Когда веленью чувств готовы мы поддаться

Шевалье то и дело мысленно возвращался к недавнему разговору с Месье об Александре. Месье убеждал, что шевалье следует проявлять снисходительность. Сейчас довольно того, что мальчик растёт здоровым. Такие аргументы переваривались плохо, потому что к шевалье в его детские годы снисходительным никто не был. А уж когда он стал подростком, с ним и вовсе церемониться перестали. Шевалье вспомнил случай, который произошёл летом 1657 года. Граф д'Аркур тогда губернаторствовал в Эльзасе, и вся его семья жила в городе-крепости Брейзах. Настроение графа оставляло желать лучшего - у него до сих пор оставались претензии к Мазарини. Он полагал, что верхи ценят его услуги недостаточно. Мазарини и Анна Австрийская, в свою очередь, находили графа несносным. Таким он и был: надменным и вспыльчивым. Однажды даже на сторону фрондёров ненадолго переметнулся, мечтая создать в Эльзасе независимое княжество во главе с собой. Но это пустяк, если сравнивать с выходками принцев. Шевалье только исполнилось четырнадцать лет и жизнь в скучном городе, стоявшем на берегу Рейна и перешедшем к Франции не столь давно, его тяготила. Развернуться было негде, а потому он цеплялся к братьям. Старший бесил сильнее всего. Луи периодически бывал при дворе и нахватался кое-каких знаний, а также модных словечек в коллеже Клермон. Потому нос задирал до самого неба и ходил по дому павлином. И рассказывал одну небылицу за другой. Особенно любил хвастаться своими романами. Шевалье, разумеется, не верил ни слову. Уж если он, общепризнанный красавчик, всё ещё не нашёл себе подружку, то каким это образом Луи умудрился свести с ума искушённых парижских барышень? Они там все слепые, что ли? Даже если так, голос у Луи тоже мерзкий. Будь шевалье девицей, его бы вывернуло наизнанку, услышь он басок, который внезапно мог смениться писком. Но всё бы осталось на уровне словесных перепалок, если бы Луи сам не нарвался. В тот день шевалье корпел над сочинением о свершениях Генриха IV, заранее зная, что учитель станет его ругать и велит переписывать, потому что все подвиги, которые шевалье перечислил, были альковного характера. Луи вплыл в классную комнату, разряженный в пух и прах. У него имелось два дорогих костюма и сейчас он демонстрировал один из них. Только непонятно по какому поводу. Шевалье сделал вид, что старшего брата не замечает. Зато Альфонс, Раймон и Шарль тотчас оторвались от своих тетрадок. - Вы едете в Париж? – спросил Шарль. Его нос и пальцы были в чернилах. - Нет, дурень, - ответил насмешливо Луи. – Я приглашён в гости к одному местному графу. Его дочка – настоящая красавица. Шевалье не удержался и фыркнул. - Неужто вы в состоянии отличить красавицу от уродины? – ехидно спросил он. Луи, страдавший лёгким косоглазием, не выносил, когда об этом напоминали.* Тотчас выходил из себя. - Вы не представляете, какой у меня имеется опыт! – заявил он. - Ничего у вас нет, одни фантазии, - шевалье показал ему язык. Луи побелел от злости, подскочил к брату и отвесил ему подзатыльник. Да с такой силой, что у шевалье искры из глаз посыпались. Он чертыхнулся и потёр ушибленное место, потом завопил: - Дурак расфуфыренный! Альфонс и Шарль захихикали, а Раймон, самый тихий из братьев, потупил взор, пряча улыбку. - Девчонка прыщавая! – в свою очередь завопил Луи. – Вот вы кто! А мните себя чёрт знает кем! Шевалье вскочил на ноги, опрокинув стул, и сжал кулаки. Ну да, у него есть несколько прыщей и лицо слишком нежное. Но девчонкой его могла назвать только завистливая свинья! - А ну извинитесь! – прошипел он. - Ой-ой-ой, - глумливо сказал Луи. – Сейчас обделаюсь от страха. Шевалье, не помня себя от ярости, схватил чернильницу и выплеснул её содержимое прямо в мерзкую рожу. Луи не сразу понял, что произошло, а когда понял, взревел. Шевалье захохотал, как безумный. Лицо Луи сделалось черно, как у демона. Кружева были безнадёжно испорчены. Вряд ли прачки сумеют вернуть им первозданный вид. Да и камзол отстирать будет ой как непросто. Значит, остался Луи всего с одним приличным костюмом. Придётся носить его, пока ткань не прохудится, потому что лишних денег у графа д'Аркура нет. Шевалье всё смеялся и смеялся, пока Луи не заехал ему кулаком в нос. Братья сцепились, словно пьяницы в таверне, не поделившие шлюху. Шарль зарыдал, разевая рот с отсутствующим передним зубом. Раймон явно намеревался к нему присоединиться. Альфонс моргал, не зная, что предпринять. Звать матушку? Стукачом прослывёт. Вмешаться? Тоже может в нос получить. - Хватит! – взмолился он, выбрав самый приемлемый вариант. – Сейчас сюда все сбегутся! Но шевалье и Луи вошли в раж. Накопившиеся обиды изливали в бою не на жизнь, а на смерть. У шевалье из носа хлестала кровь, у Луи была разбита губа. И неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы графиня д'Аркур не услышала шум. - Дрянные мальчишки! – сказала она громко, показавшись в дверях. – Немедленно прекратите! Шевалье и Луи замерли, тяжело дыша. Всклоченные белокурые волосы одного и русые другого создавали впечатление, будто юноши долго катились на дно глубокого оврага. Про их лица и говорить нечего было. Придётся недели две прятаться от важных приятелей графа д'Аркура, пока не исчезнут следы потасовки. Но это дело поправимое, а вот одежда… Ту, что на шевалье, можно починить, камзол же Луи испорчен безнадёжно. Графиня оглядела сыновей с выражением великого недовольства. - Кто первым начал драку? – холодно спросила она. - Он!!! – одновременно крикнули шевалье и Луи, тыча друг в друга пальцами. - Филипп вылил на меня чернила! – заорал Луи. - Было за что! – ещё громче заорал шевалье. Графиня подняла руку, призывая к молчанию. У неё разболелась голова из-за этих дикарей. Но больше угнетало то, что погибла дорогая и качественная вещь. Филипп такой глупец! Не понимает, что мог бы носить костюм, когда Луи из него вырастет. Перешили бы по новой моде и только-то. А кружева… Ах, бедные кружева. Думая, как поступить, графиня приблизилась к Шарлю и вытерла ему сопли. Погладила по волосам Раймона. - Когда отец узнает… - начала она, но досказать не успела, потому что граф д'Аркур, заложив руки за спину, медленно вошёл в классную комнату. Позади него топтался учитель, который чувствовал себя виноватым, потому что оставил мальчиков одних. С утра у него разболелся живот и приходилось часто отлучаться в уборную. - Какой кошмар, - бормотал он, заламывая руки. – Ничего не предвещало… Серо-зелёные глаза графа недобро блестели. - Какое же оскорбление вы не смогли вынести, Филипп? – спросил он, глядя не на сына, а в окно. - Луи назвал меня прыщавой девчонкой! – заявил шевалье, гордо вскинув подбородок. Нельзя было сказать, что ему совсем не страшно. Отец умел поступать жестоко. Но показывать страх шевалье не собирался. Это как с кусачей собакой: дрогнешь, она на тебя кинется. - Недостаточный повод, чтобы обременять меня лишними тратами, – вздохнул граф. – Вы очень легкомысленны, сударь мой. Как будто в ваших сундуках полно золота. Граф подошёл к Луи и взял его за подбородок, поворачивая лицо старшего сына то в одну, то в другую сторону. - Какой красавец, - хмыкнул он. – То ли чёрт, то ли трубочист. Вам надо на сцену. А если душа не лежит к комедии, идите отмываться, сударь. Попытайтесь, по крайней мере. Луи, страшно раздосадованный тем, что визит в гости накрылся медным тазом, вылетел из комнаты, громко топая каблуками. Альфонсу пришлось отпрыгнуть с его пути, иначе получил бы локтем в живот. - Ну а вы… - граф поглядел на шевалье и цокнул языком. Если лицо Луи было в чернилах, то лицо шевалье – в крови. Он родился на два года позже своего обидчика и пока что уступал ему в силе и росте. - Вы поркой не отделаетесь, - решил граф. – Месяц будете обходиться без десертов и сладостей. А вашим единственным развлечением станет Плутарх. - Но отец! – воскликнул шевалье, чувствуя, что готов разрыдаться. Граф скорчил гримасу. - Головой думайте, прежде чем ввязываться в неприятности, - сказал он. – Если этому не научитесь, вас ждут большие беды. Сударыня… Граф оглянулся на жену. - Проследите за наказанием. Графиня кивнула. - Продолжайте заниматься, - велела она младшим сыновьям, а шевалье взяла за ухо и потащила на чердак, где его выпороли как следует и заперли, оставив при нём книгу и горькую обиду. После порки шевалье мог лежать только на животе. К глазам подступали слёзы, но шевалье не позволял им пролиться. Он ненавидел Брейзах и всю свою семью. Когда его выпустят, он тайком уедет! Наврёт про возраст, придумает новое имя и станет сражаться за короля против принца Конде! Его необычайная храбрость обратит на себя внимание, так шевалье и сделает карьеру. Превратится в очень важную особу при дворе. Однажды родственнички приползут к нему на коленях молить о протекции, а он… Он ещё не решил, как с ними обойдётся. Там видно будет. Шевалье кое-как поднялся со своего матраса и подошёл к окну. Распахнул его и увидел дома с одинаковыми крышами, а вдали – величественные синеватые горы. Даже когда они жили в аббатстве Ройомон, вид из окна и то был лучше. И городишко в Нормандии не производил такое унылое впечатление, как этот. Про Каталонию, где граф д'Аркур три года сидел вице-королём, шевалье ровным счётом ничего не помнил, но наверняка там рай на земле, если сравнивать с Брейзахом. Скоро он сбежит отсюда и ноги его больше не будет на немецкой земле. Хотя по договору это нынче земля французская, но не суть. На столе для шевалье оставили графин с вином и тарелку с холодными лепёшками. Вот и вся его еда на сегодня. В животе урчало, но шевалье не собирался есть это. Лучше с голоду умереть. Может, тогда его родителям станет стыдно. Луи, конечно, стыда не знает, но шевалье постарается вернуться с того света, чтобы пугать братца каждую ночь. Он долго таращился в окно, потому что не знал, чем себя занять. Плутарха читать не хотелось. Когда догорел закат и на город опустились сумерки, шевалье вернулся на матрас. Выяснилось, что ему забыли оставить свечи. Теперь до утра придётся сидеть в кромешной тьме! И как прикажете нужду справлять? Наугад?! Шевалье заскрежетал зубами. Это отозвалось болью в разбитом носе. Шевалье осторожно потрогал его. Нос, конечно, опух. Иначе и быть не могло. Чтоб у Луи руки отсохли! Он просто завидует, что у шевалье такой же прекрасный нос, как и у отца. У самого Луи не пойми что, а не нос. Такой мог быть у сапожника или обойщика. Да и вообще он рожей не вышел, вот и бесится. Зато Луи – старший сын и наследник, подумал шевалье с досадой. Ему достанется всё, а кое-кому - шиш с маслом. Шевалье ударил кулаком по матрасу, хотел ещё раз, но его внимание привлёк шум за дверью. Кто-то пытался тихо повернуть ключ. Приоткрылась дверь и показалась голова. Шевалье узнал Луи. - Чего вам? – буркнул он, чтобы скрыть удивление. Луи мгновение колебался, затем проскользнул в комнату и осторожно прикрыл за собой дверь. Сразу бросилось в глаза, что отмыть лицо ему пока не удалось. Это шевалье порадовало. - На десерт подавали ваш любимый пирог со сливами, - сказал Луи и вытащил из кармана что-то, завёрнутое в платок. Положил на стол, рядом поставил подсвечник. Шевалье хотел бы сесть, да не мог. Задница болела. Потому, продолжая лежать на животе, он сердито следил за действиями брата. - Ещё я принёс сыра, - Луи полез в другой карман. – И свечи. И вот это… Шевалье пригляделся к книге, которую Луи держал в руках. "Декамерон"! Ничего себе! Он-то думал, что матушка писанину итальянца Боккаччо давно сожгла. Ведь грозилась. Значит, Луи заговорил ей зубы и книгу перепрятал. - Ну… - Луи почесал в затылке, явно смущённый. - Что ну? – спросил шевалье. - Неважно, - Луи направился к двери. Шевалье открыл было рот, чтобы его окликнуть, но гордость не позволила. Когда в замке повернулся ключ, он поднялся на ноги и, превозмогая боль, потащился к столу. Нетерпеливо развернул платок и впился зубами в кусок пирога, до сих пор тёплый. Ммм, вкуснотища, подумал шевалье. Сбегать из дома уже не хотелось.