Любовь, в первый раз...

            Кудзин Мика была одета как всегда — длинная девичья футболка (больше похожая на платье), джинсовые шорты и каштановая сумочка. Розовые пышные волосы уложены, черный ободок гордо и не без успеха притворяется диадемой принцессы. В общем, облик как всегда на высоте. На лицо легла такая нехарактерная для неё печать задумчивости. Впрочем, в последние дни она всегда такая, особенно когда ей намекнули, что Кана с кем-то встречается.             Лицо само случайно вспыхнуло. По правде говоря, сама девочка до сих пор отказывается верить в её… Чувства к «простолюдинке». Да, она считает её самой милой на свете (после самой Кудзин, конечно), её сердце как-то тепло трепещет, когда розововолосая вспоминает свою подругу и Мика так хочет подержать её за руку, обняться и почувствовать тепло… «СТОП!», — мысленно сказала себе школьница. Слишком уж это… Смущающе для нее.             Да и сейчас её как-то заботят другие мысли. Несколько дней назад, во время их «соревнования» («Какой это был позор…»), Кана сказала что-то про Джонни. Неужели так зовут её… П… П… Парня?! Сама мысль об этом заставляла Мику кипеть гневом и обидой с легким чувством самобичевания. Странное чувство. Вот так, неспеша прогуливаясь по практически пустой улице городка, она размышляла о произошедшем.             Остановилась перед проезжей частью. Горел красный, горел синий… Стоп. Это были синие волосы. Подозрительно знакомые синие волосы… Мика повернула голову. Это была она. Высокая и красивая девушка в очках велосипедах. Черные лосины, бордовое мини-платье и бежевая сумка. «Только бы не привлечь ЕЁ внимание…» — но, увы, надежде не суждено сбыться. Монстр повернулся и… — О! Привет, Мика-тян! — Харука приветливо улыбнулась. Странно. Ни грамма похоти. — Здравствуйте, Нисида-сан, — настороженно ответила Кудзин и все-таки осмелилась спросить. — А почему вы… Не пытаетесь ничего… Сделать? — Вокруг люди, — наклонившись, томно и с нотками эротики прошептала извращенка на ушко школьнице. У той волосы дыбом от ужаса встали. — Шучу! — Н-не делайте так больше, пожалуйста, — нервно сглотнула розоволосая.             Разговор повис в воздухе. В общем-то, у них общих тем практически не было. Просто одна ловила и пыталась сделать явно что-то противозаконное, а вторая убегала и не давала что-то противозаконное сделать. Загорелся синий свет, они двинулись. Очень неловко вот так заканчивать разговор. Но когда они перешли дорогу и были готовы разойтись, Мика вспомнила кое-что важно. — А, Нисида-сан! Вы не знаете, Кана с кем-нибудь… Ну… Встречается? — на щеки снова выполз легкий румянец. — Что? — девушка даже оцепенела. Мика слегка отшатнулась от взгляда Харуки. Тяжелого, мрачного, пустого. — Ты мне должна все рассказать.             Синеволосая резко схватила Кудзин за руку и потащила в ближайший парк. Почти силком. Будь здесь кто-то из знакомых, явно бы заподозрил что-то неладное. Впрочем, им повезло — что парочке, что потенциальным знакомым. Наконец, найдя лавочку, она начала подробно расспрашивать девочку. Та и рассказала — о том, что она пропадает после школы, и о том, что не рассказывает об этом… И о том, что она что-то говорила о неком «Джонни». Разумеется, все это с румянцем. По мере рассказа, извращенка начала приходить в себя и едва сдерживала смех. — Ха-ха-ха! — нет, сдержаться не получилось. Мика удивленно и с долей обиды посмотрела на алкоголичку. Та это заметила и, просмеявшись вдоволь, решила кое-что объяснить для красноволосой. — Её «Джонни», ха-ха, лишь недавно умершая рыбка. Кана грустила, когда он умер. — Р-рыбка? — она ревновала… К рыбке? Лицо покраснело, а из ушей пошел пар. Резко встала, сжала кулаки и будто вся одеревенела. Такой стыд и позор! — А теперь… — глаза Харуки хищно сверкнули. Да, она алкоголичка, извращенка и просто любительница маленьких девочек, но это не мешает ей быть достаточно умным и внимательным человеком. Хотя спорно, можно ли так её называть… — Расскажи-ка мне, а с каких пор… Тебя так интересует личная жизнь Каны? — Ч-что? Н-н-ничего меня не интересует! — Я вижу твои покрасневшие щечки… Неужели это она? Первая, нежная, чистая, девичья… Любовь?! Спустя один раунд приставаний, погони и попыток вызвать лолицию — Ладно, и когда же ты влюбилась в неё? — сидя на все той же лавочке, подперев щеку рукой, каким-то странным взглядом смотрела на девочку Нисида. — Эм… Я… Я не знаю. — И почему влюбилась, не знаешь тоже? --… — Эх. Ладно, так и быть. Я помогу тебе и, возможно, когда-нибудь бог седзе-ая и лоли благословит меня, — что-то решив для себя, вскочила Харука и с горящими воодушевление глазами повернулась к Кудзин. Девочка слегка съежилась. Что-то произойдет.             Синеволосая взяла на себя все приготовления. Сейчас суббота, у Каны смена, но завтра будет выходной. Более того, завтра Накамичи будет совсем одна! Саки с Хинатой и Харукой уедет в центральный офис на какое-то важное то ли мероприятие, то ли банкет, а Юки с Юмэ… Кажется, кто-то из них все-таки решилась последовать традиции и представиться родителям. Не то, чтобы кому-то из них это было важно…             План, предложенной Харукой, был в одинаковой степени изящен, прост, извращен и гениален. И, к сожалению, держится исключительно на предположениях Нисиды. Суть такова: Харука предлагает Кане пригласить Мику на ночевку; та соглашается; они остаются ночью и следующим днем одни; ???; что-то да произойдет! Прекрасный план. Надежный, как швейцарские часы.             6 вечера. Кана устала. Чертовски устала. Проснулась в четыре утра и с пяти разносила газеты, сделав два перерыва по часу. Для тринадцатилетней школьницы это все-таки немного слишком. Шатаясь, из последних сил, она топала к своему… Дому, да. Еще и жара, которая к вечеру стала еще более удушливой. Перед глазами все плыло, в горле какая-то рвущаяся наружу дрянь, колющая боль в голове. Перед входом в дом был… Светофор? Что за синие и красные цвета?..             В это же время Мика и Харука общались у входа в редакцию, ожидая Кану. Увидев Накамачи, они уже было хотели поздороваться… Но та внезапно рухнула на асфальт. Редакция всполошилась. Девочке было совсем плохо — заработалась. И ведь её одну не оставишь. Саки знала это состояние. У Каны сейчас даже мышцы отказали. И ведь никого не оставишь. Пришлось на кухни собирать (почти) семейный совет и тут Харука вспомнила про свободную кандидатуру Мики, которую послали следить за пострадавшей и оставили на ночь. Как всегда, в добровольно-принудительном порядке. Не то, чтобы она была против, но поломаться надо.             И вот, с футоном в руках и смущением на щеках, цундере зашла в комнату к Кане. Девочка вроде как спала. Дыхание было неровным, но в пределах нормы. По крайней мере, Кудзин так казалось. Сила рядом. Время будто остановилось. Ей тревожно и в тоже время так спокойно и уютно. Тепло разливается по телу, так и хочется коснутся её столь «обычного», но в тоже время милого и красивого лица, обнять… Лицо Каны оказалось так близко. «Что я делаю?»             Страшно в тоже время интересно. Её губы… Они слегка подрагивают. Это нехорошо? Кудзин не знала. Она никогда так не работала. Работа… «Это ведь её дом?», — красноволосая все-таки подняла голову, не посмев поцеловать спящую девочку и оглянулась. Если так подумать, Мика не знала о Накамачи вообще ничего, кроме того, что она работает в газете и живет тут же. И у неё недавно умерла бабушка…             «Стоп! Если у неё умерла бабушка и она живет тут, то… У неё никого нет?», — наконец-то пришло озарение. Действительно. Если представления цундере верны, то Кана никогда бы не сбежала из дома. Получается, она сирота, которая почти самостоятельно живет и работает. И при этом сохраняет свой добрый, жизнерадостный характер… Кудзин постелила свой футон рядом и села на него, обхватив колени. Ей надо подумать. Ближе к утру, спустя ночь, полную философии и становления себя как личности             Накамачи открыла глаза. Знакомый потолок. Попытка пошевелиться привела к резкой вспышке боли. Казалось, она кукла без ниточек. «Хорошо, что сегодня выходной», — хоть что-то хорошее. Теперь Саки-сан даже не заругает её… Хотя кто будет готовить им завтрак, обед и ужин? Только приподнявшееся настроение вновь опустилось ниже нуля. Но от самобичеваний её отвлекло чье-то сопение.             Повернула голову вправо. И правда. На соседнем футоне, свернувшись в калачик, лежала девочка… То, что это Мика, Накамачи поняла лишь по знакомым красным волосам. Странно, что она не укрылась одеялом, а спала прямо на нем. Но куда интереснее — а что она вообще здесь делает? И сколько времени? Попытки встать не увенчались успехом. Тело банально не слушалось приказов. — Похоже, придется мне недолго полежать, — вслух произнесла Кана. — Ам… Кана… — тело справа повернулось и рука Кудзин случайно упала на грудь Каны. Не то, чтобы рука была тяжелой, но… Это слегка смущает. Больше, чем постоянно лапающая их Харука. Причем смущает потому, что это рука Мики.             Мика… С ней интересно общаться. Не так. Кане нравится общаться с ней. Именно с красноволосой она проводит больше всего времени и летит оно быстрее. И, почему-то, иногда хочется её обнять, особенно когда та грустит. Даже просто быть с ней — уже хорошо. Странное чувство. И при этом так сердце стучит от такой близости. Так Кана и лежала, думая о всякой всячине, постоянно мыслями возвращаясь к своей подруге.             И к её милому личику. Кана знала, что та тратит много времени на уход за собой. Правда, Накамачи этого не замечала. Потому что Мика всегда красивая. Эти милые, ровные черты лица, слегка подкрашенные каким-то блеском губы (странно, что она не смыла перед сном), красивые глаза темно-вишневого цвета, на в которых до сих пор видна сонная дымка… — С добрым утром, Мика-чан? — неуверенно улыбнулась Кана. Кудзин поняла не сразу. Три. Два. Один. Лицо стало ярко-красным. Слишком красным. Так еще и в обморок от смущения упадет. — С тобой все хорошо? — А, д-да… С д-добрым утром, Кана, — заторможенно все-таки ответила вишенка и, наконец, осознала, что лежит так близко к своей любви. Да, на разных футонах, но таких близких… Словно двуспальная кровать. Красноволосая встала в сидячую позу и задом резво отодвинулась к стенке. У неё разгоралась паника. Вперемешку с какими-то не совсем ясными ей чувствами. — Саки-сан знает, что ты здесь? — Накамачи решила отвлечь Мику. — Д-да… Да. После того как ты… — глаза девочки расширились. Она вспомнила, что вчера произошло. Подскочила и приблизилась к «больной». — Тебе не больно? Все хорошо? Ты вчера упала посреди улицы и… Мне было страшно. — Нет, все в порядке. А почему ты спала со мной? — как хорошо, что они обе не понимают другого значения этого слова. Будь тут Харука, пришлось бы увозить. Из-за потери крови. Значительной потери крови. — Ну… Просто все уехали, ты одна и тебе плохо… — Мика встала в геройскую позу. Сложила руки на груди. Произнесла четко и громко. — Я буду ухаживать за тобой! --…у тебя трусики видно… — в неловкой паузе произнесла Кана, не дав Кудзин понять, что только что та сморозила.             Следующие пару часов они просто-напросто весело болтали. Воскресение, дел нет. Завтрак пришлось готовить красноволосой. Выяснилось, что та вполне умеет готовой. «Я буду идеальной женой, как идеальна во всем», — при этих словах у Накамачи что-то в груди кольнуло. Странно. Ей не нравится, что Мика будет идеальной женой? Или что она будет чье-то женой?             Сама же Кудзин была занята совсем другими мыслями. Во-первых, она думала, что за идиотская мысль сказать «Тебе можно смотреть на мои трусики, ведь я люблю тебя» и почему она лезет в голову. Во-вторых, она корила себя за нерешительность. Ведь уже столько времени прошло, а она до сих пор не призналась. Втайне она боялась отказа. Пусть даже в мыслях бравировала «Кто посмеет отказать идеальной мне?», то подспудно она страшилась того, что Кана скажет «нет».             Сейчас они сидели спиной к спине. Кане стало уже лучше, но долго напрягать мышцы она не могла. А посмотреть на утреннее (пусть уже и 11 часов) солнышко ей хотелось. Вот Мика и поддерживала, так сказать. В прямом и переносном смысле. Разговор на время затих. Накамачи продолжала думать о своей странной реакции, а красноволосая медленно сдавала духом и уже почти признала, что она не сможет признаться. Ни сегодня, ни когда-либо. — Мика-чан, можно я спрошу? — М?.. — Если… Мне не понравилось, что какой-то человек станет мужем другой девушки, это нормально? — Да. Да, это нормально. Это называется «ревность». Она часто сопровождает любовь. Похоже, ты в кого-то влюбилась, хах? — внутри Кудзин все рушилось. Она проиграла какому-то парню. Все. Кана для неё потеряна. Единственное, что остается — это продолжать поддерживать свою первую и недосягаемую любовь и дать ей возможность жить счастливо. Пусть и с другим. Это… Всё. Просто всё. — Значит, если мне не понравилось, что ты будешь чьей-то женой, то я люблю тебя? — с детской наивностью задала вопрос прямо в лоб. — Да, наверное, — также меланхолично ответила Мику. До неё еще не дошло. Пожалуйста, не выключайте компьютер во время перезагрузки.             Спустя пару секунд у Кудзин что-то щелкнуло. Лицо вновь стало красным. Она осторожно повернула голову на право и встретила беспомощно-растерянную улыбку и постепенно выглядывающий на щеках румянец понимания. Вот и до Каны дошло. Они резко отвернулись. Красноволосая уткнулась своим вновь вишневым лицом в колени, а её первая любовь слабеющими руками пыталась закрыться от столь яркого солнечного света… И смущение тут ни при чем!             Первой стала действовать Кудзин. Она обрела силу и решительность. Подняла голову. В комично-суровом взгляде блистала сталь. Аккуратно встала, поддерживая беспокойно зашевелившуюся Кану. Посмотрела на её затылок. Поняла, что в лицо она своей любви ничего не скажет. Обняла. Прижала к груди. Тепло. Улеглась на пол, потянув за собой пискнувшую от такого девочку. Случайно встретились взглядами. Отвернулись. --Я тоже люблю тебя, Кана, — тихо, искренне и с невероятной осторожностью сказала Мику.             Девочки затихли, наслаждаясь теплом друг друга. Душевным теплом и покоем. Мир, покой, уют. Кана давно не помнила такой домашней атмосферы. В редакции всегда суматоха, пусть это и её дом. Мику же и вовсе не знала, стараясь всю жизнь рвать жилы ради похвалы родителей. И лишь цикады стрекотали в сей момент тишины. Пели песню юной, детской, наивной любви и надеялись, что не будут её оплакивать…