***
Кошатница глубоко вздохнула и колода карт на ее животе съехала влево. Гайке было неудобно вытягивать изображение — того и гляди остальные карты соскользнут на пол, а придерживать их Кошатница не велела — сказала, что так нарушатся какие-то флюиды. — Что там? — прошелестела она. — «Надежда», — Гайка перевернула изображение обнаженной девушки, поливающей что-то из двух кувшинов сразу. — Перевернутая, — отметила Кошатница. — Значит, ты свою надежду потеряла. Гайка ничего не сказала, но по ее лицу Кошатница и так поняла, что угадала. Это придало ей уверенности. Она, признаться, уже растеряла гадальные навыки — последний раз брала карты в руки еще когда могла что-то брать. — Теперь тяни сразу две, — велела она. Гайка снова вытянула карты и глянула на изображения. Кошатница уловила мгновенную перемену в ее настроении. Без сомнений увидела что-то страшное. — Показывай, — почти приказала Кошатница, переживая, что же там. Гайка неуверенно выложила перед ней обе карты — одну с изображением Смерти с косой, другую — с Дьяволом. И уже решила, что ее ждет скорая смерть с последующим попаданием в ад. — «Свершение» и «Судьба», — Кошатница прикрыла глаза, сосредотачиваясь на ощущениях. — Твое самое раннее желание скоро исполнится. Это круто перевернет твою Судьбу. И не только твою. К сожалению. Гайка задумалась, пытаясь понять, действительно ли Кошатница это видит или просто пытается ее успокоить. Излишнего гуманизма за девушкой не наблюдалось, так что Гайка немного взбодрилась. — А там… — Кошатница сделала многозначительную паузу. — У тебя и будет свой «Дурак». Гайка два раза хлопнула глазами и залилась хохотом. — Ты откуда знаешь? — отсмеявшись, спросила она. Гайка готова была поклясться, что ни Рыжей, ни Мухи при гадании Стекла не было, и рассказать Кошатнице некому. Кошатница покосилась на толстого кота, дремавшего у нее на плече. Тот, будто почувствовав это, проснулся, внимательно глянул на хозяйку и сладко выгнулся. Лениво потерся о руку Гайки и, не дав себя толком погладить, выскользнул из спальни. — Моим первым желанием была кукла «Барби», — Гайка откинулась на спинку стула. — Думаешь, кукла может изменить чью-то судьбу? — Все может быть, — пожала плечами Кошатница, прикрывая глаза, — сеанс ее утомил. Насмешливый тон в иной раз мог бы и обидеть ее, но Кошатница понимала — эта девочка просто еще не прыгнула. И относилась к ней как к несмышленышу. Единственному несмышленышу, которого она способна терпеть. Гайка накрыла Кошатницу одеялом и пошла в библиотеку — где-нибудь между полками могла быть запрятана книга о древнем гадании.***
С ней такое уже бывало. Гул в ушах и ощущение, что кто-то ползет по спине. Поначалу Гайка принимала это за крыс и до ужаса пугалась, но со временем привыкла. Она переставала ворочаться и мычать что-то нераздельное, и быстро засыпала обратно. И это были странные, незнакомые сон, отличные от большинства ее полубредовых видений про огурцы и мышеловки. Она просто понимала, что стоит возле двери, потому что видела комнату с той позиции. Она не чувствовала ни холода, ни шершавого пола, хотя должна была стоять босиком. Движения ее становились непривычно легкими, и Гайка невесомо выскальзывала в коридор. Там, несмотря на кромешную темноту, она могла видеть все — будто подсвеченные надписи и рисунки стен, приоткрытые двери комнат и струящиеся вокруг нее точки. Будто длинные светлячки. Гайка подошла к двери на лестницу и с удивлением поняла, что та не заперта. Она никогда не бывала на третьем этаже под покровом ночи, и не смогла пройти мимо. На воспитательском этаже не было ничего интересного. За дверью Овцы работал телевизор, монотонно бубня какое-то шоу. Ящер с Шерифом раскатисто хохотали, распивая очередную бурду. Гомер громко храпел, приняв двойную дозу снотворного. Вдруг за стеклянными дверями Гайка увидела фигуру Раскольникова. На самом деле это был Ральф, но с таким безумным выражением на лице, что Гайка удивилась отсутствию у него топора. Ральф тоже увидел ее, но ничего не сказал — во сне воспитанникам дозволено делать все, что те считают нужным. Он прошел мимо, едва не задев Гайку, и только бросив в ее сторону безразличный взгляд. Несмотря на массивность его фигуры, до Гайки не донеслось даже шороха его шагов. Гайка пошла дальше, мимо не примечательных комнат Душеньки и Петуньи. Дошла до окна и высунулась наружу, прямо сквозь стекло. Ночные звуки слишком громко ударили по ушам. В голове заложило. — На улицу нельзя. Не знаешь, что ли? — раздалось прямо у нее в голове сквозь жуткий гул. Гайка не знала, и нырнула обратно. Что-то мягко толкнуло ее в солнечное сплетение, и она оказалась на кровати, придавленная одним из толстых зверюг Кошатницы. Та сверкнула на нее глазами, коротко мяукнула и принялся теребить когтями ее пижаму. Гайка согнала наглеца и повернулась на бок. К утру сон она забыла.***
В Доме стоял возбужденный переполох: по коридору тревожно цокали каблуками воспитательницы, сами явно не зная, зачем. Прошел слух, что кто-то изнасиловал Габи, и они, стараясь скрыть этот факт, только активнее разнося информацию встревоженными переглядываниями. — Говорю вам, ее Акула к себе вызывал вчера! — Нет, это Гомер пилюль своих обожрался и лунатил. — Янус ее в Клетку затащил. Гайка краем уха слушала сплетни. Ее, как и всех остальных, не сильно удивил факт, что развязная Габи стала жертвой нападения. Но она, в отличие от остальных, не верила в насильственный характер случившегося. Но девушки обменивались не фактами, а своими страхами и желаниями, поэтому Гайка не стремилась никого разубеждать. Как и оправдывать кого-то. Она и сама примерно год назад могла оказаться на месте Габи. Но когда тот Ящик схватил ее за волосы, зажимая липкой ладонью рот, она стиснула зубы так сильно, что ощутила во рту соленый вкус крови. А потом закричала так громко, что в ближайшей расческе зажелтели окна-глазницы. Надо отдать Длинной должное, она тогда примчалась первой. И принялась лупить оглушенного Ящика огромной зеленой сумкой, визжа еще громче Гайки. Потому Гайка и знала, что при желании та могла бы отбиться на раз. Просто расторможенные половым созреванием гормоны оказались сильнее. Воспитательницы во главе с Акулой так «осторожно и ненавязчиво» пытались что-то выяснить у девушек, что довели большую часть до мигрени, а особо впечатлительных до истерики. Борясь с головной болью, Гайка заглянула в тумбочку Кошатницы. Там всегда были склянки с настойками. Откуда они брались и куда девались, не сказал бы даже Хозяин дома, не говоря уж про ее соседок. Сама Кошатница была на процедурах, но Гайка была уверена, что возражать та не станет. Головная боль действительно притупилась, и Гайка смогла заснуть.***
— Ты заметила, что беспамятных становится все больше и больше? — раскуривая толстую сигарету, спросила Рикки у напарницы. — Да? — удивилась Делия, поправляя чепчик. Ее гораздо больше интересовали чаевые, чем какие-то там беспамятные. А между тем одна из них сейчас сидела на куче шин недалеко от летней веранды и изо всех сил делала вид, что все нормально. Высокая и стройная молодая женщина. Только с более близкого расстояния можно было раглядеть, что ей не больше шестнадцати лет. Она сперва думала, что это сон, который скоро закончится. Но когда во сне думаешь, что спишь — обычно сразу просыпаешься. А она мусолила эту мысль уже неделю. Она прекрасно понимала, что происходит вокруг, как называется тот или иной предмет, но хоть убей, не могла вспомнить, кто она, и как здесь оказалась. И только вчера начала узнавать себя в зеркальных отражениях. Она слонялась по окрестностям и практически не спала, изредка забываясь тревожной дремой где-нибудь на остановке. Откуда-то у нее в кармане были деньги, и она могла позволить себе перекусывать в близлежащих забегаловках, но долго это продолжаться не могло. В конце концов, расставшись с надеждой проснуться или хотя бы вспомнить что-то, она решила поискать хоть какую работу. Внутри забегаловки было мрачно. В воздухе витал запах жара и подгоревшего супа. Ей не понравилось здесь с первого взгляда, и только нахлынувшая на нее робость помешала сразу выскочить обратно. Она устроилась за свободный столик и попросила кофе. Судя по черепашьим движениям официантки, заказ она получит не скоро. Сделав глубокий выдох, она стала оглядываться по сторонам. В самом темном углу притаилась компания фриков. Они явно хотели не привлекать внимания, отчего выделялись еще сильнее. Полуголые изрисованные детины. С вычурными жестами и пергидрольными блондинками. Она поспешила отвести взгляд — компания была явно не из тех, кто лоялен к глазеющим. Высокий парень в кожаной одежде, чем-то напоминающий со спины змею. Здоровенный мужик, поперек себя шире. Девушка с прилизанными фиолетовыми волосами. Мальчик-подросток в защитном плаще. И запах безысходности. Посидев внутри всего пять минут, она передумала проситься на работу — слишком горький смрад витал вокруг, чтобы терпеть его даже за деньги. Немолодая официантка бухнула перед ней чашку с мутной жижей. Она взяла ее обеими руками, и только сейчас почувствовала, что замерзла. Собиралась уже отхлебнуть, но остановилась, разглядывая свое неверное отражение в темной жидкости. Из стакана явственно несло болотным илом и смертью. Она огляделась по сторонам, но больше не заметила ничего настораживающего. Детина неаккуратно уплетал спагетти в красном соусе. Девушка тянула через соломинку оранжевую жидкость. Мальчик двумя пальцами разламывал кусок серого хлеба. На компанию в углу она не смотрела из принципа. Пора было пить свой кофе, но она не могла. Что-то не давало ей даже поднести чашку к губами, будто оттуда на нее могло выскочить страшное нечто. Когда она почти решилась, детина вдруг издал захлебывающийся рык. Он трясся, будто кто-то толкает его в спину. Потом девушка протяжно запищала и сползла под стол. Мальчик держался дольше всех. Схватившись за горло, он успел сделать несколько шагов к выходу, и рухнул около самой двери. Повинуясь животному инстинкту, она оттолкнула чашку, и уставилась в темный угол. Компания поднялась. Они явно перестали стесняться и почувствовали себя вольготно. Забегаловка наполнилась лающим смехом, улюлюканьем и женским хихиканьем. При более-менее ярком свете вид их был еще более лихой и придурковатый. Будто свора уголовников внезапно увлеклась толкиенистской субкультурой. Двое из них подхватили детину, один перекинул девушку через плечо. Две девушки из их же компании приподняли мальчика. А один подсел к ней. — Бедолага, — сочувственно протянул он, ставя на место опрокинутую кружку. — Извини, мы испортили тебе аппетит. Он стрельнул в нее холодными голубыми глазами, и от этого взгляда ей очень захотелось испариться. — Я не голодна, — отозвалась она, когда поняла, что от нее всë же ждут ответа. — Уверена? У нас есть чем тебя угостить… Она поежилась. Сложно было не догадаться о собственной участи. И сразу вспомнила, что голубым глазам нельзя показывать страха — это их только раззадорит. Может, она бы даже вспомнила, где она видела такие раньше, но какой теперь в этом смысл? — Уверена, — ответила она, не надеясь на силу своего отказа, но пытаясь хотя бы сохранить лицо. За спиной кто-то уже переминался с ноги на ногу. Сердце у нее ушло в пятки. Мелькнула усталая и злая мысль, что она все равно ничего не сможет изменить, оставалось только ждать и надеяться, что это не будет длиться долго. — А может тебя больше интересует ночлег, чем пустое угощение? — раздалось у барной стойки. Крашеный мужик перед ней обернулся. Парень, которого она приняла за змею, все еще сидел спиной к происходящему, но обращался явно к ней. — Интересует, — отозвалась она, впиваясь взглядом в его спину как в спасительную ниточку. Логически обосновать свой выбор она бы не смогла, просто испуганный мозг решил, что один незнакомец лучше, чем целая компания. — Извините, друзья, дама сделала свой выбор, — незнакомец бросил на стойку несколько монет и поднялся. Она обратила внимание, что за стойкой все равно никого нет — сотрудники испарились. — Пошли, чего сидишь? — это опять ей. Звать дважды не было нужды. Она поднялась, затылком ощущая взгляды гоп-компании и в любой момент готовая к удару или чему похуже. Даже удивилась, что ничего не последовало. Когда за ними захлопнулась дверь, она все еще ждала налета, но все равно ни на шаг не отставала от Змея, как она его прозвала. Это было сложновато — шаг у парня был широкий. — Даже не поблагодаришь? — наверное, они миновали квартала три, когда парень, наконец, решил к ней обратиться. — Спасибо, — механически отозвалась она, чувствуя, как силы покидают ее — нервное перенапряжение брало верх. — Только не падай в обморок, — Змей обратил внимание на ее состояние. — Я, конечно, сногсшибателен, но право, в этом не нужды. Она не поняла, о чем он говорит. И чего хочет тоже. Очень хотелось заплакать от пережитого потрясения, но она откуда-то знала, что плакать нельзя. — Почему ты не стала пить кофе? — он остановился и вперился в нее совсем не дружественным взглядом. Пришлось остановиться и ей. Может, стоило бежать? Может, но был ли в этом толк… — От него чем-то пахло, — она не знала, стоит ли откровенничать с незнакомцем, но ничего другого ответить не смогла. — Чем? — черные глаза стали еще острее. — Болотным илом. Кажется. Парень едва заметно кивнул. — А еще чем там пахло? — Перцем. И жженой подливой, — ее развезло как от сыворотки правды. Может, если он спросит ее имя, она и его назовет? — Что было в подливе? Имбирь или чеснок. Она задумалась, воскрешая в памяти мерзкий запах. — Ни того, ни другого. Только лук, морковь, и капуста. Парень удовлетворенно кивнул. А она обрадовалась, что больше не нужно было ничего отвечать — голова закружилась, а к горлу подступила тошнота от усталости. Она подняла на него расфокусированный взгляд и спросила: — Что ты про ночлег говорил? Перед глазами мелькали нехорошие звездочки. Даже если он ее изнасилует… Хотя для насилия нужно сопротивление, а у нее сил едва хватает, чтобы стоять… Даже если он ее трахнет, но даст отдохнуть, она не будет против. Слишком утомилась дремать, привалившись к промозглой стене. — Так прямо сразу? — рассмеялся он и махнул рукой. — Пошли.***
Спине было мягко, и это погрузило ее, едва проснувшуюся, обратно в сон. Организм, измученный бессонницей и неизвестностью, просто отказывался просыпаться. Перед глазами мелькал розовый свет, откуда-то доносились голоса, и ее все это абсолютно не заботило. В конце концов, шея затекла от неудобной позы, и ей пришлось проснуться. А что-то нехорошее заставило ее открыть глаза. Чем-то нехорошим оказался безумный взгляд серо-черных глаз. Она встрепенулась и подскочила, занимая сидячее положение. Телу это не понравилось — его тут же заломило болью. А перед ней на коленях сидела индейская жрица. Она не знала, есть ли у индейцев жрицы и как они называются, но это определенно была она — вытянутые к вискам глаза, две начинающиеся у подбородка иссиня-черные косы и узорчатый поясок вокруг лба. Угрожающей жрица при внимательном рассмотрении не выглядела. Взгляд, принятый за безумный, просто был спрятан в тени от густых волос. — Я не жрица, — тихо произнесла она. — И даже не индианка. Меня зовут Зима. Она не знала, что надо отвечать человеку, который умеет читать мысли, поэтому молчала. — Тебе полагается представиться, — подсказали ей. — Не могу — я не помню своего имени. Зима кивнула, будто и не ожидала иного ответа, и неожиданно весело произнесла: — Так придумай — всем людям однажды придумывают имена. Какая разница, кто это сделает? Лицо Зимы переменилось — теперь оно выглядело озорным и почти детским. — Тогда… Пусть будет Эйприл, — как мысль про выдуманное имя не пришла ей самой в голову? — А теперь, Эйприл, хватит занимать чужое спальное место. В голове Эйприл молниеносно вспыхнули события, приведшие ее в чужой кров, и лицо ее стало бледно-розовым. После продолжительного здорового сна идея остаться ночевать у незнакомцев уже не выглядела такой уж привлекательной. Раздумывая о своем моральном облике, Эйприл поднялась с настила. Пол был покрыт свежими листьями. Какой-то из них дал сок и попался как раз под ноги Эйприл. Она поскользнулась и, чтобы не упасть, машинально схватилась за плечо Зимы. Лучше бы она упала. Сильный удар в ухо отозвался ломотой в черепе, едва не сбив бедолагу с ног. — Никогда, — Зима медленно, по-киношному, поднялась на ноги. — Никогда. Меня. Не трогай. На миг Эйприл показалось, что сейчас ее настигнет молния с небес — так яростно сверкали чужие глаза. Она даже прикрыла голову. — Я не люблю чужих прикосновений, — уже спокойнее продолжила Зима и изящно поправила косы. Зима кивнула на деревянную дверь, и Эйприл осторожно, как мышь, полезла на свободу. Чтобы ненароком не коснуться впечатлительной Зимы. Оказалось, она ночевала в небольшом поселении на берегу шумной реки. Почему она не расслышала журчания воды раньше? Вдоль бугра тянулись однообразные землянки, на высоких деревьях были оборудованы смотровые площадки. Вдали, скрытые густыми кустами, играли дети — до Эйприл доносился звонкий смех. О чем-то переговаривались женщины, стирающие в речке белье. Несколько часовых стояло на площадках. На Эйприл никто не обращал особого внимания. Змея видно не было. Зима тоже куда-то исчезла. Эйприл потянулась, разминая затекшее место. Длительный сон явно пошел ей на пользу, хоть о причине, приведшей ее сюда, думать все равно не хотелось. Она не чувствовала смущения от незнакомого места — будто уже имела опыт вхождения в новый коллектив. — Чего стоишь? Помогай, — дородная женщина бросила ей прямо в руки большой кусок белой ткани. Эйприл не хотелось уходить, да и некуда было, и она с готовностью пошла полоскать его в проточной воде. Щебетали птицы. Солнечные лучи весело плескались на водяной поверхности. Эйприл разглядела в отражении свое лицо, размытое быстрым течением. Оно ей улыбалось. Женщины будто не замечали ее и разговаривали между собой, но разговор явно предназначался для ее ушей. Эйприл узнала, что вчера Серолицые «опять охотились в «Лишайнике». Их добычей стали целых три «бестолковых прыгунчика», а один сумел отбиться, и Стеф привел его сюда. Говорил, что у этого хороший нюх, но рассказчица считала, что Стефа сильнее мотивировала смазливая мордашка этого прыгунчика, чем какой-то там нюх. — Эй, прыгунчик, — заправски обратилась к ней вторая женщина. — Из чего парус — из льна или хлопка? Эйприл понятия не имела, как это надо узнавать, но в нос дыхнул запах влажной ткани, и в голове сама собой возникла картинка хлопкового поля. — Хлопок, — без запинки ответила она. — Ну, может и не просто смазливая, — женщина послала ей хитрый взгляд, и Эйприл ощутила гордость. — Отнеси к вон тому дому, — женщина в цветастом платке всучила ей корзину с бельем и указала направление. Чтобы попасть к нужному дому, пришлось пройти под смотровой площадкой. Эйприл пошла не торопясь, чтобы не споткнуться о массивные корни деревьев. И это сослужило ей добрую службу — буквально в паре сантиметров от корзины на землю что-то бухнулось со смачным чавканьем. Эйприл отскочила и боязливо глянула под ноги. На земле подрагивал, извиваясь, склизкий комок цвета прелых листьев. Не успела Эйприл толком испугаться, как он вытянулся в толстую колбаску и бесследно исчез в зарослях ежевики. — Осторожнее, — раздался сверху насмешливый голос. — Квазиноги атакуют, не делая скидки на обоняние. И на обаяние. На смотровой площадке стоял крепкий мужчина с непослушными рыжими волосами и очень широким лицом. Он выглядел как человек, который вполне мог натравить на кого-нибудь парочку квазаногов. Кстати, почему квази-ног? Эйприл не заметила у существа не одной ноги. Хотя она могла просто не успела разглядеть. На всякий случай она огляделась по сторонам, крепче прижала к себе корзину и двинулась дальше. Из кустов, где предполагалась детская игра, доносился топот и хруст. Но Эйприл на разглядела ни одного ребенка, только что-то черное мелькало среди салатовой зелени. Предполагая, что квазиноги — не единственная проблема этого места, она поспешила вернуться назад. Ей удалось выяснить, что эти люди называют себя Койво и живут здесь уже сотни лет. Они в напряженных отношениях с Серолицыми, но открытой вражды избегают. Те когда-то тоже были Койво, но под влиянием «прыгунчиков» и «перебежчиков» ушли, недолюбливая теперь «староверов». Койво стремятся жить в гармонии с природой, но без показушности Серолицых. По крайней мере, считают именно так. У Эйприл ничего не спрашивали и не прогоняли, и ей начинало здесь нравиться. Она сидела, накрывшись чем-то теплым, и смотрела на чистые высокие небеса. Стемнело. По одной начали загораться мелкие звездочки. Эйприл не слишком хорошо видела, но ей казалось, что звезды разноцветные, как гирлянды на новогодней елке. Это добавляло атмосфере ощущение праздничной загадочности. Ей на колени упала большая лепешка. Эйприл увидела в ней зеленые вкрапления. — Водоросли? Рядом с ней присела тонкая гибкая фигура. — Не любишь? — Эйприл сразу узнала Змея, который оказался Стефом. — Не в том дело, просто сегодня я целый день отвечаю на вопросы о запахах. — Нам скоро понадобится хороший нюхач, — будто оправдываясь, отозвался Стеф. Ему нравилось задирать Серолицых, поэтому он периодически заходил в кафе, где они ловили беспамятных. Отбить добычу — легкое развлечение. А то, что «добыча» еще и с талантами, — приятный бонус. Эйприл кивнула, откусывая мягкий кусок булки. Она подозревала, что для чего-то нужна, иначе зачем им было принимать ее? Булка вкусом напоминала морскую воду, но Эйприл не была привередливой. — Ты здесь давно? — Стеф откинулся, опираясь руками за спину и разглядывая те же звезды, что и Эйприл минуту назад. — Около недели. — И ничего не помнишь? — в низком голосе скользнула надежда, но Эйприл было нечем ее оправдать. — Жаль — мне интересно, что там… Стефа манил другой мир, из которого периодически заглядывали беспамятные. Своя жизнь за двадцать с небольшим лет ему наскучила, и он искал путь в те, другие миры. Эту ночь Эйприл провела перед костром, завернувшись в медвежью шкуру, убаюканная мягким треском огня. Стеф заявил, что не намерен вторую ночь подряд делить постель с «недотрогой». Никто другой ее к себе не позвал, что, впрочем, ее не расстроило. Костер горел так приветливо, что Эйприл на время смирилась с потерей памяти.***
Стеф всучил ей сухую ветку папоротника. — Выглядит так же. Но запах должен быть с имбирным оттенком. Они собирались на вылазку за Хвойным папоротником, и Эйприл получала последний инструктаж. — Ясно. А как пахнет имбирь? Чарли, стоящий рядом, хмыкнул, но протянул ей узловатую головку корня имбиря. Он, в отличие от Стефа, другими мирами не интересовался, потому особого любопытства к беспамятной не проявлял — обычная молодая девчонка, забредшая на время к ним. Это Чарли Эйприл вчера подозревала в натравливании квазинога. И идти вместе с ним она не очень хотела — выглядел он подозрительно. Но где и когда спрашивали мнения новичков? — Рядом территории Серолицых — смотри опять не попадись, — Чарли смотрел на нее с нескрываемой насмешкой. Эйприл вспомнила пародию на эльфов и изо всех сил постаралась не ежиться. Но Чарли все равно заметил ее дрожь, и произведенным эффектом удовлетворился. Он ей тоже не слишком доверял и был не прочь смутить. Шли они по извилистым звериным тропкам уже почти полдня. Эйприл утомилась. Чтобы было легче идти, она хваталась за ветки спускающихся деревьев, опасаясь немного, что ненароком заденет идущую рядом Зиму. Ее нелюбовь к прикосновениям напомнила о себе тупой болью в голове. — Устала? — участливо поинтересовалась Зима, будто это не она отвесила ей тот звонкий удар. Она явно была в походе не впервые, так что скакала по буграм как горная козочка. Эйприл отрицательно покачала головой и выпрямила напряженную спину. Не хотелось выглядеть самой слабой — хватало того, что она самой слабой и была. — Что Серолицые делают с пойманными? — спросила она, чтобы отвлечься от тяжести в ногах. — Превращают в рабов, — беззаботно ответила Зима. Эйприл ожидала примерно такого ответа, поэтому не удивилась. — Как и мы, — заговорщицки подмигнула Зима и обогнала ее. Эйприл предпочла принять это за шутку и даже улыбнулась, но внутри пробежался холодок. Куда же она попала? — Где-то здесь, — сообщил Стеф. Они, наконец, вышли на открытую поляну, и Эйприл стоило большого труда не рухнуть прямо там. Стеф, Чарли и Зима как по команде разошлись и практически исчезли в высокой траве. Эйприл тоже выбрала себе направление и шагнула в заросли. На нее набросилось море запахов, свежих и медовых, но нужного травянисто-горького среди них не было. Эйприл уже испугалась, что просто забыла его, как перед глазами возникла картинка высокого разлапистого растения. Она взбодрилась и ускорила шаг, но, как оказалось зря, — до нужного места оказалось около получаса ходьбы. Когда нужное растение, наконец, возникло наяву, Эйприл едва не завопила от радости. И мгновенно осеклась — кроме растительного аромата в воздухе явно присутствовал запах человеческий. Эйприл вспомнила про Серолицых и присела в траве. Но до нее не донеслось ни хруста веток, ни приближающихся шагов. Серолицые далеко. Тогда Эйприл торопливо нарвала Хвойного папоротника и поспешила на полусогнутых обратно. Запах немытых волос и адреналина ощущался так явственно, что Эйприл ожидала врага под каждым кустом. Сердце выпрыгивало из груди, но почему-то хотелось петь и смеяться. Вышла из зарослей она быстрее, чем заходила туда. Избежав близкой опасности и успешно выполнив первую же миссию, Эйприл почувствовала себя непередаваемо живой и почти счастливой.***
— Обычно мы только к утру возвращались, — Стеф вольготно развалился перед костром, вытянув ноги к самому пламени. Он явно был рад быстрому возвращению. Пламя, будто чувствуя его победный настрой, покорно огибало ботинки из мягкой кожи, не задевая. Наступала ночь. Свежий ветерок игриво трепал им волосы. Эйприл было легко и тепло. Она чувствовала единение с этим местом и невольно улыбалась, вглядываясь в размытый горизонт с той стороны, откуда они пришли. Она сполна ощущала свою заслугу в сегодняшнем походе. — Мама! — ее едва не сдуло пронесшимся мимо вихрем. Эйприл обернулась и увидела девочку лет четырех, подскочившую к Зиме. Та начала было возмущаться, что пора спать, но девочка, не слушая ее, вертелась волчком и увлеченно рассказывала что-то свое. Шикарные волосы она явно унаследовала от матери. Эйприл заметила, что девочка, хоть и рада до предела, касаться матери избегает, и догадалась, что фобия Зимы распространяется не только на чужих. А когда девочка повернулась лицом к Эйприл… Ее как палкой стукнуло. Слишком знакомы ей показались и эти длинные волосы, и колдовской взгляд, и губы полумесяцем. Эйприл показалось, что она уже очень давно хотела увидеть именно такое лицо, но не могла понять, зачем. На секунду в разуме забрезжил свет узнавания, но так же скоро потух. Эйприл так ничего и не вспомнила.***
— Ты ведь скоро уйдешь… — задумчиво протянул Стеф, и у Эйприл все внутри упало. Она-то думала, что Койво если и не приняли ее, то, по крайней мере, смирились с ее присутствием. И оценили ее полезность. Выходит, она ошибалась. Но Стеф не выглядел злым или насмешливым. Он перевел на нее мечтательный взгляд, замер, а через секунду заливисто рассмеялся. В плохо скрываемом испуге лицо Эйприл показалась ему еще приятнее. От смеха человека с внешностью беса ожидают чего-то хищного, опасного, но он смеялся совсем беззаботно, как ребенок. Эйприл зарделась и даже забыла, о чем он только что говорил. — Я не о том, — отсмеявшись, он резко стал серьезным. — Все «попрыгунчики» однажды исчезают. И мне нужно узнать, куда. Он поерзал, будто устраиваясь поудобнее, но на самом деле придвигаясь ближе к Эйприл. Может, именно она сможет увести его туда? Ей от этого легкого, ненавязчивого движения ей стало так радостно, что захотелось спрятать глаза от смущения. Все время, что Эйприл была в этом месте, она чувствовала себя не целой, а половинчатой. Трудно жить, если совсем себя не помнишь. Она будто вынырнула из бездны и подозревала, что однажды может так же раствориться в воздухе, и всем будет все равно. Ее это пугало, но сейчас отчего-то и успокаивало. Если скоро тебя все равно не будет, то можно не заботиться о последствиях своих поступков и просто жить. Стеф между тем быстро коснулся ее плеча, будто прося повернуться. Его вытянутое лицо, скрытое в сумраке капюшоном волос, навевало мысли о древнем жреце, постигающем тайны бытия. — Не уходи, — произнес он тягучим голосом, и эти слова эхом отозвались у Эйприл в груди. — А если уйдешь — возвращайся скорее. «А лучше забери меня с собой», — подумал он, но вслух произносить не стал. Смущенная Эйприл выглядела милой. А потом будто приглашающей к чему-то. Теплое дыхание коснулось ее лба. Она видела только смеющиеся глаза, отчего сердце ухнуло, как перед прыжком с высоты. У нее закружилась голова, и ее немного повело. Стеф коснулся ее щеки, останавливая воображаемое падение, и подался вперед. Волнительное касание. Сначала щеки. Потом уголка губ. И, наконец, самих губ. Ничего особенного, но Эйприл растворилась в вечерней тишине и грохот собственного сердца.***
— Куда ты так спешишь? — Стеф схватил ее за локоть, тормозя на полном ходу. — Хочу успеть до темноты, — Эйприл опасливо покосилась на стремительно темнеющее небо. Ей не хотелось сновать по чистому полю в ночи. — Ты вроде не боишься темноты, — прошептал он ей в самое ухо, обжигая чувствительную кожу жаром. В этот раз они искали Хрустальный цвек, нужный для очередного лекарства. Чарли и Зима ушли вперед, а Стеф нарочно отстал, утягивая за собой и Эйприл. Его Хрустальный цвек интересовал много меньше, чем ее стройное тело со взрослыми изгибами. А вот Эйприл наоборот — она уже привыкла находить нужное растение первой и рвалась вперед, недовольная, что Стеф ее задерживает. Не хотелось уступать ни Зиме, ни, тем более, Чарли. Эйприл хотела высказаться по этому поводу, но губы Стефа надежно запечатали ей рот. Он настойчиво привлек ее к себе, зарываясь пальцами в волосы и поглаживая, как кошку. Прикосновение было приятным, но, несмотря на это, у Эйприл страшно скрутило внизу живота. Будто подобный напор однажды не принес ей ничего хорошего. Стеф, не замечая этого, резко подхватил ее на руки и одним движением чуть ли не бросил прямо за землю. Стеф вообще-то ей нравился, но такого близкого контакта пока не хотелось. Чужая похоть еще пугала юную Эйприл. Противно стучало в венах и стискивало в груди. Мерзкий холод набросился на спину. Стало брезгливо. Прикосновения Стефа казались липкими и влажными. Он в мгновение ока стал для нее малоприятным Змеем. Опасным малоприятным Змеем. Длиннопалая рука успела пролезть под бюстгальтер и сильно сдавила грудь до острой боли. Стеф вроде и не хотел ей вредить, но разгорающееся внутри желание туманило разум и заставляло думать только о плоти. Эйприл стала добычей, загнанным зверем. Придавленная неподъемной тяжестью, задыхающаяся, сжатая стальными пальцами… Внутри поднялась волна ненависти. Надо отбиться! Любой ценой, любой ценой отбиться! Все, что угодно — пусть ее покалечат, пусть даже убьют, только бы отбиться! Только бы! Эйприл, не помня себя, принялась без разбора молотить руками и ногами. Она даже не стала тратить силы на крик, вкладывая всю энергию в неуклюжие, усиленные звериным отчаянием удары. Брыкалась она, пока не ощутила, что удушливая тяжесть исчезла. Вскочив, она вперилась во врага, готовая в любой момент то ли бросаться на него, то ли, наоборот, удирать прочь. В острых глазах Стефа мелькали мысли. У него хватит сил с ней справиться. Может, зажать ей рот, стащить тонкие брюки и сделать то, что так хочется? Она будет отбиваться, кусаться и царапаться, но так даже приятнее, нет? Или ну к черту эту полоумную малолетку? Этот выбор Стеф считал одним из самых сложных в своей жизни. В следующий раз выбор дается ему куда проще. — Нет, так нет, — разочарованно протянул он, прикрывая глаза и убирая волосы с лица. Солнечное сплетение неприятно ныло после прицельного удара коленом. Он пытался скрыть досаду. Может, все-таки?.. Нет, в жопу! Он развернулся и поспешил уйти от этой задыхающейся страхом девицы. Сама, дура, виновата. Стеф скрылся за поворотом, а до Эйприл донесся бодрый голос Чарли: — Где вы там? Мы уже нашли, и сегодня первый я! Эйприл, изо всех сил стараясь не шуметь, шмыгнула в сторону, скрываясь в кустах. Ее трясло и не хотелось никого видеть.***
Ей быстро не по себе. Порыв Стефа, хоть и произвел на нее сильное впечатление, уже забывался. И теперь ей даже казалось, что она вела себя как дура. Стеф с тех пор ее игнорировал, чем и расшатывал ей моральный настрой. При других Койво он вел себя как обычно, но наедине с ней больше не оставался. Эйприл это радовало, но одновременно и стыдило. Она не могла толком разобраться в своих чувствах к нему. Понимала, что не обязана спать с ним, но в то же время чувствовала к нему интерес и свою некоторую ответственность. Все это было слишком сложно для бедного беспамятного «прыгунчика». Так продолжалось чуть больше недели. Эйприл окончательно потеряла покой, поэтому до последнего не замечала Серолицых. Пока один из них не вырос перед ней буквально в пяти метрах. Она была в зарослях гигантской мшанки, но даже гигантская мшанка доходила ей едва-едва до груди. Эйприл неуклюже бросилась на колени, больно вывернув лодыжку. На четвереньках, подгоняемая адреналиновым выплеском, она бросилась прочь, слыша только шум крови в голове. Где-то к западу были остальные — Стеф, Зима и Чарли. Эйприл машинально бросилась в ту сторону, кляня себя, что ушла так далеко от них. Но именно здесь слышался едва уловимый запах эдельвейса… Местность была холмистая, отчего бежать было тяжело вдвойне. У Эйприл уже разрывались икры, но она с ужасом слышала приближающееся пыхтящее дыхание сзади, и только ускорялась, не помня себя. Тяжелые шаги в абсолютной тишине звучали раскатами грома. Несмотря на все старания Эйприл, преследователь нагнал ее, и она сжалась, ожидая удара или резкого захвата. Но вместо этого она получила толчок — даже несильный, но ослабевшим ногам было этого достаточно, чтобы согнуться в коленях и отказаться двигаться на ужасные доли секунды. Земля стремительно приподнялась и ударила Эйприл по ладоням. И тут же разверзлась. Замирая от ужаса, Эйприл заскользила куда-то вниз, наверное, в преисподнюю. В рот набилась горькая земля, и глаза пришлось зажмурить в бессмысленной надежде сохранить их. Когда тело перестало кувыркать, Эйприл с опаской попробовала пошевелиться. Все болело, но, как ни странно, двигалось. Не обращая внимания на противный вкус во рту, Эйприл открыла глаза. Сначала ей показалось, что она все-таки ослепла. Но когда бурые пятна перед глазами рассеялась, она увидела небольшую белую точку где-то впереди. Попробовала развернуться и поняла, что оказалась в ловушке — она провалилась в какой-то туннель, и путь назад надежно завалило землей и камнями. Она попробовала разгрести завал, но быстро поняла, что это бесполезная трата сил. Единственной надеждой стала маленькая точка впереди, которая, возможно, выведет ее наружу. Не помня себя, она принялась работать руками и ногами, ползя в нужном направлении. Тоннель был узким: в самых широких местах едва-едва можно было встать на четвереньки. Мыслей в голове Эйприл не было, только животный инстинкт: «Ползи, или умрешь!» Она не обращала внимания на что-то копошащееся, попадающее ей под пальцы и норовящее залезть в рот и уши. Какая ерунда эти насекомые по сравнению с перспективой оказаться замурованной здесь на веки вечные. Пару раз Эйприл застревала, дергаясь и корячась в особо непролазных местах. Тогда ужас накатывал на нее с катастрофической силой, убеждал сдаться и просто заплакать, отказавшись от любого сопротивления. Немалых усилий ей стоило продолжать дергаться, отчаянно цепляясь за жизнь. Стоная в голос, она добралась до светового пятна. Это было отверстие в твердой горной породе. Через него под землю заливался теплый солнечный свет, было видно синий-синий кусочек неба. Был слышен тихий шепот ветра и стрекот цикад. И это отверстие было шириной сантиметров тридцать. Каменную породу невозможно было сломать или расширить, сколько не долби ее всем, чем можешь. Оставалось только смотреть наружу, видя в небе черных птиц и завидуя им черной же завистью. Как они могут просто лететь и не осознавать своего счастья? Отчаяние накатило на Эйприл с утроенной силой. Лучше бы у нее с самого начала не было надежды, чем вот так разочароваться во всем после стольких мук. Стало холодно. Накатила слабость. С трудом удавалось даже дышать и моргать, не говоря о более энергоемких движениях. Она умрет. Она здесь умрет. Нескоро. Дня через три. От жажды. Наблюдая ультрамариновое небо и отчаянно завидуя всем, кто находится там. Голова закружилась. Эйприл была бы рада упасть в обморок, но сознание, несмотря ни на что, оставалось ясным и чистым. «Ничего, — равнодушно подумала она. — Скоро от жажды у меня начнутся галлюцинации, а потом я отключусь». Эта мысль показалась ей смешной. Предательски смешной. И она противно, громко, по-гиеньи засмеялась. К черту нормы приличия, если ее никто не слышит. — Вижу, тебе весело, — вот и галлюцинации подоспели. Слуховые. — Как тыможешь что-то видеть? — спросила она, даже не пытаясь выглянуть наружу. И так знала, какой глюк, похожий на зомби, она увидит. А еще, наконец, вспомнила, как ее зовут на самом деле. Встреча с Хозяином дома вмиг вернула ей ненужные уже воспоминания. Как печально и драматично… — Здесь я могу все, — едва слышно прошелестело снаружи. — А тебе лучше вернуться. «Если бы я могла…» — это она уже подумала. У нее поплыло в глазах. В черноте туннеля она узнала очертания окна. С окна спрыгнул серый кот и по-хозяйски прошелся к выходу. Дверь была закрыта, и ему понадобилось пару секунд толкать ее мордой, чтобы выйти из комнаты. Гайка села, и ей в ягодицу впилась выскочившая из матраса пружина. Дышать стало легче, и она жадно глотала свежий воздух ртом. После душного подземелья воздух спальни показался подарком небес. Оглядываясь по сторонам, она видела неверные очертания кроватей и тумбочек, но еще чувствовала холодную землю, сдавливающую ее со всех сторон. — Не хочу… не хочу… — шептала она, глотая слезы. Ее прошиб озноб, и она схватила себя за плечи, больно сжимая саму себя. Ее все еще трясло от могильного холода и ощущения, что она так и осталась замурованной в туннеле, который вот-вот сожмется и раздавит ее. Она не верила, что это все был простой сон, и боялась до икоты. Не выдержав, она тяжело бухнулась на пол и на коленях поползла к дальней кровати. Сейчас для нее это было сродни марафонскому забегу. Оказавшись, наконец, возле нужного лежбища, она тяжело привалилась лбом к недвижимому телу, давя рыдания в мягком одеяле. Кошатницу вытряхнуло из приятных грез, но разглядев черную макушку на плече, она не стала злиться. Несмышленыш, наконец, вернулся. И перестал быть несмышленышем.