Как сказать "тр_хни меня" по-шведски?

Чимин сглатывает, мягко поворачивая голову из стороны в сторону, катая по мягкой подушке. Это самое большое движение, на которое он способен. Он моргает за повязкой, глаза всё ещё привыкают к окружающей темноте, ресницы скользят по плотной ткани. Он чувствует, как последние наручники застегиваются вокруг его левой лодыжки, мычит, когда Чонгук вытягивает ногу дальше, прикрепляя другой конец ремня к зажимам под кроватью. Когда он заканчивает, Чимин становится совершенно неподвижным. Чонгук распростёр его на кровати, привязав к каждому углу и полностью ослепив. Он проверяет слабину в каждой из своих четырех конечностей, обнаруживая, что ни одна из них почти не поддаётся. Он способен дёрнуться чуть больше чем на сантиметр в любом направлении, иначе будет прикован к кровати. К чести Чонгука, качество материала для ремней и повязки на глазах невероятно высокое. Они удобные, из прекрасного чёрного атласа, пугающие и сексуальные одновременно. Чимин покраснел самым красивым оттенком розового, когда Чонгук впервые достал их из своего шкафа, держа в руках, как какое-то подношение. Чимин провёл пальцами по ткани, дрожа от возбуждения. После очередного страстного поцелуя Чонгук предложил отвезти их обоих обратно в свою квартиру, небрежно объяснив, что «материалы», которые ему понадобятся, находятся там. Чимин онемел от возбуждения, кивнув ещё до того, как Чонгук закончил говорить, очень старательно пытаясь не стащить штаны со своего парня, пока он мчался по улицам, чтобы добраться домой. Чонгук разозлил его ещё больше, как только они вошли в спальню, влажные поцелуи растаяли по углам и превратились в первобытные прикосновения. Одежда была быстро сброшена, терпение давно покинуло их обоих, хотя Чонгук всё ещё казался раздражающе спокойным, когда он отстранился, чтобы ухмыльнуться, объясняя, что ему нужно подготовить Чимина. И тот обнаруживает себя распростёртым голышом на кровати Чонгука, как беспомощная добыча, созревшая и готовая к сбору. Чимин бесчисленное количество раз заверял его в процессе, что он более чем согласен с этим, что бы это ни было. Одна только мысль о том, что его сдерживают и он полностью отдан на милость Чонгука, заставляла Чимина скулить себе под нос. Он был прав, когда решил, что Чонгук — собственнический актив. Чонгук отступает от кровати и наслаждается открывающимся видом. Чимин — потрясающий шедевр мускулов, гладкой кожи, резких контуров. Слабые мурашки уже начали пробиваться по его коже, не скрытой для воздуха, и губы постоянно открыты, чтобы позволить небольшому тревожному дыханию выйти. Атласная повязка на глазах и манжеты создают поразительный контраст с его светлой кожей, впиваясь в плоть ровно настолько, чтобы он почувствовал настоящую беспомощность, при этом не оставляя слишком глубоких отметин. Чонгук делал это раз или два. Он знал, что делает. Чимин ещё немного поворачивает голову, подсознательно отчаянно желая увидеть, хотя прекрасно знал: Чонгук достаточно умело завязал повязку, чтобы она оставалась на месте, несмотря на множество извиваний. Он слышал тихое жужжание кондиционера в гостиной, ясное как день, мог разобрать приглушённые звуки нескольких одиноких автомобилей, проезжающих по улице так поздно ночью, но больше ничего. Чонгук тихо, как тень, ходит вокруг кровати, не скрывая своего пристального взгляда. Чимин, естественно, застеснялся внимания, которое, как знал, он получает, но не мог найти ни одной части себя, которая была бы обеспокоена этим. Он доверял Чонгуку всем: разумом, телом и духом — особенно телом, в данный момент. Чонгук разрезает тишину как нож: — Ты прекрасен, Чимин. Чёртово произведение искусства, — непрошеное хныканье Чимина выскальзывает, он уже так отчаянно тоскует по Чонгуку, дразнящему лишь обрывком голоса. Чонгук доволен реакцией, чувствуя себя опьянённым властью, когда он понимает, насколько отзывчив его красивый парень, как сладко тот отреагирует на приготовленную пытку. — В последний раз, Чимин, стоп-сигналы, ладно? Зелёный, жёлтый, красный. Когда они тебе понадобятся, я хочу их услышать, — Чимин отчаянно кивает — ему уже столько раз вдалбливали эту информацию в голову. Удовлетворённый ответом, Чонгук снимает своё нижнее белье, последний предмет одежды падает в кучу у изножья кровати. Он подходит к Чимину справа, стоит рядом с матрасом, зачарованный видом обнажённой груди парня, двигающейся вверх и вниз вместе с учащённым дыханием. Он следит за тем, чтобы его голос звучал мягко, как нежная ласка, и наклоняется к голове Чимина. — Ты должен расслабиться, мой прекрасный голубок. Мы ещё даже не начали, — он поднимает руку и гладит костяшками пальцев по щеке Чимина, садистски довольный, когда тот поворачивает голову, чтобы проследить за его движением. Затем Чонгук проводит пальцем по краям чужих губ, чувствуя лёгкую дрожь, исходящую от них, наслаждаясь тёплым дыханием, выливающимся на его ладонь. — Я так долго дразнил тебя, хм? Заставил тебя ждать, как подлец, — Чимин кивает на это, поджимая губы, когда палец Чонгука покидает их. Чонгук смеётся. — Мой прекрасный мальчик. Позволь мне сделать так, чтобы тебе было хорошо. Чимин чувствует, что парень покидает комнату, но не может сказать, куда тот идёт. Ковёр слишком мягкий, чтобы раздавались чьи-либо шаги, кондиционер заглушает звук его дыхания, если только он уже не рядом с Чимином. Он действительно лёгкая добыча, раб воли Чонгука, и осознание этого приносит новый укол возбуждения в грудь. Чимин дрожит в тишине, чувствуя, как вокруг паха растекается лужица тепла, когда его воображение буйствует за повязкой на глазах. Губы — тонкие губы, целующие его правую лодыжку. Первое интимное прикосновение с тех пор, как его связали. Чимин трясётся от этого ощущения, беспомощный, когда Чонгук медленно целует его правую ногу. Он останавливается на мгновение, чтобы пососать самую мясистую часть его икры, слегка впиваясь зубами, прежде чем отстраняется. Чимин трясётся, когда губы Чонгука касаются его бедра, поцелуи-бабочки превращаются в сосание, чем выше он поднимается. В этот момент Чон, должно быть, находится на кровати, хотя Чимин, очевидно, слишком взвинчен, чтобы чувствовать погружение в матрас. Чонгук не торопится, целуя всё вокруг, имея полный доступ к самым нежным участкам внутренней части бедёр, учитывая то, насколько широко раскрыт Чимин. Ещё один прилив смущения, смешанный с импульсами возбуждения, охватил Чимина. Как только Чонгук целует выше, почти достигнув того места, где ягодицы Чимина выступают из-под него, он отстраняется. На этот раз Чимин беззастенчиво скулит, хотя на него не обращают внимания. Проходит время, и Чимин дрожит в предвкушении, пока не чувствует эти мягкие губы на том же самом месте его левой лодыжки. Чонгук повторяет движения, тратя одинаковое количество времени на каждую часть, чтобы отразить всё и на другой ноге. Он болезненно тщателен, засасывая кожу на всех тех же участках левого бедра, обнюхивает так же сильно, как и ранее. Чимин прерывисто выдыхает, когда Чонгук наконец целует плоть в области его тазобедренной кости и бедёр, такие нежные ощущения так близко к тому месту, где он больше всего нуждается. Чонгук снова отстраняется. — Чимин, милый. Ты можешь поднять для меня бедра? Чимин молча кивает, страстно желая новых прикосновений, новых поцелуев, ещё Чонгука. Он вдавливает плечи в матрас и выгибается дугой, полностью поднимая таз. Чонгук подсовывает ему под ягодицы толстую подушку и похлопывает по бедру, давая понять, что можно расслабиться. Чимин снова устраивается на подушке, ерзая на мгновение и чувствуя, как ещё одна дрожь тепла проходит через него с тем, насколько он на виду. Если раньше он не чувствовал себя куском мяса, готового быть съеденным, то теперь определенно наоборот. Чонгук с тихим стоном выдыхает при виде этого зрелища, его глаза горят, когда он скользит вверх и вниз по напряжённому телу Чимина. — Чертовски красиво, — бормочет он, хотя Чимин уверен, что сможет расслышать любой шёпот Чонгука в этот момент, учитывая, каким сверхчувствительным стал его слух. Чимин вздрагивает при первом же прикосновении к своей дырочке, удивлённый тем, что Чонгук обошёл всё остальное и направился прямо к призу, к убийству. Он думал, что они будут затягивать ещё больше, но абсолютно не жаловался. Прикосновение быстро запечатляется в мозгу Чимина как влажное, более мягкое, чем подушечки пальцев Чонгука. Воздух вырывается из его лёгких и возвращается обратно, когда язык Чонгука вычерчивает нежные узоры вокруг и над его дырочкой. Его губы оставляют случайные, лёгкие, как пёрышко, поцелуи вокруг этого места, благоговейно поклёвывая нежную кожу. Голова Чимина откидывается назад, вытягиваясь к изголовью, мышцы на шее напрягаются, когда он мычит. Чонгук с лёгкостью лижет задницу Чимина, обожая то, как он разжимается и сжимается для него. Чон погружает свой язык внутрь и наружу, снова и снова, почти не вырываясь с каждым толчком, но всё равно дразня. К тому времени, как выдохи Чимина всё больше и больше напоминают стоны, Чонгук берёт себя в руки. Он сжимает губами дырочку и мягко сосёт, отпуская только для того, чтобы поцеловать кожу, прежде чем повторить. Он продолжает эти приливы и отливы в течение жестокого количества времени, нарушая шаблон, чтобы лизнуть Чимина для всего лишь вдоха, прежде чем снова сосать. Чимин мотает головой взад и вперёд по подушке, напевая и скуля, неуверенный, хочет ли он, чтобы Чонгук продолжал это делать или никогда не прекращал. Он почти уверен, что в любом случае мчится на небеса. Чонгук, наконец, отстраняется, оставляя кожу Чимина холодной на воздухе от того, насколько она стала гладкой. В этот момент грудь Чимина сильно вздымается, он уже так взвинчен и блаженно не знает, что Чонгук всё ещё припас для него. Его прекрасный, беспомощный голубчик. Чимин пытается выровнять дыхание, теперь полностью приспособившись к темноте и сфокусировавшись на присутствии Чонгука рядом с ним. Это будет долгая ночь. Палец танцует вокруг его входа, скользкий, гладкий и легко скользящий, покрытый смазкой. Это прикосновение заставляет Чимина ещё раз пошевелить бёдрами, но другая рука Чонгука поднимается, чтобы схватить бедренную кость, крепко прижимая её к подушке. Смысл ясен: оставайся на месте. Чимин бесстыдно стонет, когда палец скользит в него, почти не чувствуя сопротивления, но всё же такая прекрасная тяжесть внутри него после того, как он весь день жаждал быть наполненным. Чимин был прав насчёт рук Чонгука — эти пальцы созданы, чтобы быть у него в заднице. Даже просто один такой длинный, такой твёрдый, дразнящий его стенки с таким восхитительным давлением. Чонгук толкает его внутрь и наружу, сначала неглубоко, прежде чем трахать его до костяшек пальцев при каждом толчке. В то время как Чимин отвлекается на темп, он добавляет второй, его указательный палец легко присоединяется. Чимин мычит на растяжке, будучи так хорошо разогрет, что пальцы в этот момент являются облегчением. Чонгук продолжает какое-то время только с этими двумя, крутя их вокруг и трахая ими Чимина с разной скоростью, пристрастившись к тому, как дырочка Чимина сжимается, когда он получает удовольствие. Он начинает толкаться пальцами быстрее, всё больше ускоряясь, пока Чимин не начинает громко кричать при каждом толчке по простате. Другая рука Чонгука всё ещё удерживает его, большим пальцем выводя твердые круги на чувствительной коже тазобедренных косточек. Он способен только лежать и принимать это, чтобы его трахнули, и ничего больше. Чимин абсолютно уверен, что это рай. Когда он чувствует, как оргазм растекается по его конечностям и паху, Чонгук останавливается. Чимин предвидел это, но всё же обнаружил, что плачет, как отчаявшаяся шлюха, скуля отрывисто: «Нет, нет, нет», — когда его кульминация отступает, снова вне досягаемости. Чонгук наклоняется, чтобы оставить крепкий поцелуй на животе, чуть ниже пупка, и полностью вытаскивает пальцы. Чимин сжимается и разжимается вокруг пустоты, и Чонгук упивается этим видом. Следующее давление, которое он ощущает на своём входе, сильнее, чем любая часть тела Чонгука, и затуманенный разум Чимина медленно приходит к выводу, что это силикон, входящий в него. Предмет толщиной примерно с два пальца Чонгука, гладко закруглённый и смазанный. Чимин задыхается, когда силикон медленно входит в него, и только после полного проникновения чувствует, как оно расширяется наверху, плотно прижимаясь к опухшей простате. На конце игрушки есть ещё один выпуклый выступ, на этот раз изогнутый, чтобы упираться в промежность и слегка задевать яйца теперь, когда он полностью внутри него. Чимин содрогается, полный отчаяния, когда Чонгук убирает руку и позволяет ему приспособиться к весу массажера простаты. Чонгук откидывается назад, увлечённый видом чёрного силикона, показывающегося из Чимина, так хорошо сочетающегося с ремнями и повязкой на глаза. Он как милый маленький подарок Чонгука, весь завернутый и готовый для него. Чимин сжимает игрушку, извиваясь теперь, когда Чонгук отпустил его, напрягаясь только от ощущения, что она затыкает его. Независимо от того, насколько приятна эта наполненность, Чимин ловит себя на том, что надувает губы. Он хочет Чонгука, горячего и пульсирующего внутри него, а не эту искусственную длину. Чонгук наблюдает, как тот корчится и хмурится, явно наслаждаясь давлением внутри себя, но ненавидя отсутствие контакта с парнем. Это мило, даже забавно, и Чонгук чувствует, как внутри него лопается ещё один пузырь садистского удовлетворения. Время для настоящего веселья. Как только Чимин считает, что полностью приспособился к ощущению массажера внутри себя, тот оживает. Он знал, что в какой-то момент это произойдёт, но вибрация всё ещё заставляла его бёдра соскакивать с подушки, ноги боролись со своими путами, пытаясь сомкнуться — всё напрасно. Он дёргается от ощущений, громко задыхаясь, когда головка игрушки остаётся уютно устроенной там, где ей и положено быть. Чувствительная кожа вокруг его яичек пульсирует в такт мягким вибрациям, постоянным buzz, buzz, buzz, buuuuzzzzzz, что бесконечно повторяются внутри и вне него. Он знает, что настройка низкая, чтобы дразнить, держать его в напряжении, не давая ему силы на преодоление, но это всё ещё восхитительная агония. Чонгук может оставить его здесь так долго, как захочет, и Чимин примет это решение. У него нет выбора. Едва заметное прикосновение кожи к ступне левой ноги заставляет его подпрыгнуть ещё раз, вся его левая нога напрягается в ожидании повторного касания. Когда этого не происходит, Чимин немного расслабляется, медленно погружаясь обратно в матрас и сосредотачиваясь на постоянных вибрациях внутри себя. Его чувство безопасности недолговечно, когда зеркальное прикосновение прослеживается вверх по ступне его правой ноги на этот раз, немного более определённо, достаточно, чтобы сообщить Чимину, что Чонгук провёл подушечкой пальца. Он снова напрягается, губы сжимаются в тонкую линию, когда он дрожит, неосторожно сжимая массажёр и направляя его сильнее на свою простату. Чимин слабо стонет, заставляя себя ещё раз расслабить мышцы и откинуться на подушку. Чонгук впитывает эту реакцию, смакует её, как хорошее вино, и тут же решает, что будет держать Чимина в таком состоянии как можно дольше. Он хочет увидеть, как парень заплачет, прежде чем закончится ночь. Чимин не успевает собраться с силами, ничего не подозревая, когда чужой указательный палец танцует по его грудной клетке. Он напрягается, чтобы отодвинуться от него, но может только слегка дёрнуть туловищем, палец Чонгука легко следует за ним. Чимин пищит, когда палец скользит вверх к его подмышке, оставляя следы на коже, вызывая паническое хихиканье с его красивых губ. Чонгук щекотал его. Его кожа покрывается мурашками, охлаждённая воздухом, но разгорячённая от бурлящей крови. Массажёр безостановочно гудит внутри него, доя его бедную простату с каждым непроизвольным сжатием мышц Чимина. Его дырочка продолжает всасывать игрушку, сужаясь, чтобы оставаться идеально зажатой внутри него. Чонгук ухмыляется про себя, поднося три пальца к самой мясистой части живота Чимина и проводя ими вверх и вниз, от бедра к бедру, а затем снова вверх. Сердце Чимина напрягается от этого ощущения, жалкий хор всхлипываний, искажённых стонов и истерического хихиканья льётся из его рта, как самая прекрасная симфония, которую когда-либо слышал Чонгук. Он бьётся головой о подушку, бессмысленно сжимая кулаки, поджимая пальцы и сгибая ноги от того, как напряглись его мышцы. Чимин очень, очень боится щекотки, и Чонгук знает это — это жестоко и несправедливо, пытка, которая лучше всего подходит для того, чтобы довести Чимина до такого отчаяния, о котором он никогда не думал. Чонгук снова спускается к ногам парня, на этот раз обдувая прохладным воздухом ступню одной ноги и щекоча пальцами другую. Он переключается, когда скулёж Чимина достигает кульминации, позволяя ему успокоиться ровно настолько, чтобы бояться, что Чонгук переместится на другое место его тела, прежде чем бедные ноги снова попадут в засаду. Он даже высовывает язык, чтобы лизнуть нежную полоску на ступне, и Чимин визжит на это, сгибая ногу и выгибая спину над матрасом, бёдра едва отрываются от подушки. Массажёр никогда не сдаётся, тот же самый шаблон доводит его до грани безумия, поскольку он усугубляет собственные страдания каждый раз, когда зажимает его, смущающая лужа предэякулята уже остывает на его животе, куда она почти постоянно вытекает из его нетронутой головки. Чонгук — эксперт, он никогда не увеличивает интенсивность или не изменяет темп, просто позволяет Чимину диктовать свою собственную пытку тем, насколько хорошо он контролирует себя под натиском щекотки. Чимин уверен, что у него было по крайней мере два или три оргазма, которые нарастали и снова опускались внутри него, как наполняющийся и наполняющийся воздушный шар, удовольствие достаточное, чтобы чрезмерно возбудить его, не принося никакого истинного удовлетворения, никакой формы освобождения. Это самая восхитительная агония, которую он когда-либо испытывал в своей жизни. Его кожа словно горит, по спине пробегают мурашки, и каждый мускул в теле напрягается в ожидании новой атаки. Его глаза зажмурены за повязкой, ноги трясутся от того, как туго он их держит, кулаки дрожат, когда очередная волна удовольствия захлёстывает его, не принося оргазма. Он чувствует себя как натянутая тетива лука, которая вот-вот лопнет. Именно так, как хочет Чонгук. Для своего грандиозного финала Чонгук полностью склоняется над Чимином, становясь на колени между его раздвинутыми, трясущимися бёдрами. Ему нужно короткое мгновение, чтобы оценить дрожащее месиво мальчика под ним: щёки пылают розовым, гибкие мышцы прыгают под кожей, его прекрасный, толстый член трогательно капает, подпрыгивая каждый раз, когда он дёргается и толкается. Несмотря на всё это, Чимин не произнёс ни единого слова протеста. Он никогда не умолял Чонгука о пощаде, никогда не выкрикивал никаких возражений. Он просто принимал всё это, всхлипывая и лихорадя, но никогда не жаловался в открытую. Хороший мальчик Чонгука. Его тёмные глаза впились в тело Чимина, язык выскользнул наружу, чтобы облизать губы. Он поднимает обе руки вверх и мягко проводит пальцами вниз по обеим сторонам торса Чимина, начиная от подмышек и продвигаясь вниз к бёдрам, шевеля пальцами на ходу. Чимин подпрыгивает и визжит, бёдра немного дёргаются вверх, прежде чем рухнуть обратно, чувствуя, как первая слеза выскальзывает, когда Чонгук повторяет процесс сверху. Его простата пульсирует в этот момент, отчаянно нуждаясь в облегчении от атакующих её ощущений, гиперстимулируется каждый раз, когда его мышцы сокращаются. Чонгук сжимает пальцы вокруг талии Чимина после последнего движения вниз, безжалостно щекоча кожу, впитывая каждый жалобный звук, издаваемый парнем. Он наблюдает, как из него вытекает очередная порция предэякулята, видит, как сжимается его грудь, когда панический смех превращается в истерику. Когда он поднимает глаза и видит влагу, стекающую по частям повязки, Чонгук смягчается. Он остаётся стоять на коленях между ног Чимина, опуская руки на матрас по обе стороны от его плеч. Его лицо нависает над лицом Чимина, он злобно доволен тем, что безумное тяжёлое дыхание вываливается из чужих губ и веером расходятся по рту Чонгука. Его ухмылка Чеширского кота растягивается на лице, когда он наклоняет голову, криво самодовольный и готовый поглотить Чимина целиком. — Цвет, мой голубок? Голова Чимина дёргается, когда он осознает близость Чонгука к нему, глаза моргают, открываясь за тканью. Чонгук видит, как шестерёнки в голове Чимина пытаются повернуться, и понимает, что тот всё ещё пытается отдышаться. Он поднимает одну руку, чтобы нежно обхватить шею Чимина, вызывая толчок коленом от мальчика, когда его тело инстинктивно дёргается от любого контакта. Улыбка Чонгука смягчается. — Дыши для меня, Чимин, дыши и скажи мне свой цвет. Чимин кивает, почти незаметно, делает прерывистый вдох через нос перед тем, как задержать дыхание. На выдохе ему удаётся выдавить неустойчивый «зелёный» звук. Чонгук награждает его нежным поцелуем в щёку за его усилия. Чимин делает всё возможное, чтобы расслабиться, чувствуя себя более возбуждённым, чем когда-либо в жизни, тело как живая проволока, улей нервов гудит и готовится к следующему удару. Пока он пытается вернуть хоть какое-то подобие сознания своему затуманенному мозгу, массажёр выключается, позволяя его нижней половине полностью расслабиться впервые за несколько часов. Его выдохи тяжелы, облегчённы, бёдра всё ещё подёргиваются от издевательств. Его плечи сутулятся, насколько это возможно, мышцы конечностей неохотно следуют его примеру, по-прежнему напряжённые и готовые к неожиданной атаке. Ровное дыхание Чонгука ощущается у его левого виска, когда он чувствует лёгкое углубление в матрасе — младший, должно быть, кладёт голову рядом с головой Чимина, остальная часть его тела всё ещё нависает над распростёртым телом Чимина. — Ты хочешь продолжить, Чимин? Хм? Звучит нормально? Чимин вытягивает шею, отчаянно пытаясь приблизить своё лицо к лицу Чонгука, отчаянно желая ощутить прикосновение его губ после всего, через что он прошёл. Он всё ещё боится, что Чонгук снова будет щекотать его, пока его бдительность ослабевает. Он ловит себя на том, что кивает, не вкладывая в это никакой мысли, не зная и не заботясь о том, собирается ли Чонгук продолжать эту декадентскую пытку или намеревается двигаться дальше. Несмотря на новый ад вынужденного удовольствия, который ему пришлось пережить, он не хочет ничего больше, чем остаться здесь, пленённый и податливый для своего парня. Он хочет всё и вся, что Чонгук даст ему, заставит его взять. Чонгук не удовлетворён резким движением головы, позволяя своей руке скользнуть вверх, чтобы нежно провести пальцами по коже щеки Чимина, опухшей и розовой от его усилий. — Поговори со мной, Чимин-хён. В голосе Чонгука слышится тревога, что Чимин хочет уйти. — Чонгуки, у меня к тебе просьба, — его голос напряжённый и хриплый — это его первая связная фраза за долгое время. При этих словах Чонгук поднимает голову с матраса, его глаза блуждают по лицу Чимина, задерживаясь на повязке, как будто он тоже его видит. — Что случилось, хён? Чимин мягко улыбается, тяжёлое дыхание всё ещё выходит из его губ, а не из носа. — Поцелуй, Чонгуки. Глаза Чонгука расширяются, уголки его губ уже приподнялись, озадаченный и влюблённый. Он целует Чимина со всей нежностью, на которую только способен, по-прежнему страстно, но мягко, как нежная соната. Губы Чимина распухли и потеплели, прижавшись к губам Чонгука, поцелуй помог ему прийти в себя и вернуть кровоточащее сознание в его тело. Чонгук откидывает назад лишь волосы, глядя на Чимина с любовью, поражённый до глубины души. Улыбка Чимина отражает его собственную. Два больших пальца отталкиваются от яблок на щеках парня, приподнимают повязку и кладут её на лоб Чимина. Он моргает от внезапного света, зажмуривая глаза, прежде чем решиться открыть их снова. Он больше привык к темноте, чем думал. Его глаза сразу же фокусируются на лице Чонгука, ловя ласковую улыбку. Он ошеломлённо моргает, испытывая большее облегчение, чем ожидал, от того, что зрение восстановилось. Чонгук наклоняется, чтобы оставить ещё один целомудренный, долгий поцелуй на его губах, одержимый тем, как губы Чимина сжимаются, чтобы преследовать его каждый раз, когда он отстраняется. Эти пухлые губы были бы его смертью. Наконец Чимин позволяет своему взгляду опуститься вниз, впитывая вид обнажённой груди Чонгука, как умирающий человек. Его губы остаются приоткрытыми, язык тяжёлеет во рту, когда он смотрит всё ниже и ниже, понимая, что ещё не видел Чонгука полностью без одежды, прежде чем ему завязали глаза. Он потрясённо молчит от того, как великолепен мужчина над ним. Чонгук приподнимается на четвереньки, чтобы Чимину было лучше видно, наблюдая за его реакцией, как ястреб, ловя резкие вдохи и полуприкрытые глаза. — Я бы хотел продолжить, Чонгуки. Мне бы очень хотелось продолжить, если ты не против, — Чимин выдыхает, наконец-то поднимая глаза, чтобы встретиться взглядом с Чонгуком, чувствуя, что эти большие карие глаза видят его насквозь. — Всё что угодно, мой голубок, — Чонгук оставляет последний, долгий поцелуй в уголке рта Чимина, на этот раз садясь на корточки, когда тот отстраняется. — Всё что угодно в этом мире. Чимин наблюдает, как Чонгук приступает к работе, подползая к его скованным запястьям и ослабляя ограничители. — Давай начнём с того, что вытащим тебя из этого, — как только левая рука Чимина освобождается, Чонгук подносит её к губам, нежно клюёт и утыкается носом в запястье Чимина. Он наклоняется и повторяет движение с правым запястьем, мягко опуская его обратно на кровать, как только заканчивает. Волна нежности захлестывает Чимина, потрясённого разницей в поведении между этим Чонгуком и тем, который безжалостно щекочет его в пределах полудюйма от его жизни. Он абсолютно влюблён в них обоих. Затем идут лодыжки Чимина, каждую из которых потирают твёрдые большие пальцы Чонгука и осыпают поцелуями, как только они освобождаются. Когда он заканчивает, Чимин лениво вытягивает руки над головой, ноги сцепляются, когда они тянутся прямо вниз. Он сразу же вспоминает о силиконовой игрушке, всё ещё находящейся у него в заднице, мышцы вокруг неё напрягаются от растягивания, но стимуляция — ничто по сравнению с агонией всего несколько мгновений назад. Чимин расправляет плечи, опускает руки, подтягивает ноги к груди, переворачивается на бок, сворачивается клубком и крепко обхватывает себя руками. Массажёр толкается внутри него, изгибаясь, чтобы приспособиться к изменению его положения. Чонгук наблюдает за всем этим с мёдом, капающим из его глаз, откинувшись назад, чтобы позволить своему ангелу устроиться поудобнее. Чимин был так добр к нему, что теперь он выглядел как кот, который получил сливки, несмотря на то что ни один из них не кончил — пока. Чимин прижимается щекой к подушке, когда говорит, глаза закатываются, находя Чонгука: — Чонгук-а? Ты можешь вынуть это? — его губы вытягиваются в конце предложения, чертовски скромно. Чонгук кивает, тихо напевая, прежде чем двинуться вперед, чтобы лечь позади Чимина свободной ложкой. Он наклоняет голову, чтобы поцеловать и покусать сзади шею парня, в то время как рука находит его задницу, два пальца нажимают на основание силикона с несколькими короткими импульсами, которые заставляют Чимина скулить в подушку. Чонгук прячет ухмылку в плечо Чимина, медленно впиваясь зубами в его мускулы. Сжалившись над своим и без того взвинченным возлюбленным, Чонгук осторожно вынимает игрушку, силикон плавно выскальзывает наружу, и Чимин впервые за всю ночь чувствует себя опустошённым. Чонгук выбрасывает игрушку с кровати и сокращает расстояние между его и Чимина телами, бочком подбираясь к нему и обхватывая руками чужой торс. Их ноги естественно переплетаются, как будто они спали вместе в этом положении тысячу ночей назад. Он вздыхает, наслаждаясь спокойствием момента, зарываясь лицом в волосы Чимина. Чонгуку только начал погружаться в умиротворение момента, когда услышал невнятное ворчание, доносящееся спереди, приглушённый и неразборчивый карамельный голос Чимина. Он моргает, открывая глаза, и, изогнув бровь, спрашивает: — Что это было, хён? В ответ раздаётся такой же шёпот, не более слышимый, чем раньше. Чонгук поднимает правую руку с живота Чимина и вслепую гладит его по голове, чувствуя, как ¾ прекрасного лица парня вдавлено в подушку, почти полностью задушив губы. Чонгук хихикает, уткнувшись носом в мягкие пряди волос Чимина. — Эта подушка, должно быть, очень хорошо целуется. Чимин шлёпает его по руке в отместку, наконец поднимая лицо достаточно, чтобы проговорить ясно: — Отвали, ты меня измотал. Чонгук снова смеётся, опуская руку вниз, чтобы крепко прижать Чимина к себе. — Мм, я же говорил тебе, что я Эканс. Я буду держать тебя в таком состоянии, пока время не остановится. — Романтично, Чонгуки. Если ты спросишь меня, больше похоже на верёвочного кролика. — Совершенно уверен, что это означает, что мне нравится быть связанным, хён. Чимин пожимает плечами: — Есть только один способ узнать. Они оба тихонько хихикают, плавая в атмосфере, которая балансирует на грани между интимностью и домашним уютом. Чимин немного сдвигается в захвате Чонгука, намеренно прижимаясь задом к его паху. — Это то, что ты имел в виду, когда спрашивал, хочу ли я продолжать? — У меня было много планов. На самом деле, до сих пор, — Чонгук тянет ладонь вниз к бедру Чимина и ещё ниже, позволяя своим пальцам танцевать по коже внешней стороны бедра Чимина. — Просто хотел дать тебе передышку, если понадобится. Чимин громко фыркает: — То, что ты мистер рыцарь, в первую очередь так расстроило мою похотливую задницу — всё целомудренно и уважительно, полное дерьмо. Чонгук откровенно смеётся над этим, медленно перемещая свою руку с внешней стороны бедра Чимина внутрь. Он одновременно толкает парня вперёд, заставляя его подтянуть колено, чтобы удержаться на кровати. Чонгук прижимается бёдрами к заднице Чимина, позволяя своей руке скользнуть по внутренней стороне бедра Чимина, дразняще близко, но не касаясь того места, где больше всего нужно. Чонгук поднимает голову, чтобы прикусить мочку уха Чимина, облизывая её, прежде чем оставить после себя мягкий поцелуй. — Тогда скажи мне, чего ты хочешь, Чимин. Я уже достаточно повеселился. Скажи мне, что нужно твоей бедной похотливой заднице. Чимин снова утыкается лицом в подушку, взволнованный тем, как легко Чонгук порхает от пушистого и глупого до несправедливо сексуального. Он двигает бёдрами вверх и назад, прижимаясь к Чонгуку, безмерно довольный твёрдостью, которую ощущает, прижимаясь к его половинкам. — Я хочу того же самого, чёрт возьми, чего хотел с самого первого дня, Чонгуки. Я хочу, чтобы ты трахнул меня, — он покачивает бёдрами из стороны в сторону, позволяя своей заднице мучительно, мимолетно касаться Чонгука. — Я хочу быть не в состоянии сделать хоть один шаг завтра. Я хочу, чтобы ты, блять, вставил в меня, и я хочу, чтобы ты сделал это сейчас. Чонгук мрачно посмеивается, умиляясь, как сильно его ангел жаждет быть разрушенным. Он обещал, что даст ему всё что угодно, и он это сделает. — Всё, что тебе нужно было сделать — это попросить, Чимин-хён, чёёёрт возьми, — он стискивает бедро Чимина, прижимая его член к нему тем же плавным движением. — Я весь твой. Он высвобождается из объятий Чимина и опускается на колени позади него, прижимая обе руки к божественной заднице. Чонгук разминает пухлые ягодицы, время от времени слегка проводя ногтями по коже, затем переключается на ритмичное сдавливание. Он раздвигает их только для того, чтобы увидеть розовую дырочку Чимина, растянутую и готовую для него. Чимин хныкает и вздыхает под этими заботами, его щека покоится на подушке, а губы постоянно приоткрыты, чтобы издавать приятные короткие звуки. Это то, что его задница заслужила за всё это время. Полное и ничем не отвлекаемое внимание Чонгука. Чонгук неохотно отпускает одну половинку, чтобы дотянуться до смазки, чувствуя себя всё более и более голодным, чем дольше играет с Чимином. Он облизывает себя и покрывает три пальца жидкостью, прежде чем оставить бутылку и лечь за Чимина ещё раз. Чимин немного двигается, чтобы полностью устроиться поудобнее, держа правую ногу поднятой вверх и в сторону. Три толстых пальца оказываются внутри него прежде, чем он осознает это, растяжка ничего, кроме приятного, после всего, через что он прошёл. Чимин выдыхает, когда они входят, уже привыкнув к ощущению рук Чонгука. Он рассеянно размышляет, сможет ли он убедить Чонгука как-нибудь отвезти его обратно в IKEA и потрогать его пальцем в одном из выставочных залов. Пища для размышлений. Чонгук опускается, чтобы осыпать поцелуями шею Чимина, опьянённый тем, как его задница всасывает пальцы, как будто она действительно голодна, жаждет быть заполненной Чонгуком и только им. Он вытаскивает свои пальцы и хватает бедро Чимина, выравнивая член и проводя головкой над отверстием Чимина, наслаждаясь бессмысленным стоном, который вырывается из Чимина только от искушения. Чимин действительно был голоден до члена. Он толкается достаточно, чтобы головка вошла, крепко удерживая Чимина и не давая ему откатиться назад, чтобы принять остальную часть члена. — Такой нетерпеливый, — насмехается Чонгук, толкаясь так неглубоко. — Грязная маленькая голубка просто хочет, чтобы её наполнили. Чимин беззастенчиво стонет, слишком зацикленный на весе в своей заднице, чтобы возразить. Наконец, впервые за весь вечер у него возникло трение, и Чонгук чувствует, как его оковы ломаются, полностью трахая Чимина. Он делает плавные круги бёдрами, вжимаясь в него и содрогаясь, когда стенки Чимина сжимаются вокруг него от этого движения. Он отстраняется, нетерпеливый и поглощённый похотью, просто чтобы снова толкнуться в Чимина. Это сильнее прижимает Чимина к матрасу, щёки и губы сливаются на подушке, глаза закрываются от удовольствия. Чонгук принимает темп и плавно поддерживает, трахая его глубоко и твёрдо, устойчивый ритм, который заманивает их обоих всё ближе и ближе к кульминации, прежде чем они осознают это. Грязные звуки шлепков кожи о кожу отдаются эхом, почти громче, чем отрывистые стоны Чимина. Чонгук тяжело дышит и стонет в кожу Чимина, притягивая его бёдра ближе, в то время как остальная часть его тела вдавливается в матрас; их тела больше похожи на одно массивное существо, чем на две отдельные части. Это всё, о чём мог мечтать Чимин, и даже больше. Чонгук — это гораздо больше. Чимин кончает первым, так долго сдерживаемый и измотанный, изливаясь на простыни и скуля на каждом выдохе, когда Чонгук продолжает трахать его, кажется, только ускоряясь, чувствуя, как Чимин сжимается вокруг него. Он так давно не кончал, не трогая себя, уверен, что это благодаря стимулирующим пыткам, через которые его тело прошло этим вечером — умелые руки Чонгука так хорошо заботились о нём. Чонгук кончает вскоре после этого, садистски зависимый от повышения тона голоса Чимина, когда он трахал его с чрезмерной стимуляцией, к тому, как его тело тает и позволяет Чонгуку брать, брать, брать даже после всего. Они оба тяжело дышат, скользкие от пота и опьянённые близостью. Чонгук не пытается выйти, просто падает на спину Чимина и обвивается вокруг него, ухмыляясь мгновенным жалобам Чимина на жар и липкость. — Как только я снова почувствую свои ноги, Чон Чонгук, я убью тебя нахрен. Чонгук чмокает носом в затылок Чимина, не обращая внимания на прилипшие к нему капельки пота. — Ой, Чимин-хён, ты старый слабак. Чимин ворчит и сердится, извиваясь под тяжёлым телом Чонгука, его конечности действительно ощущаются как желе, расплавленное под нагревательной лампой. Его ещё никогда не трахали так хорошо, так тщательно — его задница всё ещё непроизвольно сжималась вокруг размягчающейся длины Чонгука, не готовая снова опустеть. Может быть, они могли бы так спать. Чонгук нежно целует его в затылок: — Мой милый маленький пельмешек. Или, может быть, Чимин действительно убьёт его.

***

— Милый, мы можем вернуться в IKEA сегодня вечером? — спрашивает Чимин из-за стойки, удобно устроившись на барном стуле и поедая йогурт. — М? Зачем? — отвечает Чонгук из гостиной. Он берёт ещё йогурта, проговаривая с ложкой во рту. — Нет особых причин. Хочу ещё раз взглянуть на тот матрас.