Сатана

***

      Первое, что я увидела, открыв глаза – лес. Тёмный, пронизывающий до дрожи, но при этом сгнивший. Медленно, но верно зрение начало привыкать к этому мраку и я уже могу различить полуопущенные ветки и будто бы сильной рукой гиганта обломанные деревья.       Слева на верхушке единственно уцелевшего дуба сидит, наклонив голову, филин и пронзает своими немигающими глазами, кажется, самую мою суть. С усилием мне удается отвести свой взгляд от него и страх начинает сковывать всё моё тело. Приходит осознание, что я нахожусь на опушке этого полуживого леса, привязанная к какому-то камню.       Секунда. И в дали я начинаю видеть, как ко мне неторопливо двигаются тени. Мозг начинает активно работать, по телу тёплой волной расходится адреналин, и я что есть сил пытаюсь поднять свои руки и освободиться от этих оков, но веревки только сильнее сжимаются на моих запястьях. Я стёсываю их в кровь.       Пока я пытаюсь побороть эту злосчастную веревку, тени приближаются и начинают принимать более ясный облик. Ко мне движутся люди в чёрных балахонах с огромными капюшонами, которые закрывают их лица полностью. Воздух застревает в горле, и вместо крика с моих уст срывается то ли стон, то ли плачь, который не привлекает внимание моих похитителей, а лишь, кажется, наоборот – заставляет их двигаться быстрее.       Тело одолевает дрожь, по лицу начинают скатываться слёзы, но всё это отходит на второй план, когда я вижу, как ко мне подходит один из чёрных капюшонов с кинжалом в руке.       Первая мысль, которая приходит в мою голову: «не хочу умирать», и именно это стучит будто набатом в моей голове всё время, пока человек в чёрном балахоне не ловит мою руку и не поворачивает ладонью вверх. Я срываюсь, шепчу, умоляю, прошу что-то бессвязное, но рука мужчины даже не дрогнула и холодная сталь обрушивается со всей силой на моё запястье.       Чувствую, как мой рот открывается в крике, но не слышу ни звука. Вижу кровь, стекающую вниз по моей руке в какую-то выбоину из камня, но не чувствую боли. Спустя мгновенье все чувства возвращаются с утроенной силой, моё сердце гулко бьётся уже где-то на уровне горла, я всё так же шепчу, слова мольбы и просьбы прощения, хотя не знаю, за что я извиняюсь. Но мужчина в капюшоне остаётся так же хладнокровен, как и был до этого.       Пытаюсь разглядеть сквозь темноту лицо мужчины и понять, какие чувства он испытывает в этот момент: плохо ли ему? Или он упивается той силой, что имеет над связанной девушкой? Но он не даёт мне этого понять и, обходя этот жертвенник, хватает мою вторую руку. Глазами пытаюсь найти того, кто может мне помочь, но вижу лишь, как вокруг начинают смыкаться остальные черные балахоны.       Я уже даже не дёргаюсь, когда сталь снова пронзает кожу. Кажется, что вместе с кровью уходят и все чувства. Мир начинает блекнуть и всё вокруг затягивается дымкой. Из последних сил пытаюсь сосредоточить свой взгляд на капюшоне убийцы. Слышу монотонный распев, вижу смутные очертания вокруг, чувствую, как пространство около нас начинает меняться и в этот момент меня обволакивает тьма.       Толчок. Смутно вижу свет, чувствую жар и больше ничего, тело уже не слушается. Тьма.       Толчок. Свет становится ярче, становится невыносимо горячо, земля начинается дрожать и я вместе с ней. Тьма.       Толчок. Пытаюсь сосредоточиться и снова не уплыть в беспамятство, но это становится непосильной задачей. Кажется, я уже в аду. Иначе, что это? Размытое, нечто огненное красное и, кажется, с рогами на голове стоит на выжженной и разверзнувшейся земле.       Слышу голос – глубокий, притягивающий, подчиняющий: – Глупцы! Ну и зачем же мне одна хиленькая девчушка на алтаре, когда вы стоите здесь передо мной – молодые, сильные, здоровые, и с таким важным видом, будто призвав меня, вы стали повелителями ада?       Человек с кинжалом что-то говорит, но его слова не долетают до меня. Вместо этого я вижу, как взмахом руки этого существа все балахоны поднимаются в воздух и их тела выворачивает под неестественным углом.       Таким же взмахом они падают на землю. Мои глаза закрываются, и посмертная чуть язвительная улыбка застывает на моих губах навечно.