Токио. 2013. Март
Ода не любит рассматривать фотографии с мест преступлений — по ним крайне сложно установить общую картину и сделать верные выводы. Но сейчас другого варианта у него нет, потому что самые сложные дела ушедшего на повышение Танеды Сантоки достались именно ему. В том числе и дело Бродячего пса — неуловимого и чрезвычайно опасного наёмника, которому приписывают нескольких громких убийств. Почерк везде один и тот же. Три выстрела с близкого расстояния: в грудь, живот и контрольный — в голову. Патрон — классический «парабеллум» девятого калибра, гильз на месте преступления не обнаружено, по нарезам на пулях можно установить лишь то, что определённой модели оружия преступник не придерживается. А вот жертвы все из одной категории: якудза, крупный бизнес, высшие эшелоны власти. Мелких сошек нет, за исключением походя попавших под раздачу. Ода может только предполагать, сколько платят Псу за каждую цель. Склонившись над фотографиями, Ода трёт лоб рукой. За окном уже стемнело, но, похоже, в ближайшее время отдых и нормальный сон ему не светят — с этим делом приказано разобраться как можно скорее. От этого зависит репутация всей их конторы — в особенности, после того как Пёс убрал предшественника Танеды, оказавшегося замешанным в организации крупнейшего канала поставки метамфетаминов из Китая в Японию. Работы предстоит дохрена. Открыв ежедневник, Ода приступает к делу.Саппоро. 2013. Апрель
— У тебя есть мечта, Дазай? — Проверив магазин, Чуя кладёт в карман две запасные обоймы. — Не знаю даже. — Дазай закидывает пиджак на заднее сиденье, надевает кожаную куртку и застёгивает молнию под самое горло. — Наверное, нет. А у тебя? — Я бы хотел побывать в Париже. И вообще попутешествовать, посмотреть мир. А то я, кроме Японии и Китая, не был нигде. — Чуя собирает волосы в низкий хвост, прячет под высокий воротник чёрной водолазки и надевает маску, закрывающую нижнюю половину лица. Она ему удивительным образом идёт, вот только к карим линзам Дазай никак не привыкнет. — В следующий раз лучше надень очки, — говорит он и тоже натягивает маску, кепку с коротким козырьком и перчатки. — Париж — отличная идея, никогда там не был. А ещё где? — Не знаю.— Чуя пожимает плечами и застёгивает куртку. — Европа, Штаты, Россия — мне всё интересно. Вообще, я раньше так и планировал: заработать побольше денег и свалить отсюда. Прикупить домик где-нибудь на Кубе и жить в своё удовольствие. — А что произошло потом? — спрашивает Дазай, проверяя время. До начала операции четыре минуты восемнадцать секунд. — В смысле? — Ты сказал «раньше я планировал». — Дазай подмигивает ему. — Звучит так, будто уже не планируешь, вот я и спросил, что произошло потом. Чуя смотрит на него долгим недоумевающим взглядом, как будто искренне удивлён вопросу. — Потом я встретил тебя, — отвечает он, и это звучит так просто и естественно, как будто иной причины и быть не могло. Дазай понимает, что улыбается. — Я отвезу тебя в Париж, — обещает он, и Чуя кивает, будто именно такого ответа и ждал. … Операция идёт коту под хвост практически с первых минут. Неудивительно — заказчики вышли на них поздно, и на детальный план банально не осталось времени. Мудака Ёкомидзо нужно успеть убрать до собрания Альянса кланов, которое назначено на завтрашний вечер. Дазай предпочитает не работать в условиях дефицита информации и такие срочные заказы, как правило, не берёт. Но тройной по сравнению с обычным гонорар и чуино «да ладно тебе, справимся» на этот раз перевесили. И теперь они в полной заднице. Сами виноваты. В явочной квартире Ёкомидзо, вопреки данным наружного наблюдения, помимо людей, оказывается здоровенный ротвейлер, и Дазаю приходится его убить. Он, чёрт возьми, ненавидит убивать животных. Охрану в лице пятерых мордоворотов и жирного борова Ёкомидзо они выносят следом довольно технично и уже собираются на выход, когда в квартиру вламываются трое — сменщики или подмога, неясно, да и плевать. В завязавшейся перестрелке шедшего впереди Чую цепляет рикошетом. Их противникам, впрочем, везёт куда меньше — все они безнадёжно мертвы. Безусловно радует, что соседи в таких районах немы, глухи и слепы — никому в здравом уме не придёт в голову идея звонить в полицию из-за разборок якудза. До машины Чуя добирается на своих ногах, опираясь на руку Дазая, но почти сразу силы его покидают, и он падает на пассажирское, как подкошенный. Дазай гонит машину в ночь, проклиная необходимость соблюдать скоростной режим — не хватало ещё нарваться на полицию. Чуя тяжело, с присвистом дышит, то и дело заходится рваным кашлем. Дазай, стискивая зубы, запрещает себе смотреть на него и на память набирает номер. Если бы в Саппоро у него не было своего врача, он не согласился бы на это задание. Трубку снимают после третьего гудка. — Это я, — говорит Дазай. — Везу огнестрел, возможно, пробито лёгкое. — Уверен, что доберёшься? — Не у меня. Адрес тот же? — Да, — после паузы, которые в его случае красноречивее любых слов, отвечает Хироцу. — Готовлю бокс, поторопись. Дазай выбрасывает телефон в окно, прямо под колеса едущих по встречке машин. Это его первый прокол за всю жизнь. Возможно, он стал излишне самонадеянным. Хироцу не то слишком консервативен, не то не слишком оригинален, не то просто ничего не боится, потому что, как и десять лет назад, использует в качестве прикрытия для своей клиники всё ту же гомеопатическую аптеку. Трое молчаливых парней встречают их у чёрного входа и, погрузив Чую на носилки, увозят прямиком в операционную. Дазай смотрит на него, истекающего кровью на операционном столе, и понимает, что не может однозначно охарактеризовать свои чувства. Их слишком много, он захлёбывается ими, он едва способен держать себя в руках — и это настолько прекрасно и страшно, что у Дазая от подступающих слёз перед глазами всё плывёт. — Если он умрёт, — он поднимает на Хироцу, как он догадывается, почти безумный взгляд, — я убью тебя и всех остальных в этой долбаной богадельне. Он готов до последнего вздоха отстаивать своё право на чувства. Он слишком часто терял то, что ему дорого, в момент обретения — и не намерен допускать это снова. Ответный взгляд Хироцу непроницаем, как океанская бездна. Лишь в самой глубине тёмных глаз загорается огонёк понимания. — Никто не умрёт, Дазай. — Он кивает на дверь и надевает перчатки. — Если вместо того, чтобы стоять у меня над душой, ты займёшься своими делами. Дазай молча разворачивается и выходит из операционной. Нужно как можно скорее избавиться от машины.***
Дазай просыпается от того, что кто-то трясёт его за плечо. — Всё нормально, — сообщает парень в очках и медицинском халате, стоит только ему открыть глаза. — Ваш друг пришёл в себя. Можете его навестить. Кивнув, Дазай садится и трёт руками лицо. В глазах будто насыпано, голова раскалывается, и вообще чувствует себя он крайне паршиво, но это абсолютные мелочи по сравнению с тем фактом, что Чуя жив. Жив. Благодаря ему. — Где твой босс? — спрашивает Дазай у парня, который всё ещё стоит рядом, будто ожидает разрешения удалиться. — В кабинете, — отвечает тот и, стоит Дазаю вновь молча кивнуть, моментально испаряется, будто его и не было. Дазай встаёт, разминает шею, затёкшую от неудобной позы — он вырубился на диване в коридоре напротив операционного бокса, хотя наверняка можно было выпросить у Хироцу кушетку. Мотнув головой, чтобы слетели остатки сна, первым делом находит туалет и умывается ледяной водой, пытаясь привести в относительный порядок лицо. Морщится, заметив, что кровь на одежде высохла и приклеилась к телу. Адски хочется вымыться, но поскольку сменной одежды нет, Дазай решает отложить этот вопрос и идёт прямиком в кабинет Хироцу. — Насколько всё серьёзно? — спрашивает он с порога, плотно закрыв за собой дверь. — Ты про пациента или, — Хироцу кивает на бормочущий телевизор, — про это? Дазай вполуха слушает выпуск криминальных новостей, в котором в красках расписывается, как прошедшей ночью в результате жестоких разборок банд на севере Саппоро Ёкомидзо Риити, депутат, меценат и примерный семьянин, был застрелен вместе с отрядом охраны на квартире, зарегистрированной на подставное лицо. Ни слова о возможных свидетелях и потенциальных подозреваемых. Ни единого слова. — Про пациента. — Дазай садится на стул и закидывает ногу на ногу. — Идиотские теории прессы меня не интересуют. — Ранение серьезное, пуля застряла в лёгком, пришлось вытаскивать. — Хироцу выключает телевизор. — На восстановление понадобится время. Лучше вам пока залечь на дно. Ему так точно. Дазай коротко кивает, глядя в окно. — Кто он? — спрашивает Хироцу после многозначительной паузы. — Не всё ли равно? — вопросом на вопрос отвечает Дазай, не глядя на него. Хироцу вытаскивает из ящика стола серебряный портсигар с уроборосом на крышке — его Дазай тоже отлично помнит, как и всё здесь. Непрошенная дурацкая ностальгия, которой никогда не был подвержен, слегка приподнимает голову, но Дазай волевым усилием загоняет её обратно — в дальний угол, там ей и место. Сигариллы Хироцу курит те же самые. Дазай вообще много раз замечал, что люди на удивление консервативны в своих пагубных привычках. Щёлкает зажигалка — и кабинет моментально наполняется едва заметным, но лишь усиливающим скорость потока ненужных воспоминаний ароматом сладких специй и элитного табака. Хироцу придвигает портсигар к нему, но Дазай качает головой — к курению он так и не пристрастился. — Ты вваливаешься ко мне спустя десять лет с подстреленным напарником в охапке и даже не соизволишь сказать, кто он? Тебе не кажется, что это несправедливо? — Хироцу откидывается на спинку кресла, внимательно его рассматривая. — Возможно. — Дазай неопределённо пожимает плечами. — Это был единичный случай. Больше я тебя не побеспокою. Я и в этот раз не собирался, просто так получилось. Хироцу некоторое время курит, глядя на него сквозь клубы сизого дыма, а потом говорит: — То, что ты работаешь с напарником, удивляет меня даже больше того, что ты всё ещё жив, Дазай. И всё-таки? — Меня второе тоже иногда удивляет. — Дазай криво усмехается. — Тебе ведь не принципиально, кого зашивать, с чего такая настойчивость? — Возможно, меня всё ещё беспокоит твоя судьба. — Хироцу чуть опускает голову, глядя на него из-под очков. — Да ладно, брось, Хироцу. Я уже большой мальчик. — Дазай вспоминает, что с этими же словами покидал Саппоро почти десять лет назад. Что поделать, если он уже в четырнадцать был до неприличия взрослым. И уже тогда знал наверняка, что по-настоящему его судьба никого не интересует. Возможно, насчёт Хироцу он и ошибался… Но даже зная его номер, тот за прошедшие десять лет так ни разу и не позвонил. Дазай никогда не разочаровывался в людях лишь потому, что никогда ничего от них не ждал. — Мне нужна одежда. Два комплекта, — говорит он, ставя точку в неудобном и не нужном никому разговоре. Хироцу едва заметно кивает. — Будет. Что-то ещё? Дазай ухмыляется. — Душ и кофе тоже не помешали бы. С завтраком и гигиеной он управляется за двадцать минут и сразу идёт к Чуе. Разговор с Хироцу оставил неприятное чувство недосказанности и неожиданно вымотал. На последствия бурной ночи это не спишешь. Возможно, дело в том, что из всех людей, знавших родителей Дазая в лицо, Хироцу — единственный, кто остался в живых. Всем остальным это знакомство сослужило плохую службу — как и всегда, когда речь идёт об опальных боссах якудза. Дазай осторожно отворяет дверь в палату Чуи и, прикрыв её за собой, подходит к кровати. Чуя спит, и Дазай какое-то время просто стоит рядом, жадно рассматривая его: спокойное, пусть и осунувшееся лицо, разметавшиеся по подушке рыжие волосы, то, как размеренно вздымается грудь при каждом вдохе. Дазай думает о том, что они почти ничего не знают друг о друге. Дазай думает о том, что это не имеет никакого значения. — Если надеешься, что я испарюсь от твоего взгляда, то зря, — хрипло сообщает Чуя, не открывая глаз. Дазай аккуратно присаживается на кровать. — Хрен теперь от тебя избавлюсь, хочешь сказать? — Он берёт руку Чуи, холодную как лёд, в свою и согревает её дыханием. — Точно. — Чуя поворачивает голову, сонно, расслабленно улыбается, и Дазаю кажется, что в комнате стало светлее. — Если бы ты дал мне сдохнуть там, проблем было бы меньше. — Ты точно отошел от наркоза? — Дазай целует его ладонь. — Как я мог тебя бросить? Чуя рассматривает его какое-то время с выражением лица, которое Дазай не может истолковать, а потом шепчет: — Я бы тоже тебя не бросил. — Нам нужно уехать, — говорит Дазай, продолжая держать его руки в своих. — Светиться где-то после случившегося слишком опасно. — Ну, — Чуя неловко пожимает плечом и морщится, похоже, от боли, — почему бы и нет? Осталось только выбрать, куда. — Как насчёт Америки? — предлагает Дазай — и ловит себя на мысли, что ждёт ответа Чуи нетерпеливо, как ребёнок, которому пообещали купить любимое лакомство. — Отличная мысль. — Чуя согласно кивает. — Возьмём тачку и поедем. Кстати, первым пунктом должен быть Нью-Йорк. Не спрашивай, почему. Я всегда так хотел, и не вздумай спорить. А потом мы можем махнуть в… Дазай слушает его бесконечную мечтательную болтовню, чувствуя, как в груди словно разгорается веселое, шальное пламя, с каждой секундой становясь всё горячее и ярче. А потом он понимает, что так ощущается радость.