкой улыбкой на губах. Его светло-серые глаза, очевидно, просто разбегались от такого количества подарков (в том, что больше половины коробок под ёлкой адресовались самому младшему Малфою в доме, та не сомневалась). А потому, чтобы избежать головокружения, мальчик вопросительно посмотрел в её сторону. — Начни с самого большого, — усмехнувшись, посоветовала Ви, стоящая чуть поодаль, решив отметнуть в сторону правило «самое сладкое напоследок». Драко так и сделал, обернувшись к огромной вытянутой коробке, прямоугольной формы. Девочке, знающей, что никакого подарка ей точно не светит, было особенно интересно наблюдать за действиями друга. Вот он поставил её на ребро, ухватившись двумя руками — очевидно, подарок оказался куда тяжелее, чем мальчик думал. Затем сорвал блестящую упаковку, и взорам детей открылся скорее футляр, чем коробка — деревянный и покрытый толстым слоем лака. И, наконец, открыл серебряные застёжки. Даже за спиной обомлевшего Малфоя, Лестрейндж могла легко разглядеть запрятанное внутри «нечто». Полированная, из тёмного дерева рукоять, аккуратные прутики одинакового размера и ровная золотистая надпись. «Нимбус-2001» Ох, теперь-то любой шок стал точно понятен. Во-первых, это лучшая метла в мире на данный момент. Во-вторых, её ещё нет в продаже. В-третьих, «Нимбус-2001» лучше «Нимбуса-2000». А значит, Малфой лучше Поттера. Значит, именно Драко одержал победу в этом раунде. Слизеринец тут же не дрожащими руками поднял метлу вверх. Разглядывая самым пристальным своим взглядом, проводя пальцами по гладкой рукоятке и красивым прутикам. Так, будто не верил. — Ви… Ви, — кузен наконец обернулся назад, — ты представляешь? — да ещё и с самой глупой, но самой радостной улыбкой на лице. — Это же она — та самая, — её поражало то, как искренне друг восхищается своим подарком. Для Ви ведь метла в прямо смысле была рукояткой, да кучкой прутьев. А для Драко — целым чудом. — Метла «Нимбус-2001»! Брюнетка тепло улыбалась ему в ответ. Пухлые губы зашевелились так, будто она собиралась что-то сказать, однако любые слова остановил… — Ви, — холодно прозвучал за спиной женский голос. Виндемиатрикс настолько не ожидала увидеть свою тётушку прямо сейчас, что чуть не подпрыгнула на месте, стоило ей обернуться назад. Теперь та заметила и прелестные рубиновые серьги в ушах женщины, а также колье с камнями, безумно напоминающими капли крови, на серебряной цепочке. Нарцисса стояла неподвижно, но судя по взгляду, можно было понять, что хозяйка почему-то чувствует себя неуютно. Миссис Малфой всего лишь зябко повела плечами назад, а девочка уже мысленно поёжилась. Ведь это может означать лишь две вещи: разговор будет неприятным либо для Ви, либо для Нарциссы. Слизеринка молчала, ожидая следующих слов собеседницы, так, будто надеялась, что та и вовсе забудет про их разговор. Не забыла. — Люциус будет очень зол, если узнает, — эта беседа нравилась ей всё меньше, — но… Женщина вытащила из-под своей как всегда чёрной мантии достаточно большую книгу. Всю потёртую и потрёпанную, с пожелтевшими страницами и мутными разводами на тёмной обложке. Но Лестрейндж недоумевала совсем недолго. Лишь до того момента, пока не обратила внимание на почти уже стёршуюся надпись. Девичье сердце ёкнуло в груди. «Потомкам благороднейшего и древнейшего семейства Блэков» — С Рождеством, — тихо и будто бы бесстрастно произнесла «когда-то Блэк», протягивая альбом прямо в руки племянницы. Ви же тревожно переводила свой взгляд с тёти на книгу. С книги на тётю. И вроде бы уже точно поняла, что это за вещь, и кому она могла принадлежать, но всё равно не могла просто взять и позволить себе вырвать свой подарок из крепко сжимающих его, тонких пальцев. — Внутри ведь колдографии? — тут же поинтересовалась та, даже не заметив, что её голос заметно осип. — Прошу, скажите, что там есть… — Не только колдографии, — миссис Малфой лёгким и незаметным движением поправила выбившуюся из высокой причёски прядь платиновых волос. Девочка же недоумевала, ведь ни о чём, кроме колдографий, не слышала. — А ещё и Ипса Имаго, — незнакомое словосочетание смутило юную слизеринку только больше. Женщина продолжила, не дожидаясь вопроса, заданного вслух. — Это особый вид чар, при которых воспоминание заключается в колдографии. Казалось бы, никакой конфиденциальности, но на каждой Имаго стоит своеобразный блок. — А что нужно сделать, дабы… — Ох, нет, — она тут же перебила племянницу, еле осмелившуюся задать интересующий её вопрос, — ничего. Ведь увидеть воспоминание может лишь тот, кто связан кровными узами с кем-то из запечатлённых на колдографии. — Спасибо. Ви не знала, что она делает. Поскольку до этого молчала с минуту, сгорая от стыда, пока не выдавила из себя хоть какую-то благодарность. А потом светлые чувства сами повели её за собой, на момент отключив мозг. Девочка поддалась вперёд, заключая свою тётю в объятиях. Крепких и благодарных. Они простояли так с полминуты, пока Лестрейндж не поняла, что сделала. Ей стоило бы, очень даже стоило отстраниться назад, но тело не слушалось, занемев в самый неподходящий момент. Это было непозволительно, не разрешено, неэтично, неприлично даже для Драко, её собственного сына. Так что же тогда Нарцисса скажет, когда осознает всю дерзость, которую только что позволила себе Виндемиатрикс? Догадки были одна страшнее другой. Но миссис Малфой не закричала, высказывая всё, что думает. Не оттолкнула её назад или в сторону. Совершенно точно не ударила. Нет, напротив, случилось что-то невозможное и даже сверхъестественное. Женщина чуть крепче прижала Ви к себе и запустила тонкие пальцы в тёмные кудряшки, поглаживая по макушке. Другими словами — обняла в ответ. Лестрейндж боялась пошевелиться. Сделать что-то, способное вызвать иную реакцию тёти. От платиновых волос Нарциссы пахло свежей мятой, как от Драко и чем-то сладким, напоминающим ваниль. — Надеюсь, — тихо прошептала женщина прямо в девичье ушко, — ты будешь пользоваться этим с умом. И исчезла из её поля зрения так же быстро, как и появилась. Оставив после себя лишь старый альбом в руках. Тонкие девичьи пальцы, все побелевшие и дрожащие, сжимали грязную тканевую обложку книги с такой силой, будто та боялась, что в эту комнату в сию же минуту ворвётся кто-нибудь из «сокамерников» родителей, и альбома она больше никогда в своей жизни не увидит. Так, будто от этой книжонки зависит вся её жизнь. — Ви, — хмуро обратился к ней Драко. Ох, в последнее время мальчик стал ещё более нетерпеливым, чем обычно. А теперь, когда он сидел тут, напротив подруги, всё не решающейся действовать уже на протяжении минут так пятнадцати, последние ниточки его выдержки были готовы оборваться в любой момент. А Лестрейндж не слушала. Она всё теребила уже давно порванный уголок обложки, легонько касалась пальцами красивого витиеватого герба и проводила по чёрно-чернильной надписи раз за разом, ничуть не беспокоясь о том, что все слова сотрутся до неузнаваемости — уж она-то успела вызубрить их наизусть и практически выцарапать на подкорке собственного мозга. Будто помешанная какая-то. Ещё бы. Мисс Исступление ведь. — Ви, — Малфой обратился уже куда громче и сложил руки на груди, показывая максимальное своё недовольство. Однако, какой кошмар — и этот его жест остался полностью про-иг-но-ри-ро-ван-ным! И это тоже неудивительно. Малахитово-зелёные глаза ведь даже не поднимали свой полный сосредоточенности взор от ветхого переплёта. — Виндемиатрикс, драккл тебя побери, Лестрейндж! — бедный кузен, очевидно, не выдержал, раз уж решил так поднапрячь свои голосовые связки. Девочка чуть не подпрыгнула вверх от неожиданности. Но способ оказался очень даже рабочим, ведь юная слизеринка не просто оторвала взгляд от книги и перевела на фигу лучшего друга, но и сплела пальцы в замок, вовсе опуская фолиант на колени. — Прости, — её тонкие бровки виновато изогнулись, — я просто… — Задумалась, — констатировал факт мигом повеселевший Драко. — И да, нам стоит открыть прямо сейчас, если ты хочешь успеть посмотреть хотя бы половину колдографий до Нового Года, — пошутил блондин. Брюнетка села рядом с другом и, затаив дыхание, открыла самую первую страницу. Там красовалась потёртая колдография попросту неотразимой женщины, улыбающейся самой белозубой улыбкой, которую ей только доводилось видеть. Тёмные волосы уложены в аккуратный пучок, плечи широко расправлены, в ушах висят изумрудно-зелёные серьги, а в янтарно-карих глазах осторожно полыхает ледяной огонёк. Вот она — матушка Беллатрикс, Андромеды и Нарциссы Блэк. Бабушка. Ребята переглянулись, одаривая друг друга одинаково удивлёнными взглядами и переключили внимание на надпись, сделанную аккуратным почерком, в самом низу. Это век являлось собственностью Друэллы Блэк, урождённой Розье, и будет являться все века жизни её, пока не перейдёт, как наследство, потомкам-Блэкам, достойным памяти своих предков. И если какая-то поганая, вонючая магловская шваль хоть пальцем притронется к этим страницам, то… Тут было употреблено такое выражение, что Драко разразился беззвучным хохотом, а Ви невольно закатила глаза. Юные слизеринцы переворачивали страницы одну за другой, порой обсуждая увиденное. Так их невольно позабавили странные усики дедушки Сигнуса, шляпа цилиндр, смотрящаяся комично на низеньком Орионе и то, как двоюродная бабушка Вальбурга кривила губы при слишком яркой вспышке камеры. Эх, услышал бы это кто-то из четы Малфоев — дети заработали бы сразу по десятку наказаний. Ещё бы, так оскорблять память почивших предков, которых и не довелось увидеть при жизни! За ними шли несколько страниц колдографий Нарциссы практически всех её возрастов. Жаль, что Друэлла не подписывала даты, ведь так было бы проще определять год. Однако всё равно стоило признать, что младшая сестра Блэк совершенно не изменилась со своих юных лет, словно будучи вампиршей, попивающей в обед людскую кровь вместо чая. Та же белая, как у фарфоровой куклы, кожа, по-детски ангельские голубые глаза и плавность во всех движениях. Тут ребята «засели» достаточно надолго. Драко — потому, что хотел увидеть маму в детстве и юности, а Ви — просто из-за того, что после нескольких десятков колдографий её дальних (помимо бабушки и дедушки), пожилых родственников, эти казались настоящим произведением искусства. Следующая же парочка страниц была оборвана почти у самого переплёта. Путём немых рассуждений друзья пришли к выводу, что раньше это разворот «украшала» средняя дочь. Ни Люциус, ни уж тем более Нарцисса, не терпели разговоров об Андромеде. Предательница, изменщица, обожательница маглов и чуть ли не Иуда — она была ещё одним ярким примером того, какими быть нельзя. Какими лучше умереть, чем жить. Лестрейндж в принципе мало что слышала о другой своей тёте, кроме нелестных и очевидных суждений её проступка юности. Разве что, про то, что обе сестры не виделись с третьей с того момента, как та сообщила о своей свадьбе с маглом, и её невероятную схожесть с Беллатрикс. Девочка прекрасно понимала всю тяжесть сего поступка. Однако это всё равно навеивало печаль на душу. Нет, она вовсе не жалела Андромеду. Та сама виновата — променяла семью на чёртову любовь к ущербному маглу. Слизеринка жалела остальных сестёр. Вот так просто отказаться от самого близкого человека. Ведь он же предал тебя. Виндемиатрикс не могла представить, что бы с ней случилось, если бы ей нужно было вот так просто отказаться от Драко. Своего кузена и, что куда важнее, лучшего друга. Единственного понимающего и поддерживающего её человека. Единственного, кого она любит. «Нет, Мерлин, успокойся! Неужели, ты плохо знаешь своего лучшего друга? Драко совершенно не такой! Он никогда не променяет свою семью и близких на любовь. Его тошнит от одного только вида маглов и остального отребья» Девочка безумно надеялась увидеть изображения своей матери, ведь логично же, что если были целые страницы, посвящённые Нарциссе и Андромеде, то должна быть хоть одна для Беллатрикс. Однако, увы, таковой не оказалось. Но надежда всё равно не была потеряна. И не зря, поскольку ребята отыскали заветные лица уже на следующем листе. Светло-серые глаза тут же устремили свой взгляд на миссис Малфой, а малахитово-зелёные — на Леди Лестрейндж. Неважно, когда именно их запечатлела колдокамера, но в тот временной отрезок тётя была еле старше их с Драко, а вот Беллатрикс уже являлась девушкой. Это чувствовалось по заострённым чертам лица и скулам, естественно ровной осанке и целому пламени в тёмных глазах, вместо привычной детской пухлости щёк, сутулости и крохотного огонька любопытства. Ви настолько поразилась тому, как похожа на ту Беллатрикс, которой всегда мечтала быть, что невольно затаивала дыхание каждый раз, когда снова переводила взгляд на маму. Великолепную и статную, девушку-красавицу из книги. Это было похоже на обман зрения. Нет, ещё ведь совсем недавно она считала саму себя и близко не такой, как матушка! Конечно, как минимум шарма старшей сёстры Блэк в ней никогда не было. И вряд-ли появится. Но, видимо, от правды, так же, как и от генов, было тяжело спрятаться. Одинаковый разрез глаз и пушистые ресницы, пухлые губы и форма бровей, чуть ли не болезненная бледность кожи и вздёрнутый нос. Совершенно идентичные волосы. Тёмные, блестящие и такие кудрявые, что в них легко может застрять расчёска. А ещё жесты — резкие, будто угловатые. Мерлин, да что уж говорить, если в сию же секунду дочь сплела пальцы в замок точно также, как и мать? «Яблоко от яблони недалеко падает или как там?» Лестрейндж настолько увлеклась созерцанием Беллатрикс, что не сразу заметила ещё несколько примечательных деталей. К примеру, выжженную прямо посередине колдографии дырку. Не было никаких сомнений, что раньше здесь красовалась Андромеда. Наверняка приветливо и тепло улыбающаяся или машущая рукой. Наверняка бы такое поведение сочли недопустимым. Неприятные и словно липкие мысли вновь заполнили свободное место (как будто оно там было) в сознании. От того захотелось во что бы то ни стало отвлечься, да желательно, поскорее. Разглядывая других людей с картинки, например. Хотя, вернее будет сказать, детей. Ещё двое мальчишек, судя по внешнему виду, куда младше ребят, стояли перед сёстрами Блэк. У того, что был повыше, взъерошенные и будто непричёсанные волосы лезли в разные стороны, руки автоматически складывались на груди при звуке вспышки, а светлые глаза глядели как-то исподлобья. Мальчишки были очень похожи друг на друга, из-за чего Ви сделала вывод, что они — братья, пусть и не близнецы. Младший безумно походил на старшего, однако все различия без труда можно было обнаружить невооружённым глазом. Для первого брата подобная фотосессия — это пытка. Он замыкается, складывая руки на груди, выказывает недовольство своим грозным взглядом из-под густых ресниц. Второй же, низкий и чуть пухлый в силу совсем юного возраста (лет так шести, не больше), напротив, чувствовал себя в своей стихии. Как рыба в воде. Расправляя плечи и поднимая подбородок ввысь, освобождая от каких-либо эмоций взгляд и улыбаясь одними уголками губ. Эти двое были очень разными. Но каково же было удивление Лестрейндж, когда среди имён матери и тёток, она обнаружила также инициалы одного из заключённых Азкабана. Реального преступника, осуждённого за реальный поступок. О Сириусе Блэке, своём двоюродном дяде, девочка слышала примерно столько же «хорошего», сколько и об Андромеде. Вот только тут мистер и миссис Малфой уже не скупились на выражения. Якшавшийся не пойми с кем всю свою сознательную жизнь, не умеющий выбирать друзей, предатель семейных ценностей, сбежавший из дома в несовершеннолетнем возрасте, а также убийца. Настоящий, действительно отнявший чьи-либо жизни. Мало того, Люциус не раз пояснял, что это были жизни не каких-то там маглов, а так называемых «друзей» Сириуса. Тех самых Джеймса и Лили Поттеров, которых тот сдал Волан-де-Морту, и Питера Петтигрю, которого решил прикончить самостоятельно. Вот уж с кого пример брать точно не стоит. А вот о младшем брате, Регулусе, Виндемиатрикс почти что ничего не помнила. Разве что то, что тот был достойным наследником своей фамилии и полной противоположностью Сириуса одновременно. Впрочем, оно и логично. Кто же назовёт «достойным» преступника и убийцу? — Регулус, — тихо начал Малфой-младший, чуть ли не носом уткнувшийся в колдографию. — Отец рассказывал, что он был самым молодым Пожирателем, которого Тёмный Лорд принял в свои ряды. — А что с ним… Сейчас? — как-то обеспокоенно осведомилась Ви, невольно вспоминая судьбу собственных родителей. Хмурая складка, пролёгшая на лбу мальчика, сказала всё за него. Сердце неприятно сжалось. — Он пропал около двенадцати лет назад, — всё оказалось даже хуже её предположений. — Поисков было множество, отец как-то упоминал, что одни из них даже он организовывал самостоятельно. Когда Лестрейндж волновалась, либо же сам разговор тревожил её, она никогда не смотрела собеседнику в глаза. Вниз, на сплетённые друг с дружкой пальцы, подол чересчур длинной юбки или же просто куда-то в сторону. Драко же всегда смотрел в глаза, независимо от того, что чувствовал сам. Порой прожигая насквозь и метая злобные искры, а иногда будто посылая немые слова поддержки. В какой-то степени, та этим восхищалась. — Но Регулуса Арктуруса Блэка никто так и не нашёл. Девочка не знала, как именно тот погиб. Но догадывалась. А в мыслях крутилось столько предположений и даже картинок — от жутких до попросту отвратительных, что голова будто в миг наполнилась пчёлами — мерзкими, жужжащими и раздражающими. Мысли о смерти были далеко не лучшими. Ей нужно было как-то отвлечься. Подумать о чём-то другом. И девичьи пальцы послушно перевернули страницу. Ви ахнула. Ведь практически всё в этой колдографии поражало её. Стоит, наверное, начать с того, что это изображение стало единственным, на котором взгляд малахитово-зелёных глаз моментально приковался не к Беллатрикс Лестрейндж. Но маму та также рассматривала долго. Её чёрное платье с высокой шнуровкой на груди (будто корсет надели не той стороной), которое, пожалуй, сочли бы слишком вульгарным для похорон, но больно мрачным для повседневной жизни. Её блестящие кудряшки, колечками спадающие до поясницы. Её пухлые губы, что даже расплывшиеся в улыбке, всё равно прятали ряд белоснежных зубов. Увиденное впечатляло. Увиденное завораживало. Но опять же, в первую очередь она разглядела вовсе не Беллатрикс. А двух юношей, исключительно похожих друг на друга. Близнецов. Казалось бы, велико совпадение — мало ли близнецов в этом бренном мире? Но только увидев, она приняла их за Уизли. О да, за своих «знаменитых» врагов. Видимо, девичий мозг на мгновение отключился. Во-первых, эта колдография была сделана задолго до рождения дуэта «рыжих и одинаковых». Во-вторых, Уизли ни-ког-да не были желанными гостями в семье Блэк. А читая записи бабушки Друэллы, можно понять, что та скорее бы собственноручно отрезала себе палец, чем впустила кого-то из этого отребья на порог своего дома. Однако некие сходства всё же были. Оба так же были рыжими, оба так же одинаково жестикулировали, заводя руки за спину и приподнимая лишь один уголок губ вверх (правый), таким образом ухмыляясь. Только через пару минут слизеринка приметила, что один из них заметно ниже другого, рыжие волосы отливают медью, а не огнём, да и глаза загадочных близнецов отливают зеленью. Нет-нет! Малахитом. Прямо, как… У неё самой. Лестрейндж так желала узнать их имена, что начала вслух читать подпись, даже не задумываясь о смысле слов. — Беллатрикс Блэк и Рабастан и Родольфус Лестрейнджи. На миг она онемела. Потом прочитала про себя и вслух по нескольку раз, однако ничего не изменилось. На колдографии ведь действительно запечатлены… — Твои папа и дядя, — лукаво улыбнулся кузен. Так, будто для него это даже не было загадкой. Значит, он знал. Но злиться на Драко не было времени и настроения. Ви инстинктивно подняла альбом на уровень глаз, уже внимательнее вглядываясь в их исключительно одинаковые лица и ухмылки. Она никогда не видела своего отца. Даже мельком, даже на колдографии. Боялась просить у Малфоев-старших, ведь реакция могла стать непредсказуемой. Не могла найти среди изображений матери, ведь до сегодняшнего дня оно было только одним единственным — в медальоне. Никто не говорил Ви, что брат отца — Рабастан, был его близнецом. Никто не говорил, что они оба были рыжими. Никто не говорил, что у неё папины глаза — зелёные и глубокие. Никто не говорил, что он так улыбается. Легко и в то же время задорно. Будто в последний раз. — Думаю, — произнесла, в который раз проводящая кончиками пальцев по шершавой поверхности колдографии, Виндемиатрикс, — хватит с нас сегодня сокрытий семейных тайн. Друг кивнул, усмехнувшись, и запихнул альбом в один из ящиков стола, пока девочка вновь зазевалась, очевидно, задумавшись. «У меня твои глаза, пап!»