Все кажется хорошим, что было прежде. Лев Толстой
24 марта 1908 год Российская Империя, Санкт-Петербург
Успокаивался Дмитрий так же быстро, как и начинал волноваться. И потому о странном разговоре между Шульцем и Николаем он вспомнил всего два или три раза, а после оставил эти мысли, не находя в них ни смысла, ни повода для беспокойства. В конце концов, разве мало в мире вещей, из-за которых могут повздорить двое взрослых мужчин? И Дмитрия это едва ли должно волновать. Они не дети и точно разберутся сами, а у него достаточно и своих дел. Когда Государь вызвал Дмитрия к себе для, как было сказано слугой, решения важных вопросов, тот даже не удивился. Последнее время неважных и не было. До апреля — считанные дни. Дмитрий только удивлялся, с каким спокойствием он думает об этом. До апреля считанные дни. Все так просто. То, что казалось таким далеким и недостижимым, вот-вот наступит. Марии будет восемнадцать. Девочки будут смотреть на нее с завистью и восхищением. Молодая, красивая, царственная… И без того всегда старшая и от того почти чужая она станет для них совсем другой. Оборот календаря, подобный выстрелу. Ничего. Ничего… Все это ненадолго. Потом она покинет Россию, и все кончится. Взгляды украдкой, ощущение отчужденности. Дмитрий все гадал, что окажется более страшным: ожидание или оплакивание произошедшего? И если первое, то лучше бы им было ничего не знать заранее, не лишать себя счастливых дней, перечеркнутых покорностью перед неизбежным. Но разницы уже, конечно, никакой. Сделано. Решено. Дмитрий закрыл книгу, вернул ее в ящик стола и вышел в коридор. Вечернего света нет, а тучи собирающегося дождя скрывают солнце. В кабинете Николая, и без того достаточно темном, наверное, настоящий полумрак. Если только он не попросил принести свечи. Как это обидно: зажигать свечи мартовским днем. Душе так хочется лета и тепла, но все одно: ветра, дожди, порою даже снег и пробирающий холод обманчивых лихорадок. Мало ли, чего хотят люди. Прежде чем войти, Дмитрий дважды постучался и, так и не услышав ничего в ответ, открыл дверь. Если Государя нет, то это будет даже досадно: значит, его зря оторвали от дел. И потом оторвут еще раз, когда Николай все же освободится. Но все в порядке: Николай сидел за своим столом, погрузившись то ли в чтение очередного отчета, то ли в собственные мысли. По лицу, отрешенному и усталому, разобрать было трудно. Даром, что организацией предстоящих торжеств (от этого слова Дмитрию хотелось язвить или хотя бы смеяться, горько-горько, почти безумно) занималась Александра Федоровна, на плечи Его Величества все равно ложилось достаточно. Он терпеливо выслушивал все проблемы и искал решения, не жалуясь и почти не вздыхая. Дмитрий кашлянул, привлекая внимание, и завел руки за спину, вытягиваясь. Стройный полумрак располагал скорее к формальности, чем к беспечному разговору братьев. Впрочем, их отношения все равно никогда не были настолько близкими. Быть просто юношей напротив Его Императорского Величества Дмитрию было привычно и просто. Николай, однако, считал иначе. По крайней мере, в этот день. Он поднял голову, отвлекаясь от дел, и глаза его искренне и радостно блеснули. То ли в самом деле был так рад Дмитрию, с которым они очень и очень давно не разговаривали наедине, то ли был готов принять избавление от скуки бюрократических забот в любом лице, будь это Великий князь или конюх. — Дмитрий! Спасибо, что так скоро пришел. Я должен обсудить с тобой… Садись, прошу тебя, — он указал рукой на кресло перед столом. Дмитрий послушно сел. Речь Николая была слишком возбужденной и неестественно радостной, будто он о чем-то переживал, но даже такое веселье оставалось в его глазах и словах заразительным. Сдержать ответную мягкую улыбку не удавалось. Но продлилась эта безмятежная минута недолго. Лицо Николая вновь стало серьезным. Может, даже более серьезным, чем прежде. — Ты общаешься с отцом, Дмитрий? Ну конечно. Однажды этот вопрос должен был прозвучать, и Дмитрий где-то в глубине души старался к нему подготовиться, но так и не придумал, какой ответ будет верным. Правдивую ситуацию ни «да», ни «нет» не описали бы. Последние годы отец действительно нередко писал им — и Дмитрию, и Марии — то индивидуальные письма, то, чаще по большим праздникам, общие. Он любил их. И Дмитрий рад был бы почувствовать в ответ то же самое. Но просто не мог. И дело было не в обиде, Дмитрий никогда не испытывал ее по отношению к отцу, никогда ни в чем его не обвинял, просто так сложилось. Первые годы изгнания отец не писал. Дмитрий, скучая, рисовал в мечтах его образ, который с каждым месяцем все больше расходился с реальностью. Воспоминания меркли, оставались лишь сны. И Дмитрий, правда, обрадовался, когда снова увидел знакомый почерк, прочел нежное и трепетное «сын» с таким удивлением и такой тоской, будто в самом деле был сиротой. Но с тем письмом рухнули и иллюзии. Дмитрий обнаружил, что всю сознательную жизнь провел, любя вовсе не своего отца, а какого-то незнакомого, да еще и несуществующего человека. И нет, Павел Александрович никогда не был плох, резок или груб. Дмитрий вообще не видел в нем недостатков. Кроме одного: он был реальным. Об отношениях Марии с отцом Дмитрий судить не мог: они никогда этого не обсуждали, но догадывался, что и она так и не смогла восстановить близость с родителем. Годы разлуки и тишины сделали свое дело. Отца не оказалось рядом в те годы, когда он был особенно нужен подрастающим детям, и это едва ли можно чем-то возместить. Дмитрий уважал Павла Александровича. И любил — Павла Александровича, но не отца. Постепенно их переписка, относительно активная в первые месяцы, стала какой-то натянутой и вялой и быстро иссякла. Обменявшись всеми новостями о жизни друг друга, они вдруг обнаружили, что больше ничего не могут обсудить, и почти перестали общаться вовсе. Павел Александрович все еще писал детям, рассказывал о себе, жене, детях (Дмитрию было каждый раз отчего-то удивительно и странно понимать, что они с Марией вовсе не одни, что есть и другие брат и две сестры), спрашивал, как дела в России и как дела в семье. Потом получал ответ и отправлял обратно благодарность. На этом, как правило, все кончалось. Дмитрий гадал. Ответить «нет» значило бы, в целом, солгать. Кроме того, может, Николая разозлит этот ответ. Он был слишком семейным человеком, чтобы со спокойным сердцем воспринимать, что кто-то добровольно отказывается от общения с родным отцом. Ответить «да»? Но ведь и это не было правдой. Кроме того, на Павле Александровиче все же стояло клеймо, пусть и снятое давным-давно, но все же… «Да, я общаюсь с тем, кто так низко поступил, предав традиции нашей страны и веры, опозорив честное имя всего рода». Нечитаемый светлый взгляд Николая подсказок не давал. Дмитрий сцепил руки на коленях и мысленно воззвал к Богу. Меньше всего на свете хотелось ссориться с Николаем. И без того от строгих и подозрительных взглядов, преследующих его по всему дворцу после дня рождения Феликса, Дмитрию удалось избавиться лишь недавно. — Порой. Николай вскинул брови, удивляясь такой сухой лаконичности брата, но, похоже, в этот раз говорить ему хотелось больше, чем слушать. Стоило ли благодарить в самом деле Господа или график Государя, но Дмитрия ситуация более чем устраивала. Он даже позволил себе расслабиться. Ненадолго. — А Мария? — Не знаю, — удалось даже не соврать. В конце концов, предположения Дмитрия были всего лишь предположениями, прилюдно выдавать их пусть даже за возможную вариацию истины неприлично. — Мы не обсуждаем с ней частные переписки. Казалось, Николая такой ответ несколько расстроил, но возмущаться или выпрашивать что-то дальше он не стал. — Возможно, ты уже знаешь, что ваш отец собирается приехать на свадьбу Марии? Дмитрий удивленно покачал головой. Последнее письмо от отца он получил в начале марта, и там не было ни слова ни о свадьбе, ни о дне рождения Марии, ни о ней в принципе. Впрочем, может, что-то подобное он писал ей самой. — Значит, — Николай несколько смешался, — теперь знаешь. Он бы ни за что не пропустил такой важный день в жизни дочери. — Понимаю, — если задуматься, это действительно не было странно. Разве что слегка неожиданно. И Дмитрий не мог сказать точно, была эта неожиданность хорошей или плохой, будто у нее вовсе не было никакого оттенка. Только глухое однообразие удивления. — На дне рождения он тоже будет? — Это сложнее, — Николай снова опустил взгляд в бумаги, а потом принялся рыться в стопке конвертов на углу стола. — Он хотел, но, кажется, какие-то дела… Не может решить пока что... Скорее всего нет… Он суетился. Дмитрий наблюдал, как Николай часто-часто перебирает пальцами конверты и отдельные письма, истрепавшиеся по краям. Он думал о том, как странно будет увидеть отца не на фотографии, а в живую, и еще о том, почему это потребовалось сообщать в такой официальной обстановке. «Вас просит Его Величество к себе в кабинет. Да, сейчас». Может, потому что знал, какой неоднозначной будет реакция? — Хорошо, — произнес Дмитрий, не дожидаясь, пока Николай закончит свои поиски. — Мне передать Марии? Или отец хотел сделать сюрприз? — Нет-нет, расскажи ей, конечно, — Николай замер, как-то неуклюже вытянувшись над поверхностью стола. — Вы ведь должны были встретиться в Париже, верно? — Да. Но Вильгельм пока не сообщил точных чисел, когда и где он планирует делать остановки. А без них и я не могу решить, когда выезжать из России и когда быть во Франции. В любом случае, не раньше середины мая, я полагаю. Отец успеет даже погостить у нас перед отъездом, если, конечно, захочет, — Дмитрий все никак не мог понять, зачем Государь вызвал его к себе. А теперь, кажется, видел, что не знает этого и сам Николай. Он хотел обрадовать брата долгожданной встречей с отцом, точнее тем, что она произойдет почти на месяц раньше, но, не произведя должного эффекта, заметно растерялся. — Вильгельм, — с толикой ощутимого недовольства протянул Николай, и Дмитрий был с ним полностью согласен. Однако он тут же собрался, делая лицо нарочито решительным и строгим: — Это важный политический союз, и потому день свадьбы действительно должен стать особенным и ярким. Я хочу, чтобы все прошло хорошо. — Мы все хотим, — с грустной улыбкой отозвался Дмитрий. На счастье, истинный смысл его слов Николай все же не разгадал. — Встретьте своего отца, как подобает Его Императорскому Высочеству. У Александры Федоровны без того достаточно дел в преддверии всех праздников, у меня, как ты понимаешь, тоже, — Дмитрий уже чувствовал, чем все это закончится, и был бы так до невозможности рад ошибиться… — Так что я надеюсь только на тебя: займись подготовкой к приезду отца, организуй все, как подобает. — Конечно. Дмитрий возвращался к себе, лишенный настроения и желания делать хоть что-нибудь. Он и сам не понимал, почему неожиданное поручение, на самом деле не такое уж и трудное, вдруг окончательно добило его. И неужели ему действительно было так страшно видеться с отцом? Дмитрий порылся в нижним ящике и отыскал несколько фотографий, которые ему были присланы относительно недавно — в конце минувшего года. Отец, его новая жена, сын и две дочери. Каждый и каждая на своем снимке небольшого, с ладонь, формата. Николай не уточнил, что приедет кто-то, кроме Павла, но Дмитрий на всякий случай пригляделся к их лицам. Сильно ли вы изменились за зиму? Можно ли будет узнать, если встретиться волей случая на вокзале? Впрочем, вряд ли, конечно, вряд ли… Павел Александрович смотрел с фотографии прямо и в то же время будто куда-то глубоко внутрь. Ничего удивительного: именно таким, задумчивым и спокойным, отец запомнился Дмитрию. Он мало говорил, только улыбался уголками губ или одним взглядом, и этого всегда оказывалось достаточно. В этом было какое-то особое благородство, доставшееся из двух старших детей только Марии. Может, потому что ей удалось побыть с отцом немного дольше? Нет, Дмитрий не ревновал, но… Он вздохнул и отложил снимки, потирая лицо. Надо поговорить с Марией, потом хотя бы примерно спланировать все, что нужно будет организовать, потом… Дмитрий не хотел ничего делать. Семья отца смотрела на него с монохромных кадров, будто насмехаясь над испугом, которому он и сам не мог отыскать причин. Какая разница, когда встречаться с отцом: в апреле или в мае? В Царском селе или в Париже? Но неожиданность слишком пугала, и Дмитрий так ярко-ярко представлял, как отец войдет в большой зал, осмотрит сверху-вниз гостей и прислугу, протянет руку сыну и покачает головой: не таким должен был вырасти наследник. Недостаточно высок, бледен, как девица, взгляд от волнения потерянный. Дмитрию не нужно было смотреться в зеркало или заглядывать слишком глубоко в собственную душу, чтобы отыскать еще с десяток изъянов. Хотелось к лошадям и на природу. Подальше не то, что от дворца, но от всех людей на свете. Вместо этого Дмитрий убрал со стола все ненужное и отправился на поиски Марии, надеясь, что короткий разговор поможет ему взбодриться. Как-никак, делить волнение на двоих немного проще. Да и кто знает, может, сестра обрадуется куда больше, и тогда Дмитрий просто не сможет остаться по-прежнему скептичным и печальным. Дмитрий старался не думать о том, что будет, если Мария станет переживать еще больше него. Во-первых, вряд ли она позволит кому бы то ни было об этом узнать, а во-вторых, разве есть для этого причина? Она может волноваться, но слишком сильно…? Нет, это вряд ли. Рассуждая так, Дмитрий минул половину этажа и вышел на улицу. Несмотря на по-весеннему теплые дни, снега еще было достаточно, да и лед на пруду не вскрылся. Он был весь изрешечен трещинами и истончен так, что, подойдя к кромке воды, можно было, кажется, разглядеть самое дно, но все еще не растаял. Впрочем, если морозов не будет, то к апрелю от него точно уже не останется и следа. Как и от всех этих сугробов вдоль дорог и тропинок. Мария уходила гулять с Анастасией и ее гувернанткой где-то с полчаса назад, так что Дмитрий еще рассчитывал их найти. И не напрасно. Не заметить Анастасию, вечно шумную и звонкую, было сложно. Она вертелась у самого берега, норовя вот-вот ступить на тонкий лед, но, на счастье, оставалась благоразумна. А взрослые, видно, достаточно ей доверяли, чтобы сохранять спокойствие и вести отвлеченные беседы, почти не глядя на девочку. Дмитрий усмехнулся: если бы он позволил себе подобную беспечность в присутствии детей, то точно пожалел бы об этом в ту же секунду. Но девушки были уверены в Анастасии и, пожалуй, в себе. Не Дмитрию их учить. Он поспешил навстречу, чувствуя, как холод начинает покалывать кожу лицу. Мария заметила его еще издали. Лицо ее тут же стало от возмущения почти красным, глаза широко распахнулись. «Пожалуй, еще не поздно вернуться во дворец за пальто», — подумал Дмитрий, но даже не остановился. Главное, не испачкать талым снегом низ брюк. Гувернантка уже тоже обернулась на него и теперь смотрела то на брата, то на сестру, явно пытаясь скрыть смешок. — Ты только недавно падал в обморок! — Явно не из-за того, что дышал свежим воздухом, — отозвался Дмитрий, останавливаясь в нескольких шагах. — Мне нужно с тобой поговорить. — Такая срочность? — в тоне Марии боролись скептицизм и беспокойство. Дмитрий надеялся, что второе не даст ей потратить на нравоучения еще полчаса. — Не хотелось бы оттягивать, — просто пояснил Дмитрий и выразительно взглянул на гувернантку. Она оказался достаточно догадливой, чтобы едва заметно поклониться и позвать Анастасию. Девочка от неожиданности подскочила и чуть не оступилась, но все же удержалась — спасла вовремя протянутая рука. Вдвоем они двинулись дальше вдоль пруда, оставляя брата и сестру наедине. Теперь, когда Дмитрий стоял, легкий мороз охотнее хватал его за руки и плечи. Оставалось только надеяться, что разговор не затянется надолго. — Это по поводу свадьбы, — он решил предупредить сразу. И тут же пожалел, что начал все это в принципе. Лицо Марии, до этого такое привычное, строгое, снова изменилось. И Дмитрий не мог однозначно считать эту эмоцию, но, что важнее, он понимал суть. Марии было больно и страшно, а он пришел, чтобы нанести еще один удар и уже не имел права отступить. Просто подлость. — Отец написал, что обязательно приедет. И, может быть, на день рождения тоже. Мария опустила взгляд и выдохнула. Дмитрий был готов к тому, что она вот-вот заплачет. Представляя себя на ее месте, он думал, что отреагировал бы именно так. Но Мария вдруг вскинула голову с какой-то странной неестественной решительностью в жестах и взгляде. — Давно он тебе написал? Дмитрий помотал головой. — Меня вызывал Николай. Отец писал об этом ему, а не мне. — Это правильно, — отозвалась Мария и тут же поправилась: — Не то, что он общается с нами через Государя, а то, что он приедет. — Я понимаю, — чуть растерянно ответил Дмитрий, не совсем понимая, что ему делать дальше. Просто уходить? Или продолжить этот разговор и понять, что же прячет Мария за этим спокойствием? Уж точно не радость. — Просто немного неожиданно. Девушка повела плечом. — Нет, я думаю, мы могли бы догадаться, если бы вспоминали о нем чуть чаще, — Мария грустно улыбнулась и потрепала брата по предплечью. — Наш отец — очень хороший человек, и он бы не оставил меня в этот день. Это ведь важно, да? «Важный политический союз», — вспомнил Дмитрий и поджал губы, чтобы не выдать горького смеха. Хорошо, если Мария в самом деле настроена так. — Что-то еще? — Нет, — Дмитрий покачал головой, удерживаясь от желания обхватить себя за плечи. — Просто подумал, что ты должна как можно скорее об этом узнать, чтобы…подготовиться. Мария выглядела чуть удивленной. Она снова сжала руку Дмитрия тонкими пальцами, которые едва ли могли согреть сквозь перчатки и рубашку, и заглянула ему в глаза. Да. Да, теперь он видел, что это было не просто удивление: Мария едва заметно насмехалась над ним самим. Шестнадцатилетний мальчишка боится приезда отца, будто устроил пожар на конюшне и испортил пару книг, пока тот был в гостях. Должно быть, со стороны это действительно выглядело так. Вот только Дмитрий не заметил, когда Мария оказалась на той самой, чужой стороне. — C’est notre papa, — она говорила с едва различимым английским акцентом. Дмитрий находил его милым, учителя — скверным. — Pourquoi tu as peur?* Дмитрий осторожно высвободился из ее хватки и вновь покачал головой. Он не знал, что отвечать. В ушах стоял треск. Мария коснулась щеки брата. Это вряд ли позволяли условности дворца, но их все равно никто не видит. Понимающая гувернантка с прогрессивными, даже дерзкими взглядами и маленькая Анастасия не в счет. Дмитрию от этой нежности становилось еще холоднее. — Ты в порядке? Сам не свой… — Разве что замерз, — Дмитрий рассмеялся, тут же различая укор в ласковом взгляде. — Пожалуй, меня согреет только облепиховый чай и пара ложек варенья. Присоединишься? Мария оглянулась на своих спутниц. Они отошли уже достаточно далеко, но все еще были прекрасно видны. Анастасия норовила соскочить с тропинки в снег, и без того облепивший ее сапожки, а гувернантка не могла сдержать улыбки. Такую детскую живость, наверно, нельзя было не любить. Она раздражает только во взрослых. — Я обещала, — Мария виновато опустила глаза. Дмитрий подумал, что очень хочет обнять ее, крепко-крепко, как в детстве. — Не только ты будешь по мне скучать…? От этой неуверенности в голосе Дмитрию стало совсем горько. Он быстро поцеловал руку сестры, коротко сжал ее пальцы и отпустил, делая шаг назад. — Конечно. Но заходи, как только освободишься.