Часть 5
9 ноября 2020 г. в 15:09
Питерский концерт прошел «на ура», но напряжение в группе было все заметнее. Шклярский влетел в гримёрку, уложил гитару в футляр и, как только в дверях показался Леонид, широким быстрым шагом вышел оттуда. Кирнос очень удивился, чуть не отпрыгивая от друга.
— Да что ты, бляха муха, как носишься!
— Оставь, Лёнь, — клавишник силой заставил мужчину не броситься за Эдмундом.
Пикник зашли в гримёрку, начали собираться. В дверь постучали, и в проёме появилась лохматая блондинистая голова.
— Марат! — Святослав махнул рукой, чтобы тот зашёл.
— Концерт — огонище, ребят! — парень прошел глубже, закрыв за собой дверь, но не смел сесть рядом с музыкантами: все-таки пока он ещё не на такой короткой ноге с ними.
— Да, в этот раз приняли ещё жарче, чем в Москве, на удивление.
— Марат, слушай, — Сергей подошел к нему, приобнимая за плечи.
— Да? — он поднял ясный взгляд на Воронина, чуть напрягаясь от неожиданных прикосновений.
— Присядь, пожалуйста, а то как-то некомфортно, что ты стоишь, ей-богу!
Мужчина добродушно улыбнулся в усы, подталкивая Марата к дивану.
Тем временем Шклярский стоял за кулисами, наблюдая за толпой фанатов, которые не спешили расходиться. Он чувствовал себя волком, который должен сейчас, на охоте, загнать зайца, оленя, хоть кого-то, чтобы его стая выжила, чтобы не умереть.
— Эдмунд Мечиславович?
Кто-то невесомо коснулся его плеча. Фронтмен Пикника вздрогнул. Сзади подошёл охранник, которого они знали с самых первых своих концертов. Он был старожилом здесь.
— Здравствуй, Никита Алексеевич, — улыбнулся музыкант.
— Чего стоишь тут? Все твои домой торопятся.
— Да вот…
Тут он заметил в толпе барышню, прижатую движением к стене. Она пристально, с восторгом и ожиданием в глазах, смотрела на кулису, за которой стоял Эдмунд. Он понял, что она не станет его выдавать, и улыбнулся.
— Слушай, Никита Алексеевич, а ты мог бы меня провести вон к той боковой двери?
— Конечно, какие вопросы.
Через пару мгновений Шклярский осторожно и быстро открыл дверь. Та девушка все ещё была здесь.
— Барышня, — позвал он тихо.
Она испуганно обернулась, но когда увидела, кто ее окликнул, восторг переполнил ее грудь.
— Вы? — выдохнула фанатка.
В ответ Эдмунд схватил ее за руку, затягивая в служебное помещение. Все произошло так быстро, что она не успела и мяукнуть.
— У меня к вам поручение, милая моя, — фронтмен напустил на себя всю таинственность, на какую был сейчас способен.
Его сердце билось со скоростью света, дыхание сбивалось, но он старался контролировать себя.
— Ко мне?
Кажется, девушка была тоже крайне удивлена. И это ещё мягко говоря: ее руки подрагивали, зрачки были расширены, грудь часто поднималась.
— Вы должны будете пойти со мной, не задавая никаких вопросов.
Она кивнула, и Эдмунд, осторожно взяв ее за запястье, потянул за собой. Они пришли к гримёркам. Шклярский открыл первую попавшуюся, втягивая барышню в потёмки комнаты.
— А что…
— Никаких вопросов, я же просил, — мягко проговорил музыкант.
Эдмунд, не включая свет, провел фанатку глубже в гримёрку, усадил на диван. Чуть отстранившись, он склонил голову.
— Спасибо вам большое. Вы спасаете мне и моим близким жизнь.
— Не понимаю…
— И не нужно, — Шклярский отвернулся, отходя дальше от нее.
Черная дымка поползла по полу, окутывая ноги девушки…
— Эдмунд! Где ты ходишь? Там уже сцену почти собрали! — Леонид насупился, недобро глядя исподлобья на друга.
— Все получилось? — клавишник подлетел к Шклярскому, хватая за плечи.
— Да, — выдохнул музыкант.
Он перевел взгляд на диван, где тихо сидел Марат, что-то вертя в руках. Фронтмен Пикника улыбнулся Сергею, осторожно убрал его руки.
— Все хорошо. И все будет хорошо. Давайте собираться.
Последующие концерты шли как по маслу, Эдмунда почти не мучала бессонница, приследовавшая его уже больше двух месяцев. Они его обещали оставить в покое до конца зимы. Удивительная щедрость на самом на деле…
Марат ездил с Пикником, помогал Эду договариваться с организаторами, перекладывая на себя большую часть обязанностей. Шклярский буквально делал из него директора группы. На вопросительные взгляды товарищей отвечал, что так будет легче и лучше.
— Нам всем стало проще работать, согласитесь. За время когда Марат, грубо говоря, вступил в должность, я набросал уже достаточно стихов и мелодий, которые требуют общей большой доработки.
Музыкантам сложно было не согласиться: хоть и контролируемый Шклярским, но теперь Марат следил за подготовкой на площадке, созванивался с организаторами.
Воронин, однако, бунтовал больше остальных.
— Эдмунд, ни к чему хорошему это не приведет!
— Да что ты бухтишь постоянно, как дед! Ну в самом деле!
— Почему как дед?.. Я просто говорю, что…
Но Шклярский махал руками, недовольно жмурясь.
— И слышать ничего не хочу!
С каждым днём он все больше привязывался к этому блондинистому существу. Он замечал, что долго задерживает взгляд на широкой спине, ладных плечах, стройных ногах Марата. Он мог подолгу наблюдать за тем, как Корчемный прыгает по сцене и в зале, собирая аппаратуру, корректируя свет и слушая правильное звучание. Музыкант не мог также не заметить, как и сам парень бросает на него ласковые взгляды, но каждый такой пойманный Шклярским взгляд сопровождался мгновенным смущением, краснеющими щеками и глупой улыбкой.
Воронин и Шклярский сидели в кафе рядом с отелем. Зима разгулялась во всю свою силу: снег валил огромными хлопьями, щедро укрывая чистым белым покрывалом улицы города, где завтра у Пикника будет концерт.
— Вы как дети малые, ей-богу!
— Серёж, ты вот умный, развитый человек. Скажи мне, почему тогда выдаешь такие дурацкие фразы?
— Уже три месяца с хвостом Корчемный катается с нами. Уже три месяца с тем же хвостом ты, — тут Эдмунд едва заметно шикнул на друга, указывая взглядом ему за спину.
К столику подошёл Святослав с Маратом. Они были как два сугроба, но глаза их светились детской радостью.
— Чего вы тут уселись? На улице так хорошо!
— Мне, как вечно мерзнущему, и в помещении неплохо, — Эдмунд оглядел товарищей, невольно улыбаясь.
— Да там и не холодно вовсе, а даже наоборот! Самое оно, чтобы нагуляться, надышаться перед завтрашним, — Марат весело глянул на Воронина. Клавишник тоже улыбался в усы. — Не хотите, как хотите.
— А что Лёня?
— Лёня сказал, что не выспался.
— Свят, — фронтмен Пикника заговорщически улыбнулся басисту. — Идите-ка, разбудите этого медведя. Удумал ещё он — спать!
Образцов переглянулся с Корчемным. Оба кивнули поляку и вышли из кафе.
— Я даже и забыл, что хотел тебе сказать…
— Может, оно и к лучшему, Серёж, может, и к лучшему…
Шклярский отпил чай из чашки, наблюдая за тем, как мужчины перебежали дорогу к отелю.
В мыслях всплыло то, как он надумывал и придумывал себе на «зимних каникулах» план по переселению Марата в Питер, как думал о том, что было бы неплохо, если бы он жил совсем рядом с ними.
Сергей начал что-то долго рассказывать про прошедшие концерты и предстоящие, но Эдмунд слушал его в пол-уха: мысли его заняты были Маратом. Но Воронин все-таки вклинился в размышления Шклярского, выводя его в реальность.