Ирисы в снегу

      О чем певцы слагают свои песни? О долге, славе и любви. Когда среди строф и нот звенят клинки, звучат клятвы и доносится сдвоенный стук сердец — такая баллада надолго запечатлеется в памяти потомков. Лишь о мирском никому и в голову не придет ни сложить, ни послушать оду.       Неудивительно, что о жизни Ирасуэ и Тоуги после той памятной ночи у поэтов и музыкантов не родилось ни хокку, ни аккорда на сямисэне*. Но все же жизнь эта была.       На утро после свадьбы Тоуга со своим отрядом покинул замок, оставив молодую жену одну сражаться с двеннадцатью слоями кимоно, кистью, тушью, хираганой* и другими развлечениями благородной химэ. А сам демон-пес повел свое войско, покорять Дикие Земли. Ведь с последнего набега он ничего не взял для своих пиратов, что не могло не вызвать ропота среди демонов. Частью недовольство удалось заглушить щедрым свадебным пиром. Но держать в миру две сотни воинствующих йокаев, которые иной жизни кроме битв и завоеваний не знали, не так уж легко. Оттого на заре следующего дня Тоуга выступил со своим полчищем нечисти в поход, уходя от другой войны, которая началась в брачную ночь за сомкнутыми седзи покоев его жены. Отныне дни Ирасуэ считала по своим отросшим волосам. Солнце на небосводе меняло Луну, а одно занятие другим. Но когда тушь крепко въелась в белую кожу пальцев, а нос перестал отличать запах кедра от можжевельника, демоница забросила опостылевшую ей за месяц каллиграфию и составление ароматов, обратив свой взор на жизнь внутри замка. Она часами, не жалея валика на подоле своего пурпурного учикакэ, прогуливалась, по серым запущенным галереям. Владения пирата и хоть были велики да богаты, но имели неухоженный сиротский вид. Правда, чего еще ожидать от оставленного годами без хозяина прибежища и обленившихся без надзор слуг? На счастье свое или на беду, но Тоуга взял за себя демоницу, одинаково хорошо владевшую искусством как править государством, так и умением вести хозяйство. Трудности принятого у Ва обращения госпожи с прислугой, не остановили Ирасуэ. Хотя ей дорогого стоило приструнить привыкших к праздной жизни слуг. Особо неповоротливых упрямцев она и вовсе пообещала проглотить, как только обретет свою звериную ипостась. Но зато сосновые половицы теперь были тщательно надраены, все до одного зияющие провалы на экранах седзи зачинены рисовой бумагой, а мостик через сухой ручей во дворике женской половины и вовсе сиял свежим карминным лаком. С каждым днем замок демона-пса оживал, как будто в отсыревшие его недра вдруг ворвалось свежее дыхание. Именем ему было — корейская госпожа Ирасуэ.       Но хлопоты занимали только дни демоницы, а ночи среди поздней осени были холодны и одиноки. Она коротала их за чтением фолиантов. Чуть позже посетив арсенал Тоуги, нашла ржавую, но удивительно сбалансированную нагинату, и та стала ее немой собеседницей в тиши ночей. Девять ровно расправленных слоев кимоно занимали свое место на стойке, пока отполированное лезвие на гибком древке свистело в воздухе и расписывало звездный небосвод призрачной вязью смертоносных иероглифов. Нгуен — преданный пес из стражи Сам-Вана — по-прежнему жил внутри Ирасуэ, часто проявляя себя скрытыми от чужих глаз тренировками и прогулками в зверином облике по горам. Одна из таких вылазок демоницы в окрестности приготовила ей странную встречу.       Ирасуэ была все еще невелика по меркам демонов-псов: ростом в холке примерно с быка, а в длину от хвоста до носа — с повозку, в которую того же быка впрягли. И порой у нее плохо выходило управляться с той своей звериной частью, которая преобладала над разумом после смены облика. Инстинкты часто брали верх над ее рассудком. Но именно это состояние первозданной дикости и свободы так привлекало Ирасуэ в оборотничестве. На родном полуострове ей никогда не позволялось покидать пределы царства или перекидываться в псицу, рискуя раскрыть себя перед врагами трона отца. На островах же незримые оковы осторожности на ее лапах отпали за ненадобностью. Здесь она была вольна делать все, что ей заблагорасудится. Например, оборачиваться зверем и мерить прыжками скалистые вершины гор, думая только о том, как бы не сорваться в пропасть. А еще лучше — выслеживать зверя! Но это случалось нечасто. В прошлый раз она нарыла целый холм, пытаясь выудить из норы лисицу, но лишь нос с лапами землей перепачкала. Рыжая хвостом вильнула и скрылась в лабиринтах земляных ходов своего логова. Хотя, справедливости ради, Ирасуэ жаждала больше погоняться за зверьком, нежели задрать. Тем более, что и добыча пришлась бы ей всего на один зубок — только аппетит перебивать!       Вот и сегодня выдалась отличная пора для прогулки: удивительно сухая и темная ночь. В пору новолуния иные мононокэ теряли силы и могли статься уязвимыми для врагов. Но Ирасуэ бояться было некого. Вернее, в царстве отца она давно свыклась со страхом смерти и теперь приняла его как нечто само собой разумеющееся. Так что, ничто же сумнящеся, большая белая собака с отметиной полумесяца на лбу перемахнула через замковые стены и скрылась среди вековых елей. Под лапами задорно хрустели палые иглы, а когти взрывали мшистую лесную подстилку. Псица с наслаждением терла поджарые бока об развесистые еловые лапы, втягивала через ноздри аромат хвои и ночного леса. Для собачьего чутья в нем собирались целые сонмы запахов: сырой земли, древесной смолы, соков примятых лапой трав, запах притаившегося под корнями ели мышиного выводка и спавших в гнездах птиц. Пестрое это благоухание свалилось на нее разом, стоило демонице зайти в лес. И все же слишком уж она расслабилась в своих вылазках, раз увидела Его раньше, чем почуяла…       Большой белый зверь замер напротив нее среди чащобы. Просто огромный, по сравнению с ней! Густая шерсть облекла покатые бока, мощные лапы бугрились мышцами, пасть щерилась острыми клыками, а красные с темным зрачком глаза горели потусторонним огнем. Ирасуэ поздно застыла на своем месте, стараясь ничем себя не выдать. Пес потянул носом воздух и тут же обернулся в ее сторону. Позже она даже не сразу смогла вспомнить, как перепрыгнула через ров под стенами своего замка и спряталась за седзи в покоях. Настолько ее поразила и напугала неожиданная встреча в лесу. С той поры незнакомый оборотень занимал все ее мысли до новой вылазки. К исходу недели страх перед зверем сменился любопытством. Так что в новой прогулке Ирасуэ вполне осознанно искала демона. Но долго рыскать ей не пришлось. Он нашелся на прежнем месте, как будто мононокэ и не сдвинулся никуда с той ночи. Лишь утробно зарычал, воинственно приподняв волнистый хвост, когда псица обнаружила себя неясным шорохом в зарослях папоротника. В этот раз от судьбы быть загрызенной ее выручили инстинкты. Демоница осторожно выбралась из своего убежища на свет и заняла позу подчинения, низко пригнувшись к земле и поджав хвост. Пес неторопливо приблизился, обнюхал шерсть новой знакомой. Довольным фырком он ознаменовал начало их дружбы, а Ирасуэ только обрадовалась приглашению поиграть. На стройных лапах она неслась сквозь лес, то убегая, то догоняя большого белого пса, и с радостным лаем прыгала ему на спину из засады, метясь повалить на землю. А гнаться с ним по небу в сторону едва наметившейся полоски рассвета казалось ей и вовсе восхитительным. Настолько, что уже будучи в обычном облике госпожи северных покоев, она задумалась: не слишком ли много места в ее мыслях занимал лесной пес?.. Ирасуэ смотрела на свое отражение в зеркале свеже-вырытого пруда и размышляла над тем, что видит. С той стороны воды на нее глядела с укоризной высокая беловолосая женщина, плотно завернутая в многослойное кимоно. Замужняя женщина, а вовсе не вольный выбирать все четыре стороны зверь…       Следующей ночью псица пробиралась лесом с тяжелым сердцем. Звериное воплощение чувствовало душевные метания своей хозяйки и только не подвывало в ответ, поникнув головой и хвостом. Но не прийти на грудной зов-вой демона так и не смогла. Он ждал ее в лесу с добычей — придушенным диким кабаном и, казалось, не понимал, отчего подруга такая невеселая и сторонится игры. Пойдя на поводу у инстинктов, демоница заинтересовалась угощением, но только неба намочила кровью, прикусив и тут же отбросив в заросли дичь. Разум Ирасуэ все же возобладал, запретив своей собаке принимать как подношения, так и ухаживания белого мононокэ. Но, видимо, тот не принял отказа, придавил демоницу к земле весом и рискнул напрыгнуть сверху. Она же огрызнулась заливыстым лаем бесцеремонному обращению и затеяла серьезную свару с псом, раскусив до крови державшую ее могучую лапу. Тот раз был последним, когда она видела лесного йокая и вообще выходила за стены крепости в своем собачьем облике.       Но долго скучать в одиночестве ей не пришлось: вернулся тот, из-за кого она отказала белому псу.       Под утро отряд Тоуги вступил в замок. Встречать даймэ высыпала вся дворцовая челядь, но лишь госпожа его сердца не спешила приветствовать своего мужа. Она до последнего момента тянула с появлением: долго расчесывала волосы, составляла сложную композицию из разноцветных шелков двеннадцати слоев праздничного облачения. Еще украдкой вздыхала и закусывала подведенные кармином губы. Внутри у Ирасуэ с той ночи поселился страх перед Тоугой. Это чувство незримой тяжёлой лапой давило ей на грудь, снедая тревогой минуты покоя.       Каким он вернулся из похода? Что думает о ней после брачной ночи? Сможет ли она и дальше удерживать свое положение госпожи северных покоев? Ведь пути обратно в родное царство больше нет. Она в одночасье обрубила себе дорогу к отцу вместе с густой косой собственных волос. Но трусости никогда не было среди слабостей корейской демоницы. Потому в урочный час ее яркое кимоно проступило на фоне поднятых циновок, и она вышла навстречу даймэ замка. — Наш Господин! — на японский манер склонилась перед мужем в почтительном поклоне Ирасуэ, потупив взор подкрашенных алым глаз. Голос ее почти мгновенно смял радостный гомон воинов Тоуги и его челяди. Среди воцарившейся тиши раздался знакомый скрежет доспеха и бряцание мечей, везде и всюду сопровождавших поступь пирата. По-прежнему не разгибая стана, демоница успела заметить плотную сетку царапин и свежие вмятины на ламилярных пластинах брони мужа. Знать, победа в этот раз нелегко ему далась, равно как и супружество. Но грозный йокай и виду не подал, приблизился к жене вплотную и приподнял за острый подбородок ее лицо. — Давно не виделись, нэ?       Доброе расположение духа Тоуги выдавал не только его тон, но и смеющийся прищур янтарных очей. Будто и не было вовсе той ночи, когда на могучей груди пирата горели огнем царапины от ядовитых ногтей жены. Будто и в самом деле между хозяевами замка царил лад и доверие. — Я дома, — сказал он, прежде чем запечатлеть на ее лбу поцелуй.       На миг Ирасуэ даже опешила, ощутив легкое покалывание в порозовевших под слоем белил скулах, но радостный рев демонов вокруг них, вернул ей здравомыслие. — С возвращением! — закончила она традиционной фразой небольшой спектакль, разыгранный пиратом перед его демонами и слугами.       А после был праздничный пир, на котором госпоже и ее наперстницам присутствовать не полагалось. Лишь на закате дня супруги встретились вновь. Докучливая блоха Миега прискакала на северную половину с приглашением для госпожи сопровождать даймэ на прогулке по саду. Ирасуэ едва подавила в душе желание раздавить назойливое насекомое, но все же пришла на встречу.       Тоуга, широко раставив ноги, стоял на бережке округлого пруда. И эта прочная, в тоже время величественная поза выдавала в нем будущего властителя умов и сердец. Он представлялся Ирасуэ — высоким деревом, подпирающим своими ветвями небо, с крепким стволом и мощными корнями. Эдаким маньчжурским кедром, которого никогда не сыщется среди яблоней и груш традиционного корейского сада. Чужеродным и таким притягательным к взгляду… — Ты запустила карпов в пруд? — оборвал мысли Ирасуэ йокай и невольно заставил ее смутиться от понимания, что здесь и сейчас она любовалась им одно долгое мгновение. Своим врагом и пленителем! Подумать только какая недостойная оплошность! — Господину не нравится? — чуть насыпав льда в тон, спросила демоница. Но самом деле холод тот нужен был ей самой. — Нет, — ничуть не смешавшись, словно и не заметил издевки вовсе, ответил Тоуга. Он, нехотя, оторвал взгляд от бело-оранжевых рыбьих спин, нарушавших плавниками водную гладь, и медленно огляделся вокруг себя. Сад камней, ручей с небольшим водопадиком, заросли молодого бамбука и принявшиеся нежные саженцы красных слив. — Мне нравится, что ты сделала с садом, — удовлетворенно кивнув, отдал он должное стараниям жены, — Подойди! У меня есть кое-что для тебя.       Чуть подкупившись похвалой, Ирасуэ грациозной походкой приблизилась к мужу, придерживая подол и стараясь не запачкать цветастые шелка об мокрую траву. И, наверное, слишком была занята своим кимоно, раз пропустила момент, когда плечи ее вдруг опутала узкая перелина чудесного белого меха. — Это трофей из моего похода. Он напомнил мне о тебе, — не спеша отпустить жену, Тоуга провел ладонями по серебристому ворсу. То ли мех накидки прочесал, то ли приласкал стройные девичьи плечи под ним. — Он и впрямь чудесный, — отозвалась Ирасуэ, любуясь переливом ворсинок на свету. Но вместо ответа йокай притянул ее к себе и прижался пылким поцелуем к ярким губам, надежно удерживая рукой за затылок. Ирасуэ на миг замерла, осознавая произошедшее. Но не сам поцелуй вырвал демоницу из крепких объятий мужа, а совсем другое, представшееся вдруг ее взору — набухший кровью след в форме собачьей пасти на белой полуперчатке у мужского запястья.       Он обманул ее! Снова и снова! В который раз! И дело вовсе не в прикосновении их губ, а в том что она узнала его. Ведь там в лесу…       «Это был он!»       Закрывшись рукавами от стыда, Ирасуэ ринулась сквозь высокую траву к галерее, ведущей на северную половину. Она узнала отпечатки собственных зубов на запястье мужа, и ту ночь, когда оставила этот укус. Тоуга и был тем лесным мононокэ, что по ночам покидал военную ставку и приходил в зверином облике под стены своего замка повидаться с женой. — Разве я не заслужил маленькую благодарность? — крикнул вслед беглянке пират, хотя и понимал, что именно сорвало ее с места. Обман с оборотничеством раскрылся. Но, потирая на месте укуса все еще горячую от яда руку, Тоуга ни о чем не жалел и даже не думал бросать попыток приручить спесивицу. Тем более позже оба предпочли сделать вид, будто ничего не произошло: он никогда не сбегал из похода к жене, а она никогда не приходила на свидания к оборотню в лес. *Сямисэн — японский народный щипковый музыкальный инструмент, аналог домры. *Хирагана — японская письменность, популярная в эпоху Хэйян у женщин.