Вдаль

Клятва ведёт заблудших, что дремлют в долине снегов Из тысяч далёких звёзд Дорога для тех, кто изгнан… Если бы Лускинию спросили, уверен ли он в том, что делает, он бы лишь кивнул и спокойно, почти не меняя выражения лица, ответил утвердительно. Если бы его спросили, считает ли он свои действия единственно верными, потрудись тот, кто хочет узнать, верно подобрать слова, то он бы получил свой ответ. Он всего лишь делал то, что считал правильным и закономерным в данной ситуации. Не им считать, что верно или неверно. В идеале… белые ресницы прикрыли глаз, тут же сведя константу зрения до абсолютного нуля… никому из них. То, что выбрали для них, выполнять волю Маэстро. Сперва Маэстро Фарахназ, теперь Маэстро Сары Августы. Нет, императрицы. Он всё ещё помнил, как молодая женщина протянула ему руку. Позволила встать рядом с ней, хотя не имела никаких причин делать что-нибудь для него или для Алауды. Просто потому что она верила в тех, кто стоял рядом с ней. Даже в двух мальчишек-подростков, которые сбежали из Гильдии, стремясь понять, что представляет из себя мир, ранее мелькающий только на негативах фотографий и в иллюминаторах кораблей да расцвечивающийся росчерками стали и тонкой вязью алого на белых одеждах. Древняя кровь пела. Раздираемая на десятки маленьких сект, растерявшая большую часть технологий Земная Гильдия, пыталась вернуть их, но не преуспела. Узкие губы, почти белые от недостатка необходимых ферментов в крови, тронула улыбка. Пальцами по испещрённой письменами поверхности камня. Лускиния мог бы попытаться объяснить, если бы кто-нибудь пожелал слушать. Погрузить в воды бесконечной стылой усталости, глубокие словно покрытый льдом океан-гробница Великого Экзайла. Императрица Фарахназ знала об этом месте, пусть никогда не приводила его сюда. Она верила. Верила в мирный путь до последнего. А потом её мечты растоптали в прах. Но даже тогда она ушла с честью, предпочтя сделать даже в последний свой момент что-то для других. Её безграничная вера и сила самопожертвования, готовность дать шанс тому, кто хочет идти вперёд, показать путь тому, кто умел слушать… нет, он не был таким. Возможно, именно поэтому он упустил момент, когда Саре Августе потребовалось объяснить подлинную суть желаний её матери. Потом также ушла Лилиана. Вернув долг, но так глупо и нелепо. Если маленькая наследница Турана когда-то была достойна спасения, то такой как он – о, мужчина не обольщался касательно того, что люди о нём думают – не заслуживает ничего. Его чувства и желания никого не интересовали, пусть он и ничего не ждал. На самом деле он хотел дать шанс. Ради Сары Августы, ради Лилианы, ради памяти Императрицы. Ради других людей, которые поддерживали его, шли бок о бок и действительно верили в их мечту. Пожалуй, мужчине иногда хотелось попросить у Сары Августы прощения. За то, что он так использует её имя, за то, что говорит от её лица, созывая других под свои знамена. За то, что он так стремится к своей цели. И за то, что его не будет рядом, когда она повзрослеет достаточно, чтобы понять, для чего он всё это делает. Если сможет. Лускиния не обольщался, оценивая собственные шансы на успех. Будь всё настолько просто, на земле давно стоял бы мир. Но он отчётливо видел – с возвращением поселенцев ресурсы стремительно сокращались. Их необходимо было чётко распределить между выжившими и искать альтернативные пути, однако пришедшие не желали понимать, что и землю скоро постигнет участь тех самых Убежищ, которые они покинули. Их же самих, брошенных и забытых на готовой расколоться пополам планете, снова желают прогнать. Куда угодно. Потому что теперь они и здесь чужие. Если бы они могли улететь, давно сбежали бы отсюда. Из их маленького ада, превратившегося в райские кущи. Время словно песок сквозь пальцы. Что толку говорить тем, кто не хотят слышать? Тот человек, который мог убедить их услышать, уже десять лет как в могиле, а Сара Августа… Пожалуй, он действительно зря поручил заботу о ней Вассанте и поверил в то, что императрица Фаранхаз не ошиблась, разглядела в ней нечто особенное. Очередная ошибка? Какая уже по счёту. Можно сказать, он сбился. К чему продолжать лишённое смысла занятие? Он прислонился спиной к камню и так неподвижно стоял, позволяя мыслям неспешно течь, огибая препятствия. По гладкой поверхности воды расходится рябь. Ничто не должно помешать этой мнимой свободе. По давно проложенному руслу – вперёд и до самого конца, дорога без возврата. Люди верили в него, и он мог только продолжать идти вперёд, стараясь достигнуть желаемого. Не им самим. Сказать по правде, сам Лускиния с трудом представлял то, чего хотел достичь самый близкий ему человек. Она показала ему жизнь, буквально открыла глаза, провела по миру, кажущемуся таким блеклым, расцветила его палитрой множества оттенков. Не существовало ни слов, ни действий, которые могли бы ее отблагодарить. Впрочем, этот же мир отобрал ее куда раньше, чем он до конца осознал, чего именно хочет. Чужие идеалы, ставшие до боли, до звона, до натянутых нервов собственными, неслышимым покрывалом. Тихий шепот, почти знакомый голос. Хочется только чуть приподняться и вытянуть кончики пальцев к потолку, прислушиваясь, в надежде уловить мелодичные звуки знакомого голоса. Беспомощное, по-детски глупое желание кривит губы в искореженной пародии на улыбку. Возможно, они правы, возможно он действительно поступает неправильно, но разве нельзя просто верить в то, к чему ты стремишься, даже если оно в итоге разобьёт тебя на тысячи осколков? Нельзя пройти путь, не будучи готовым к тому, что он закончится неудачей. Лускиния неохотно открыл глаза и выпрямился. После задуманного он отсечет себе все возможные пути назад, но его это не пугало. Он не боялся ни смерти, ни забвения. Ничего из его действий – прикосновения ладоней было бережными. Сара Августа крепко спала, и он не хотел ее разбудить. В конце концов, у него достаточно времени на пустые размышления, пока они доберутся до места. Мысли-мысли. Желание что-то изменить, желание обернуться и посмотреть на спящую девочку, которую он обещал защищать. Возможно, то, что он ощущает, называется виной? Определённость и неопределённость смешиваются так плотно, что не различить, где одно, а где другое. Чувства не имеют значения, важна лишь цель и последствия твоих собственных действий. Он сожалел? Невольно руки прижимали девочку к себе крепче. Невольно хотелось посмеяться над самим собой, но муштра в гильдии пришлась как нельзя кстати. Лицо практически не меняло своего выражения. Сколько пришлось этому учиться? Кажется, он не помнил. Тогда ещё принцесса Фарахназ бегала за ними с Алаудой с подушкой и недовольно била по голове. Было совсем не больно, и они ничего не могли понять. Воспоминание вызывало странное тепло в груди. Он мысленно попросил у Императрицы прощения, что всё дошло того, что пришлось переходить к крайним мерам. Хотелось верить, она бы поняла и согласилась с его методами. Если люди не хотят по-хорошему, придётся по-плохому. – Лускиния? Где Васанта? Мужчина только опустился на одно колено и наклонил голову. Возможно, оно и к лучшему, что она не будет знать, что в точности произошло. Пусть ложь потом и пропитает разум подобно яду, но факт уже будет неизменен. – Простите, маэстро Сара… – и песнь катренов, строка за строкой, сплетаясь в причудливую мелодию. Каждое слово что гранёный хрусталь, тяжёлыми каплями весом на его душу. Горечь окутывает. Невозможность победы в каждом слоге. Всё ради того, чтобы исполнить её мечту. Мечту о мире. Каждому миру нужен враг. Роль не хуже любой другой. Тем более, он действительно хотел верить в правдивость собственных доводов. Научиться из ничего ценить что-то, хрупкий хрустальный шар в ладонях. Так же как жизнь этой девочки. Её стремления и идеалы. Единственный смысл жизни. Смерть? Смерть его совсем не страшила. Что она тому, кого готовили убивать и быть убитым, когда закончится срок годности? Бережность на грани с безграничным пониманием. С тем, чему так сложно научиться и также непросто передать словами, если ты раньше этого не знал. «Люди – хрупкие существа. Не забывай об этом. То, что сделано с вами, неправильно. Но если мы не можем этого изменить, возможно, вам стоит подумать, чего хотите вы сами? И если я могу тебя попросить… нет, это было бы нечестно. Раздели со мной мою мечту». Даже если он использует это место, этот храм, святилище, так и не расправившую крылья птицу, неспособную унести их ввысь. Пусть перья обломаны и кости трещат и сыпятся. Полёт всё ещё возможен. Он в это верит. Девушка злится, готова наброситься на него, сыпет обвинениями о нарушении мира, вспоминает о Великой Гонке, о мире, улыбках, добре и зле и прочей чепухе. Где-то снаружи сражаются, пытаются доказать, что их идеалы самые правильные. Прикрываются именем Сары Августы и выходят из себя, когда кто-то пытается сделать это за них. – Великая Гонка, безусловно, благородный идеал, – негромко сказал он, не двигаясь с места. – Однако, как вам известно, идеала не смогла достичь даже Императрица Фарахназ. Одними только идеалами мир не изменить. – Я знаю! – девушка громко выкрикнула. Собственная неправота всегда неимоверно раздражает. Он по себе судил. Она говорила-говорила и говорила. Глупые, бессмысленные слова, лишенные реальной основы. Идеалы, не подкрепленные ничем, кроме упрямства. Чтобы заставить их замолкнуть, он осторожно передал им все ещё спящую Сару Августу и отступил на шаг. – В мире, который любила Лилиана, она, даже будучи ключом к Изгнаннику, была счастлива. Мы с Араудой думаем также. Ничто не было напрасно. Позаботься о Саре Августе, – на этих словах он развернулся и прошёл мимо контрольного центра, скрываясь с глаз этих детей, а в спину ему всё ещё неслись её отчаянные крики. – Лускиния! Ты убил столько людей! Ты принёс столько горя! Ты же взрослый! Прими ответственность! Он хотел рассмеяться. Маленькая наивная девчонка. Пиратка, кажется? Девушка, по вине которой могли погибнуть десятки мирных жителей, по вине которой казнили не меньше дюжины командиров? Она пытается учить ответственности его! В душе царило спокойствие. Ни злости, ни ненависти. Его это уже не касается. В мире, который он создал, ему нет места. Нет и больше никогда не будет. Ещё один приказ императрицы выполнить уже не получится. Немного горько от этого, но ничего не попишешь. Вспышка боли, молниеносная. Витраж и его массивная оправа раздробили кости. Осталось недолго, он и сам это знал. Всё тряслось, сыпалось. Подходящая могила. В груди подобно неспособной выпорхнуть птице билось странное чувство. Надежда? Даже сейчас он хочет надеяться? Вопреки расчётам, вопреки чёткому знанию и пониманию происходящего снаружи. Так режет, что хочется и плакать и улыбаться. – Лилиана… Императрица Фарахназ… я бы так хотел знать ответ, – дышать становилось всё сложнее. Сознание уплывало. – Может ли этот мир действительно измениться? Так, как вы и хотели… Как и мечтали… смог ли я? Принести вашу мечту? Пусть это небольшая отсрочка, пусть я так и не смог выполнить данное обещание, и мир, которую вы так любили, ждёт печальная участь, я сделал всё, чтобы выиграть немного времени. Пять? Десять лет? Насколько ещё хватит? Если я сделал достаточно, пожалуйста, кто-нибудь пообещайте мне… Ведь всё это было не зря, правда? Унесите нас. Вдаль от страхов и страданий К голубым небесам, к бескрайним морям. Мы просим вас о Новом Мире.