Ирисы в снегу

"Однажды придет и твое время собирать разбросанные камни..."

***

      Белый мех плаща обмел землю от не спекшегося настом снега. - Сказал же! Поворачивай назад!       Грязное покрывало на снегу пришло в движение, явив взору бледный исхудавший лик. Но глаза под спутанной челкой горели все тем же упрямством, что и в их первую встречу. - Нет. Я не вернусь! Мое место там, где мой господин. - Делай, как знаешь.       Именно так! Без жалости, снисхождения или толики тепла в голосе. Только так он и мог с ней. Третий месяц подряд с того дня, как он спас ей жизнь. С той поры она следует по пятам, точно одержимая. - Уму! - кивнула девушка в ответ, отчего всколыхнулись нечесанные месяцами волосы поверх истрепавшегося в дороге кимоно.       А ведь прежде поклонники слагали целые поэмы, посвященные юности и красоте наследницы княжества Силла. Медовые строфы в устах смертных восхваляли иссинюю чернь волос, изящную игру на кото, образцовую вязь иероглифов, выходившую из-под кисти в ее руке. Князья, священники, сановники одинаково сходили с ума, завидев лишь край безукоризненно уложенного на татами кимоно, видневшийся из-за ширм. Но она отвергла их всех ради одного мононокэ.       Она - Изаей-химэ. Единственная полноправная преемница почившего князя Силла, жестоко обманутая своим дядей. Теперь лишь нищенка в жалких обносках, скитавшаяся по дорогам вслед за потусторонней армией демонов-псов и их Владыкой.       Как низко порой можно пасть в глазах людей, последовав за зовом сердца. И как высоко взлететь в янтарном взоре йокая. Как прежде одна женщина бежала от его любви, не разбирая путей, так теперь другая искала ее, рискуя собственной жизнью. Но смертной запрещено знать о том, что сердце одного из самых почитаемых демонов островов сжимается от жалости при одном лишь взгляде на нее.       Палевый мех поднял с земли снежный пух, когда Предводитель демонов-псов взмахнул краем плаща, отвернувшись от своей преследовательницы. Прошел пару шагов. Остановился. Вздохнул. Белое облачко пара запуталось в лохматой челке и обратилось инеем.       Сегодняшняя ночь выдастся особенно морозной. Скорее всего она ее не переживет. На утро под слоем рыхлой пороши своего господина будет ждать околевшее бездыханное тело. Пальцы сами собой дернули узел у него на плечах. Плотный, набитый щеткой мех накрыл холмик грязных шелков с затаившейся под ними смертной. - Дурочка, - тихо выдохнул мононокэ прежде, чем исчезнуть. - Сумасшедшая! - недовольно буркнул под ламилярной пластиной доспеха Миога. - А кто из нас здоров в этом мире? - невесело усмехнулся Тоуга, пробираясь сквозь лагерь демонов-псов к шатру своей ставки. Там под пологом из шкур царило тепло. Растаявшая от огня очага земля выстлана чисто подметенными циновками. Пахло дымом, приготовленной на огне дичью и вином из сакуры. Там холод не ломил костей, и ладони не примерзали к насту...       "Опять эти мысли? Зачем они снова в моей голове?" - удивился себе Тоуга. А блоха все никак не унимался, напоминая ему о смертной. - Кабы не свихнулась в уме, так не таскалась бы третью луну за нашей армией. И не боится ведь, что голодные псы-йокаи налетят да разорвут на клочки. Экая человеческая безумица! - Довольно вести о ней речи. Ты же слышал: таков ее выбор! - Да Вы тоже хороши, Оякато-сама! Не от того ли девчонка увязалась за нами, что отряд который день кружит по лесам и долам? Месим снег по чащобам ногами, как смертные, будто по синему небу перелететь не в силах. - Не забывайся! - остерег слугу рыком от неосторожных слов Тоуга, - В воздухе мы, как на ладони, а чаща укроет от стрелы и недоброго глаза. - Как будто не чуют коты нашего духа у своих границ, - недоверчиво пробурчал Миога, закапавшись поглубже в хозяйской шерсти.       А верил ли он сам своим словам? Насколько мелкий прислужник ошибался, уличив своего господина? Он ведь на самом деле без особой нужды водил свою свору по лесам, прямо у границы смертного князя в надежде, что девушка устанет и повернет назад. Зачем он это делает? Зачем дает надежду на несбыточную мечту? Ведь демон и человек не могут!.. Не могут... Не могут? - Быть вместе... - прошептал Тоуга одними губами и вдруг повернул назад, ночным филином пролетев сквозь деревья навстречу затихавшему среди стужи дыханию.       Он едва не опоздал. Изаей преданно ждала его на том же месте, презрев надвигавшуюся на нее смерть. Замерзшее в снегах тело холодило ему руки, но вопреки всему она дышала. И что ж поделать, если единственным спасением для нее было его собственное тепло. Жар очага скорее бы навредил, чем помог растопить заледеневшую принцессу.       Эту ночь они провели вместе, укутанные серебристым мехом плаща. И хоть смертная пришла в себя, она ничуть не удивилась обьятиям своего спасителя. Как будто не было у нее и тени сомнения, что так и должно случиться. К рассвету уставшая и разомлевшая от неги химэ обрела голос. - Отец умер, когда мне исполнилось восемь. Матушка покинула нас и того раньше. Княжество Силла осиротело вместе со мной. Тогда оджисан Такемура прибыл в замок с армией, чтобы править до моего замужества.       Тихо, словно опасаясь быть подслушанной, Изаей доверила Тоуге тайну своей жизни до встречи с ним. - С той поры он опекал меня, пока не пришла моя шестнадцатая весна, и оджисан не пришел уговаривать меня стать его наложницей. Я отказалась! Крикнула, что скорее удавлюсь на собственном поясе, чем приду по своей воле к нему на ложе. А он...       На миг она замолчала и прижалась нагим телом к горячим чреслам демона, которого отныне считала своим нареченным. Как будто искала у него защиты от прежних страхов. - ...сказал, что я горько пожалею о своей дерзости. Но он ошибался: даже перед угрозами я осталась непреклонна. К тому времени в устьи реки свил себе гнездо нефритовый морской змей. Он топил торговые суда, портил лодки и пожирал улов вместе с рыбаками. За спокойствие на наших землях Змей потребовал дань: каждую новую луну приносить ему в жертву красивую девушку. Все это время наш народ задабривал чудовище невинными душами, пока не настал мой черед быть съеденной во благо других. Дядя отдал меня Змею из страха, что в скором времени я обрету супруга и изгоню его со своих земель.       Руки Изаей оплели могучий торс йокая, словно ползучий колокольчик ствол маньчжурского кедра. Она готова была перецеловать каждый шрам на его груди. - Хотя разве это важно теперь? Сейчас, когда ты явился мне на выручку, одолел Змея, освободил людей и земли из-под его ига? Когда я увидела из своего паланкина, как ты бьешься с ним на берегу, мое сердце замерло от страха и благоговения. Ни один мужчина прежде не будил во мне такие чувства. И тогда я решила, что посвящу всю свою жизнь тому, кто встал на мою защиту там, где иные без тени сомнения отдали на корм чудовищу. - Мы оба чудовища - тот змей и я, - ответил Тоуга и отвел ее ладонь от продолговатых заросших шрамов на своей груди. Старые раны заныли от прикосновения смертной, будто напоминая ему об оставившей отметины женщине. - Любимый! Что говоришь ты?! Для меня ты добродетельней Будды! Чудовища - те, кто предпочел откупиться чужой кровью, нежели пролить свою. Они живут среди людей, носят хаори с фамильными гербами, сочиняют изящные хокку и по вечерам за чашей сакэ любуются цветением зеленой сливы в садах. Они клянутся в любви, но на следующий день отправляют на смерть. Сердце их чернее ночи и злее горных демонов. Как могут они равняться с тобой, господин мой?! - Миога прав. Ты не в себе. - Изаей мне имя! Зови меня возлюбленной! - Ты смертная. Я - демон... - Так что ж с того?! Свой смертный век я посвящу одному тебе. Иначе, отведи меня назад на стужу. Пусть зима возьмет мою жизнь, раз тебе она не нужна. - Во истину! Ты либо наказание, либо благословение, которым меня наградили небеса. - Время покажет, любовь моя. Пусть жизнь моя против твоей - лишь мерцание свечи под светом звёзд. Но я желаю служить тебе на ложе, сколь буду жива.              Он просто хотел справедливости для нее. С главного крыльца дворцового ансамбля крепости Силла Тоуга наблюдал, как князь Такемура с горсткой выживших бойцов в ужасе ломились прочь сквозь заросли бамбука. Парой взмахов Тессайгой демон-пес низложил коварного родственника Изаей и восстановил химэ в ее правах на земли.       Что ж... Похоже на том свой долг перед ней он выполнил. Но первое же его движение прочь пресекла на ходу маленькая женская ладонь. Твердой рукой Изаей ухватила Тоугу за рукав кимоно и оставила его в своем замке. Они прожили вместе всю весну, лето и осень. И все это время чудилось демону-псу, что вся его прежняя жизнь князем Западных Собак - лишь сон, явившийся ему в полуденную дрему.       Итак, Тоуга сделался заступником смертных, подобно божеству-защитнику. Но только заговорить собственную совесть не дано никому. Ни ками, ни людям, ни демонам. А та в минуты покоя услужливо подбрасывала ему воспоминания о былых днях. В такие моменты он оставлял спящую Изаей и свое тихое счастье рядом с ней, брал Тенсейгу и бродил в одиночестве по полночному саду.       Меч и густой аромат елей напоминал ему об покинутой семье.       Ирасуэ и Сесщемару...       Где он был не прав? И отчего теперь чувствует вину за свое умиротворение рядом со смертной? Почему до сих пор взгляд ищет в небе следы лап белошерстой псицы, а из груди рвется бессильным гневом вой?       Не было лекарства от сожалений о прошлом, где бы он его ни искал. Словно замаливая собственный грех, Тоуга перековал Тенсейгу из парного клинка для разрушительной Тессайги в иное оружие. "Меч, единожды сразивший то, что мне дорого, не должен больше рубить живое. Перекуй лезвие Тенсейги. Пусть отныне разит зло в душах, а не смертную плоть", - молвил он, глядя в округлые глаза на морщинистом лице Тотосая. Кузнец лишь кивнул в ответ. Раздул щеки-мехa, выплюнул струю огня, точно из горна, и вдарил молотом об наковальню с лезвием катаны на ней. Так родилась на свет исключительная сила Тенсейги очищать и возвращать души из небытия. За тысячу унесенных Тессайгой жизней, Тенсейга отвечала спасением тысячи невинных душ. Оба меча-клыка сделали Тоугу великим дайокаем, властителем над землей и Преисподней, но так и не смирили его беспокойного сердца. Глупая мыщца в груди все еще лелеяла надежду исправить хоть что-то...       Пусть для него с Ирасуэ все поросло быльем. Но Сесщемару не должно жить зверьем. Потому наследством своему первенцу Тоуга определил именно Тенсейгу, сила которого зависела от сердца и души ее владельца. "Раз оба мы испортили сына, тогда небесная катана должна охранять его путь от извилистых троп гордыни и ярости", - подумал он прежде, чем озвучить Миоге свою волю.       Но была и другая причина, по которой рукоять Тессайги никогда не легла бы в ладонь Сесщемару.       Миога все никак не терял надежды образумить своего господина. Но всякое увещевание просачивалось, словно вода в песок, минуя заостренные уши демона. И было так ровно до той поры, пока Тоуга не ошарашил прислужника вестью о том, что в скорой поре белый свет увидит дитя запретной любви генерала демонов и человека из княжества Силла. - О-о-о! - мученически пропищал Миога и схватился всеми шестью лапами за редкие пучки седин на своих висках, - Смертная принесет приплод! - Что сделано, то сделано, друг мой. Я должен защищать Изаей и свое дитя у нее под сердцем. - Назвав ее благородной супругой перед всем миром?! - Да! - Но так же нельзя, Оякато-сама!! - в тысячный раз возмутилась блоха наедине с Тоугой, - Одно дело - делить ложе со смертной. Но жениться - где это видано?! Оба племени - демоны и смертные - не признают этот союз и проклянут ханье. - Именно. Как только полудемон появится на свет, над ним и Изаей нависнет смертельная опасность. С первого до последнего дня на ребенка будут охотиться и люди, и нежить. Если я не признаю их, оба погибнут раньше, чем дитя войдет в силу защитить себя и мать. Но пока я жив, никто не посмеет чинить вред моей жене и ребенку. - А признав их семьей, поставите свою честь Правителя Запада на кон! Откажитесь от смертной, покуда не поздно. Одной корейской собаки уже достаточно в княжестве западных земель!       Грозный рык оборвал блоху на полуслове. Миога сразу понял, что хватил лишку в разговоре с даймэ, и поспешил ретироваться. Но мысли своей не изменил даже под угрозой быть раздавленным пятой Предводителя демонов-собак. - Помнится, прежде ты не слишком жаловал Нас.       Тишину в павильоне белой собаки наполняло размеренное шуршание, с которым сухая тушь натирается в чернильницу. Не отрываясь от своих упражнений в "пути письма" - сёдо, княжна Западных земель принимала визитера. - Тысячу лет процветания Вашей Светлости! - с должным почтением раздалось с той стороны ширмы, - Кабы не острая нужда, я не посмел бы явиться Вам пред очи.       Беловолосая демоница лишь дернула уголком подкрашенных губ в подобии ухмылки. Даже взглядом она не удостоила изображения танцующих псов на полотнах, за которыми скрывался ее собеседник. Особым доверием он у нее и раньше не пользовался, тем более сейчас. - Зачем тревожишь Нас? Говори, раз пришел.       Белая рука княжны окунула кисть в тушеницу, отжала излишек чернил и коснулась чистого полотна бумаги начальным штрихом. - Я бы не посмел напрасно беспокоить Вас, Ирасуэ-сама. Но дело касается Вашего супруга - князя демонов-псов. - О! - не дернув и бровью, протянула Ирасуэ, мерно покачиваясь в такт письму. Будто кисть в руке подчинила себе свою хозяйку и вовлекла все ее тело в танец жеста-мазка. - Припоминаем такого, - насмешливо отозвалась она, завершила иероглиф и, вздохнув, сменила лист под тяжелым пресс-папье-бунчин. - Вы - его госпожа, названная перед всем миром. Инуно-тайчо прислушается к Вам, - с отчетливым заискиванием в голосе прозвучало из-за ширм, - Онегай-шимас! Отговорите его от опасной затеи. Честь демонов-псов отныне в Ваших руках!       Тугой ворс кисти снова окунулся в лужицу туши и коснулся бумаги выверенным движением. - Князь Западных Земель лучше знает, как сохранить честь своего рода незапятнанной, - с надменным спокойствием произнесла Ирасуэ, продолжив путь чернил по листу иероглифом "Достоинство". - Ирасуэ-сама, сейчас не время упрямиться из-за старых обид! Оставьте ссору с мужем в прошлом и примите его назад. Одно это спасет Оякато-сама от краха! Умоляю Вас! - Ты умоляешь Нас поступиться собственной гордостью в угоду тому, кто прежде без раздумий ее попрал? Мы не ослышались, блоха?! - сквозь ровный тон ее умиротворяющего голоса проскочила сталь, будто сверкнула острым краем на солнце заточка меча, угрожающе приподнятого из ножен. "Ты ходишь по тонкому льду, Миога! Остерегайся моего гнева".       Очередной исписанный лист опустился в сторону, а кисть макнулась в тушь. Демоница прикрыла глаза в поисках утраченного спокойствия для финального изображения - знакового круга-энсо. - Вы - женщина, и в этом Ваша сила! Отчего держите свое оружие в ножнах и все пытаетесь соревноваться с мужчинами в упорстве и твердости?! Будь Вы мягче Оякато-сама ни за что не покинул бы замка и не искал бы!.. - Искал чего? - кисть зависла над листом непозволительно долгим мгновением.              Дрогнули брови и веки на густо напудренном лице. Черная капля с кончика кисти безобразной каляксой разбилась об чистую бумагу. В павильоне повисла вязкая тишина, нарушаемая лишь сопением блохи. Княжна за ширмами вдруг улыбнулась своей памяти и понимающе прикрыла глаза. - Так он нашел их! Верное сердце и преданную душу. Нашел, но не здесь. Так ведь?       Она уже знала ответ блохи, но еще не понимала своих чувств по этому поводу. Оттого кисть все не смела коснуться листа длинным мазком по кругу. Символ "энсо" не прощает колебаний, ибо он идеален. - Это смертная, - угрюмо рапортовал Миога, горько сожалея, что пришел сюда и зря понадеялся на здравомыслие корейской демоницы.       Ирасуэ молчала всего мгновение. Глубоко вдохнула, прислушалась к себе и в такт своим словам одним размеренным движением написала тушью круг. - Раз так - быть посему! Пусть делает, что вздумается. Нам до этого нет дела. - Как пожелаете, - раздалось ей в ответ, и почти в то же мгновение йоки прислужника Инуно-тайчо выветрилось сквозняком из павильона.       Отложив кисть на подставку Ирасуэ долго смотрела на смазанный, далекий от идеала круг, созвучный равновесию ее души и сердца. - Никуда не годится, - огорченно выдохнула она и отбросила лист к прочим черновикам. - Я слышал тот разговор.       Ровный мужской голос вторгся в звучание струн, переплетаясь с ним воедино. Кто бы знал, что и ему под силу такая магия. Хотя, недаром в миру говорится: "Яблочко от яблони не далеко падает". Только никогда прежде Сесщемару не представлял, что когда-нибудь будет способен раскрыть кому-то свое сердце и разум. Старые обиды на душе - все равно, что язвы на теле. Прорастают глубоко и тянут все соки, если вовремя не вскрыть нарыв. Колдовское звучание каягыма и материнская искренность пробивали заслоны скрытности, которыми он когда-то оградил свое сердце. И все думал, что больше не вернется к прошлому. Глупец.       Сесщемару никогда не жаловал память о тех днях, но и не забывал. А сегодня будто занова переживал события тех дней. Он отставил на татами забытую в руке чайницу и уперся ладонями в колени. Затмение тянуло к себе его взгляд. Отныне он знал правду и больше не страшился смотреть в небеса. - Я был в саду, когда услышал голоса из зала совершенствования духа. И мне хватило ума понять о чем, твердил Миога.       Плеть ядовитого зеленого света ударила по кронам деревьев и бамбуковому фонтану. Но даже она не помогла ему вдохнуть полной грудью. Гнев жег ему внутренности, словно каленные щипцы, застил глаза слезной пеленой. Разбуженная яростью кровь чистокровного демона стучала в висках. "Как он мог предать нас?! Меня?! Поступиться честью клана, связаться со смертной! Как он посмел! И ОНА такая же предательница с каменным сердцем! Почему не бежит к отцу, не образумит его? Что есть любовь, если ради нее предают самое дорогое?! Лишь западня! Ненавижу ее! Ненавижу их всех! Предатели! Кругом одни ПРЕДАТЕЛИ!!!"       Каменая купель среди самшитов раскололась пополам, уступив злости принца. Но и эта жертва была не в силах остудить охваченную жаром голову Сесщемару. Нужно что-то большее, что-то по-настоящему значимое. Чтобы все считались с ним! Чтобы отец, наконец-то, заметил и оценил его! "В этом мире есть смысл только в силе. У кого ее больше всего - тот и прав!" - Рюкоцусей, - бледными губами прошептал юноша первое пришедшее на ум имя и стрелой взвился в небеса навстречу судьбе. - Разве могли Мы подумать тогда, что у Нас такой проницательный сын, - с долей печали в голосе сказала княжна.        Перед ее глазами всплыло перепуганное лицо служанки, твердившей взахлеб: "Ирасуэ-сама! Ирасуэ-сама!!! Оджи-сама вышел из себя!! Распугал слуг, срубил сливы у зала совершенствования духа и унесся, подобно вихрям!"       Она помнила свои чувства, когда вслушивалась в перепуганный шепот демонишки и ничего не могла разобрать за тревожным набатом сердца в ушах. Лишь только рядом с княжной кто-то произносил вслух имя Сесщемару, как она становилась сама не своя. - Говори, куда он подевался?! Отвечай, презренная! - против обыкновения и всех манер встряхнула служанку за плечи Ирасуэ. Прежде всякого ответа ее ноздри почуяли запах опасности, похожий на тот, что пробудил ее в ночь перед битвой с мужем. Она снова дышала инстинктами своей животной части. А те безмолвно кричали ей об опасности, нависшей над сыном. - Он что-то сказал... Что-то похожее на "Дракон"... - припомнила служанка. Ирасуэ почувствовала, как кровь застыла в ее жилах от догадки. Единственный дракон, которого она знала... - Глупый мальчишка!!! Что ты надумал?! - вскрикнула княжна в ужасе.              Будто камень, выпущенный из пращи, она бросилась на поиски сына, а встречный ветер обрывал на лету с ее плеча шелка. Десять слоев слетели с нее один за другим, пока из последнего кимоно не выпрыгнула в облака снежно-белая псица с обезумевшим взглядом. Она рыскала по небу, вынюхивая след Сесщемару, но тот будто испарился.       Затмение почти свершилось. И тогда, и триста лет позже черный круг тьмы похоронил под собой лунное сияние. Наставал час, которого сторонится любой мононокэ. Но белую собаку в чернильных небесах не пугала собственная уязвимость. Слишком силен был ее страх потерять единственного детеныша.       Лунное затмение ослабило Ирасуэ, притупило ей нюх, лишило связи с ее оборотнем. Более не чувствуя опоры под собой, демоница поняла, что надолго ее не хватит. Обратившись человеком из последних сил она сбегала по воздуху, словно вниз по лестнице, задевая ногами макушки елей. Всем своим существом она стремилась вперед к единственному спасению для Сесщемару.       Этот запах Ирасуэ унюхала даже раньше, чем стала терять облик демона. И если бы могла чувствовать что-то кроме материнской тревоги, то поразилась бы, насколько скучала по нему. Но страх прочно застил ей глаза. Княжна спикировала на землю, протопив под собой тонкий слой первого снега. Пар валил от ее тела, обернутого тонким слоем белого дзюбана. - Давно не виделись! - едва обретя дыхание и силы подняться, сказала она. - Да... - выдохнул в ответ Тоуга, пораженный внезапной встречей. - Я знаю, куда ты идешь, - молвила княжна. Более не скрываясь за наигранным равнодушием и манерностью, она бросилась прямо к мужу и накрыла ладонью сурово поджатые губы на мужественном лице. - Молчи! Прошу! Я знаю, что не была тебе хорошей женой. И мать из меня тоже никчемная, раз Сесщемару оказался в опасности. Но, Тоуга!..       Перед лицом участи потерять обоих любимых мужчин, Ирасуэ опустилась на колени перед мужем. - Умоляю! Пусть я лишилась тебя из-за собственной гордыни и упрямства, но Сесщемару!!! Спаси его, Тоуга! Во имя всего хорошего, что было между нами когда-то, прошу спаси своего сына от Рюкоцусея!! - заливаясь слезами, взывала к демону-псу Ирасуэ. Потому что в нем единственном видела спасение для их общего ребенка. Одному князю Западных Земель, предводителю псов-демонов было по силам одолеть в бою могучего Дракона с лицом-маской.       Сильные ладони обхватили ее за плечи и подняли на ноги. Демон-пес взглянул в заплаканные глаза жены. Ее загнанный измученный вид больно кольнул его в сердце. Да, он помнил о своем долге перед Изаей, помнил о ребенке, который должен был вот-вот родиться, но...       Тоуга притянул к себе дрожавшую в лихорадке Ирасуэ тесным объятием, желая успокоить и дать опору. Он вдохнул запах ее волос и понял, насколько глубоко она живет в его сердце. До сих пор. Невзирая на размолвки и другую семью. - Тебе нет нужды просить меня, - ответил он, проведя когтистой ладонью по серебру растрепавшихся волос. Столько лет прошло, а они по сию пору не отросли до той косы, которую Нгуен отрезала на его корабле. - Ирасуэ, - вдруг прошептал Тоуга ей в висок, чувствуя острую нужду сказать о своих чувствах именно сейчас, - Если бы ты была так нежна со мной, как сегодня, я бы никогда не покинул тебя. - Я знаю. Прости меня? Мое упрямство привело нас туда, где мы сейчас стоим. Я была так слепа, Тоуга!       Впервые она так нежно и благодарно обнимала его, возвращая ту уверенность, которой он только что поделился с ней. - Из всех мужчин, я желала знать одного тебя. Всегда!       Время вдруг остановилось для Тоуги и повернуло вспять. Туда, где он впервые потерял себя в позолоте глаз молодого воина из стражи корейских псов. Как будто и не было всех этих лет отчуждения и холодности. Как будто в их силах вернуть все назад. И так легко обмануть друг друга и самих себя ложной надеждой на воссоединение. Но теперь их чувства были цветами ирисов, забытыми на снегу в мороз: с виду так же прекрасны и свежи, только холод уже убил в них жизнь.       Ласково отстранив от себя демоницу за плечи, Тоуга ободряюще заглянул ей в глаза и как будто что-то решил про себя. Он снял со своей шеи массивные четки с талисманом потустороннего мира и надел на шею Ирасуэ. - Возьми Мейдосэки. В урочный час ты поймешь, что нужно делать. И не беспокойся - я верну тебе Сесщемару. - Тоуга! - Ирасуэ не удержалась и шагнула следом за демоном-псом, преследуемая горьким предчувствием. Она крепко сжимала в руках бусины сердолика, силясь не броситься следом за ним. Но и отпустить его на смерть просто так тоже не могла. - Я буду ждать тебя. С победой, - сквозь слезы и грядущую боль утраты улыбнулась она.              Тоуга с улыбкой кивнул ей в ответ. - Жди меня, Нгуен, - сказал он прежде чем исчезнуть. Навсегда. - Вот так Нам пришлось выбрать между мужем и сыном, - проговорила княжна и на всякий случай прикрыла веки, чтобы удержаться от непрошенной слезы, - А в итоге, потеряли обоих.       Рин сжалась в комок рядом с Сесщемару. Всю услышанную историю дева ощущала, как перекрученный клубок скользких змей у себя на сердце. Какая страшная судьба была у сидевшей перед ней женщины. Прежде насмешливая и непоколебимая демоница выглядела сейчас уставшей и опустошенной. Смотреть на мужа после той его вспышки теньо и вовсе не решалась. - В итоге, Инуно-тайчо скончался от ран Рюкоцусея? - неслушавшимися губами спросила Рин.       Сесщемару дернулся телом от ее слов, словно от удара симото*. Как будто здесь и сейчас теньо нащупала верный путь к истине: что на самом деле лежало между княжной и ее сыном, мешая им воссоединиться по сию пору? - Кха! - презрительно фыркнула в ответ демоница, - Разве тот жалкий человечишко смог бы дотронуться до Тоуги, не порви того раньше в схватке Рюкоцусей?! Этот смертный слабак упал бы замертво, едва демон-пес показал бы себя в полную силу!       Княжна зло ущипнула струны дребезжавшим аккордом с такой силой, что на скрученном шелке остался след от раскровленного пальца. Боль в руке отрезвила ее разум, но не совесть. - Единственный демон, которого я любила, покинул меня навсегда, - незаметно для себя Ирасуэ перешла на личный тон в разговоре с невесткой и сыном, - И это я, а не смертная, сгубила его на самом деле. Потому что в своей гордыне была для него несгибаемой сталью там, где другая - шелковым платком. Все это время вы винили не того в смерти Тоуги. - Нет! - прорычал сквозь стиснутые зубы Сесщемару, сжав кулаки до кровавых отметин ногтей на ладонях. - Ты?... - изумленно выдохнула княжна, а Рин испуганно схватилась за рукав мужа, вглядываясь в скрытое за завесой платиновой челки лицо. - Теперь я знаю правду! Все это время я ненавидел всех вокруг, потому что не мог понять. Почему отец бросил нас? Почему предпочел мне рожденного от смертной ханье? Почему отдал Тессайгу Инуяше? Почему дал себя убить такому ничтожеству, как Такемару? - Сесщемару-сама, успокойтесь! - впервые увидев супруга в таком смятении, Рин тут же бросилась к нему.       Но йокай будто и не заметил повисшей на его плече жены. На щеках его играли алым проступившие отметины демонической крови. В одно мгновение он увидел то затмение на морском берегу после битвы с Рюкоцусеем, когда с присущим юности гонором и уверенностью в своей правоте требовал свою долю наследства от смертельно раненного отца. Но теперь он испытывал лишь жгучее чувство стыда за тогдашнего себя. - Я презирал отца, желал ему смерти. А когда это случилось, возненавидел всех вокруг! Во мне не было сожалений или сомнений. Но только сейчас! Сейчас я ясно вижу...       Яростную речь молодого князя Западных Псов прервала прохладная ладонь, прижавшаяся к его губам. Он и не думал, что мать способна так быстро двигаться и всего за миг, сбросив с колен каягым, оказаться вплотную к нему. - Молчи! - с болью в голосе сказала княжна, - Не оскорбляй сегодня память отца самобичеванием. Мы все так или иначе виноваты в случившемся: я, ты, Тоуга, та смертная. Но на то, видимо, была воля богов.       Ирасуэ отпустила Сесщемару, когда поняла, что он не собирается перечить ей. Ужасавший острова своей безжалостностью йокай вздрогнул от нежного прикосновения, которым мать коснулась щеки своего сына, заговорив разыгравшуюся в нем демоническую кровь. - Все, что нам остается - это принять свое прошлое с его уроками и идти дальше. Так бывает, когда твое сердце, словно Луну, вдруг накрывает мраком. Кажется, будто вся твоя жизнь утонула в непроглядной тьме и потеряла смысл. Но позже, когда боль утихнет, ты увидишь: на небе без светила проступают невиданные прежде созвездия. И ты поймешь, что колесо Сансары до сих пор движется.       Ирасуэ говорила это, подняв взор к небесам, на которых горели мириадами огней далекие звезды. Их свет для глаза прежде затмевало сияние лунного диска. Лицо ее не изменилось ни на грамм с того дня, когда она с тем же выражением смотрела на затмение, унесшее жизнь ее супруга. Не прибавилось ни морщин, ни седины, лишь застарелая корка боли вдруг отпала от наконец-то затянувшегося шрамом сердца. - Тоуга был великим демоном, но никудышным возлюбленным. Одну женщину он не уберег, другую оставил оплакивать себя целую вечность. Но он никогда не отказывался от тех, кого любил. Понимаешь, Сесщемару?              Йокай медленно кивнул в ответ. Вдруг перед демоницей и ее сыном в глубоком поклоне, коснувшись лбом сложенных перед собой рук, опустилась Рин и с благодарностью в голосе проговорила: - Благодарю Вас, матушка! Теперь Сесщемару-сама знает правду и может с миром в сердце исполнять свой сыновий долг перед теми, кто привел его на этот свет!       С молчаливым согласием сын опустился перед матерью в таком же глубоком поклоне, целиком разделив порыв своей жены: - Моушиваке аримасен, ока-сама!** - О, глупые дети! - растроганно выдохнула княжна, втянувшись в свою привычную насмешливую манеру, словно черепаха назад в панцирь, - Поднимитесь уже!       Сесщемару поднялся первым и помог Рин. Теньо встала с колен, опираясь на бережное объятие мужа и чувствуя, как замирает от радости внутри сердце. На фоне истории песьего рода их собственное с демоном-псом уютное счастье ощущалось острее и контрастнее обычного. А гордый потомок Инуно-тайчо бросал на жену короткие взгляды, полные затаенной нежности и благодарности. Права была княжна, когда говорила, что Рин не постигнет участь оставленной жены и непонятой матери. У теньо для этого было слишком большое и любящее сердце, тепла которого хватит каждому: мужу, детям и даже свекрови.       Украдкой княжна смахнула слезу с ресниц и сощурила веки на узкую полосу лунного сияния, проявившегося на небе. - Что ж... Чай остыл, затмение отступило и песни закончились. Пора и Нам отдохнуть от тревог сегодняшнего дня. Мы удаляемся первыми.              Верная своему слову, Ирасуэ оставила своих детей с миром в душе любоваться растущим лунным диском, а сама, кутаясь в белый мех накидки, отправилась прочь. Но не спать, как сказала ранее. По глубокому бархату небес навстречу грядущему рассвету и вечности гналась в окружении потусторонних огней одинокая белая псица. Примечания: *Симото - японский аналог розг, применяемый в качестве наказания или пыток. **Моушиваке аримасен, ока-сама - уважительная форма извинений, дословно "я искренне сожалею, прошу простить, мама".