***
— По-моему, мой авторитет падает, — Кошка прислонилась подбородком к плечу Чарли. — С чего ты взяла? — Чарли дунул, ловя в фокус темную прядку, падавшую ему на нос. Ему не сильно нравилось говорить о Доме. Дом свидетельствовал о том, что у Эйприл есть другая жизнь, где его нет. И ему приходилось делить ее с чем-то непонятным и, на его взгляд, абсолютно бессмысленным. Но опасений своих он не высказывал вслух, боясь ее обидеть. — Альфа-самка должна иметь альфа-самца… — Так за чем дело встало? — Чарли приосанился, играя мышцами и пытаясь сделать воинственное лицо альфа-самца. Кошка прыснула, оценив его карикатурно-самодовольный вид. — Был бы ты там — и проблем бы не было, — честно призналась она, преданно заглядывая в ореховые глаза. И Чарли под ее взглядом впервые понял Стефа, бредящего другим миром. Этот мир хорош уже тем, что там есть Эйприл. Под жадными поцелуями Чарли она быстро забыла, о чем нужно беспокоиться.***
Отсутствие молодого человека действительно снижало ее статус в глазах других девушек. И что с этим делать — непонятно. Можно найти бойфренда в Доме, но у нее уже есть бойфренд, и то, что он «изнаночный», дела не меняет. Но Его Величество Случай сам помог решить проблему, да так, как Кошке и не снилось. Она просто спускалась на первый этаж, а лестницу, как на зло, перекрыл Шериф своей размашистой походкой. Кошка плелась следом, ругая его на чем свет стоит и прикидывая, почему ему не сидится на третьем этаже. Когда на лестнице возникла Габи, Кошка замерла и одновременно возблагодарила небеса. Что делать, стало ясно как день. Она бесшумно юркнула на спину ничего не подозревающего Шерифа и принялась испуганно выглядывать из-за его плеча. Весь свой артистизм Кошка использовала, изображая ужас разоблачения и безмолвно моля Габи молчать. Едва не поскользнулась — так яростно трясла головой из стороны в сторону. Длинная Габи представление оценила и, сбиваясь с ног, понесла благую весть по Дому. На следующее утро Дом был в курсе, что Кошка встречается с Шерифом. А к вечеру еще и узнали, что они трахались прямо на подоконнике учительской, на глазах Длинной Габи. Кто-то даже уверял, что Габи участвовала третьей. Кошка все отрицала и делала вид, что возмущена порочащими ее слухами, но на деле ликовала — тайный роман с воспитателем как нельзя лучше упрочнял ее положение. Можно было выдохнуть.***
— Она случайно не беременна? — Рыжая проводила Габи взглядом. Та последнее время демонстративно хваталась за живот и зачастила падать в обморок. — Если и беременна, то не случайно, — ответила Кошка, памятуя, что повышенное либидо не мешало ей думать о контрацепции последние лет пять. — Ты так спокойно об этом говоришь, — теперь Рыжая с подозрением покосилась на нее. — Ты вообще как-то не нервничаешь после отмены Закона. — Правда? — сдержанно удивилась Кошка. — А что нервничать? Если у Габи там ничего не стерлось, то и остальным не грозит. Рыжая хмыкнула и не стала развивать тему. Кошка все равно не собиралась делиться с ней своими соображениями. Волна поднялась, когда Габи открыто заявила о своей беременности. Собрав вокруг себя толпу таких же истерично настроенных девиц, она всячески подстрекала девушек на массовые протесты. Кошка прекрасно видела, что разворачивающийся конфликт, несмотря на его масштабность, несет немного угрозы — днем все ругались, но ночью мирились, иногда по нескольку раз. Но Габи все равно надо приструнить — надоела. — Сама виновата, — вмешалась она, когда Габи, сидя на матраце, принялась жаловаться на тошноту. Остальные девушки затихли, как перед боем. — Я? Чем?! — даже обидно, как легко Габи заглотила наживку. — Тем, что гондонами не пользуешься, — при упоминании «гондонов» многие смущенно захихикали. Вот ведь странность — пользоваться умеют, а называть нет. — Я-то? — самодовольно хмыкнула Габи. — Пользуюсь! — Неправильно, значит, пользуешься. — И как же надо? — Габи явно не была профаном в вопросах предохранения, поэтому ничего не подозревала и забредала в Кошкину ловушку. — А ты как делала? — На х… надевала! — победоносно заявила Габи, довольная своей раскрепощенностью и покрасневшими лицами абсолютно всех девушек, за исключением Кошки. — Я же говорила — неправильно, — Кошка выразительно подняла брови и взяла театральную паузу. — Надо было между коленями зажать и держать, чтоб не упал. Для выразительности даже жестом показала, как правильно. Не самая оригинальная шутка легко зашла разогретым пикантным разговором девушкам, и со всех сторон послышались смешки. Габи залилась краской, а Кошка благодарила природу, что та сделала Длинную не очень сообразительной. Если бы та намекнула, что презерватив между коленями не мешает коленно-локтевой позе, то вышла бы победительницей. Но кому ум, а кому — высокая фертильность. Кошка и сама зарумянилась — невольно вспомнила собственный урок обращения со средствами контрацепции. Но со стороны можно было подумать, что это от смеха. Габи с тех пор притихла, и наметившееся противостояние с мужской половиной перешло в режим холодной войны.***
Что-то изменилось. Ветер блуждал между деревьями особенно гулко, а вечерняя прохлада отдавала металлом. Костер в поселении Койво не горел. Его могло задуть сильными порывами ветра или залить недавним дождем. Но почему никто не спешит разжигать его снова? Кошка ускорила шаг, пытаясь сдержать внутреннюю дрожь. Пусто. Никого. Ни в маленьких землянках. Ни на сторожевых башнях. Кошка почувствовала себя, словно на необитаемом острове. Тишина звенела в ушах и мешала соображать, что делать дальше. — Уходи отсюда, — резкий оклик сверху оборвал тишину. На вершине склона стояла крупная фигура. В темноте ее черт не разобрать, но какой должна быть темнота, чтобы не узнать голоса того, кого любишь. Кошка бросилась наверх и, не помня себя, оказалась наверху. Чарли дернулся, разрываясь между желанием броситься прочь и остаться на месте. — В чем дело?! — в голосе Кошки чуть ли не впервые в жизни прозвучали истеричные нотки. Чарли дернулся от нее в сторону, но в последний момент передумал и схватил ее за плечи. — Эйприл, послушай меня, — зачастил он, окидывая ее тяжелым взглядом. — Это Серолицые. Тебе нельзя здесь оставаться. Это опасно! Уходи! Немедленно! Кошка испугалась не его слов, но безнадежного тона. Когда неровный сумеречный свет лег на его лицо, Кошка невольно отпрянула — поперек круглого лица тянулась огромная кровоточащая рана. Чарли, воспользовавшись этим, оттолкнул ее и бросился прочь, дыша, как раненый зверь. Кошка не удержала равновесия и больно ударилась копчиком. А спина Чарли тем временем исчезала в пугающем мраке. Режущая боль пониже спины помешала ей броситься следом. А потом ее резко затошнило, и она открыла глаза на матраце Бедуинки, под голубым сиянием экрана. — Тише ты — зад отшибешь, — прошелестела подремывающая рядом Крыса. Кошке понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и справиться с головокружением. Пошатываясь, она встала с матраца и, не обращая внимания на неодобрительные окрики, прямо по рассыпанной снеди зашагала прочь. Ей нужно обратно на Изнанку, но нельзя же «уходить» на глазах у веселой компании. Кошка зря боялась исчезнуть при свидетелях. Исчезнуть у нее не получилось ни при свидетелях, ни в одиночестве, ни при безмолвной поддержке троих котов. Она больше не смогла выйти на Изнанку. Ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо в будущем. Она чем-то разгневала Дом, и он ей отомстил, изгнав навсегда.***
Заняться стало решительно нечем. Только слоняться целый день по извилистым коридорам, исхоженным вдоль и поперек, уже без надежды «прыгнуть». Покрикивать на перевозбужденных девушек и дожидаться, когда ее бывшая спальня опустеет. Рыжая и Русалкой почти все время проводили в четвертой, а вот Крыса зачастила раскладывать не сходящиеся пасьянсы. Когда и она улетала, можно было привалиться затылком к боку Кошатницы и просто молчать. Та ни о чем не спрашивала, но Кошка все равно считала, что ее понимают. — Какое будущее может быть у обрубка? — однажды серьезно спросила Кошатница. — Не знаю. Какое? — Знала бы — не спрашивала, — резко огрызнулась Кошатница, но продолжала почти просящим тоном. — Помоги мне уйти… Кошка собиралась сказать, что не может, потому что и сама уйти не в состоянии, но Кошатница опередила ее, будто прочитав мысли: — Не туда. И не сюда. Вообще. Навсегда. Кошка, не скрывая злости, глянула на подругу: — Уходи на Изнанку, — к чему поддерживать правила, если однажды уже их нарушил? — Нет. Это как кино смотреть. Лучше сразу и навсегда. Ничего не видя… — Ты соображаешь, о чем меня просишь?! Она и так почти на дне, а лучшая подруга собралась на тот свет. — Соображаю, — покорно согласилась Кошатница. — Поэтому и прошу именно тебя. Ты ведь меня понимаешь. На душе стало гадко до неприличия. Кошке отчаянно захотелось схватить расшатанный стул и треснуть им по оконному стеклу, чтобы выяснить, что же прочнее. Или закричать от бессилия. Но пришлось подняться и тихо покинуть спальню, не забыв выключить свет — у Кошатницы болели глаза.***
— Знаешь, я ее ненавижу, — задумчиво протянула Кошка, разглядывая черепа на картине под оптимистичным названием «Древо жизни». — Кого? — Сфинкс, по случайному стечению обстоятельств, стоял рядом. — Ведьму. Сфинкс не уловил связи между Ведьмой и картиной Курильщика, но все равно уточнил: — Почему же? — Это все из-за нее. Не заводи она интрижек направо и налево, ничего бы не было. — Тебе «Таро» так сказали? — Сфинкс тщетно старался сдержать злость. Кто такая эта Кошка, чтобы так говорить о Ведьме? Что она вообще может знать — это же не она носила письма между ними? Кошка помотала головой, и Сфинксу удалось перехватить ее взгляд. Он увидел незнакомую рыжеволосую фигуру в не самом приличном виде и все понял. — Ты сама знаешь, что причина была не в Ведьме. И даже не в Мавре с Черепом. — Знаю, — покорно согласилась она. — И это еще сильнее нервирует. — Кому-кому, а тебе сейчас нельзя нервироваться… — Сфинкс не собирался ее успокаивать хотя бы из уважения к памяти Ведьмы. — Обсуждаем планы совместного побега? — когда Рыжий успел подойти и даже вклиниться между ними? — Не побега, но предполагаемого «бунта красавиц», — отозвался Сфинкс. — Красавиц? — Рыжий приложил ладонь козырьком ко лбу и стал вызывающе внимательно оглядываться по сторонам. — Здесь не осталось красавиц — Кошенька всех повыгоняла. Насмешливый тон Рыжего стряхнул с Кошки тоскливую задумчивость. — Никого я не выгоняла, — отозвалась она. — Красавицы сами как вас увидели — решили: на хрен надо, и ушли. Не совсем правда, но какая теперь разница? Рыжий загоготал и вразвалочку двинулся дальше. Сфинкс ушел вместе с ним, а Кошка подошла к картине ближе, чтобы черепа превратились в груши. Она солгала. Ведьму она не ненавидела уже давно. С тех пор, как представила, что на месте Черепа мог бы быть Чарли.***
Она искала Крысу, а та, как назло, не находилась. Кошка решила, что она внепланово ушла в Наружность, но распахнувшаяся дверь комнаты для посещений убедила ее в обратном. Крыса молнией пронеслась мимо нее, а из комнаты вышел низенький толстый мужчина в сопровождении растерянной Овцы. Кошка стиснула зубы — опять папаша Крысы испортил ей настроение, значит соваться с заказом ближайшее время бесполезно. — Разве детям положено так разговаривать с родителями? — благоговейно возмутился мужчина, обращаясь то ли к Кошке, то ли к Овце. — Ты стала бы так разговаривать с отцом, девочка? — Овца уже обращалась к ней, ища поддержки перед почтенным посетителем. Овца плохо знала Кошку, а Кошка хорошо знала этого мужчину по рассказам Крысы. — Я бы не стала так разговаривать с отцом, — охотно согласилась Кошка, и на лице Овцы мелькнуло довольное одобрение. Слишком раннее одобрение. — Я бы такому отцу сразу вилку в глаз воткнула. Кошка развернулась, чтобы не видеть гневно вытянувшихся лиц и поспешила уйти, чтобы слышать как можно меньше Овечьих угроз.***
Хоть в тюрьме, хоть в церкви всегда можно достать запрещенные препараты. Что уж говорить про «социально-благополучный» Дом. И всегда и везде есть личности, осведомленные, как из разрешенных веществ сделать запрещенные. Кошка замешивала в эмалированной кружке субстанцию из порошка, воды и дурно пахнущей эмульсии. В мультфильме в этот момент непременно появилось бы облачко в виде черепа с костями. Кошкины голова и сердце были абсолютно пусты, поэтому руки работали резво и ни разу не дрогнули. Будто разум, опасаясь гигантской перегрузки, начисто отключил все переживания. Мимо пролетела крупная жужжащая муха, и Кошка проследила ее полет до самого слухового окна, из которого та вылетела попытки с двадцатой. Посмотрела на стакан с прозрачной жидкостью. Если не знать, что там замешана смерть, примешь за обычную мутную жижу, заменяющую домовцам алкоголь. Она аккуратно взяла стакан и пошла к своему крылу. Движения ее были еще более медленными и плавными, чем обычно, — не хотелось без необходимости растрясывать жидкость. Она была бы рада, если бы в спальне кто-то был. Но кроме стайки котов и их хозяйки там было пусто. А скоро должно было стать еще более безлюдно. Кошка включила свет и взглянула на Кошатницу. Та чахла на глазах. Щеки ввалились, делая лицо похожим на египетскую мумию. Мутный взгляд добавлял схожести с живым мертвецом. И, самое ужасное, во всем ее теле читалась печаль умирающей души. Кошатница собиралась поинтересоваться, с какой стати Кошке не пьется чай в другом месте, но раздавшееся со всех сторон кошачье шипение доложило ей, что это совсем не чай. В ее глазах мелькнула искра удивления — она уже не надеялась, что подруга осмелится. А потом блаженное расслабление — она все-таки согласилась… Верная, умная Кошка. Она-то в отличие от других добреньких гуманистов понимает, как тяжело дается такая жизнь. Кошатница приняла бы ее отказ, хотя всем сердцем истинно надеялась на согласие. А Кошка так и замерла со страшным зельем в руке. Оно неожиданно начало жечь кожу, так что больше всего на свете хотелось выбросить мерзкую кружку. Кошка вдруг почувствовала себя десятилетней девочкой, впервые оказавшейся в не слишком дружественном пристанище. Одинокой и напуганной. На глаза навернулись слезы, и Кошке стоило немалого труда их сморгать. — Не надо, — с надеждой прошептала она, тоскливо глядя на Кошатницу и закусывая губы. Кошатница устало прикрыла глаза, а когда открыла их, Кошка не узнала ее — лицо разгладилось и приобрело расслабленное выражение не обремененной никакими проблемами молодой девушки. Оно стало возвышенно-одухотворенным, будто перед Кошкой появился из небытия совершенно другой человек. — Прости, Коша, — улыбнулась эта новая Кошатница, и у Кошки упало сердце, настолько очаровательной она стала. Такой бы она была, если бы не чертов полиомиелит? — Но это мое окончательное решение. Ты же сама говорила о свободе выбора. Это — мой. И если бы не ты, я бы все равно не осталась. Но сделала бы это гораздо более странным и страшным способом. Кошка сильнее закусила губу и шагнула ближе. Пару секунд посмотрела на кружку, где уже выпал осадок. Потом на озаренную надеждой Кошатницу. — Я не могу, — затравленно выдавила Кошка. — Знаю, — кивнула Кошатница. — Поставь на тумбочку. Кошка не слушающимися руками выполнила последнюю просьбу, стараясь не смотреть на Кошатницу. Прощальная истерика — не то, что той сейчас нужно. — Принеси соломинку, — это уже мохнатому коту. — Я… — начала было Кошка, но горький комок напрочь сжал горло, помешав продолжить. Всхлипнув, она развернулась и поспешила к выходу. Огромная часть ее души рвалась перевернуть тумбочку вместе с несчастной кружкой, но острый взгляд в спину настрого запрещал это делать. — Кошка, — уже на пороге окликнула Кошатница, и голос ее дрогнул. — А ведь я права была: и путешествие у тебя было, и «дурак»… Кошка хмыкнула прямо сквозь слезы: — Не ту девушку прозвали Ведьмой. На душе стало еще поганее от некстати зародившейся надежды. — А Кошкой именно ту, — окончание фразы утонуло во всхлипе, и Кошка чуть ли не бегом бросилась прочь. Она не могла больше оставаться в Доме и, не разбирая дороги, вылетела во двор. Старый охранник, как назло, был на месте, но Кошку это не остановило. Она юркнула на задний двор, к зарослям за собачьей будкой. Рыжая в детстве показала ей этот лаз, и сейчас Кошка была благодарна ей как никогда. Густые заросли сильно расцарапали бока, но Кошка не чувствовала боли. Ее окружили собаки, ожидающие вечерней кормежки, но тщательно обнюхав, потеряли к ей всякий интерес — от нее пахло горем и смертью, а никак не мягким хлебом. Кошка побрела прочь, не разбирая дороги от слез.***
С каждым днем все сложнее стало отрывать себя от кровати. У Кошки постоянно болела голова, потому что она не спала ночами, слушая ускоренный стук собственного сердца и крутя в голове одни и те же невеселые мысли. Вид опустевшей кровати то и дело всплывал перед глазами, заставляя легкие пропускать пару-тройку вдохов. Правильно ли она поступила? С каждым днем Кошка все сильнее убеждалась, что нет. Мышление стало тягучим и вечно сонным. Кошка лишилась всех опор, держащих ее на плаву. Друга, возлюбленного, Изнанки… От ужаса, что еще что-то потеряет, все время хотелось сжиматься в комок. Девушки это чувствовали и снова сбились под эгидой вроде-как-беременной Габи. Стычки с юношами до первой крови стали обычным делом. Кошке кое-как удалось добиться только того, что эти стычки происходили вне ее присутствия. — Ты совсем их не держишь, — Рыжий выводил на гипсе устрашающе черный узор, отражающийся в зеленых стеклах. — Я их пять лет держала, — парировала Кошка. — Сами отменили Закон — сами виноваты. Прозвучало жалко и неубедительно. — Меня убивали трое, — Рыжий вывел особо острую линию около самых пальцев. — И я уже в строю. А ты побарахталась немного, как та лягушка в молоке, и лапки сложила. Идешь ко дну, Коша. — Был бы ты в строю, никто бы тебя не убивал, — огрызнулась Кошка, хотя и, нехотя, понимала справедливость его слов. — Это несерьезно, — Рыжий не обратил внимания на резкий тон. — Ты целенаправленно ныряешь на дно. Но раны заживут, а самоуважение — нет. Кошка вздрогнула, вспомнив, как сама когда-то пришла к похожей мысли. — А если я перечеркнула все свое самоуважение одной большой ошибкой? — Кошка во все глаза смотрела на Рыжего, ожидая толи поддержки, толи смертного приговора. — Исключено, — безапелляционно отозвался Рыжий, и Кошке показалось, что он хочет снять очки. Но не снял. — Не могла ты совершить такую уж большую ошибку. У тебя такое не в крови. Кошка задумалась. Потом кивнула и резко перевела тему: — В конце концов, это из-за тебя Закон отменили, — она откинулась на спинку стула. — Так помогай мне теперь. — Тоже предлагаешь их бить? — скривился Рыжий, уже слышавший похожее предложение и не изменивший своей к нему отношения. — Я тебе побью, — пригрозила Кошка. — Демонстрируй неработоспособность. — Я работоспособен даже во сне, — напыщенно похвастался Рыжий, а в следующую секунду оба расхохотались, Кошка даже до слез. До Выпуска оставалось чуть больше недели. Через пару дней Кошка вернула себе выскользающие из рук бразды правления и с горем пополам навела порядок на девчачьей половине.***
Прощался Дом куда душевнее, чем встречал. С самого утра заливалось солнце, а невидимые пичуги заливисто приветствовали новый день. Над газонами порхали полупрозрачные капустницы, а во дворе ближайшей многоэтажки бодро возились дети в светлых косынках. Кристина не заходила не территорию Дома — ждала возле ограды. С ней ждал кто-то еще — незнакомый мужчина. Кошка вспомнила, что когда-то Кристина говорила о своем молодом человеке, но эта информация давно выветрилась из ее головы за ненадобностью. Кошка поудобнее перехватила сумку и двинулась к выходу. Дом оставался за ее спиной полупустым серым зданием — его душа покидала это место с каждым ушедшим воспитанником. Кошка не стала оборачиваться, опасаясь, что увидит Дом не величественным строением, а жалкой полуразвалившейся хибарой. Хоть Дом и изгнал Кошку, когда-то он ее принял, так что пусть останется в памяти настоящим. Кошка подходила ближе, и спутник Кристины приобретал различимые очертания. Сначала она не обратила на него особого внимания, поглощенная возвышенным чувством расставания. Потом решила, что просто ищет знакомые черты в каждом незнакомце. А подойдя вплотную, подумала, что скоро проснется. — Знакомься, моя сестра — Аглаи, — Кристина так нервничала, что в нарушение этикета представила девушку молодому человеку, а не наоборот. — Очень приятно, — на широком лице расплылась добрая улыбка. — Чарли. Кошку пригвоздило к месту. И она сама нарушила правила приличия, протянув мужчине руку. Чарли пожал ее и неуверенно покосился на Кристину. Та рассказывала, что ее сестра «с вывихом», но он все равно не ожидал такого резкого, оценивающего взгляда — будто он, Чарли, был пришельцем с другой планеты, а не обычным человеком. Кристине и самой стало неудобно за диковатый вид сестры, и она поспешила позвать ее: — Пойдем, мы припарковали машину на соседней улице. Чарли неуверенно потянулся к объемистой сумке на плече новой знакомой, а Кристина с досадой подумала, что надо было все же забирать сестру раньше. Из ребенка-маугли она в этом ужасном месте превратилась в настоящего дикаря — даже не поздоровалась по-человечески. В салоне ненового форда пахло кожзамом и духотой. Выезд из дворов был таким извилистым, что Кошку замутило. У нее не было проблем с вестибулярным аппаратом, но сейчас в голове гудело от роящихся мыслей, а сердце подпрыгивало к самому горлу. Чарли здесь, и этого просто не может быть. У нее столько вопросов, которые нельзя задавать при Кристине… Но ничего — не приклеена ведь та к Чарли. От сердца к ногам побежало теплое чувство, и она расслабленно опустилась виском на теплый пластик автомобильной дверцы. Чарли, косясь на заднее сиденье, увидел, как улыбка преобразила настороженное лицо, и решил, что все не так уж и плохо.***
— Получается, прыгать можно не только на Изнанку, но и с нее? Чарли растерялся, не понимая вопроса. Вроде по отдельности знакомые слова, но вместе получилась какая-то околесица. Аглаи смотрела на него вполне вменяемым взглядом без тени улыбки, но спрашивала полную ахинею. Он припомнил, что таким образом часто проявляется безумие, и невольно отступил от Аглаи на полшага. Что еще захочется ей узнать? Какого цвета у него внутренности? Но Аглаи вдруг вытянулась стрункой и стрельнула в него абсолютно кошачьими глазами: — Купился? Не переживай — я прикалываюсь. И юркнула дальше по коридору, в комнату, которая недавно стала ее. Чарли поежился — Кристина мельком обмолвилась, что сестра жила в специнтернате, но явные признаки безумия она проявила впервые за всю неделю. — Ей в ставили какой-то диагноз. Что-то про нечеткость мышления, — Кристина считала себя обязанной оправдываться за смущающее поведение младшей. — Не бери в голову — она скоро поступит в колледж и переедет в общежитие. Кристина обнимала Чарли, давая понять, что долго она в его доме не задержится, и скоро они смогут остаться вдвоем. А Чарли вдыхал запах жасмина от пепельных волос, и надеялся, что все так и будет. Кошка же, печально поминая свое решение бросить курить, дымила одну за одной. Чарли был рядом, но совершенно ее не помнил. И этот удар оказался больнее, чем обычная потеря и его, и Изнанки.***
Кошка остановилась перед книжным шкафом. С застекленных полок на нее смотрели разномастные книжки — от почти букинистических изданий до брошюр в потрепанных обложках. Многие из них манили ее своими названиями, связанными с педагогикой. Но без спроса брать чужие вещи в чужом же доме для Кошки было слишком нагло. — Бери, не стесняйся, — раздалось у нее за спиной, — Чарли был хорошо воспитан и вежлив от природы. — Спасибо, — кивнула Кошка и вытянула их плотного ряда высокую книгу с замятыми уголками. — Ты учитель? — Да, — кивнул Чарли. С того раза сестра Кристины не позволяла себе странных высказываний, и Чарли несколько успокоился на ее счет. — Ты планируешь поступать в педагогический? — На специальную педагогику, — Кошка перелистнула мягкие страницы с мелким шрифтом. Из всего полезного, что она освоила в Доме, в Наружности могло пригодиться только умение руководить «лицами с ограниченными возможностями здоровья», как здесь называют склеенных. Чарли кивнул, пытаясь понять мотивы своей будущей родственницы. То ли она хочет благородно посвятить себя обделенным жизнью инвалидам, среди которых выросла, то ли боится попасть в иную, незнакомую ей среду. А потом спохватился и решил, что лишние сведения об Аглаи ему ни к чему. Прошло немного времени, и Чарли все же решился задать этот вопрос. В конце концов, он учитель, так что забота о подрастающем поколении — его прямая обязанность. И он должен убедиться в чистоте порывов другого потенциального учителя. Уж слишком этот другой не похож на человека, радеющего за детей, тем более не самых здоровых. — Почему ты хочешь стать педагогом, да еще спецшколы? В синих глазах мелькнуло желание ответить что-то дерзкое, но угасло, как не собравшаяся гроза. — Потому что кто-то должен. Так почему не я? — У тебя, наверное, были хорошие учителя? — осторожно спросил Чарли. Честный ответ, даже не слишком ожидаемый, располагал к дальнейшей беседе. — В том-то и дело, что нет, — рассмеялась Кошка, и Чарли отметил, что она совсем не похожа на сестру. Она не похожа ни на кого, но в моменты смеха кого-то отчаянно напоминает.***
— Ты уверена? — голос Кристины звучал в высшей степени недоверчиво. — Что всю жизнь хочешь пробыть в таком месте? — Уверена, — кивнула Кошка. — В таком месте не так уж и плохо. Кристина стиснула зубы и решила, что психика сестры претерпела серьезные изменения от долгой жизни взаперти. Но переубеждать ее не стала. Вместо этого Кристина с остервенением стала штудировать справочники для поступающих, активно звонить в приемные комиссии и упиваться чувством собственной правильности. Ей удалось найти подходящий колледж довольно быстро. С хорошим студенческим городком. Заселение от чего-то обещали только в середине сентября, и это Кристину нервировало. Но других вариантов все равно не было, хоть и хотелось устроить сестренку подальше отсюда как можно скорее. Чарли, кажется, не слишком нравится ее присутствие. Он стал отстраненным и уделял меньше внимания Кристине, а она уже планировала свадьбу. Ничего, главное отослать помеху подальше, а там будет несложно убедить бойфренда, что их участие в ее жизни больше не потребуется.***
— Не сиди на подоконнике — продует, — Чарли зашел в кухню, неся с собой объемные пакеты и январский холод с улицы. — Не продует — у тебя хорошо заделаны окна, — отозвалась Кошка и соскользнула с узкого подоконника. Любовь сидеть, прислонившись спиной к стеклу, осталась у нее еще с домовских времен. Она подошла к столу и залезла в один из пакетов, извлекая на свет кукурузные хлопья с рисунком странно-знакомого чертика на упаковке. — Разве Кристина такие любит? — она бездумно провела пальцем по скомканной черной шерстке. У этих хлопьев был привкус гвоздики, и они не пользовались особой популярностью. — Не знаю, нет вроде, — Чарли выставил на стол большую бутылку молока. — Я для тебя купил. — Спасибо, — благодарно улыбнулась Кошка, и Чарли не смог не улыбнуться в ответ. Он уже привык к ее ненавязчивому присутствию в доме. — Аглаи, — он сделал паузу, раздумывая, стоит ли продолжать. — А как было там, в интернате? Ему было интересно узнать о жизни в закрытом учебном заведении, которое всегда была окутана недосказанностью. Может, это поможет ему лучше понимать своих учеников. А еще было бы неплохо получше узнать новую соседку. — Там? — Кошка задумчиво подняла глаза к потолку. — Там было здорово! И Кошка коротко пересказала некоторые забавные моменты прошлой жизни. Как Габи лупила зеленой сумкой ящика (из-за чего — умолчала). Как ругалась с Шакалом по импровизированному телефону, а другие девушки не хотели, чтобы разговор заканчивался — ведь когда Кошка занята Шакалом, она не ругается на них. Как все думали, что она встречается с воспитателем, а она сама побаивалась всех Крыс, и главную Крысу в особенности. Чарли слушал со смешанными чувствами. Аглаи рассказывала смешно, но Чарли тревожила мысль, что на самом деле там не все так радужно, как ему хотят показать. Но то, что Аглаи намеренно не давила на жалость, добавило ей баллов уважения в его глазах.***
— Уверена? — получилось чуть более резко, чем Чарли хотел. — Сама говорила, что городок еще не готов к приему первокурсников. — Чарли, там всего пара этажей в соседнем корпусе не достроена, да дороги перекладывают, — увещевала Кристина. — Она жила и в худших условиях, уж поверь. Чарли нахмурился. Он смирился с тем, что Кристина оставила сестру на попечение государства, но то, как активно она выселяет ее сейчас — просто некрасиво. Его одолевали мысли о степени привязанности Кристины к своей семье. Это важно, если он собирается связать с этим человеком дальнейшую жизнь. Кошка слышала весь разговор — Кристина не зря старалась говорить погромче. Тем же вечером начала собирать нехитрые пожитки в ярко-оранжевую сумку, а через пару дней объявила, что переезжает к Крысе — ту, якобы, не отпускают жить отдельно без сопровождения. Был соблазн хлопнуть дверью тем же вечером, но Кошка не потому стала однажды главарем, что поддавалась эмоциям. Побег в ночи вызвал бы у обоих чувство вины, и симпатии к Кошке это бы не прибавило. Она стояла на остановке, продуваемая всеми мартовскими ветрами, и бездумно вертела в руках клочок бумаги — все равно запомнила, что на нем было написано. Спица не писала открыто, но Кошка и так представляла, в каком направлении искать общину. Что бы не думали учителя и воспитатели, Домовцы не были кретинами. Они не стали возводить поселение в чистом поле, как первопроходцы, а нашли вымершую деревню за много километров от города, куда едва дотягивались линии электропередач. Глядя на покосившиеся домики и слушая низкий гул чистого воздуха, она припомнила родительский дом, где жила десять не самых приятных лет своей жизни. Но чувство дежавю быстро пропало, когда ей навстречу вырулил Гибрид с огромным волкодавом на поводке. В ее родной деревне охраны территории не предусматривалось. — Наружность даже злее, чем нам казалось, — сокрушенно качала головой Чумка. — Даже Кошке там не нашлось места. Кошка не спешила ее переубеждать. Она сидела на скамейке перед домом, и с наслаждением курила. На свежем воздухе дым был еще сладостнее и приятнее, чем обычно. Ее приняли не слишком радушно — девушки, отвыкшие от ее руководства, опасались, что она и здесь начнет устанавливать свои порядки. А Кошка даже удивилась, насколько ей это стало ненужным. Она решила, что вернется в город к началу учебы, а пока просто отдыхала душой. Ей здесь нравилось. Ерунда, что надо вставать ни свет ни заря, кормить скотину и на себе таскать мутную воду из покосившегося колодца. Ерунда, что целый день нужно что-то делать — занятость и свежий воздух способствуют хорошему настроению и ясности мысли. Не ей нужно отвечать за быт этого места, и это позволяло дышать полной грудью. Белобрюху последнему исполнилось восемнадцать, когда на «собрании старост» было решено выходить из тени. Кошка не до конца понимала хитрый план Рыжего, но разбираться не спешила — это все же их место, а не ее. Спокойствия в жизни резко поубавилось — поселение стали осаждать репортеры, полиция и немногочисленные родители бывших воспитанников. Забрать из общины так никого и не смогли — совершеннолетние имеют право портить свою жизнь, как их душе угодно. Кошка лениво гадала, приедет ли Кристина или воспользуется ситуацией и перестанет читать газеты. Ее серый костюм отливала жемчужным серебром, а блузка резала глаза белизной. Туфли, правда, были покрыты плотным слоем отборной грязи, что несколько нарушало образ городской интеллигенции. Чарли в его потертых джинсах и защитного цвета футболке смотрелся куда органичнее на фоне зазеленевшего леса. Кристина остановилась перед бывшим Домовским сторожем, ставшим теперь главным старостой и что-то у него спросила. Сторож обернулся и махнул рукой в сторону дома, где Кошка перед окном резала неспелое яблоко. Глядя на уверенно приближающуюся парочку, она откусила крупный кусок и принялась с трудом его пережевывать. И сама не знала, рада она или нет.***
Кристина чувствовала себя крестной феей. Благородной и самоотверженной. Чувства самоотверженности добавляла тяжелая тряпичная сумка — ей предстояло готовить праздничный ужин на день рождения Чарли. Подарок — хрустальная сова с трогательной надписью — уже давно дожидался своего часа, заставленный коробками с обувью. Она скользнула в переулок и оказалась перед огромной мутной лужей — асфальт в этом месте был уложен особенно неаккуратно. Можно было в несколько широких прыжков перемахнуть ее, или идти в обход через гаражи. Кристина на пару секунд задумалась и решила не портить новые клешеные джинсы. Не будь она такой педантичной, все могло сложиться иначе. Но ее стройная фигура мелькнула за массивным коробками, и так и не появилась на другом конце аллеи. Странно застать пустой дом, возвращаясь с работы в свой день рождения. Странно, когда девушка не отвечает на твои звонки без объявления войны. Странно встретить Аглаи, не имеющую понятия о местонахождении сестры. Странно чувствовать, как тревога напряженно расползается по всему телу, делая его грузным и неповоротливым. Заявление о пропаже взрослого человека принимают на третий день. Нервы Чарли сдали к концу второго, погнав в кладовку, где хранился алкоголь. Кошка застала его на диване перед телевизором, опустившим голову на грудь и посапывающим. Она приняла полупустую бутылку и накрыла сгорбленное тело пледом. Затихшая было нежность просыпалась в ней вновь. Присев рядом, она щелкнула пультом и прямо из горла отхлебнула жгучий напиток. «И что теперь?» — подумала она, не сводя взгляда с по-детски расслабленного лица. Алкоголь придал ей смелости, и она шустро приблизилась к Чарли и наскоро чмокнула его в щеку. Что ни делай, а против себя не пойдешь — она все еще его любит. Когда с близким человеком происходит беда, ты начинаешь существовать в вакууме. Мир вроде бы продолжает быть, но будто не для тебя. Чарли продолжал мыться, убираться и ходить на работу, но делал это все машинально и неосознанно. Тихая Аглаи взяла на себя весь быт, за что Чарли непременно отблагодарит ее. Потом, когда сможет нормально выражать свои мысли. Кристина числилась пропавшей без вести уже месяц. Следователь говорил, что дело будут отправлять в долгостой. Аглаи так и не переехала в общежитие, ежедневно тратя по полтора часа на дорогу до колледжа. Это тоже нужно будет оценить.***
Чарли настигло странное чувство. Обычно, просыпаясь по утрам, его сразу же накрывала тяжесть томительного ожидания. Сегодня же он вспомнил, что не все в порядке, только к обеду, сидя над шницелем в школьной столовой. Это вызвало досаду, но в то же время и странное чувство успокоения. А Аглаи стала замечать, что вещи Кристины постепенно покидают жилище. Сначала она думала, что это Чарли так переживает утрату, но Чарли сам грешил на нее. Сначала исчезли ее любимая тарелка, зубная щетка, визитки. Потом Аглаи не нашла выходного жемчужно-серого костюма. А однажды обнаружила белое пятно на фотографии, где, Аглаи готова была поклясться, была запечатлена Кристина. Кто-то медленно, но уверенно стирал ее их этого мира. Чувствуя, как встают дыбом волосы на затылке, она наскоро побросала в сумку деньги и, на всякий случай, смену белья, и двинулась на выход. Уже закрывая дверь, она заставила себя вернуться и нацарапала на листке записку — бесследное исчезновение второй Симонс за полгода точно доведет Чарли до ручки.***
В этот раз путь был гораздо тернистее. Она заблудилась и долго плутала по лесам, молясь, чтобы волки были сытыми. В самой общине тоже не пошло как по маслу — пришлось долго спаивать Рыжего и обещать все земные богатства, прежде чем он разговорился. Беседа оставила ее в смешанных чувствах. Мысли плутали и прыгали всю долгую дорогу обратно. В конце концов у нее не осталось сил, и, приближаясь к дому, Кошка мечтала только бухнуться лицом в подушку. — Где ты была? — ей показалось, что Чарли распахнул дверь еще до того, как она нажала на дверной звонок. — В общине, — честно ответила она, глядя в прищуренные глаза. Чарли выглядел взъерошенным и недовольным, и Кошка уже подумывала развернуться и идти прочь, но он сделал к ней широкий шаг и сжал в объятиях так крепко, что стало трудно дышать. — Больше так не делай, — услышала она и разомлела от удовольствия. Чарли за нее переживал. «Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день».***
Если бы кто вдруг решил спросить у Чарли, что за девушка с ним живет, он бы не ответил. Но никто не спрашивал, а сам он отчего-то не задумывался. Просто знал, что утром она будет сидеть за столом с чашкой кофе, а вечером неровно строгать ужин. Весьма приятное соседство, надо сказать. Он смутно помнил, что раньше с ними жил кто-то еще, но больше не помнил ничего. Иногда в голове всплывали обрывки фраз или странные образы, и Чарли казалось, что он вот-вот что-то вспомнит. Но все это так и оставалось на задворках сознания. Врач не нашел у него никаких отклонений, и Чарли решил, что просто переутомился. В конце концов, преподавание — работа стрессовая. Кошка весь день чувствовала странное томление в груди. Не будь на дворе конец декабря, она бы непременно решила, что это мартовский гон. Все злило и радовало одновременно, и она явно чего-то ждала. Чарли уже лег спать, утомленный предрождественской неделей, а она все ворочалась с боку на бок. В голове засела странная песня, слов которой было не разобрать. Но песня так настойчиво что-то приказывала, что Кошка решила уступить ей. Не ею было придумано, что единственный способ избавиться от искушения — поддаться ему. Пол коротко скрипнул, принимая ее босые стопы и затих, молча всю дорогу до чужой комнаты. Чарли спал на разложенном диване, положив одну руку под голову. Сердце Кошки упало вниз — так желанно было зрелище этого спящего мужчины. Она быстро поползла по одеялу, стараясь не тревожить мерно дышащего Чарли. Все мысли остались позади. Кошка подползла выше и опустила голову на колышущуюся грудь — совсем как раньше. Стук чужого сердца доносился до нее прямо сквозь одеяло, и очень хотелось плакать. Чарли вздрогнул, что-то пробормотал и открыл глаза. Кошка замерла, чувствуя, как весь жар скопился у нее на щеках. Освещенный снежным уличным светом, Чарли улыбнулся и притянул ее повыше. Сонный взгляд карих глаз прошелся по ней теплом, а потом мягкие губы требовательно прижались поцелуем. Кошка протяжно выдохнула и едва не дала волю слезам, когда сильные руки поползли по ее спине и остановились, настойчиво сжимая ягодицы. Чарли резво, не как только что разбуженный человек, отбросил в сторону одеяло и перекатился, подминая Кошку под себя. Тонкая пижама абсолютно не скрывала тепла и приятных очертаний ее тела. Пуговицы рубашки неожиданно легко выскользнули из петель, а резинка штанов, казалось, только и ждала, когда можно будет сползти поближе к коленям. Молодое тело явно было знакомо ему своей красотой, но в данный момент совсем не хотелось вспоминать, где и как они знакомились. Хотелось только пройтись по нему губами, изредка покусывая светлую тонкую кожу, чтобы уж все могли узнать, кому оно скоро будет принадлежать. Кошка водила руками по его торсу, внимательно ощупывая каждую мышцу, и крепко прижимала его к себе, будто боясь, что он может растаять в воздухе. Ее поцелуи становились все более жадными, и движения бедрами все более призывными. Чарли спешить не собирался, но быстро стянул с нее пижамные штаны. Ведь чего хочет женщина — того хочет бог. Ее влажные стоны в самое ухо и крепкие ноги, стискивающие пояс, явно давали понять, что он делает все правильно. Его коленка упиралась в рубец простыни, болезненно отзываясь в каждом движении, но черта с два он хоть на миллиметр сдвинется — вдруг что-то изменится и уже не будет так хорошо? Ставки слишком высоки. Он двигался все сильнее, но это не успокаивало бешеное желание, наоборот распаляло. Видя, как вздрагивает ее живот на каждый его толчок, ему хотелось оказаться еще глубже, чтобы слиться с Аглаи воедино. Аглаи же не узнавала себя. Она стонала и рвалась так, что самой себе напоминала раненого зверя. И, самое странное, совсем этого не смущалась. Будто стыд и смущение остались где-то далеко, не в ее жизни. Ей отчаянно хотелось, чтобы Чарли стиснул ее сильнее. Да путь хоть переломает, только не останавливается! — Чарли, — захлебнулась она собственными мыслями. — Чарли… Я тебя люблю! Зачем ты это сказала, Аглаи? Так бы Чарли может и продержался еще пару минут, но теперь волна наслаждения так остро прошлась по его члену, что он резко замер и кончил, по инерции продолжая двигать бедрами. Кошку мелко затрусило, и внизу живота взорвался тайфун, напрочь лишивший ее всех сил и желаний. Оставалось только ловить ртом воздух и разглядывать плывущие перед глазами разноцветные круги. «Вот что такое «искры из глаз», — последнее, о чем подумала Кошка, прежде чем провалиться в блаженный сон. Просыпаться отчаянно не хотелось. Ей снился сон про Кошатницу, которой она отчетливо что-то втолковывала. Кошатница над ней смеялась и показывала большой букет роз. Вроде уже не спит, а в голове все равно продолжается разговор. Тело затекло — долго лежала в одном положении. Но попытка изменить его успехом не увенчалась — кто-то крепко держал ее в крепком кольце рук. Она что-то промычала, а может ей это только показалось. Но тот, кто держал ее, все равно проснулся и ткнулся носом в макушку. — Эйприл… — отчетливо раздалось сверху, и у Кошки подскочило сердце. Солнечный свет стал в стократ ярче, а уличный гул зазвучал прекраснейшей музыкой. Еще никогда она не чувствовала себя настолько легкой.***
Это была первая крупная выставка Курильщика, на которую она, как и остальные Домовцы, не могла не прийти. Бродя между картинами, она то и дело останавливалась то у одной, то у другой. Может, Курильщик все же был неосознанным прыгуном — иначе откуда он брал такие сюжеты? — Мне эта тоже нравится больше других, — Сфинкс тоже остановился у картины, изображающей толи коридор, толи чрево матери. Так или иначе, картина будто засасывала в себя. Кошка кивнула, мельком косясь на него. Выглядит еще хитрее, чем в Доме. Значит, у него в Наружности все неплохо. — Как Кристина? Не нашлась? — вежливо поинтересовался он. — Кристина? — Кошка не сразу поняла, о ком он толкует. — А! Она и не найдется. — Неужели?.. — начал Сфинкс, предполагая самое худшее. — Нет, — поспешила успокоить Кошка. — Просто Кристины не существует. Она — тульпа. Сфинкс растерялся. — То есть воображаемый друг? — не очень поверил он. — Но ее же все видели, не только ты… — Рыжий говорит, что при определенном умении другие тоже видят и чувствуют тульпу. Это вроде как массовая галлюцинация. Сфинкс не поверил, но пожал плечами — он за свою жизнь видел вещи и более странные, чем чужие воображаемые друзья. — Она выполнила задачу и исчезла, — продолжила Кошка. — Странно, что ты ее все еще помнишь. Сфинкс не стал отвечать, а продолжил вглядываться в лиловый коридор.***
Кошка разбиралась в шкафу, когда заметила за обувными коробками большой зеленый сверток. Развернув хрусткую бумагу, она увидела изящно вырезанную хрустальную сову размером почти один в один с оригиналом. Зная о приязни Чарли к этим птицам, она уже собиралась позвать его, когда заметила аккуратную надпись на поблескивающей грудке. «Я хочу, чтобы ты была счастлива», — гласила гравировка. Именно так. В женском роде. Кошка задумалась, прижимая сову к себе. К горлу подступил ком. Он глубоко вздохнула и поспешила запрятать подарок обратно. Кристина, хоть и была тульпой, но тульпой сильной. Выцепить кого-то с Изнанки сложно даже настоящему человеку. — Ты чего такая довольная? — Чарли сам вышел в коридор. — Сокровище что ли нашла? — Нашла, — согласилась Кошка и потянулась к нему. Она действительно нашла свое сокровище. Примерно через месяц Кошка снова заглянула в кладовку. Зеленого свертка там уже не было.