Десять

Кара несколько раз повторила себе, что абсолютно спокойна, но при этом не прекращает сжимать края кардигана, потому что иначе пальцы начинают дрожать. Это от холода, говорит она себе. Между тёплыми деньками выдался один прохладный и сырой. И конечно, именно в него ей приспичило сюда прийти. Кара мягко ступает и морщится, когда покрытая росой трава касается голых щиколоток. В пять утра она кажется особенно холодной. Ну, что поделать, если Кара все равно не может уснуть. А вдруг теперь сможет. Келли сказала, что это должно помочь. Среди рядов серых плит она наконец-то находит ту самую. Находит с трудом — в рассветных лучах камень кажется почти голубым. Совсем новая, она выглядит пустовато рядом с соседними, ведь возле плиты справа кто-то положил розу, на плите слева — растрепавшийся и изрядно подсохший букет нарциссов. «Надо было взять что-то, — запульсировало в голове у Кары. — Плюмерии. Она любила плюмерии». Она сжимает кулаки, ругая себя за нерасторопность и полностью игнорируя факт, что в такую рань она бы в любом случае не достала цветы. Ну, что поделать. — Привет, — едва слышно шепчет она, не сводя глаз с имени на камне. Смотреть неожиданно проще, чем ей казалось. Всего лишь серая надпись. Даже цинично в какой-то степени. Лена столько сделала для мира. Хороших вещей, ужасных вещей — много разного. И все, что от нее осталась — скучная серая надпись. Когда-то и Кара превратится в такую же. — Извини, я ничего тебе не принесла, — продолжает она. — Наверное, стоило. Но я не планировала идти, просто… не спалось. Каре не спится уже десятый день. Десять дней с тех пор, как она умерла. — Я вообще никогда не планировала приходить, между прочим. Но Келли постоянно повторяет, что я не излечусь, пока не проработаю травму, так что вот она я. Она пытается звучать дерзко, но голос чуть дрожит. От холода, конечно же. — Это даже иронично, что я единственная тебя навещаю. С учетом того, что я же тебя и убила, — слово привычно оставляет кислый привкус во рту. Кара вспоминает, как первые часы не могла говорить вообще, а потом повторяла это слово по кругу. Убила. Убийца. Кислота концентрировалась, поднималась, пока желудок не сжимался и Кара скручивалась над унитазом. Сейчас уже не так скверно, но приятного все равно мало. — Я бы и на похорон не пришла, если хочешь знать, — она чуть задирает подбородок, пытаясь показать свою гордость, и вдруг вспоминает, что так любила делать сама Лена. Колени пробивает мелкая дрожь. — Просто… Они позвонили и сказали, что после того, как Лиллиан и Лекс умерли… После того, как ты убила их, Лена. Кулаки сжимаются еще сильнее. — Они сказали, что никого больше не осталось. Следовательно, тебя даже похоронить некому. Вот тут голос все же предательски ломается. Кара узнала много ужаса в этой жизни, но ничего страшнее этого. Когда некому даже бросить земли на доску и проводить тебя из этого мира. Лучше не жить совсем, чем получить такую смерть. — И я как Кара Денверс оказалась единственным подобием близкого человека, представляешь? Они сказали, что я могу заняться церемонией, если хочу. А если нет, они тебя просто закопают. Колени дрожат еще сильнее и Кара опускается на корточки. Она помнит, как цепенела от жути и одновременно понимала, что если откажется проводить Лену достойно, то никогда себя не простит. — Конечно, нас было немного, — продолжает Кара. — Сэм, Брейни, пара знакомых. Джеймс приехал. Даже Андреа пришла, представляешь. Она невольно кривится. Притворно грустное лицо Рохас её бесило. Кара видела, как она подсчитывает в уме способы навариться на учиненной Леной разрухе. «Ты всегда вела себя так, словно сильнее и выше меня, Лена, и вот ты в земле, холодная и бледная, а я жива, и я буду жить». Тараканы может и не шибко сильные, зато они быстро бегают, хорошо прячутся и способны выдержать даже радиацию. Рохас была тараканом. — Ты, наверное, хотела, чтобы я произнесла речь, но прости уж. Обойдешься, — она добавляет в свой голос еще немного язвительности. Да, а перед самой церемонией она не была так самоуверенна. Когда Сэм тихо спросила у нее, хочет ли она что-то сказать, Кара лишь взглянула в ответ огромными испуганными глазами. Конечно, нет. Для нее достаточной пыткой было просто там находиться. Итого говорила Сэм — коротко, лаконично. Кажется, она попросила Господа упокоить воспалённый разум и заблудшую душу. Кара не только не сказала ни слова, но и едва слушала. Сэм ничерта не знает. Она не задыхалась от страха под взглядом безумных зеленых глаз. Сэм не теряла родных от её руки. Сэм не сжимала пальцами её теплую шею. — Алекс не пришла, — продолжает Кара. — Сказала, что ты заслуживаешь вечно гореть в Аду, а тело твое стоит бросить собакам. Это грубо, я знаю, — кажется, это была самая жуткая вещь, которую Алекс говорила в жизни. — Но она никогда не оправится от потери Джона. Мне сложно её винить. Боль, чуть поутихшая за три месяца, заныла с новой силой. Джон вообще был не виноват. Он относился ко всей этой Супер-Лютор вражде самым косвенным образом. Все, что он сделал — закрыл собой Кару. Принял на себя удар обезумевшей Люторши, пытаясь спасти девочку, которой дорожил. — И я тоже не оправлюсь, — шепчет Кара. Глаза защипало. — Ты заслуживала смерти. И отнюдь не такой быстрой. К Уильяму Лена была далеко не так милосердна. Она пытала его неделями, прежде чем он сумел вырваться — только чтобы всадить пулю себе в висок раньше, чем его снова вернут в клетку. Воспоминания наваливаются градом и Кара издает какой-то жалкий всхлип. Не то, чтобы она любила Уильяма. Нет, её сердце никогда не принадлежало ему, как Мон-Элу. Но все же он был хорошим парнем. И он не заслуживал погибнуть вот так. Две мелкие капли разбиваются о серую плитку. Каре сперва чудится, что начался дождь, но нет — вода катится по её щекам. — Ненавижу тебя, — повторяет она в который раз. — Ты заслуживала умереть, заслуживала. Возможно, если она повторит это достаточное количество раз, то сама в это поверит. Руки наливаются теплом, и внутри Кары все сжимается. Она знает, что это значит. Первым начинает пульсировать большой палец, потом ощущение распространяется на остальные. Через минуту правая рука горит огнем, а под пальцами бьется невидимый сосуд, знающий, что его раздавят. Кара захлебывается в ненависти и боли. Она сжимает кулак, надеясь убить дрожащую жизнь, но пальцы лишь загребают воздух. Так пульсировала сонная артерия Лены, когда Кара сдавила её шею. Она помнит это отчетливее, чем что-либо — какой нежной была её кожа, несмотря на все модификации, которые Лена успела с собой учинить, как тепло было рукам, и как она тихо засмеялась, когда Кара её схватила. — Давай же, — прошептала она. — Я не против, если это будешь ты. Давай. Держать её стоило больших усилий с тех пор, как она ухитрилась вплести молекулы криптонита в собственную кожу. Эта шея жгла Кару, ослабляла, отравляла. Ей вспомнилось, как она ощутила это впервые. Тогда Лена прижималась к ней всем телом и сладко шептала: «Видишь, как забавно. Теперь я буквально твой криптонит». Кара усиливала давление до тех пор, пока с губ Лены не сорвался стон. Этот звук заставил все тело Кары вспыхнуть, как костер. Ненависть наполнила её до краев и белая шея хрустнула под её руками, тихо, как тонкая ветка. Она даже не сразу поняла, что сделала. Отнять жизнь оказалось… слишком легко. Теперь чувство преследует её постоянно, при каждом эмоциональном всплеске. Руки теплеют, пальцы пульсируют. Она снова возвращается в 19:27 того дня. Момент, когда всё кончилось. Келли говорит, у нее ПТСР. Кара верит и не спорит. Рука разогревается так сильно, что Каре кажется, будто на ней тлеет одежда. Она кладет ладонь на надгробие, пытаясь остудить. Тонкая надпись «Лена Киран Лютор» скользит под пальцами. Камень лжет. Он не Лена Киран Лютор. Лена была теплой и пульсировала. А камень скучный, серый и холодный. — Знаешь, что самое худшее? — прохлада камня её успокаивает. — Если бы я убила человека, ты была бы первой, к кому я пошла. Конечно, Алекс бы поддержала меня, но никогда не смогла понять. А ты смогла бы. Ты обняла бы меня своими руками, сказала правильные слова — не знаю, какие, но точно правильные. И мне бы стало легче. Кара откровенно ненавидит себя за эту слабость, но слова просто невозможно удержать внутри. Куда делать её гордость и дерзость? — Ты снилась мне сегодня, — шепчет она. И вчера тоже. И позавчера бы приснилась, не наглотайся Кара снотворного. Ей никогда не снится истинное лицо Лены. Никогда не снится её жестокость или безумие. Только улыбка, только руки и смех. Ей снится диван в Л-Корпе, совместные ланчи, объятия. Пара часов блаженных сновидений, прежде чем она возвращается в свою одинокую холодную постель. Обычно это происходит часа в три утра, и с этого момента Кара уже не спит. Это тоже элемент ПТСР, по словам Келли. Кара вообще любит слушать её термины. Они дают впечатление того, что её состояние лечится. — Я ненавижу тебя, — повторяет она, как мантру. — Ты заслужила. Но черт, как же безумно я скучаю. Её ногти тихо скрипят о камень. — Зачем ты разрушила все настолько, что мне пришлось это сделать? Голос срывается и Кара замолкает. Разве можно обвинить жертву убийства в том, что её убили? А может, это она, Кара, виновата в том, что довела до такого? Что не смогла остановить её раньше, когда она еще не сделала свое тело не менее крепким, чем у криптонцев. Тогда её смогла бы прикончить пуля любого снайпера. Черт, а разве убийство становится менее ужасным от того, что его совершит не она? Как лицемерно. — Тюрьма все равно бы тебя не удержала, — это проверено на Лексе. — У меня просто не было выбора. Если повторит много раз — она поверит. Должна поверить. Кара гладит камень в последний раз, поднимается и медленно бредет обратно. Келли говорит, что все будет хорошо, и она поправится. Нет причин ей не верить.       Кара не думала, что придет сюда снова, но ноги машинально несут. Это не может быть правдой. Этот кошмар не может происходить опять. С неба льет дождь, но Кара едва ли его замечает. Разве что плащ, верный помощник в небе, сейчас тяжело шлепает по ногам. По идее промокать он не должен, но все равно почему-то становится тяжелее под дождем. А может, Кара просто отвыкла. Ведь она не надевала его десять месяцев. Десять месяцев с того дня, как умерла Лена. Глаза находят знакомый камень. Он уже не выглядит таким новым. Трава вокруг более густая и неряшливая, на плите едва заметные следы краски — в Нэшинал-Сити было много желающих осквернить эту могилу. Конечно, большая часть вовремя стиралась, но что-то оставалось. Кара ощутила злость. Найти бы парочку этих вредителей и всыпать хорошенько. — Привет, — снова произносит она. Едва ли её даже слышно за дождем, но та, к кому Кара обращается, слышит. — Тебе, наверное, интересно, почему я не приходила? Так и быть, я скажу — не хотела признавать поражение. Лена бы усмехнулась от этой фразы. — Ты действительно победила Супергерл, знаешь. Когда… это случилось… Когда я свернула тебе шею, милая. — …я смотрела на костюм и понимала, что не могу. Я просто не могу, я, — Кара всхлипывает, — я не хочу. Я не символ и не надежда. Я убийца. Кислота в горле больше не появляется. Привыкла уже. — Я обещала, что защищу тебя, помнишь? Мы сидели вместе на диване, обнимались. Я слушала, как бьётся твое сердце. До сих пор помню его стук, — нежность скользит в её голосе против воли. Тогда Кларк еще не научил её отслеживать сердцебиение любимых людей в любое время, иначе Кара бы настроилась на сердце Лены немедленно. — Мне просто больно от того, что больше оно не бьётся, — шепчет Кара. — Прости меня. Она надеется, что хоть теперь ощущение пройдет, но оно не проходит. Обе руки пылают огнем уже второй час. И самое жуткое — какая-то частичка Кары рада тому, что им больше не холодно. Через месяц после её первого визита сюда она поняла, что руки стали ужасно мерзнуть. При каждом удобном случае она пыталась сунуть их в горячую воду или положить на батарею. Если они не пульсировали огнем после воспоминаний о Лене — они были ледяными, как её же кости. Порой Кара сдавалась и начинала поднимать воспоминания намеренно, только бы согреться. Вспоминала белую кожу, улыбающиеся алые губы, тот мягкий, почти сладкий стон, когда Кара сжала её шею. Чем больше она об этом думала, тем сильнее тепло с пульсацией распространялось по телу. Согревало. Возбуждало. Когда Кара впервые это поняла, то испугалась и пообещала больше об этом не думать. И в этот же вечер подумала снова. Раньше она делилась с Келли всем, но об этом рассказывать было как-то неловко. Казалось, что даже психотерапевт бы посмотрела на нее как на морального урода. Так что она смолчала. Может, это временно? Алекс все время наседала на уши — прошел почти год, преступников в городе расплодилось как грязи. После того, как Супергерл исчезла, статистика подбивалась уже к Централ-Сити. Кара продолжала отвечать, что не готова вернуться, но все вокруг смотрели на нее с недоверием. Наверное, она настолько привыкла жить с этим холодом в руках и оцепенением в голове, что окружающие даже замечать его перестали. Она ходила на работу, улыбалась, пела в караоке с друзьями, набивала рот пельмешками с Алекс, и в принципе вела идеальную копию своей прежней жизни как Кары Денверс. Ей мешали только леденеющие руки, но их она успешно ухитрялась скрывать. Её притворство настолько укоренилось, что даже Келли пару раз порадовалась от того, что ей становится лучше. У Кары не хватило духу сказать, что не становится. Она стала чуть лучше спать, это правда, но все чаще просыпалась возбужденная, с пылающими щеками и дрожащим телом. Она отчаянно пыталась вспомнить, что ей снилось, но никогда не могла. Сон расплывался. Порой Кара думала, что пытаться вспомнить не надо, и мозг так защищает её. А сегодня она сдалась. Не то уговоры Алекс подействовали, не то самой надоело жить в оцепенении. Она вытащила из шкафа запылившуюся коробку с костюмом. С непривычки влезала она в него почти две минуты, и он чуть жал ей в бедрах. Либо материал потерял эластичность со временем, либо она набрала немного. Летать тоже было непривычно, первый час Кара ощущала себя тяжелой и неуклюжей. Но затем навык вернулся — она кувыркалась в небе, вопя во все горло, как ребенок. Ветер выбил из головы все, оставив её пустой и блаженно спокойной. Кара чувствовала себя так, будто впервые в жизни вдохнула свежий воздух. Когда она услышала крик внизу, она рванула инстинктивно, как в старые времена. Занятно, она думала, что рефлекс утих за эти месяцы, когда она старательно игнорировала подобные крики. Внизу оказался самый мерзкий тип преступников — крепкий мужчина, одной рукой зажимающий девушке рот, а второй пытающийся разорвать её тесную юбку. Насильник. Видимо, девушка его укусила, потому что он ругнулся в голос и приложил её головой об забор. В руке блеснула сталь ножа. — Видишь это? — прорычал он. Еще не отошедшая от удара девушка только выдохнула. Он приставил нож к её лицу. — Будешь дергаться или заорешь — загоню тебе в глаз. Она перестала отбиваться, только дрожала и всхлипывала. — Я правда советую тебе отпустить её, — обычно Кара говорила громко, ярко обозначая свое присутствие, но сейчас почему-то звучала спокойно. Почти безобидно. Ублюдок вздрогнул и повернулся на голос. — Ты, — прошипел он. — Откуда ты вылезла, вроде же исчезла. — Я не исчезну, пока такие, как ты не исчезнут, — продолжала Кара. — Навсегда. Он схватил девушку за волосы, явно пытаясь приставить нож к её горлу и угрожать, но что он мог противопоставить скорости криптонки? Кара легко выбила у него нож, схватила за горло и прижала к забору. Дрожащая девушка рухнула на прохладный асфальт. — Ты мерзкое, испорченное животное, — теперь её голос звучал еще тише. — Такие, как ты, не могут просто разгуливать по улицам. Только по хрипу мужика она поняла, что сжала его шею слишком сильно. Испугавшись, она попыталась ослабить хватку, но рука словно ей не подчинялась. Она давила все сильнее, старательно выжимая из его тела жизнь. По нервам побежало тепло, рука запульсировала. Кару накрыло странное чувство восторга. Так бывает, когда летом впервые заходишь в теплый океан и плывешь, будто заново вспоминая это чувство. Она вспомнила Лену, и снова не безумную, а нежную, веселую, с теплыми глазами. Чувство её близости было таким ярким, таким реальным, что Каре казалось — еще немного, и она услышит знакомый голос. Её душа рванулась навстречу ощущению, пытаясь ухватить его, зацементировать — но оно проскользнуло сквозь пальцы. Волна схлынула, остался только жар в руках. Кара разжала руку, и тело насильника упало на асфальт рядом с все ещё дрожащей девушкой. Кара даже не попыталась послушать дыхание или проверить пульс. Он был мертв — она знала. — Ты убила его, — прохрипела девушка. — Боже мой, ты в самом деле его убила… Кара помогла ей подняться. — Я думала, ты не убиваешь, — сказала она, с опаской глядя на тело. Кара понимала, почему. Обычно Супергерл не оставляла трупов. Этот случай будет беспрецедентным. Тело найдут завтра. Даже если девушка сейчас уйдет — на теле будет её ДНК. Ей зададут вопросы, она скажет, что убийца — Супергерл. Поверят ли ей? — Можем избавиться от него, если хочешь, — предложила Кара. Девушка замотала головой. — Нет, я не боюсь, — решительно заявила она. — Ты все правильно сделала. Он не заслуживал жить. Спасибо тебе. — Верно, — на автомате повторила Кара. — Не заслуживал. Я все сделала правильно, бесконечно повторяет себе Кара, чувствуя, как ледяные капли дождя разбиваются о горячие ладони. Могила смотрит на нее своим безжизненным серым взглядом. — Во что ты меня превратила, Лена? — срывается с губ едва слышный шепот. Лена молчит, но Кара почти видит, как она ухмыляется.       Впервые за все время она чувствует легкость, когда идет сюда. Трепет даже. Они не виделись так долго — слишком долго. Она ужасно скучала. Могила выглядит старой, но по-благородному старой. Пару трещинок на сером камне, чуть стертая надпись. Вандалы сюда больше не наведываются — люди забыли и успокоились. Камень выглядит загадочно-довольным. Лене бы понравилось. — Прости, что не заходила, — Кара забывает даже поздороваться. — Федералы и ДЭО ставили тут засады по очереди, не сунуться. Но поверь, годовщину бы я ни за что не пропустила. Я так соскучилась. Ей чудится, что трещинка на камне изгибается, как когда-то изгибались губы. Лена тоже скучала. Прошло ровно десять лет с тех пор, как она умерла. Кара падает на колени и проводит ладонью по камню, наслаждаясь его шероховатой поверхностью. Трудно поверить, что когда-то он казался ей прохладным. Сейчас его температура всегда чуть больше, чем у рук самой Кары. — Нет, они не придут сегодня. Уверена, — вопрос не прозвучал вслух, но Кара услышала. — Я дала им занятие на вечер. Пусть сперва разберутся со всеми инопланетянами, бежавшими из тюрьмы ДЭО два часа назад. Для этого понадобятся все ресурсы, уж поверь. Камень чуть вибрирует под ладонями. Или ей кажется — Кара уже давно не отличает реального от вымышленного. Одна зазубринка цепляет подушечку пальца. — Ничего не случилось, — тут же говорит Кара. Камень вибрирует сильнее. — Ладно, кое-что случилось, — сдается она. Лена слишком хорошо её знает. — Я нашла Алекс два дня назад. Камень теплеет — это должна быть хорошая новость. — Я тоже сперва обрадовалась. Она работает воспитателем, представляешь? Я знаю, что защита свидетелей придумывает необычные прикрытия, но я правда не ожидала найти её на такой мирной работе. Думала, она будет рада меня видеть. Но она не была. Кара горько вздыхает, вспоминая свою предыдущую встречу с сестрой. Когда ДЭО обернулось против Алекс, заподозрив в помощи криптонской террористке, когда её закрыли в изоляторе и допрашивали сутками. Разгневанная Кара взяла здание штурмом. Сама мысль о том, что Алекс причиняют боль, вызывала в ней такую ярость, что она утопила здание в крови меньше чем за десять минут. Но когда она выломала дверь клетки и с улыбкой протянула любимой сестре руку, та взглянула на нее с ужасом. Алекс, её Алекс, назвала её чудовищем. Как она могла такое сказать? Кара никогда прежде не ощущала настолько сильной горечи. Алекс в самом предпочла остаться в этой клетке, а не принять помощь сестры. Кара решила, что ей просто нужно время, и она дала его. Но когда попыталась выйти на связь снова, то узнала, что сестра ушла из ДЭО и исчезла где-то в недрах программы. Причем они даже сердцебиение её скрыть умудрились. Кара проплакала целую ночь тогда. И вот сегодня она её нашла. В первый миг в глазах Алекс блеснула радость, но её почти сразу сменил страх. — Не подходи, — попросила она. — Стой где стоишь. — Я просто хотела тебя увидеть, — спокойно сказала Кара. — За мной следят, и ты это прекрасно знаешь, — отмахнулась Алекс. — Через пять минут они засекут, что я с тобой, а через десять тут будет вооруженный отряд. Кара фыркнула. — Пускай приезжают, если хотят, я… — Убьешь их всех, — закончила Алекс. Кара замолчала на полуслове. — Если они нападут на меня — да, — сдержанно ответила она. Она так и не научилась останавливаться вовремя. Драка была сладкой прелюдией, но не было ощущения лучше, чем хрустящие под руками кости и исчезающая жизнь. Это так же приятно, как летать. Как есть шоколад. Как касаться Лены. — Почему ты не можешь принять меня? Я твоя сестра, — прошептала Кара. Алекс всхлипнула. — У меня была сестра. И я её потеряла. Сейчас Кара благодарит Рао, что ощутила лишь горечь, а не злость, когда услышала эти слова. Её злости Алекс могла бы и не пережить. — Она не понимает меня, — грустно говорит Кара, продолжая гладить камень. — Даже боится. Как и все. Глаза странно пощипывает. Нет, на остальных Каре плевать — она долгое время уже не чувствует одиночества. Но по Алекс скучает. — Ты одна меня понимаешь, — нежно шепчет она. — И я тебя тоже. Жаль, я поняла тебя поздно. Камень снова теплеет и пульсирует в такт с сердцем. Каре больше всего на свете хочется снова почувствовать ее кожу. Даже переплетенную с криптонитом — плевать. Когда-то она имела возможность свободно прикасаться к Лене и даже не осознавала, какой это бесценный дар. — До меня никогда не доходило, почему ты застонала, когда я взяла тебя за горло. А теперь я знаю. Я столько хочу тебе сказать. И столько всего сделать с тобой. Келли бы сказала, что неправильно любить и желать мертвую, но для Кары её слова больше ничего не значат. Она наклоняется ниже и касается шершавой надписи губами. — Жаль, что ты уже в Аду, милая. Но ничего. Когда-нибудь мы в нем встретимся.