Защищать любой ценой

Кажется, Лютер ощущал нечто похожее на холод по описанию, когда морозный ветер мёл снежинки прямо ему в лицо, загоняя за ворот куртки. Он отряхнулся перед тем, как сесть в лодку следом за Карой и Алисой, молчаливо посмотрел на бежавшую к своей машине Роуз. Её обещание встретиться на той стороне снова и снова крутилось в памяти, но внутри словно что-то сжималось от наличия вероятности, что они могут не добраться до противоположного берега. Лодка загудела и с едва ощутимым рывком двинулась вперёд. Под ладонью Лютер ощущал прерывистую вибрацию мотора, отдающую в рычаг управления. Он оглянулся назад, на территорию Соединенных Штатов, где осталась его прошлая жизнь: сожаления, дурные поступки, сгоревший дом Златко, старый закрытый погрузочный порт — жизнь, которую нельзя было назвать лучшей, желанной, правильной. Но чем дальше они отдалялись от берега, тем более остро Лютер чувствовал сожаление. О смерти бывшего хозяина, о его собственных деяниях, о том, через что пришлось и ещё придётся пройти его новой семье. Удивительно то, что он не чувствовал того распаляющегося предвкушения новой, свободной жизни на другой стороне. Черневший за водной гладью берег реки, кое-где покрытый такими же белыми пушистыми сугробами, внушал лишь страх перед неизвестным и пока чужим для него миром. Тысячи вопросов о том, правильный ли он выбрал путь, перегружали программу, выбивали его из реальности. Только рёв соседних лодок, наполненных такими же отчаявшимися андроидами, поддерживал его сознание в настоящем. Но… что если они не доплывут до намеченной цели? Каково это — замёрзнуть заживо? Статистика подсказывала, что количество таких случаев среди альпинистов и простых любителей путешествовать в экстремальных условиях переваливало за сотню. Что они чувствовали тогда? Думали ли они о смерти и о том, что могут не вернуться? Как долго кровь остывала в венах, пока они лежали, всеми покинутые, в холодной пустыне? Лютер взглянул на Алису и сильнее сжал рычаг, почти впиваясь в затвердевшую с годами резину пальцами. Он не хотел такой участи ни для неё, ни для Кары. Безумно страшной участи. Пальба началась внезапно. Пулемётные очереди пробивали механизированное тело, словно разрывали далёкие, славные мечты в клочья. Каждый выстрел резал ножом по толстому полотну, наполненному яркими красками, оголяя голую бетонную стену, на которой виднелись повторяющие движение ножа царапины. Лютер теперь видел перед собой постоянно всплывающие сообщения о критических ошибках и отказах работы основных систем. Он слышал детский плач, разрывавший его искусственное сердце,, короткий вскрик Кары и ещё с десяток других знакомых голосов, которые стихли после следующей — последней — очереди. Свет прожектора ударил в глаза, но Лютер не мог пошевелиться. Он хотел докричаться до своих спутниц, но лишь прохрипел статикой, сумев приоткрыть рот. Спустя минуту всё вокруг стихло. Стало темно, будто кто-то просто выключил свет. Но было ли больно? От осознания, что все вокруг мертвы, тело обдало ледяным холодом. Журчание набирающейся в тонущую лодку воды на секунду вынудило поддаться панике. Тело медленно погружалось в промёрзлую воду вместе с их маленьким Титаником. Все чувства, переполнявшие Лютера ранее, вдруг померкли, оставив за собой лишь смирение с неизбежной участью. Тяжёлое, напичканное металлом и пластиком тело плавно стремилось ко дну реки. Перед полным отключением Лютер взглянул наверх, на луну, плескавшуюся в редких облаках и игравшую бликами в толще воды. Он вдруг вспомнил, как Златко, вытирая руки от тириума в своей маленькой лаборатории Франкенштейна, вычитал из одной книги: «Не чужд печали истинный мудрец. Он ведает — всех ждёт один конец». И мир захлебнулся во тьме.