А то, что я должен сказать тебе шёпотом - Всё потом, всё не важно... Убей меня прямо сейчас! - Пока я свободен и счастлив, Пока моё тело как тень От облака на холме... Немного нервно, "Последний полет"
Холодные капли недавно прошедшего дождя падали на головы с желтых деревьев, а под ногами хлюпали бесконечные лужи. Принцесса Орзаммара Эдвина Эдукан ненавидела деревья. – А когда будут долийцы? – задумчиво спросила Табрис, глядя, как по стволу дерева бежит испуганная белка. Стояла гнетущая стылая тишина, только пес весело носился вокруг, шумно взрывая лапами покров полусгнивших листьев. Эдвина не могла отделаться от мысли, что они ходят кругами – деревья все были какие-то одинаковые. Она остановилась, оглянулась: – Мы уже заблудились? Морриган покачала головой. Эдвина с отвращением поглядывала в белесое небо, и ей казалось, деревья движутся, листья падают не от ветра, а от того, что кто-то крадется по ветвям. Она сделала еще несколько шагов вперед, внутренне напрягшись, и вдруг в ней словно дернули струну – она поняла, что сейчас будет, за мгновение до того, как услышала шум и крик. Ни одна лесная тварь не верещала бы так надсадно и визгливо. Увы, Айвэ больше не помнил, чему учили его мастера-охотники: шуршание опада и чавканье грязи заменял ему Зов. Мелодия становилась то глуше, то громче, а недавно зазвучала вдруг отчетливо и ясно, превратившись в путеводную нить – он и пошел по ней, загребая шагами мокрую листву. Этот Зов отличался. В нем сквозили одновременно мотив избавления – то, чего Айвэ исступленно желал, – и опасности, на которую ощерились другие порождения тьмы. Одурманенный шепотом в голове, Айвэ почувствовал смрад и дрожь земли слишком поздно, чтобы увести тварей стороной, но и позволить уничтожить источник Зова не мог; потому побежал. Хлюпала грязь, трещали ломаемые ветки кустов; он выбрался из терновника, оставив на том шмат сгнившей кожи, и едва ли не нос к носу столкнулся с кем-то... Таких Айвэ никогда не видел. Но одна из них была эльфийка – живая эльфийка, без валласлина, но с нетронутым Скверной лицом, – а еще у них были клинки, годные против генлоков лучше, чем его когти. И он закричал: – Берегитесь! Порождения тьмы, шестеро, на полет стрелы! Эдвина выхватила меч. Пес зарычал и оскалился, вперившись взглядом в то существо, которое выбросилось на них из леса – существо, не похожее ни на зверя, ни на порождение тьмы, ни на разумное создание, заросшее волосами и облепленное грязью так, что с трудом можно было разглядеть лицо, покрытое темными пятнами. Оно было вроде бы даже одето, но одежда превратилась в лохмотья, почернела, продырявилась и перемешалась с лоскутами мертвой кожи, висевшей бахромой. И все-таки крик «Берегись!» звучал именно из этого перекосившегося рта, а когда кричат «Берегись!», размышлять не надо. Приближающуюся скверну можно было почувствовать – позвякиванием в ушах, потягиванием в груди, почти что поскрипыванием на зубах. – Вижу! – крикнула Табрис, натянула тетиву и спустила стрелу; промахнулась. Молчаливая, холодная Морриган была уже готова к бою, но к порождениям тьмы нельзя быть готовым – они нападают словно из самой земли. Один гарлок набросился на Эдвину, будто выскочил из самой плоти леса; Эдвина приняла удар топора на меч, отскочила назад, выждала секунду, перехватила меч свободной рукой за лезвие, коротко замахнулась и в удобный момент перерубила древко; завязалась кошачья свалка, в которой Эдвина уже не видела, задела ли она гарлока, кто атаковал, кто защищался, сколько пролилось оскверненной крови. У разорванного уха просвистела стрела, чавкнула, пропоров гарлочью шкуру, из кустов ответно выстрелил генлок-арбалетчик. Айвэ перемахнул одну лужу, другую, сиганул в сторону – он не знал даже, стрел или болтов боялся больше, петляя зайцем промеж драчунов. Вонь Скверны, разлитая в воздухе, щекотала жадно вздувавшиеся ноздри, двоякоголосый Зов шептал – нет, требовал, раскалывая череп, – чтобы он вступил в схватку, Айвэ метался в свалке, сопротивляясь не животной даже, а истинно вурдалачьей жажде крови. Хорошо хотя бы, твари чувствовали в нем своего и не нападали. Плохо, что Айвэ не мог помочь эльфийке и ее странным спутникам – он подскочил к замороженному чарами гарлоку, занес когтистую руку для удара по загривку и отшатнулся, оглушенный воплем Зова. Он не увидел – почувствовал – услышал чужое хихиканье как свое – что притаившийся генлок снова зарядил арбалет, и бросился в кусты. Контролировавшая боль стала на миг невыносимой и тут же утихла – когти рассекли всего лишь тетиву, Айвэ отскочил, но недостаточно резво. Генлок заверещал, прикладом бесполезного арбалета ударил под дых, отшвырнув его с дороги, и ринулся в рукопашную. Айвэ рухнул в грязь, захлебнулся прелой сыростью и, пробарахтавшись, кое-как поднялся для того лишь, чтобы узнать, что все закончилось. Деревья шуршали лысеющими кронами, будто посмеивались. Пес, принюхиваясь, медленно приблизился на несколько шагов к тому нелепому существу, которое определенно не было порождением тьмы, но вызывало у него инстинктивное отвращение. Уши его стояли торчком и чуть подрагивали, куцый хвост дергался из стороны в сторону. Пес не нападал, но замер в сторожевой стойке и оскалил зубы – столько острых зубов, между которыми застревали клочки плоти порождений тьмы, сколько было достаточно, чтобы испугать бывалого воина. – Морриган, это что такое? – тихо спросила Эдвина, не сводя глаз со странного, страшного существа, которое в пылу боя пропало из виду, но, как оказалось, никуда не делось. Меч она не опускала. – Эльф, – проронила Морриган. – Или, возможно, оно было эльфом. Айвэ сплюнул грязь, собираясь возразить – где-то внутри, он надеялся, эльфийского осталось в достатке, чтобы ведьма так не говорила, – но вид скалившегося пса не способствовал излишней уверенности. Медленно, очень медленно Зов стихал, превращаясь в шепот, с которым его собственные мысли еще могли мириться; так же медленно Айвэ начал соображать. Эта женщина, заговорившая первой… Durgen’lin, кажется? Смутно он помнил, что слышал о таких, и еще меньше понимал, почему она звучит, как другие твари – но не так, ярче и опаснее. Поэтому Зов приказывал напасть на нее? Поэтому он так хотел оказаться рядом, чтобы просить… О чем в первую очередь? В схватке он не слышал ничего, кроме Зова, перепутанные мысли еще не пришли в порядок. И магичка, и дочь камня, и зверь пугали; он не знал, чего ожидать от них, но оставалась еще эльфийка – столь юная, что действительно могла отбиться от клана, – и Айвэ, осторожно опустив руки и жалея, что не может втянуть бритвенные когти в ладони, обернулся к ней с мольбой. – Ir falon’reth [Я безопасен], – пробормотал он, от отчаяния путая торговый с эльфийским. – Уберите зверя, я ищу… Ga las halani-ma [Помогите мне]. Табрис попятилась, но споткнулась об отрубленную руку генлока. – Чего ему от меня надо? – пробормотала она, прижав уши и беспомощно оглянувшись через плечо. Эдвина развела руками. Морриган ответила, скрестив руки на груди: – Ну, ты же хотела эльфов. Вот тебе эльф, и кстати, он разговаривает именно с тобой. Табрис встряхнула головой. Что-то ей во всем этом не нравилось; она глазела на существо, глядевшее, в свою очередь, на нее, и с трудом могла из себя выдавить хоть какой-нибудь ответ, и что-то ей подсказывало, что в такой ситуации надо было бы поздороваться (ведь эта непонятная речь, наверное, была приветствием на эльфийском, так или не так?), но ситуация к этому ничуть не располагала. Она взяла себя в руки: – Эдвина, убери собаку. – Ко мне, – негромко скомандовала Эдвина, наблюдая, что будет дальше. Пес недоверчиво покосился на существо, пахнущее скверной, но послушно отошел и сел рядом с хозяйкой. Уши и хвост его при этом продолжали настороженно подрагивать. – Эльф или не эльф, он заражен скверной. Прямо насквозь… насквозь тянет, – она тоже благоразумно отошла. Ее чутью хватало и гарлоков с генлоками. – А живой. – Если он живой, так отчего мы разговариваем о нем, будто его здесь нет? – возразила Табрис, закусила губу и протянула руку. – Привет. – Руку убери, – шикнула Эдвина. – Может, еще гарлока потрогаешь? Она могла и промолчать – ничего не изменилось бы. Пока женщины спорили, Айвэ, как пересмешник, выучивший всего одну фразу, повторял затравленное: «Я безопасен»; на странный же жест чужой эльфийки – теперь сомнений не было, она не из кланов, – только уставился на нее из-под пакли мокрых прядей и отшагнул назад так, чтобы держаться от гномки на длину меча. Хорошо, что он застал драку и увидел, как уверенно эта… Эдвина им владеет. Если он не справится с Зовом и першащей в горле жаждой, она его остановит – но тогда тем более не стоит не тратить бесценные минуты, пока сознание ясно. – Тебе не нравится скверна, – Айвэ посмотрел на гномку, из разговора сообразив, что она здесь главная, и если это еще с натяжкой можно было принять за вопрос, дальше он заговорил непримиримо твердо, хоть и торопливо. – Это хорошо. Я знаю, где источник скверны, но не могу уничтожить его, мне… мешают. Помоги мне, пожалуйста. Я не буду нападать, если смогу, только помоги. – Кто ты? – спросила Эдвина. Ей не нравился этот лес, не нравились его обитатели, да еще и скверна вдобавок – фонтан скверны, пожалуй, раз дошло до таких гадостей. Ей казалось, она смотрит не на эльфа и вообще не на взаправдашнее создание, а на тень. Лицо, которое чужак будто намеренно закрывал грязными и спутанными темными волосами, казалось выступающим из темноты и походило на статую, потемневшую от времени, только поблескивали глаза. Эдвина присмотрелась: пятна скверны разъели мотивы татуировок, но линии еще можно было различить. Она шагнула вперед, внутренне ругаясь. И снова скверна. Значит, придется нести ответственность за происходящее. Почуяв ее недоброе настроение, пес последовал за ней, вытянул шею, примеряясь на всякий случай к лодыжке чужака. Айвэ мелко вздрогнул, настороженно покосился вниз, давя в себе желание бежать от опасного зверя... Все-таки испугалась и не поверила? Все закончится сейчас? Нет, он совсем не против был такого исхода – даже желал его, – но сначала нужно разобраться с зеркалом. И скверной. И… Ведьма ведь говорила, что они искали эльфов? Миг все было шатко и ненадежно, но Эдвина не стала тянуться к мечу или приказывать псу нападать, и Айвэ благодарно улыбнулся – попытался, точнее, насколько позволила скверна, струпьями изуродовавшая скулы и уголки губ. – Айвэ, – ответил он, сильно сомневаясь, имеет ли еще право зваться так. – Айвэ Махариэль. Я из клана Сабре… был, – пробормотал уже не так уверенно и, едва ли дав гномке время подумать, насупился, спрашивая о том единственном, что его тревожило. – Так ты поможешь? Ты… В тебе есть что-то от Зова; ты знаешь, как он сводит с ума. Надо торопиться, пока я помню, куда идти. – Я Серый страж, – ровно произнесла Эдвина, но потом ей показалось, что это долийцу ни о чем не скажет. – Мне… придется разобраться с тем, о чем ты говоришь, если только я хочу не сдохнуть. И если только это не ловушка. – Мы сумеем разобраться, ловушка это или нет, только когда туда придем, – заметила Табрис. Иногда, с неудовольствием заметила Эдвина, ей не хватало здравого смысла, но она все-таки была права, и это было ужасно. – Лезть в пекло и надеяться на меч – это моя любимая тактика, – отозвалась Эдвина. Морриган ответила без улыбки: – Я надеюсь, что это останется шуткой. В ответ на какое-то слабое неловкое движение этого полумертвого эльфа – Айвэ Махариэля, как он себя назвал, – пес снова ощерился, и Эдвина, спохватившись, схватила его за ошейник – кабы чего не вышло: – Не надо его кушать, солнышко. Он ядовитый. Зверь скалиться перестал, хотя смотреть продолжил также многообещающе. На месте гномки, если уж зверь ее был так понятлив, Айвэ строго наказал бы хватать себя, как только случится что-то странное – Зов, проклятый Зов! – впрочем, наверное, отряд и без него прекрасно знал, как драться сообща. – Тогда идем, – кивнул Айвэ, отвернулся и быстро зашагал к звериной тропе – самому короткому пути к пещере. Он вел отряд так уверенно, что Эдвина начала сомневаться, правильно ли поступила: вокруг нее мелькали деревья, сплошь одинаковые рыже-коричневые деревья, и голые кусты, похожие на пучки сухих палок; приходилось прорубаться сквозь сухостой, тонуть в похожей на болото черной грязи и драть руки о колючки, и Эдвина совершенно потеряла способность ориентироваться в пространстве. Айвэ Махариэль шел впереди: он то медленно брел, опустив руки и голову, то крался, как кошка. За ним следовала Табрис, стиснув пальцы на рукояти меча, цепляясь законцовкой лука за ветки и беспрестанно шевеля ушами, словно от холода, хотя холодно как раз не было – ветер путался в частых зубьях чащобы. Солнце перевалило за полдень, но небо над головой оставалось таким же уныло-серым. Эдвина злилась: никак не поймешь это небо, то оно постоянно меняется, то будто крашеный потолок. Один раз она остановилась, чтобы рассечь ножом спутанные ветви, преграждавшие путь – Айвэ пробрался сквозь них, словно гибкий лесной зверь, Эдвине не хватало такого умения, – и Морриган склонилась к ее уху, чтобы тихо поинтересоваться: – Тебе не кажется, что ты ведешь нас на верную гибель? – Мне это кажется всякий раз, когда я иду с отрядом в разведку, – отозвалась Эдвина. Куча сухих веток рухнула под ее напором. – Эй, Айвэ! Куда мы, демон тебя возьми, идем?.. Он услышал будто не сразу – сделал еще несколько шагов, дернулся, отряхиваясь от глубокой задумчивости, как выползший из воды кот, резко замер и обернулся на спутников; будто ослепший взгляд медленно прояснился. – В пещеру в руинах. Осталось совсем немного, тропа после лога ведет прямо ко входу, – Айвэ махнул рукой за спину на едва зримую в кустарнике тропу, покосился на эльфийку, ступавшую подобно шемлен неловко, на зверя, выглядевшего уже не так злобно – кто-то из них двоих успел пообвыкнуть в пути. Уже несколько дней сознание не было таким ясным, а память – отчетливой; он только порадовался бы рассказать все с самого начала, но не знал, за что уцепиться первым, что покажется Эдвине важным и заслуживающим внимания, а что только спугнет. Он уже, видно, и без того изрядно облажался, поведя их этой дорогой: там, где долиец скользил бы, а оскверненная тварь рвалась напролом, не обращая внимания на хлещущие лицо ветви, гномка и ее товарищи злились и полнились недоверия. – В руинах оскверненное зеркало. Оно заразило меня и друга, и к нему стремятся теперь другие твари. Бресилиан больше не безопасен, – неловко передернув плечами, Айвэ вытащил из мякоти ладони застрявшую колючку, покосился снова на гномку – понимает ли она, чем это грозит кланам? – и запнулся, подумав, что вряд ли Эдвину заинтересуют охотничьи перипетии. А вот что бы уменьшило недоверие?.. – Ты согласилась помочь; может, я могу помочь в ответ? Я хорошо знаю лес, смогу вывести, куда надо, если вы заблудились. Вы же… Заблудились, наверное? Эдвина покосилась на Морриган. Та не ответила. – Не хочу сказать, чтоб мы заблудились… – начала Эдвина несколько скованно. – Для того, чтобы заблудиться, нужно потерять дорогу, – Табрис пришла на выручку. – А мы эту дорогу не теряли, потому что в глаза ее не видели. – Послушай, эльф, – деловито сказала Эдвина. – Помоги нам найти долийский клан, который здесь остановился. Мы точно знаем, что они где-то тут: среди местных крестьян ходят слухи. Хотя, конечно, тебе нет дела до крестьян... Скверна, зеркало. Недобрая выходила история, и чем больше Эдвина узнавала, тем больше в ней было решимости распутать этот клубок до конца. Она хотела спросить Айвэ, где в таком случае его друг и не бродит ли по лесу еще один вурдалак, но не стала. Некоторые вопросы не надо задавать вслух – ответы очевидны. Эдвина только диву давалась, что Айвэ умудрился прожить так долго, хотя тело его расползалось, как рваная ткань, под действием яда; живучий малец, такого бы, пожалуй, да в Стражи… – Итак, у нас есть отравленное скверной зеркало, – вслух размышляла Табрис. – Зеркало, ха-ха! Кинуть камень – и дело в кармане. Айвэ вздохнул – с крестьян-то как раз все и началось, – но распространяться не стал, виновато покосившись на эльфийку. Наверное, об этом тоже стоило предупредить заранее; но сначала он об этом не подумал, неуверенный, что его вообще выслушают, а после попросту забыл. – Да, в кармане… наверное. Но эти пещеры огромные и древние, там много кто обитает. Порождений я рядом не чувствую, но там могут быть пауки. В прошлый раз, по крайней мере, были, – пробормотал он, взмолившись, чтобы это не оказалось точкой в их разговоре, и поторопился уточнить. – А может и не быть, мы подожгли часть гнезд. И клан помогу найти… только зачем? Мои сородичи не жалуют чужаков. Они не казались ему опасными. Особенно не хотелось плохо думать про эльфийку – зачем бы ей нужно было вредить долийцам? – но промолчать вовсе Айвэ не смог. – Пауков мы не боимся, – спокойно ответила Эдвина. – Зачем нам ваш клан?.. Я иду договориться. Знаешь, эльф, с юга идет Мор. Мы – Серые стражи, то есть, – собираем армию против порождений тьмы, и нам нужны воины. Она умолчала о том, что в ее рюкзаке лежал документ, скрепленный вековой печатью; она шла не просить помощи, а требовать выполнения условий договора, только совсем не собиралась рассказывать об этом – у всех долийцев, думала она, характер несговорчивый и подозрительный. – А ты знаешь, что такое Мор?.. – Эдвина вздохнула. – Мор – это когда скверна сочится вообще отовсюду. Это даже звучало отвратительно; Айвэ попробовал представить – и сразу бросил попытки. Нет уж, довольно тех тварей, от которых он прятался по всему лесу, и будет совсем замечательно, если никогда их не станет больше. – В таком случае, – кивнул он, отворачиваясь, – я постараюсь не задерживать вас надолго. Под ногами зачавкала глинистая грязь – тропа шла по краю лога, ливни, как случалось каждую осень, смыли весь опад вниз. Теперь Айвэ замедлял шаг, когда замечал, что спутникам это необходимо, и не пер напролом через кусты и поросль вьюна, цеплявшую за лодыжки. Над поворотом тропы раскинулась огромная буковая крона, тенью укрывшая густые бересклетовые заросли; здесь прятался спуск к пещере. Айвэ отвел в сторону мокрую ветвь, придержал – за ним, вроде бы, шли гномка со зверем, но когда он обернулся, то наткнулся на пристальный прищур ведьмы. Отпускать ветвь ей в лицо, конечно, не стал, но Морриган фыркнула едва слышно и посохом отвела в сторону заросли по соседству, расчищая путь; Айвэ пожал плечами и побрел дальше. Зев пещеры, черневший в оплетенном плющом обрыве, уже был виден. – Я ни разу не подбирался к зеркалу близко. Если что-то случится, то вот там, – он остановился на пригорке перед входом, махнул вдоль нахоженной тварями тропы, – стоял мой клан. Сабре ушли, но поляна удобная; даже если другому Хранителю она не понравится, там обязательно будет дозор. Возьми с собой ее обязательно, – кивнув подбородком на эльфийку, Айвэ серьезно посмотрел на Эдвину. – И если среди твоих воинов еще есть эльфы, их тоже возьми… – О да, – сказала Табрис, – я уверена, любому Хранителю понравится антиванский эльф-ассасин, – наткнувшись на укоризненный взгляд Эдвины, она прикусила язык, но ненадолго. – И я, конечно же. Я всем умею нравиться. Просто посмотри на красоту моих ушей, в эльфинаже меня считали самой завидной невестой. – Красотой своей будешь перед медведями хвалиться, – отрезала Эдвина. Айвэ только вздохнул, понадеявшись, что «антиванский» – это не то, что может оскорбить Хранителя, и прислушался одновременно к разговору и к тому, не зашуршит ли паучьими суставчатыми лапками липкая темнота. Было страшно, после всего пережитого – даже страшнее, чем соваться в пещеру в первый раз; и должно быть, он правда молился искренне, раз Творцы послали Эдвину, которая не испугалась идти с ним. Остановившись на секунду и пристав на цыпочки, гномка рассмотрела наконец вход в пещеру – немо раскрытую пасть. Пес рванулся вперед, будто чуя беду, но далеко не убежал – сел у самого входа, нюхая затхлый воздух. Эдвина нутром чувствовала, что назвать предмет, брошенный кем-то глубоко внутри этой дыры, «всего лишь зеркалом» – преуменьшить и допустить оплошность. Нет, рядом не было порождений, а пауков она и в самом деле не боялась, но такие странные дела никогда не складываются как по маслу. Эдвина бросила рюкзак на землю и подняла руку, сделав своим спутницам знак слушать. Она все-таки решилась. – Останетесь здесь, – коротко сказала она. Табрис ахнула. – В пещеру я пойду сама… с Айвэ. Зеркало или не зеркало, но штука, полная скверны, это явно не игрушка для тех, у кого чистая кровь. – Рискованная затея, – произнесла Морриган, – и вместе с тем разумна она. Это твое дело как Серого стража. – Ты сунешься в эту дырку наедине с упырем? – недоверчиво пробурчала Табрис, но тут же случайно встретилась глазами с Айвэ – с его нездорово блестящим пронзительным взглядом – и заткнулась. Даже кончики ушей, которыми восхищались эльфинажные ребята, покраснели. – Но Эдвина права, – серьезно кивнул Айвэ, присмотревшись к эльфийке, и попытался мягко улыбнуться, стараясь изо всех сил, чтобы улыбка не выглядела, как вурдалачий оскал. – У тебя действительно красивые уши, будет нехорошо, если ты заразишься и они сгниют. Это… очень больно поначалу. Табрис ошеломленно заморгала. Тайком Айвэ покосился на гномку, приценился в который раз уважительно к ее мечу. Она обязательно справится, даже если выяснится, что зеркало – действительно ловушка Зова, и тот сведет его с ума окончательно, как только окажется слишком близко. Надо было попросить еще кое о чем… Но Айвэ подумал, что лучше оставить этот разговор для них с гномкой наедине. – До стоянки около часа. Когда увидите дозорных, скажете «Vir falonen arlalin Sabre»; не обещаю, что вашу просьбу исполнят, но выслушают обязательно. Вроде, все… – он замялся, пытаясь вспомнить, есть ли еще что-то достаточно важное, чтобы выпалить это сейчас, тратя драгоценное время, но на ум ничего не пришло. Может, к лучшему. – Думаю, лучше мне пойти первым, – добавил, ни к кому конкретно не обращаясь, Айвэ, и нырнул в зев пещеры, надеясь, что если Эдвина хотела сказать спутникам что-то без его ушей – то она догадается воспользоваться моментом. Эдвина посмотрела ему вслед пустым взглядом. – И что же это, – пробормотала Табрис, – нам идти к долийцам? – Если хотите, можете заняться чем-нибудь другим, – раздраженно сказала Эдвина. – Поищите эльфийские тропы. Пособирайте желуди. Что еще в лесу делают? Я не знаю, – она положила руку на ошейник пса. Встревоженный мабари дышал часто и рыл землю лапой. – Пожалуй, рядом с долийцами вам собака не нужна. Они, говорят, собак не любят, а вам совсем не нужно, чтоб они стреляли без предупреждения, – Эдвина потрепала пса по загривку, – возьму его с собой. Табрис наклонила голову: – Поняла. Вир фалонен… арлалин… арланин… тьфу. – Да не «поняла», а чтоб не испортили мне тут ничего, – пригрозила Эдвина. Она хотела еще что-то сказать; может быть, поругаться для порядка, а может быть, пожелать удачи, но не стала; вместо этого она, придерживая пса за ошейник, неторопливо погрузилась в темноту. – Айвэ!.. – вначале ей показалось, что она осталась одна, но глаза быстро привыкали к сумраку. Здесь было намного холоднее: стенок этой каменной кишки не касался солнечный свет. Сутулый силуэт Айвэ маячил впереди, и Эдвина храбро двинулась вперед. – А? – Айвэ дернулся от ее окрика. Когда он шагнул в пещеру, все было в порядке, и когда подошел к первой развилке, дожидаясь гномку, тоже, а потом… Он испугался – все пропало, Зов настиг, сдавил виски, черным и мутным застлал все перед глазами, – но это была всего лишь вымученная, болезненная тоска. Все-таки возвращаться на могилу друга – свою собственную могилу, если подумать… Эдвина зашагала рядом, пес следовал рядом с ней, то и дело утыкаясь носом в землю, и постепенно, отсчитывая нужные повороты, Айвэ успокоился. Одно присутствие гномки глушило Зов, превращая грохочущий рокот – беги отсюда, уноси ноги, спасай свое жалкое существование! – в исподволь нашептываемый приказ выпустить жажду наружу. Расстаться с рассудком. Напасть… Все-таки этот шепот был в разы тише обычной головной боли, можно было сопротивляться даже в тишине. Еще легче было бы, говори они – после стольких недель бесед с кустами или самим собой Айвэ наслаждался бы даже самой глупой и бесполезной болтовней, – но Эдвина казалась слишком сосредоточеной, чтобы беспокоить ее. Достаточно того, что согласилась – о большем он не просил. Пещерные коридоры петляли, и через три поворота казалось, что слабый осенний солнечный свет остался далеко позади; но Эдвина присмотрелась – и ей померещилось, что впереди новый источник освещения. Это был неверный, сумрачный свет, но не теплый, как лава светит в Орзаммаре; что-то чаровское таилось в бликах, скользивших по стенам узкого коридорчика и выхватывавших из темноты линии фресок. Обезвреженная Тамленом плита ловушки так и осталась вдавленной в пол. Айвэ перешагнул ее, передернув плечами – в проем двери уже виден был контур зеркала, затянутого тускло-серой, неспешно переливавшейся, словно густое зелье, пленкой. – Вот, – пробормотал тихо Айвэ, не оборачиваясь на гномку – она и сама все наверняка увидела и поняла, – шагнул через порог прямо в пятно света, пролитое сквозь купольную щель… Сощурился недоверчиво, застыл, напрягшись – то ли как перед прыжком, то в желании бежать, куда унесут ноги. Свет осеннего тусклого солнца заволокли тучи, зеркало сияло матово и холодно, но был еще один источник свечения – крохотный магический огонек, подвешенный над фресками, и была эльфийка, державшая его в ладони. – Мерриль!.. – то ли ахнул, то ли крикнул Айвэ. Первая обернулась; увидела, как к ней шагнула искаженная скверной тварь – на посеревшем лице в струпьях только глаза, ловившие блеск зеркала, светились; увидела гномку с огромным мечом и отскочила в сторону, схватившись за посох и вместо приветствий зашептав заклятье. Бдительная настороженность не спасла Эдвину. Плотное, вязкое, будто масло, полотно магии накрыло пологом пространство под куполом, в горло забилась черная смоляная копоть. Эдвину отбросило в сторону – не ударом, а словно самим холодным гнилым воздухом, ополчившимся вдруг против нее; меч, выбитый из руки, далеко отлетел и жалобно звякнул о пол; Эдвина упала на колени, неловко выставив руки вперед, и плоть магии нежно подтолкнула ее в бок, как качают колыбель. Это было почти не больно, не считая падения, но до искр перед глазами. Под веками потемнело, заалело, и по позвоночнику прошлась волна давления; Эдвина ничего не видела, но отлично чувствовала – на запах (с гнильцой), почти на вкус (пересохшее горло) близость затаившейся гадости прямо перед ней, и гадость эта, видать, была в зеркале, которое Эдвина едва успела рассмотреть. Она перекатилась на бок, заставляя себя дышать мерно, хотя голова разрывалась от невиданного веса; подумала: «Гном я или кто, что не могу справиться с этой дрянью?». Моргнув один раз, она увидела сквозь серую пелену, что пес лежит, вжав голову в холодные мраморные плиты, и судорожно дергает хвостом, словно пытается освободиться от паралича. Айвэ же… где он? Куда он делся? Моргнув второй раз, Эдвина не видела больше ничего. Сбежал?.. Может быть, и сбежал. Если это была ловушка, то особенно мерзкая. Усилием воли Эдвина пыталась расшатать заклинание; она кое-как смогла пошевелиться, но скорее не как борец против магии, а как втоптанный в землю червяк. Со стороны все выглядело тоже внушительно – гномка и зверь подкосились, будто напоролись на загустевший вокруг воздух, и медленно осели на пол на подломившихся ногах и лапах. Айвэ чаровского паралича избежал чудом, вспомнил за миг до того, как воздела Мерриль посох вверх, что Хранительница всегда говорила ей бить левее – мол, шемы будут подходить с той стороны, думая, что свободная от оружия рука откроет бок, – и потому шагнул наперекор вправо. Липкое марево всколыхнуло воздух, но Айвэ не задело, и он выставил руки перед собой, показывая, что в изъеденных язвами ладонях не удержит даже простой охотничий нож. – Merril, tel’enfinem! Vir falonen’reth, dirth atisha! Ir…[Мерриль, не бойся! Мы друзья, хотим говорить мирно. Я...] – Ma ranh, shal’lin! [Замри, оскверненная тварь!] – выкрикнула она, кристалл посоха снова налился свечением, тая в себе новое заклятье – на этот раз то, от которого не получится отскочить, – и Айвэ застыл, боясь шевельнуть даже пальцем. Что Мерриль здесь забыла? Почему оказалась вдали от клана – ведь Айвэ видел опустевшую стоянку и следы аравелей! – почему так страшно скривилась, выставив посох в жесткой атакующей стойке и готовясь явно к худшему? То есть, последнее было не удивительно – они напугали ее своим появлением, – и все же, Айвэ не помнил, чтобы когда-нибудь еще у него на глазах Первая была так яростна и сосредоточена. Смертельно сосредоточена. И все же, она не стала спускать заклятье с поводка – сощурилась, подавшись вперед, и в распахнутых широко от страха глазах мелькнуло узнавание. – Мерриль, умоляю, выслушай. Это я, Айвэ, – продолжил он давиться речью на эльфийском, и одновременно Первая сама узнала и валласлин – всего год назад нанесенный с ее же помощью, – и вышивку на изорванной охотничьей куртке, и птичье узкое лицо с прилипшими к язвам патлами. – Айвэ?.. – в шепоте ее смешались равно ужас, восторг и удивление. – Айвэ! Что ты… Как… Мы думали, ты погиб! Он шагнул вперед, и Мерриль, пусть смотрела еще настороженно, ослабила хватку на посохе, нахмурилась скорее сосредоточенно, чем гневно: она никогда не умела скрывать эмоции, что в душе – то и на лице. Айвэ медленно приближался, морщинки, искажавшие узор ее татуировки, разглаживались, меняли рисунок с враждебно-недоверчивого на ошарашенно-опечаленный. Их разделяло всего три или четыре шага. Убедившись, что ей не мерещится, Мерриль протянула руку – жестом, каким тянутся к миражу, желая и страшась одновременно коснуться его, – но Айвэ мотнул головой и застыл как вкопанный, плотно прижав стиснутые кулаки к бокам. – Айвэ, что ты здесь… – Неважно, – перебил он, борясь с желанием скосить взгляд в сторону – заклинание паралича, над которым Первая ослабила контроль, вот-вот должно было лопнуть. – Ты не должна быть здесь, это зеркало опасно. Тебе надо уходить, довольно того, что я и Тамлен… – Именно! – воскликнула она, и только когда Айвэ не среагировал никак, уронила руку, прошелестев вздохом, качнулась, схватившись за посох как за последнюю свою опору. – Именно, я не позволю, чтобы то, что случилось, было напрасно! «О, по меньшей мере, оно все-таки случилось, – сказала себе Эдвина. Глаза слезились и смотрели как сквозь пелену, и все краски высохли в черно-белый. – Они накосячили. Смертельно накосячили. Впрочем, как и всегда, – она попыталась пошевелиться, – скверное дело…» Встать не удалось – не удалось даже подняться на коленки, но Эдвина нашла в себе силы откатиться к стене и вжаться в нее ушибленным боком – на случай, если снова полетят заклинания. На этом силы иссякли; она подтянула руки к лицу, глядя, как между пальцами – то есть, просто перед взглядом – прощелкивают искры. Упрашивала себя: ну же, просто оторви себя от пола, ну же, а то тут не только искры, но и головы полетят. Мерриль не сдавалась. – Ты же понятия не имеешь, Айвэ, что вы нашли, я должна… Хранительница должна знать! Про элювиан, и что вы с Тамленом живы; может даже, она еще сможет исцелить тебя. – Нет, не сможет, – упрямо затряс головой Айвэ, и почти взмолился. – Не думай об этом. Сначала зеркало; его надо уничтожить. Мерриль, пожалуйста, поверь мне, все зло – от зеркала! В потоке ее возражений Айвэ слышал только дрожь голоса, а в голосе только всепоглощающие тоску и надежду. Это было невыносимо; невыносимее даже, чем встретить ее здесь, чем отказываться от веры, что все обойдется – даже Хранительница не спасет его от проклятья, – и чем пытаться переубедить Мерриль, у которой дрожал теперь не только голос, но и блики на влажных ресницах. – Пожалуйста, lethallan, одумайся. Разве по мне не видно, сколько опасности… – Но я справлюсь… Мы все справимся! Я с зеркалом, Хранительница – со скверной, Айвэ, послушай… Вы же с Тамленом всегда в меня верили, поверь сейчас и только, разве я так много у тебя про… И тут зеркало лопнуло, хрустально зазвякали осколки, посыпавшиеся вниз, и звон заглушил голоса и ошарашенный крик Мерриль. И еще раз!.. Осколки разлетелись, как пушинки, осыпаясь серебряными струйками – больше не темными и даже не изумрудно-зелеными. Эдвина с большим удовольствием в третий раз замахнулась латным сапогом, будто вознамерилась не оставить от зеркала ни единого осколка, в который можно заглянуть хоть глазком. Она стояла у зеркала – сгорбившись, держась за раму, обутая только в один сапог, – и весело разносила древний эльфийский артефакт вдребезги. Крошки стекла летели во все стороны, в том числе и в Эдвину; она щурилась, жмурилась, закрывалась рукой, а затем пяткой второго сапога придавливала крупные осколки на полу. Мраморный пол был весь в алмазной пыли. Скверна утекала, как вода сквозь пальцы, уползала змеей сквозь трещины между каменными плитами, и не то чтоб в мире становилось чище, но здесь, под этим куполом – безопаснее. Эдвина даже пожалела, что клан, который стоит на ближайшей поляне, наверняка не знает и не знал про зеркало. С каким удовольствием она пересказывала бы эту историю их Хранителю!.. – Тупая магия, – снисходительно заявила она, наконец обувшись. И мстительно добавила: – Тупые эльфы, – у нее все еще болели глаза и кости, ей было не до дипломатии. В углу завозился сонный пес. Ступор был долгим. Достаточно долгим, чтобы зеркальная пыль присыпала кладку, словно первый снег – Айвэ обмяк, чувствуя, как исчезает Зов, утихает, превращаясь из шепота в тонкий, почти комариный писк. Он вдохнул кружившуюся в воздухе пыль, как будто учился дышать заново – без сдавливавшей виски боли, без страха в любое мгновенье сойти с ума и броситься на окружающих. И тут закричала Мерриль. Лицо ее исказили гнев и отчаяние, Первая рванула к гномке, перехватив посох, как была – босыми ногами по хрупавшим, что снежный наст, осколкам. Айвэ дернулся схватить ее; порадовался, что оказался недостаточно расторопен; все равно бросился следом, порываясь встать между Первой и гномкой. – Мерриль, нет, она сделала, что должно! Его крик эльфийка не услышала. А вот шорох паучьих шагов, зашелестевший в коридоре, услышали все – даже Эдвина, переставшая топтать осколки. Первым делом в открытую дверь просунулись огромные паучьи жвала, меж которыми были зажаты обрывки плоти какой-то оскверненной твари. Блестящие черные глаза, каждый из которых сам напоминал зеркало, казалось, вперились в эльфов и Эдвину, хотя трудно было пытаться понять направление их бессмысленного взгляда. Паук пробрался в узкую дверь аккуратно, медленными, почти не звериными шажочками. Он был не просто большим – он был больше всякой подобной ему твари, которую мог встретить эльф за всю свою жизнь, потому что эльфы не спускаются на Глубинные тропы; он был ростом почти с Эдвину, а каждая нога – длиннее ее меча. Кругленькое брюшко было покрыто черным ворсом без всяких рисунков. Мерриль взвизгнула – и как только горло себе не сорвала кричать. Она не столько испугалась, сколько была поражена и прикована к месту; Айвэ, шагнув к ней ближе, подобрался перед рывком – втроем против твари у них были неплохие шансы, но схватка вряд ли вышла бы легкой. Эдвина даже не подумала подобрать меч. – Морриган, что ты тут делаешь? – она нахмурилась и побарабанила пальцами по раме разбитого зеркала. Паук потряс брюшком. – Нет, это не ответ. Паук подобрал лапки, и тело его словно пошло волнами, начало деформироваться и искажаться, одни углы заострялись, другие смягчались, черный ворс исчез, словно и не бывало, и Морриган – на превращение в человека ей понадобились считанные мгновения – спокойно ответила: – Я стараюсь напомнить моей начальнице, что выйти из руин живой было бы наилучшим решением и что в пустые драки и раздоры вступать не следует. «Вот ведьма, – в сердцах подумала Эдвина. – Наверное, последовала за мной, как только я скрылась за поворотом. И чего ее тянет на темную дрянь, как нага на звон колокольчиков?» Вслух она ничего об этом не сказала – не о том был разговор. Пес подошел к Морриган, собираясь понюхать и лизнуть, но делать этого не стал и сел рядом, с умным видом подняв ухо, будто готовясь слушать. Из второго за день ступоры долийцы выходили с попеременным успехом. Первым очнулся Айвэ – неудивительно, он, по крайней мере, был знаком с Морриган на целых полдня дольше. – Это же, – пробормотал он, уставившись на ведьму, как ни в чем ни бывало переглядывавшуюся с командиром, – это… – Оборотень! Мне Хранительница рассказывала… но как, это же практически утерянное искусство! – перебила его Мерриль, и, словно позабыв о гномке, подлетела к Морриган, трепеща от восторга и с трудом, видно, сдерживаясь, чтобы не начать ее ощупывать чуткими мажьими пальцами и изучающими чарами. – Чудо какое-то, Айвэ, согласись! Он поддакнул, несколько сдавленно – нервы начинали сдавать, – но все же с искренним уважением покосившись на ведьму. Впрочем, даже Мерриль не могла упиваться восторгами вечно; еще минута, две – спадет эйфория, она вспомнит, что собиралась задать гномке трепку, и одни Забытые ведают, что тогда случится. Айвэ нервничал, напряженно вглядываясь в лица; Морриган же была абсолютно спокойна, когда со снисходительной улыбкой принимала комплименты Первой – только едва повела бровью, переглянувшись с Эдвиной. – Прошу напомни, почему я все еще брожу в компании твоей, когда даже первые встречные больше ценят мое искусство? – По той простой причине, что твое искусство не для первых встречных, – в тон ей ответила Эдвина. Морриган улыбнулась – одновременно паучьей и медовой улыбкой: – Вот как? Считаешь ты меня столь высокомерной, что всех ценителей истинного волшебства, на твой взгляд, должна я гнать взашей? – она даже, казалось, засмеялась. Мерриль вздрогнула. – А ты – долийская Первая, наверное. И тебя послал ваш Хранитель, чтобы разобраться в этом страшном деле. – Д-да… н-нет, – выдавила из себя потрясенная и смущенная Мерриль. – Нет, я сама пришла. – Отчего же ты так дрожишь? – мягко спросила Морриган. – Если ты сама пришла, тебе не должно быть страшно. Айвэ поймал себя на том, что ему не понравился тон ведьмы. Ее улыбка, ее голос, ее вопросы – все по отдельности не казалось странным, но от того, как звучали они вместе, даже вурдалачий затылок защекотали мурашки. Но ведь Эдвина никому из долийцев не собиралась причинять вреда, а Морриган слушалась командира?.. – Мне и не страшно, – Мерриль совладала с собой. – Тогда подойди, – произнесла Морриган. – Подойди, я хочу посмотреть, чего ты стоишь, маленькая долийская колдунья. И Мерриль, словно под гипнозом, очарованная чем-то, что сильнее, чем магия, придвинулась на пару шагов. Ее движения сделались плавными, заторможенными. Морриган протянула руку: – Не бойся меня, – и Мерриль схватила эту красивую мягкую руку, как хватают за руку кого-то, кто собирается уйти. Морриган не уходила, нет; она приблизилась, сократив расстояние между собой и Мерриль до одного шага. Та наблюдала за ведьмой с тревогой, как за улетающей птицей, а лицо Морриган было нечитаемым. – А теперь спи, – и Мерриль, зажмурившись, словно перед прыжком в воду, упала как подкошенная. – Нет, стой, не... – Айвэ опоздал, попытавшись остановить ведьму одновременно с тем, как Мерриль закрыла глаза. Морриган подхватила ее, не дав удариться спиной о каменный пол, и положила, как лекарь кладет раненого на койку – аккуратно, но без всякой нежности, быть может, сохраняя презрительное выражение лица. Айвэ замер растерянно, не понимая, что происходит: Морриган зачаровала эльфийку, но при этом позаботилась о ней же; и непонятно было, расценивать это как нападение или же… – Зачем? – прошептал он, нахмурившись и цепким взглядом впившись в Эдвину, и тут же замолчал, стиснув кулаки и зубы. Выбитый из колеи встречей, Айвэ не увидел, чем грозит затянувшаяся ссора, а Морриган и Эдвина – две незнакомки, по сути, – с первых минут сообразили, как устроить все к лучшему… Наверное. Айвэ очень надеялся, что понял их правильно, потому что если нет – ему в одиночку не отбить Первую у ведьмы и опытной воительницы. Он сглотнул вязкую слюну, горькую от гнили – если бы не разучился чувствовать вкус, – подошел ближе, присел на корточки подле Мерриль. Презрительная ухмылка Морриган никуда не исчезла, но препятствовать она не стала – только пожала плечами и отступила на шаг, будто не желала иметь с ним больше ничего общего. Если бы не скверна, Айвэ поблагодарил бы за помощь, взял Мерриль на руки и ушел – до клана как-нибудь добрался бы. Не скверна исчезла из зеркала, а не из его нутра; он не мог даже коснуться друга, да и дорога в клан была заказана. – Нельзя ее здесь оставлять, – после долгой паузы сказал он и посмотрел на Эдвину. – Не могла бы ты?.. – Я? – переспросила Эдвина. – Я что, здесь для того, чтобы носить на руках сумасшедших эльфийских магичек? Возможно, это ни о чем не скажет тебе, но знай, что я благородного происхождения. Я принцесса и мне нельзя носить ничего тяжелее меча. И доспехов. – Я не сказала бы, что ты так ослабел, что поднять эльфийку на руки теперь уж неспособен, – заметила Морриган. Пес ткнулся носом ей в бедро, она отогнала его нетерпеливым жестом. В любом другом случае упрек звучал бы справедливо – но сейчас Айвэ рвано выдохнул в зубы и снова поднял ладони с растрескавшимися язвами. – Я заразен. Демон знает, не опасно ли для нее, что я вообще торчу рядом. – А не опасно ли это для нас? – спросила Эдвина, зная, что Айвэ будет нечего сказать. – Впрочем… Морриган! Прошу тебя, поделись на время своим плащом. – «На время» будет значить «навсегда», – возразила Морриган, – поскольку плащ, в руках у вурдалака побывавший, я больше не надену. – Я достану для тебя новый плащ, – уступила Эдвина, – куда лучше старого. – Но дело вовсе не в плащах, – ответила Морриган; и все-таки ей не хотелось тянуть время, и плащ она отдала. Пока Айвэ укутывал свою Первую в шерсть и заботу, Эдвина обошла комнату под куполом вокруг и не нашла ничего, что привлекло бы внимание. Напоследок она заглянула в пустую блестящую раму зеркала, но тронуть ее не рискнула. Морриган внимательно осматривала стеклянные крошки, подбирала их руками и бросала, и Эдвине казалось, у Морриган есть тысяча вопросов к этому месту, но ни один из них она вслух не задаст. – Надеюсь, нам никогда не придется возвращаться, – сказала Эдвина, повернувшись к разбитому зеркалу спиной. Пес утвердительно тявкнул. Морриган промолчала, как будто была не согласна. Айвэ кивнул горько – то же самое он думал недели назад, когда убегал прочь от пещеры и выкликал Тамлена, надеясь, что падение в гладкую муть зеркала ему лишь привиделось. Обратный путь на поверхность показался короче – без Зова, без давящей силы оскверненных чар, пропитавших воздух, подземелья из мрачного кошмара превратились в печальные безмолвные руины, озаренные пролитым в щели потолка тусклым осенним днем. После пыльной сырости прелая влага уже не казалась такой приторной и мерзкой. Мерриль зашевелилась, продолжив тихо, как ребенок, сопеть; от ее тяжести немели руки, и проще, наверное, было бы нести ее, перебросив через плечо или хотя бы крепко прижав к себе, но Айвэ все еще слишком боялся – даже дышал словно осторожнее, с тоской и нежностью разглядывая безмятежное лицо. И если раньше сомневался – быть может, стоит самому отнести ее в клан; или хотя бы проследить, чтобы Мерриль добралась без помех, – то сейчас понял, что ни в коем случае нельзя, чтобы они заговорили еще хоть раз. Мерриль не смирится с тем, что друга детства не спасти, все равно ведь попытается или наложить чары, или усыпить, чтобы попробовать – и что угодно лучше будет, чем даже крохотный шанс, что ее тоже пожрет скверна. Недалеко от входа рос раскидистый вяз, в ложбинке его корней нашлось достаточно сухое место, чтобы усадить там Мерриль. Она пригрелась о теплый плащ ведьмы, улыбнулась сквозь сон, по лицу скользнула тень – вестник скорого пробуждения, – и Айвэ, проглотив все слова прощания, поторопился отойти, пока не разбудил ее случайно. По крайней мере, Эдвина и Морриган не стояли над душой – ждали в десятке шагов в стороне, негромко переговариваясь: – Поверить не могу, – бормотала Эдвина, – что она и вправду осмелилась сунуться к долийцам. – Неужто ты ей говорила не всерьез? – Морриган бродила из стороны в сторону, скрестив руки на груди, но казалось, на самом деле она не чувствует холода. – Они ее не тронут. Они примут ее за свою, за ребенка в лесу, быть может. – Ты уверена… – Может быть, она к ним и не ходила. Быть может, она собирает желуди – что же делать еще в лесу? – Одинокую эльфийку не тронут, – подойдя и ближе и разобрав, о чем разговор, пообещал Айвэ. И замолчал неловко, не зная, как подступиться к очередной просьбе. Может, Эдвина и пожалела уже, что не прибила его, как встретила – с другой стороны, если такое желание у нее хоть раз появлялось, то сейчас точно не стоит бояться отказа. – Я очень благодарен вам за помощь, – Айвэ говорил неспешно и тщательно подбирал слова, задней мыслью обдумывая все до мельчайших деталей и убеждаясь, что другого выхода нет. – Морриган, спасибо, что успокоила Мерриль. Эдвина, спасибо за зеркало… огромное спасибо. Зверь заскулил – он тоже помогал, – и Айвэ, спохватившись, робко улыбнулся, покосившись на него: – И тебе спасибо, друг. Надеюсь, у вас получится договориться с Хранителем; только про усыпленную Первую лучше не рассказывать, и… – он опять запнулся, опять выругался в мыслях, не понимая, почему медлит. От неловкости? От усталости? Из страха смерти? Но теперь он точно знал, что есть вещи хуже, и это значило, что лучше сказать прямо, как есть. Почему-то казалось, что Эдвина поймет лучше, чем если он будет юлить и тянуть: – И про меня тоже лучше не рассказывать. Я прошу о последней услуге, она… проще, чем разбить зеркало. Нельзя, чтобы я окончательно тронулся умом и напал на клан, так что, – он сглотнул, – может кто-то из вас нанести удар милосердия? И тело потом, – он покосился на Морриган со спокойным уважением, – лучше сжечь. Скверна все-таки… Эдвина помедлила. Почему-то и зачем-то она подумала о Глубинных тропах. О скверне, о генлоках, о грибах, которые растут на отравленной крови и впитывают ее. Она кивнула: – Я… понимаю, да, – Эдвина окинула взглядом Айвэ; за полдня их знакомства он все больше казался ей… эльфом. Эльфом со скверной, умирающим эльфом, но все-таки не таким уж страшным существом, и даже вполне разумным; а все-таки скверна – неистребимый корень. – Я бы хотела, чтобы у меня было это пойло, с которым посвящают в Серые стражи. Но ты, наверное, совсем не знаешь, кто такие Серые стражи… а если я тебе и расскажу, это уже будет неважно, да? – Не тяни, – негромко добавила Морриган, – ведь Первая вот-вот очнется. С ней станется нам в этом деле помешать. Женщины переглянулись. Эдвине казалось, Айвэ не просто глазеет на них в это время, а жадно впитывает взглядом всю прелесть окружающего мира – эту дрянную, серую осень, – чтобы насмотреться в последний раз. Взгляд Морриган был холодным, но Эдвина готова была поклясться, что та чувствует больше, чем говорит. И Эдвина не стерпела: – Ну, идите, вы двое… идите, – она взглянула на Айвэ тоже пристально, будто хотела навсегда сохранить в памяти его портрет, от выцветших рваных линий валласлина до рябых крупных струпьев и хлопьев отмершей кожи, торчащих из дыр одежд. – Там вроде ложбинка недалеко была, если эти демоновы деревья меня не путают. Морриган, постарайся при этом не сжечь лес. Айвэ Махариэль… Она улыбнулась. – Не знаю, в каких ты веришь богов, но пусть они будут с тобой, – Эдвина отвернулась и уселась в расселину между корней дерева, нахохлившись, как встрепанная пичужка. – Никуда не хочу. Устала… устала. Это было прощание. Надо было улыбнуться, но Айвэ, наоборот, остался серьезен; он ничего не знал о Стражах, но знал Эдвину – целых полдня. И она единственная помогла ему, когда не помог никто, даже Творцы. – А я не знаю, в каких веришь ты, – сказал он ей в спину, – но попрошу своих, чтобы они помогли тебе справиться с Мором. Морриган дернула уголком губ; вот ей Айвэ улыбнулся – почти виновато, извиняясь за каждое мгновенье промедления, которого ему так хотелось и которое давалось при этом так нелегко, – и нырнул меж кустов, углядев безошибочно в стороне, указанной Эдвиной, тень ложбины. Здесь было хорошо и спокойно. В кронах проглядывали желто-рыжие проплешины листвы, медлившей облетать, и силуэты журавлиных гнезд, под ногами путались узловатые стебли эльфийского корня, облюбовавшего тенистое местечко. Айвэ перешагнул прибитую ливнем кротовину и замер, не зная, на чем остановить взгляд. На тусклом небе, на кронах, на прыгавшем по стволу бука поползне; наконец, он посмотрел на Морриган, а она посмотрела на него и встряхнула кисти, на которых засветились крохотные серебристые искры. Айвэ ничего не знал про Стражей. Но он хотел бы, чтобы у Эдвины нашлось это пойло, хотел бы стать одним из них, чтобы вместе с гномкой драться с порождениями тьмы, и чтобы оказалось – когда они коротали бы отрядом вечера, слушая, как болтает с собакой оставшаяся безымянной эльфийка, – что Морриган умеет смотреть не только холодно и будто бы с брезгливой жалостью. Она так ничего и не сказала. Но заклятье было готово: Айвэ понял это по тому, как шевельнула она пальцами, поднеся ладони к его вискам, но не касаясь их, и снова улыбнулся. – Спасибо, – прошептал он, закрывая глаза. И голоса в голове – его собственный и Зова, – исчезли навсегда. Поднимаясь вверх по холму – проклиная последними словами холмы и деревья, деревья и холмы – в поисках брошенной дороги, Эдвина остановилась отдохнуть и обернулась. Из ложбинки тянулась к небу тоненькая, путавшаяся между деревьями ниточка дыма. Пес возбужденно залаял. – Ну-ну, дружок, все кончено, – сказала ему Эдвина. – Подождем здесь Морриган – и в путь. У нас еще много дел, – и она плюхнулась на землю, в кучу рыжих листьев, чувствуя ломоту во всех костях. Морриган долго не приходила, и Эдвине долго не хотелось подниматься. Она подумала: как же все в этом мире сложно. Зеркала, магия, скверна. Опасный мир: тронешь одну струну – и все пойдет трупными пятнами. Вот когда-то было просто: живи себе да живи, и весь Орзаммар – как картинка. Когда-то, когда-то…Часть 1
13 сентября 2020 г. в 12:08